Глава 9

Джоэл

Боль за других

Джоэл Салинас сидел в аудитории и слушал лекцию, когда его горло словно обхватила невидимая рука. Салинас удивился. В ту же секунду он заметил, что лектор слегка потирает горло рукой. В такие моменты, говорит Джоэл, иногда чувствуешь себя выбитым из колеи.

Джоэл – худощавый молодой человек 32 лет, кареглазый, приятной внешности, с мягким тембром голоса. Он вырос в Майами: его родители бежали в США из Никарагуа. Он жил в испаноязычной семье и английский учил по телепередачам. Детство у него было вполне обыкновенное, хотя временами люди принимали его раннюю развитость за аутизм. В отличие от детей с аутизмом, Джоэл не испытывал затруднений в эмпатии или понимании поведения других, но он слишком хорошо знал ощущения окружающих: что бы они ни чувствовали, это передавалось ему. Оцарапались, нахмурились, получили шлепок по руке – стоило Джоэлу это увидеть, как его тело испытывало то же самое.

* * *

У вас когда-нибудь сжималось сердце при взгляде на футболиста, получившего жестокий удар во время игры? Бывало ли вам грустно при виде чужого горя? Если да, значит, вы испытывали эмпатию. Обычно мы ее не контролируем: мысли, чувства, движения других тихонько просачиваются в нас и оказывают влияние на собственные мысли и поведение. Это фундаментальное свойство человеческого общества, нами, как правило, не осознаваемое, основанное на сложной системе мозговой активности зеркального типа.

В 1992 году нейрофизиолог из Пармского университета Джакомо Риццолатти и его коллеги открыли группу нейронов мозга, которые «выстреливали» одинаково и когда обезьяна сама хватала арахис, и когда смотрела, как ученый хватает арахис. Первые «зеркальные нейроны» были обнаружены в премоторной коре – зоне, ответственной за планирование и координацию действий, а затем в других зонах мозга, в том числе обрабатывающих ощущение прикосновения.

В чем особенность этого зеркального отражения? Когда у нас на глазах кто-то двигается или гримасничает, мы не просто наблюдаем его действия: в известном смысле наш мозг их тоже ощущает. Считается, что именно поэтому мы умеем пропускать через себя чужие действия, будто несем за них ответственность. Большое количество исследований последних 20 лет подтвердили существование у людей зеркальных нейронов, описываемых как движущая сила нашего эволюционного скачка. Согласно распространенному мнению, они играют ключевую роль в человеческой способности понимать и интерпретировать чужие действия, сопереживать чужому душевному состоянию.

У большинства зеркальная активность осуществляется незаметно. Мы сопереживаем, но не чувствуем того же самого в буквальном смысле: сигналы от других зон мозга позволяют различать, что происходит с нами, а что – с окружающими. Но у некоторых людей отражающий механизм активен настолько, что они испытывают тактильные ощущения и эмоции, наблюдаемые ими у других. Этот эффект может быть таким неожиданным и сильным, что неотличим от реальности.

Его название – синестезия зеркального прикосновения. Этот вид синестезии оказывает более глубокое воздействие на сознание, чем рассмотренные ранее. Первого такого синестета обнаружила Сара Джейн Блейкмор, нейробиолог из Университетского колледжа Лондона. Она читала лекцию, в которой среди прочего назвала единичные упоминания о людях, способных физически ощутить, как другой человек касается самого себя. По окончании лекции одна из слушательниц подошла и недоуменно спросила у Блейкмор: «А разве это не нормально – чувствовать чужие прикосновения?»

Впоследствии Блейкмор опубликовала статью о результатах обследования этой женщины. Сканирование мозга показало, что когда она видит прикосновение, ее система зеркальных нейронов становится намного активнее, чем характерно для ее возраста. В той же статье Блейкмор описала человека, перенесшего инсульт, за которым последовали паралич и потеря чувствительности в левой части тела. Не видя своего тела, он не мог испытать ни малейшего тактильного ощущения. Это первый признак того, что иногда можно ощутить прикосновение без тактильной стимуляции, обойдясь одним зрением.

Мне отчаянно захотелось узнать, каково это, испытывать подобные ощущения, и в одно морозное январское утро, за несколько часов до того, как большую часть восточного побережья Америки накрыла снежная буря, я приехала в Бостон, чтобы встретиться с Джоэлом. Синестезия зеркального прикосновения у него была всегда, сколько он себя помнит, но самое интересное в его истории – выбор профессии. Он врач, а значит, испытывает на себе боль, хаос эмоций и даже смерть пациентов.

* * *

Мы сидим в огромном холле одного из самых известных зданий Бостона – бывшей тюрьмы на Чарльз-стрит, знаменитой, в частности, тем, что в ней отбывал заключение Малкольм Икс. Нынешний отель «Либерти» на 300 номеров во многом сохранил прежнюю жутковатую торжественность. Вдоль каждого этажа тянутся стальные перила, смотрящие на обширную центральную ротонду. В каждом тюремном крыле живут постояльцы, выложившие круглую сумму за столь удачно расположенное жилье.

