Глава 5

Сильвия

Бесконечная галлюцинация

Авинаш Оджайеб шел через огромный белый ледник в Каракоруме – горной цепи на краю Тибетского нагорья, которое называют «крышей мира». Тем утром он расстался с двумя спутниками, чувствуя себя слишком изможденным, чтобы завершить подъем. Оставалось вернуться в лагерь, и он начал спуск. Он брел уже много часов, но ничто в молчаливом пейзаже вокруг не подсказывало, что цель приближается. И вдруг все переменилось. Рядом за мгновение выросла гигантская ледяная глыба, вдалеке еще одна. Авинаш окинул местность взглядом и не смог побороть чувство, будто смотрит на мир через плечо. Аккуратно переступая, он сосредоточился на мелких целях: дойти до следующего гребня или выступа скалы. Казалось, каждый отрезок пути занимал час, но минутная стрелка успевала сделать лишь несколько оборотов.

Будучи врачом, Оджайеб проанализировал свое состояние. Ни обезвоживания, ни высотной болезни нет. Сердечный ритм и давление в норме. Тогда почему он не может избавиться от ощущения, что умер?

Оджайеб стал жертвой длительной и очень правдоподобной галлюцинации – до 1838 года это называлось «блуждающий ум». Первое описание галлюцинации дал французский психиатр Жан-Этьен Эскироль: состояние того, кто «твердо уверен, что испытывает ощущение, тогда как никакого внешнего объекта, способного воздействовать на его чувства и возбудить это ощущение, не существует», – иными словами, человек видит то, чего нет.

Галлюцинации – не всегда зрительные образы, они могут возникать как музыка, голоса и даже запахи. Длятся то секунды, то месяцы и, вполне возможно, веками формировали нашу культуру, религию и общество. Оливер Сакс в своей книге «Галлюцинации» задается вопросом, могли ли так называемые лилипутские галлюцинации (предметы, люди и животные кажутся меньше, чем в реальной жизни) способствовать появлению в фольклоре эльфов, импов и лепреконов. По его предположению, пугающие галлюцинации о присутствии чего-то злого могли вылиться в фигуру демона, а внетелесные и звуковые галлюцинации – породить ощущение божественного присутствия.

В прошлом галлюцинации рассматривали как признак нарушения психической деятельности, эта тенденция была особенно сильна в западной культуре. Однако в последние годы случаи, подобные описанному в начале главы, заставили ученых пересмотреть свою точку зрения на галлюцинацию как симптом психического заболевания или результат действия психотропных средств. Они начали понимать, что галлюцинации не являются чем-то из ряда вон выходящим и не обязательно означают болезнь.

Есть человек, который знает об этом не понаслышке, – Сильвия, учительница математики на пенсии, жительница северного Лондона. Несмотря на исключительно острый ум и совершенно здоровую психику, последние десять лет Сильвия изо дня в день испытывает непрерывную галлюцинацию. Однажды зимним утром я поехала к ней знакомиться, чтобы узнать подробнее об этом странном феномене. По мере того как передо мной разворачивалась история ее жизни, я сделала самое поразительное открытие за все мое путешествие: оказалось, галлюцинации – не только общераспространенное явление, но и играют важнейшую роль в нашем восприятии реальности. Настолько важную, что, быть может, и в данный момент вы галлюцинируете.

* * *

Трудно представить, что такое галлюцинация, если никогда ее не испытывал. Я говорю об этом с большой долей уверенности, потому что несколько месяцев назад, ранним утром, лежа в кровати одна, проснулась от того, что в комнату вошли два незнакомца.

Меня парализовал страх. Я полностью проснулась, но не могла шевельнуться. Один из чужаков, мужчина, прошел в противоположный конец комнаты, а второй вошедший – женщина села у меня в ногах. В тот же момент я почувствовала, как чуть-чуть натянулось одеяло. Впоследствии я узнала, что пережила гипнопомпическую галлюцинацию. Они возникают в переходном состоянии от сна к бодрствованию, вероятно, из-за того, что некоторые части мозга остаются в фазе быстрого сна, когда у нас больше всего сновидений, в то время как другие уже в полном сознании. Лично у меня было четкое ощущение реальности – происходящее совсем не походило на сон.