В Джоэле есть ободряющая простота. Он улыбчив, ведет себя естественно, с ним легко поддерживать беседу. Я смеюсь, и он охотно подхватывает мой смех, умеет пошутить над собой и хорошо говорит. В общем, у него есть всё, чтобы немедленно расположить к себе. Возможно, я напрасно удивляюсь, ведь Джоэл гораздо лучше понимает мои чувства, чем рядовой незнакомец. Стоит мне положить руку на колено, Джоэл почувствует, как на его колено ложится чья-то рука. Прикушу губу – почувствует щипок в той же точке. Если я возьму монетку и проведу ею плашмя по руке, он почувствует, как по его руке скользит что-то плоское. Если я уколю себе ногу зубочисткой, укол ощутит и его нога. Такие ощущения он описывает как несовершенную копию, «эхо» настоящих. Чужие эмоции тоже ему доступны. Если он видит озадаченного человека, сам приходит в замешательство, а если рассерженного – начинает закипать.

Мы устроились в углу холла в уютных креслах и заказали кофе. Я прошу Джоэла рассказать о его детстве.

«Пожалуйста. Скорее всего, про меня сказали бы – гиперчувствительный ребенок, раннее эмоциональное развитие».

Тогда он не знал, что у него синестезия зеркального прикосновения. Но сейчас, оглядываясь назад, считает, что это нарушение повлияло на его поведение. Для начала он предпочитал общаться не со сверстниками, а со взрослыми.

«Думаю, дело в том, что я мог принять их эмоциональный опыт».

«Получается, вы впитывали их эмоции, и вам нравилось чувствовать то, что чувствуют взрослые?»

«По всей вероятности. Детские эмоции – главным образом радость, грусть, страх, злость. Со взрослыми же я мог чувствовать совершенно иное: интригу, отчуждение, импульсивность. В то время я не знал этих слов, но, вспоминая прошлое, думаю, чувствовал именно это. Эмоциональная палитра взрослых была настолько богаче чувств моих ровесников!»

В старших классах Джоэл любил поговорить об эмоциях других, зачастую против их воли. Они воспринимали это как вторжение в личное пространство.

«В конце концов я научился сдерживать себя и определять, когда можно поговорить о чувствах, а когда лучше оставлять людей в уверенности, что я знать ничего не знаю об их переживаниях. Я был такой Кларк Кент: без очков – супермен, в очках – такой же, как все».

Почему Джоэл перенимает чужие тактильные ощущения, понятно, но почему он усваивает чужие эмоции? Ведь он не просто чрезвычайно чуток к эмоциям других, а испытывает то же, что окружающие. Если не уединится или не сфокусируется на чем-то нейтральном, может часами испытывать эмоции, не имеющие отношения к его настроению.

Джоэл объясняет: «Я чувствую чужие эмоции, потому что позы, выражения лиц, мелкие жесты, в которых люди не отдают себе отчета, отпечатываются на моем собственном теле».

Суть не в том, что при виде чьей-то улыбки Джоэл улыбается как под копирку. Его мозговая активность в эту секунду такова, как если бы он улыбался сам. Поэтому ему кажется, что он тоже улыбается, а это, в свою очередь, влечет чувство радости. И тут мы снова утыкаемся в теорию Дамасио, что в основе эмоций лежат физические ощущения.

«Мое тело копирует все, что происходит с твоим, – говорит Джоэл. – Мой мозг получает сигнал о твоем ощущении. Если ты видимо сердишься, моему мозгу кажется, что я хмурюсь, и он объявит мне: ты сердит».

Джоэл осознал свою необычную способность, когда ему было слегка за двадцать. Сперва у него обнаружилась синестезия типа «буква/цифра – цвет». Он был на медицинской стажировке в Индии. Студенты заговорили о медитации, и его приятель Эллиот, сказал, что люди, которые видят буквы и цифры в цвете, вроде легче входят в это состояние.

«Я подумал: интересно, почему он упомянул об этом, – рассказывает Джоэл, прихлебывая кофе. – То есть почему это вообще заслуживает упоминания? Для меня это было обычное свойство личности любого человека».

Отведя Эллиота в сторонку, Джоэл спросил его, нормально ли видеть цветные числа. «Нет, – мягко, но уверенно ответил Элли-от. – Совсем ненормально».

«Так я впервые узнал о своей синестезии», – говорит Джоэл.

Только когда он принял участие в испытании синестетов у Рамачандрана в его калифорнийской лаборатории, выяснилось, что это не всё. Исследователи задавали ему разнообразные вопросы и постепенно подвели разговор к синестезии зеркального прикосновения – они полагали, что Джоэл в курсе этой своей особенности.

«И опять меня осенило: ага, не у всех так бывает. На меня будто направили свет».

Теперь он испытывает немного унизительную неуверенность в своих ощущениях.

«Я стал гораздо чаще делиться своими переживаниями, и остается лишь удивиться, если кто-нибудь говорит: ничего особенного, все так чувствуют. Утешительно слышать в ответ: да, это обычное восприятие мира!»

Джоэл не только «раскрашивает» буквы, но и видит числа, когда смотрит на людей, причем у каждого числа есть индивидуальность.

«Значит, индивидуальность человека передается числу?» – вмешиваюсь я.

«Я не проводил объективное исследование, но, подозреваю, соответствие достаточно точное».

Я заинтригована. Мне казалось, я знаю все типы синестезии, но об этом слышу впервые.

«И сколько существует чисел и индивидуальностей?»

«Каждое число представляет собой небольшой набор индивидуальных черт, почти как человеческая личность. Встретив человека, я могу воспринять его в виде множества чисел».

Я совсем запуталась, и Джоэл сразу это почувствовал.

«Смотрите, вот пример. Ваш основной номер – восемь, дальше я вижу парочку единиц и несколько нулей. Еще кусочек девятки на заднем плане».

«Хорошо, и каковы же индивидуальные особенности чисел?»

Джоэл улыбается: «Мое субъективное восприятие трудно описать во всем блеске: во-первых, это непросто, а во-вторых, во мне сидит ученый, который скептически закатит глаза. Но давайте попробуем. Итак, у каждого числа есть цвет. Восьмерка ярко-желтая, насыщенного бананового цвета. Единица – желтая как сливочное масло. Ноль – один из моих любимых, он чистой, искрящейся белизны, а внутри него радужная нотка».

«Значит, я радужная и прозрачная», – со смехом говорю я, вспоминая определение моей ауры, данное Рубеном.

«Восемь – сильное и трудолюбивое, серьезная личность с честными намерениями. Единица тоже правдива, но иногда имеет оттенок соревновательности».

Моя семья непременно сказала бы, что он попал в яблочко.

«Джоэл, у меня такое чувство, будто вы мне гадаете».

«Ну да, прием холодного чтения, кажется, в этом и состоит, – Джоэл продолжает описывать мои числа: – Девятка – черное число, ассоциируется у меня с ответственностью и большой властью. Это уверенная в своих поступках личность, которая может стать лидером, если захочет. Ну а ноль – это дзен, спокойный нейтралитет».

Что и говорить, я в растерянности: человек, с которым мы знакомы пятнадцать минут, сидит и описывает свойства моей личности. С другой стороны, мы все так поступаем в той или иной степени: судим людей, которых видели пару мгновений, формируем собственное представление о них, распределяем по категориям. Просто большинство делает это не так образно, как Джоэл. Чаще всего наши суждения смутно инстинктивны, к ним подходит выражение «чуять нутром».

«А числовые ассоциации могут меняться?»

«Работает своего рода фокусировка: чем больше информации о человеке я собираю, тем подробнее его образ, здесь и там возникают числа разных размеров. А когда я узнаю человека по-настоящему хорошо, у меня выстраивается целый пейзаж из цифр и цветов. Например, один из моих друзей – бирюзовое озеро в сером кратере, потому что он состоит из разного вида семерок, четверок, нескольких шестерок, редких нулей. Больше всего семерок, они-то и создают цвет воды».

«И какие черты у семерки?»

«Подкупающая неординарность. Когда человек странноватый, но не любить его невозможно».

«Вы видите числа, когда смотрите на свое отражение в зеркале?»

«Ну, это не то чтобы число. Яркая вспышка, будто вы фотографируете перед зеркалом. И больше никаких опознавательных знаков. Ближайшее подходящее число – ноль. Я мог бы сказать, что вижу четверки, но, возможно, принимаю желаемое за действительное. Просто у четверки есть свойства, которыми я хотел бы обладать. Такое спокойное, умиротворяющее, дружелюбное число. Дальние раскаты перед ливнем».

«Как вы думаете, цвета и числа влияют на то, как вы оцениваете людей?» – я вспоминаю, что Рубену иной раз трудно отделить одно от другого.

«Да. Когда я был моложе, реагировал на людей в соответствии со своими ассоциациями, которые располагали меня к ним либо отталкивали. Но лучше поняв процесс, я научился дистанцироваться от него и спрашивать себя: есть ли в этом смысл? Не мешает ли мне скрытое предубеждение? Почему мне неуютно в компании этого человека – не оттого ли, что в нем много пятерок? Может, и к тройке относиться помилостивее?»

«А вы можете в принципе игнорировать числа?»

«Бывает. Но чаще всего, когда я игнорирую ассоциации, мне приходится туго. Я вынужден постоянно напрягать интуицию. И потом, игнорировать их – значит игнорировать инстинкт».

Я смотрю вокруг. В холле полно людей, они пьют кофе, работают за компьютерами, всё время кто-то входит и выходит… Интересно, где границы синестезии Джоэла, насколько ее хватает. Чувствует ли он то же, что все присутствующие? Я прошу Джоэла дать мне скриншот своего мира, как он воспринимается здесь и сейчас. Джоэл окидывает взглядом трех человек, сидящих на диване неподалеку. «Я чувствую щекой прикосновение плоского телефона вон той женщины. А мужчина рядом только что будто утопил голову в шею, – Джоэл прижимает подбородок к шее, – и я почувствовал его двойной подбородок. А видели, мимо только что промчалась другая женщина? Я почувствовал шеей, как скользят ее волосы».

Я уже собираюсь спросить, как он ухитряется что-то делать, чувствуя столько всего вокруг, но Джоэл снова заставляет меня раскрыть рот от удивления.

«Видите эту штуку? – неожиданно говорит он, показывая на длинную тонкую вазу в центре столика между нами. – Ее я тоже ощущаю».

«Вы чувствуете неодушевленные предметы?»

«Да, когда смотрю на эту вазу, я чувствую шеей длину ее горлышка, – он высоко подымает голову. – У меня такое ощущение, будто шея удлинилась и голова сидит выше… Иногда, если я раздражен или рассержен, я оглядываюсь и замечаю предмет, который находился в поле моего зрения и похож на злое лицо, и думаю: ага, вот кто виноват».

* * *

Мы начинаем подражать другим с раннего возраста. Покажите язык новорожденному младенцу, и вы поймете, о чем я: он высунет язык в ответ. Непреднамеренная имитация бывает разной. Бывший премьер-министр Великобритании Тони Блэр славился «языковым хамелеонством», потому что мог изменить выговор, подстраиваясь под аудиторию. Мы все нет-нет да скопируем чужой акцент, выражение лица, жест или привычку. Согласно ряду исследований, люди охотнее отвечают тем, кто едва заметно имитирует их движения. Неосознанная мимикрия – нечто вроде социального клея: если у вас похожая жестикуляция, вы должны похоже мыслить. Только осторожно – сознательные попытки подражать с целью добиться сходства могут отвлечь, и вы получите противоположный результат.

Мимикрия мимикрией, но среди нас есть редкие люди, которым приходится прилагать огромные усилия, чтобы различать происходящее с ними самими и другими людьми. Это касается и Джоэла. Стремясь узнать причину, я нанесла визит нейробиологу из Голдсмитс-колледжа Майклу Банисси, чей кабинет находился в нескольких милях от моего дома на юго-востоке Лондона. Его лаборатория работает со всеми, у кого есть проблемы социального восприятия, пытаясь понять, как эта способность разнится от человека к человеку. Банисси провел сканирование мозга нескольких синестетов зеркального прикосновения, включая Джоэла, и полагает, что знает движущий фактор странных ощущений.

Результаты сканирования показывают, что у синестетов данного типа зеркальные нейроны чрезмерно активизируются при взгляде на чужие прикосновения. Похоже, существует порог осознания тактильных ощущений, и люди с зеркальной синестезией переступают его, стоит им посмотреть на других.

Но если система зеркальных нейронов действует одинаково, когда мы видим прикосновение и чувствуем его, почему не все способны воспринимать чужие ощущения? Отчасти потому, что наблюдение не стимулирует тактильные рецепторы кожи, и они посылают мозгу сообщение: «Меня не трогают». Этот сигнал накладывает частичный запрет на активность зеркальных нейронов. Люди, которым ампутировали конечность, могут почувствовать прикосновение к отсутствующей зоне, если увидят аналогичное прикосновение к здоровой конечности другого человека. Их мозг не получает обычных запретительных сигналов от кожи, потому что посылать нечему и нечего. А вот что позволяет распоясаться зеркальным нейронам Джоэла?

Чтобы ответить на этот вопрос, группа Банисси оставила в покое зеркальные нейроны и отправилась искать аномальную активность в других зонах мозга. Результат поисков оказался замечательным. Видимо, у зеркальных синестетов меньше мозгового вещества в височно-теменном узле – зоне, которая, как считается, помогает нам отличать себя от других.

«Такое впечатление, что граница между „я” и „другой” у них размыта», – сказал Банисси. Чтобы проверить эту идею, он пригласил восемь зеркальных синестетов принять участие в следующей игре: их попросили поднимать один или два пальца, глядя на то, как это движение производят другие. Оказалось, что выполнить задание труднее, если человек, на которого нужно смотреть, поднимает не то число пальцев, которое велели поднять смотрящему. «Похоже, их мозгу было непросто свыкнуться с мыслью, что другой человек – не они», – объяснил Банисси.

Мозг Джоэла, предоставленный сам себе, переступил порог, за которым ощущения других людей перестали быть чужими, и начал беспрепятственно отражать мир.

Вечером того же дня мы с Джоэлом снова бросили вызов стуже, так как договорились поужинать в ресторане «Клинк» при отеле «Либерти». Джоэл примчался, опоздав всего на несколько минут: по дороге он потратил много сил, чтобы избавиться от эмоции, которую десятью минутами ранее подхватил от коллеги, и это был, по его словам, худший вид эмоции – пассивная агрессивность.

«Этот тип злобы я четко выделяю среди всех, – объясняет он, когда мы усаживаемся за стол. – Я должен отступить назад и выйти из момента, потому что у меня ком подступает к горлу, и это такое острое ощущение, что я только – “Ух, господи, больно-то как!”, и мне совершенно не хочется, чтобы он стал агрессивным. Обычно мои эмоции быстро сменяются, но в подобных случаях застревают, и приходится всеми силами бороться с нервозностью, от которой очень сложно избавиться».

Еще Джоэл не любит, когда люди намеренно пытаются скрыть от него свои эмоции. «Если истинную эмоцию нужно разглядеть за театральным фасадом, она особенно выпячивается, и я чувствую ее в усиленном варианте».

«В больнице таких случаев, должно быть, много?»

«Ага, бывает. Иногда пациент говорит: все в полном порядке, а я знаю, что нет, потому что чувствую отчетливую отрицательную эмоцию. Например, что он вот-вот заплачет, и сам почти плачу. Но чаще это мне помогает. Не сказал бы, что чувствую ровно то же, что и пациенты, но я могу почувствовать, испытывают они неудобство или огорчение, страх или смущение, стало ли им, наоборот, лучше. Иногда нелегко понять, где начинается синестезия, а где работает нормальная человеческая эмпатия».

Трудно представить, как он сохраняет хладнокровие в условиях больницы. Если пациенту больно, у него тошнота и кашель, Джоэл почувствует, как сжимаются его собственные легкие. Если у пациента интубирована трахея, Джоэл почувствует натяжение голосовых связок. Вводя иглу в позвоночник больного, он ощутит медленное скольжение иглы в собственной пояснице.

И ведь он подхватывает не только физическую боль пациента, но и эмоциональное смятение его родных и даже медсестер. Чтобы не утонуть в океане эмоций, Джоэл выучил эффективный прием – перенаправление внимания.

«Я либо постараюсь сосредоточиться на самом спокойном человеке в помещении, либо просто уставлюсь на свой рукав или что-нибудь такое, – рассказывает он. – Правда, иногда среди суеты приемного отделения синестезии не избежать. Однажды в медицинской школе я увидел чью-то ампутированную руку и испытал такое живое ощущение, будто мою собственную вырвали с корнем. Это было по-настоящему тяжело. Я думаю, остроту ощущения усилила новизна, ведь раньше я такого не видел. Мне кажется, новое действует на меня сильнее, чем хорошо знакомое».

Безусловно, порой интенсивное сопереживание бывает кстати. Например, когда нужно поставить диагноз или понять скрытые причины происходящего. Заимствованные у других физические ощущения и повышенное внимание к мельчайшим движениям, по собственному мнению Джоэла, сделали его гораздо более наблюдательным: «Я могу уцепиться за едва уловимые подергивания и движения глаз и рта, чего другие, вероятно, не заметят, и на основании этого быстрее прийти к диагнозу или лучше понять сложную подоплеку проблемы».

«А в какие моменты ваша гиперэмпатия особенно необходима?»

«Когда я встречаю действительно тяжелых пациентов. Они всегда остро нуждаются в том, чтобы чувствовать взаимосвязь с лечащим врачом. Или когда нужно озвучить диагноз, не оставляющий надежды на излечение, например Альцгеймер. Об этом всегда нелегко говорить, особенно если пациент понимает, что дело неважно, но состояние мозга не позволяет ему до конца осознать положение вещей. И когда необходимо настроиться на одну волну с тем, что осталось от личности человека, я использую синестезию».

В качестве сравнения Джоэл приводит окна на экране компьютера. «Одни чувства я могу раскрыть широко, полностью сосредоточиться на них и максимально обострить, но под ними всегда есть слой других эмоций, своего рода фоновый процесс, который влияет на всё, что я делаю».

«Так вы можете выключить свою способность? Полностью игнорировать эмоции окружающих?»

«Нет, этот белый шум есть всегда. Было бы глупо думать, что мои эмоции – исключительно мои».

Внезапно мне приходит в голову, что Джоэл наверняка видел массу смертей. Что он чувствует в такие минуты?

«В двух словах – я как бы умираю тоже. Смерти предшествует мощный момент ухода. Это не столько чувства, сколько их отсутствие. Представьте, что вы в комнате с шумным кондиционером, и он вдруг замолкает. Такая же тревожная тишина».

Когда Джоэл увидел смерть впервые, он не был к этому готов. Человек лежал рядом на больничной койке и ждал, что его куда-то перевезут. Внезапно Джоэл почувствовал, что стал медленнее дышать. Он не думал о смерти: его тело имитировало происходящее с пациентом. «Пришлось сфокусироваться на собственном дыхании, а то, казалось, я совсем перестану дышать».

Интересно, почему Джоэла привлекла профессия врача. С одной стороны, в этом есть своя логика, но с другой – это выглядит как бесконечный кошмар.

По словам Джоэла, среди прочего его вдохновила фельдшерская практика в одной сельской клинике в Луизиане, где работал его дядя. «Я увидел, как это важно для людей, при этом я всегда знал, что хочу помогать другим. Я подумал: что приносит мне радость, дает моей жизни цель и энергию? И у меня перед глазами возник некий коллаж, и все его элементы отлично сочетались с медициной».

Дома он смотрит фильмы ужасов и психологические триллеры. Это помогает справляться с форс-мажором на работе.

«Понимаю, звучит странно, и многие синестеты сочли бы это тяжкой ношей, но я так учусь. Больше узнаю о людях и о том, как вести себя в кризисной ситуации. Кому нужен врач, падающий в обморок при виде крови или жестоких страданий? Чем неожиданнее и нестандартнее опыт, тем сильнее он во мне отражается, поэтому лучше я подвергнусь ему заранее, прежде чем он случится в реальной жизни».

«Вы стали бы делать то же самое, не будь вы врачом?»

«Думаю, да. Это был бы способ закалить характер, открывать мир и жить полной жизнью. Зачем мне себя обделять».

Но не только такие люди, как Джоэл, получают передозировку чужих эмоций. Любой из нас иногда рискует заразиться чужой болью. Эмоции распространяются подобно вирусу, и это может иметь ужасающие последствия.

Способность постигать чувства других с помощью эмпатии жизненно необходима для успешного социального взаимодействия. Возможно, именно благодаря эмпатии люди как вид совершили гигантский эволюционный скачок в том, что касается развития общества, сотрудничества, нравственности. И все же чрезмерная эмпатия способна довести до болезни. Высокому риску эмоционального выгорания подвергаются, например, медсестры. Это отрицательно сказывается на их здоровье: они начинают испытывать все больший стресс и тревожность, гнев, агрессию, а все вместе снижает их уровень эмпатии.

Вы можете подумать, что этот социальный вирус вам не грозит, но ряд экспериментов демонстрирует обратное. В 2014 году ученые сыграли на наших чувствах, проманипулировав алгоритмами «Фейсбука» таким образом, что определенным людям показывали в основном негативные или, наоборот, позитивные посты. К концу эксперимента участники стали мыслить соответственно – более негативно или позитивно. Эксперименты в «Твиттере» дали тот же эффект.

Хотя одни люди по природе более способны к эмпатии, чем другие, ее можно тренировать. В 2013 году Кристиан Кайзерс и его коллеги из Нидерландского института наук о мозге проверили эту гипотезу на 22 мужчинах-правонарушителях, у которых были диагностированы патологии характера и предполагался низкий уровень эмпатии. Добровольцам показывали видео о любви, боли или социальной отверженности, при этом велось сканирование их мозга. Выяснилось, что у людей с психопатией активность зон мозга, ответственных за эмпатию, намного ниже, чем у контрольной группы. Особенно низкой была активность островка, который, как мы видели в предыдущих главах, нужен для координации сигналов мозга и тела. Но когда участников попросили сознательно сопереживать людям на видео, результаты группы с патологиями характера сравнялись с результатами здоровой контрольной группы. Предположительно, в каждом из нас есть резерв эмпатии, и мы выбираем, насколько его использовать.

Как сопереживать, не выгорая? Серия исследований, многие из которых принадлежат Тане Зингер из Институт когнитивной психологии и нейрофизиологии имени Макса Планка в Лейпциге, предлагает переводить сопереживание в сочувствие. Мы часто употребляем эти слова как синонимы, но они означают разные вещи. Сочувствие можно определить как заботу о другом человеке. Например, когда мать бежит к расплакавшемуся ребенку. Сопереживание – это когда вы ставите себя на место другого человека и опосредованно испытываете его эмоции. В одном эксперименте буддийских монахов попросили войти в медитацию сочувствия, слушая звуки, вызывающие стресс, например женский крик. Активность зон мозга, ответственных за эмпатию, в том числе островка, у них оказалась пониженной. А у тех участников эксперимента, кто не практиковал медитацию сочувствия, эти зоны активизировались.

Зингер задалась вопросом, способна ли короткая тренировка сочувствия помочь людям мыслить в большей степени как буддийские монахи. Действительно, хватило нескольких дней занятий, чтобы результаты второй группы приблизились к первой: люди сохранили способность сочувствовать, но уже не чувствовали вместе со страдающими персонажами. Предварительные результаты дают основания думать, что это может улучшить общее самочувствие.

Если вы хотите проверить это на себе, тренировка сочувствия проста: нужно некоторое время представлять себе, как вы делитесь теплом и заботой, но не только с близкими, как обычно, а со всеми вокруг. Сосредоточиваясь на сочувствии, а не на сопереживании, вы можете защититься от эмоционального выгорания.

* * *

За ужином Джоэл рассказывает, как ему самому довелось быть пациентом. Один раз – после страшной автомобильной аварии: тогда его машина перевернулась, и он некоторое время провел в отделении интенсивной терапии с рваными ранами и в ортопедическом воротнике. Теперь стоит ему увидеть своего ровесника в таком воротнике, как прежние ощущения возвращаются, потому что он точно знает, что должен чувствовать тот человек.

Второй раз Джоэл попал в больницу при еще более драматичных обстоятельствах. Это было в 2005 году, когда он отправился на Гаити, где местное правительство занималось проблемой медицинских услуг в труднодоступных районах страны. Во время поездки у Джоэла резко заболела голова. «На мигрень было не похоже, какая-то специфическая боль справа». К счастью, в их группе был нейрохирург. «Что значит, если резко заболела голова?» – спросил его Джоэл мимоходом. «Обычно это значит, что ты скоро помрешь», – пошутил хирург. «Ну ладно, у меня как раз болит».

Вернувшись в Бостон, нейрохирург велел ассистентам обследовать Джоэла. Они нашли опухоль на верхушке мозга, въедающуюся в череп. Было неясно, соединена она с мозгом или нет. И ее следовало удалить.

Во время операции хирург вскрыл череп Джоэла и обнажил пульсирующую массу кровеносных сосудов. Клубок извлекли, кровотечение остановили, череп запломбировали костным цементом. Слава богу, опухоль оказалась доброкачественной. Когда Джоэл очнулся после наркоза, он первым делом поискал глазами букву: хотел знать, не нарушило ли хирургическое вмешательство его синестезию.

«Я нашел букву и с облегчением убедился, что она по-прежнему имеет цвет».

Неясно, была ли связана опухоль с синестезией, но располагалась она рядом с височно-теменным узлом. Если аномальный клубок сосудов рос там с рождения, вероятно, это привело к усиленному кровоснабжению и аномальному развитию части мозга, что теоретически могло привести к размытию границ между собой и другими.

Поглощая ужин, Джоэл рассказывает, что эта неделя выдалась особенно трудной. У него есть пациенты с синдромом Туретта, и у одного из них травматичный тик – он кусает внутреннюю сторону щеки, бьет себя по лицу и скрежещет зубами.

«Нелегкая задачка для меня. Большинство тиков при этом синдроме необычные, так что я наслаждаюсь ими сполна. Мне нужно постоянно быть начеку, чтобы не начать их копировать. Время от времени я выхожу и таращусь на экран компьютера или на пол, стараясь дистанцироваться».

Несколько дней назад пациент непрерывно бил себя по лицу кулаками и так изувечил, что пришлось зашивать раны у рта. Это было особенно тяжелое дежурство, потому что в палате и без того много чего происходило.

«При каждом тике я получал удар кулаком по лицу и чувствовал, как губа размозжилась о зубы».

Был момент, когда Джоэл оказался застигнут врасплох: «Пациент ударил себя и заскрежетал зубами так яростно и громко, что я почувствовал сильнейшую вибрацию по всему лицу. Это уже не просто внутреннее восприятие внешнего, а очень живое ощущение».

Я спрашиваю, что Джоэл делает, чтобы отвлечься и расслабиться. Он отвечает, что много тренируется. Удивительно, но даже здесь синестезия помогает ему. «Я легче многих усваиваю новые физические навыки». Инструктор по теннису показывает подачу, Джоэл чувствует его движения всем телом, а когда повторяет их самостоятельно, сравнивает с первым ощущением и соображает, где отошел от образца.

Если расписание дня позволяет, Джоэл обязательно выходит на пробежку. На тренажере он часто смотрит японские манга, потому что там много бегают. «Если и я бегу, и они бегут, мы совпадаем, на короткое время все в мире совершенно разумно».

Когда проведешь некоторое время в компании Джоэла, возникает странное чувство, будто он знает тебя как лучшего друга. Он подхватывает твои фразы и моментально чувствует твое смущение или беспокойство. Но это бывает и трудно выносить. В прошлом году Джоэл пережил развод – это и в более простой ситуации стресс, а для зеркального синестета все осложняется тем, что в споре он усваивает эмоции противоположной стороны. Но когда пытаешься сгладить разногласия, повышенная эмпатия одного мешает другому разобраться в собственных чувствах.

Бывший муж Джоэла живет в Сиэтле, и во время кульминации их разрыва они общались по фейстайму. Джоэлу помогало спорить то, что в углу экрана он видел собственное изображение с камеры.

«Когда мне казалось, что я чересчур усваиваю его взгляд на вещи, я смотрел на свое лицо и вспоминал, что чувствую в действительности».

«Как сложно».

«Да, так и есть. Мои слова задевали его и рикошетом возвращались ко мне, и разговор вертелся по спирали».

Я задаюсь вопросом, как сложилась бы жизнь Джоэла, если бы не его острый ум и желание понять странность собственного мозга. Не будь у меня способности осмысливать и контролировать свои переживания, говорит Джоэл, я запросто мог бы разрушить все вокруг: «Эти переживания провоцируют тревожность. Они могли бы взять власть надо мной. Врачи интерпретировали бы это как проявление шизофрении, психоза или какого-то вида мании».

Внезапно рядом с нами кто-то заливается смехом. Интересно, стало ли Джоэлу хотя бы на секунду радостнее? Но пара с другой стороны от нас погружена в серьезный разговор. Может, он испытывает их эмоции?

До встречи с Джоэлом я чувствовала, что мне не хватает суперсилы. Мы часто жалуемся, что человека бывает трудно понять, или хотим узнать чьи-то чувства. Но положа руку на сердце, так ли мы этого хотим? Это было бы страшно утомительно – весь день перескакивать от одной эмоции к другой.

«Да, от этого можно устать, – говорит Джоэл. – Чем больше ресурсов я трачу, тем труднее справляться с чужими эмоциями. Но иногда это чудесно. Если мне грустно, я могу проанализировать это чувство и спросить себя, от меня оно исходит или я отражаю чье-то переживание. И если второй вариант, могу дистанцироваться от эмоции, обдумать ее, истощить, а затем перенести внимание на то, что вызвало раздражение у другого человека».

Это похоже на серфинг. «Под вами целая эмоциональная экосистема, которая находится в постоянном движении. Но если вы понимаете, как она двигается, и подстраиваетесь, вам легко двигаться вместе с ней. Если волна высокая, можно получить удовольствие и от нее, независимо от того, негативные эмоции или позитивные».

«Бывает ли так, что вы проводите время с людьми потому, что они радуются, и вам хочется заполучить кусочек их радости?»

Джоэл смеется. «Ну конечно! И я намеренно улыбаюсь людям, чтобы они улыбнулись в ответ. Так я получу положительный заряд рикошетом».

«Заряд? Чтобы лучше чувствовать себя потом?»

«Именно. Обожаю смотреть, как люди обнимаются. Это очень уютно, успокаивает. Я сам стараюсь проявлять нежность и чуткость – во многом потому, что в принципе желаю людям добра. Но, знаете, когда у них нет негативных эмоций, их нет и у меня. А когда они чувствуют себя хорошо, это передается мне. Это одновременно бескорыстно и своекорыстно – наверное, я альтруистичный эгоист!»

Ближе к концу ужина Джоэл указывает на картину, висящую за моей спиной, – бессмысленную мешанину черных, коричневых и белых завитушек. Ему они напоминают буквы и цифры, наполненные цветом. Я спрашиваю, какие еще чувства у него вызывает эта комната, и жду, что он заговорит о наших соседях. Вместо этого он говорит, что чувствует прикосновение руки к шее – я поворошила рукой собственные волосы. Я улыбаюсь и быстро опускаю руку на колени. И еще я только что прикусила губу, это он тоже почувствовал.

«А теперь я чувствую, вы дотронулись до щеки, а уголок рта у вас напрягся, и вы забегали глазами…»

«Стоп!»

Я вдруг начинаю нервно обдумывать каждое свое движение, хотя пару секунд назад даже не заметила бы их. Теперь я хотя бы отчасти представляю, каким испытанием для чувств оказалась жизнь Джоэла.

«Вот я и стараюсь реже поднимать эту тему, – спокойно говорит он. – Иначе людям становится страшно неловко».

«Да уж. Очень трудно сосредоточиться, зная, что вы чувствуете то же, что и я».

Короткая пауза.

«Как думаете, насколько точно вы отражаете чужие эмоции?»

«Иногда очень точно, мне кажется. Это почти мистическое чувство. – Он смеется. – Ученый во мне сейчас подпрыгнул от возмущения. Но, как правило, это неточное восприятие: я не могу совершить квантовый скачок в ваше тело, как в научной фантастике. Было бы оскорбительно по отношению к вам утверждать, что я могу чувствовать вашу боль и переживания так, будто они мои собственные. Это было бы грубо… все равно что насилие».

У меня мелькает мысль, что он пустил в ход свои способности, чтобы успокоить меня. Возможно, не хочет показывать, насколько близки наши чувства. Я сижу притихшая и кусаю губу. И тут же жалею о том, что кусаю. И сразу жалею о том, что подумала об этом, потому что нахмурилась. А затем снова поворошила волосы. Я осознаю каждое свое движение. Внезапно я сознаю, что вот-вот зевну: я приехала в Бостон из Лондона через Техас и Финикс, недельные переезды и перелеты изрядно утомили меня и выбили из ритма. Подавляя зевок, я думаю, что вообще-то можно этого и не делать: если Джоэл чувствует то же, что и я, он знает, что я устала и стараюсь не зевнуть. Может, он думает, что мне скучно. Какое сделать выражение лица, чтобы он понял, что разговор для меня на редкость увлекательный и дело в усталости от путешествия? И как я обычно выгляжу, если увлечена разговором? Я лечу вниз по кроличьей норе самокопания и пропускаю мимо ушей последние слова Джоэла.

Совершенно бесполезно пытаться делать то, что не умеешь.

* * *

За десертом (сыр и крекеры) мы обсуждаем слова, много лет назад сказанные мне Рамачандраном: как унизительно сознавать, что людей разделяет лишь слой кожи.

«Зеркальные нейроны делают нас всех похожими друг на друга, – говорил тогда Рамачандран. – Они действуют одинаково, независимо от того, кто совершает действие, вы или я. Если снять с меня кожу, я растворюсь в вас».

Джоэл испытывает это чувство в его крайней степени, как многие другие необыкновенные люди, с которыми я познакомилась, пока писала эту книгу. И все же это не уникальное свойство его мозга, а развитая до предела способность, присущая всем нам.

Джоэл соглашается. «Я все время живу среди чужих переживаний и ощущений, – говорит он. – Может, я воспринимаю их острее, чем другие, но они действует на каждого из нас».

Прекрасная формулировка, которую всем полезно запомнить. Наш мозг не существует сам по себе, отдельно. Мы уже знаем, что он полагается на данные органов тела, но его связи простираются гораздо дальше, за пределы родной черепной коробки, к тем, кто вокруг. Улыбаясь другому человеку, мы оставляем в его мозге крохотный отпечаток. И из глубины двигательной зоны коры его мозг улыбается нам в ответ.