Ясность впечатления подтверждается кое-какими свидетельствами. В 1998 году преподаватель психиатрии пожилого возраста Доминик Фитч и его коллеги из Королевского колледжа Лондона обследовали мозг людей, испытывавших зрительные галлюцинации. Выяснилось, что в момент галлюцинирования активны те же зоны мозга, что при взгляде на реальную версию объекта. Например, у тех, кому мерещились лица, активизировались зоны веретенообразной извилины, содержащие особые клетки, ответственные за распознавание лиц в действительности. То же касается мнимого цвета или надписей. Когда ученые попросили участников эксперимента представить лица, цвета или слова в воображении, активность соответствующих зон мозга была несравнимо меньше. Это первое объективное свидетельство, что галлюцинации ближе к реальному восприятию, чем к воображению.

Другие распространенные галлюцинации, помимо гипнопомпических, – явление форм или звуков при погружении в ночной сон или видение близких людей, о которых вы скорбите. Но самая интересная для меня галлюцинация, говорящая больше всего о работе мозга, всплывает, когда люди утрачивают одно из пяти чувств.

Несколько лет назад мама позвонила мне и сказала, что бабушке мерещатся люди. Ей было 87 лет, зрение, и без того слабое, ухудшилось из-за катаракты, и появились галлюцинации. Первыми ее посетили дамы в костюмах Викторианской эпохи, вскоре за ними последовали маленькие дети, которые плясали. А иногда она не видела ничего, кроме ровной кирпичной стены. Похоже, галлюцинации не беспокоили бабушку: она знала, что это иллюзии, хоть и очень живые, но ей стало любопытно, что они значат.

А это был синдром Шарля Бонне, весьма распространенный при потере зрения. Бонне, швейцарский ученый, родившийся в 1720 году, заинтересовался галлюцинациями потому, что их начал испытывать его дед, постепенно терявший зрение. Однажды старик сидел в кресле и разговаривал с двумя своими внучками. Внезапно появились двое молодых людей, одетых по всем статьям великолепно, в красно-серых плащах и шляпах, отделанных серебром. Когда Бонне-старший спросил, почему его не предупредили о визите незнакомцев, выяснилось, что, кроме него, их никто не видит.

В течение месяца видения появлялись от случая к случаю: то снова нарядные гости, то голуби или бабочки, то огромные экипажи. Дедушка Бонне с явным удовольствием наблюдал этот, как он сам говорил, «театр в уме» несколько месяцев подряд, пока видения не исчезли. Когда Шарль Бонне, в свою очередь, состарился и начал терять зрение, он тоже испытывал подобные галлюцинации.

Аналогичная история произошла с Максом – человеком, которого я интервьюировала на ВВС в 2014 году. Максу было за семьдесят, когда болезнь Паркинсона поразила нервы, передававшие информацию от носа к мозгу. Несмотря на потерю обоняния, как-то раз Макс учуял запах горящих листьев в номере отеля, где отдыхал, и принялся осматривать помещение в полной уверенности, что рядом бродит семейство скунсов.

«Пахло очень сильно, – говорил Макс. – И появилось странное ощущение в горле, которое не проходило».

В течение следующих недель запахи усилились, их диапазон расширился: от горящего дерева до кошмарной луковой вони. Они не отстали от него и дома, порой держались часами.

«В самом интенсивном варианте они переходят в запах экскрементов, такой сильный, что прямо слезы из глаз».

Необязательно терять то или иное чувство навсегда, чтобы возникли галлюцинации. В конце концов, Авинаш был совершенно здоров, когда шел через ледник.

«Я знал, что не болен, – говорил он мне. – Сердечный ритм в полном порядке, никакого обезвоживания, поел достаточно. Я пытался проанализировать ситуацию, щипал себя, чтобы убедиться, что не сплю и не брежу. В какой-то момент я оступился и поранил руку – вид крови подтвердил, что это не сон».

Потом Авинаш услышал голос, будто кто-то направлял каждое его движение. «Казалось, он проговаривает каждую деталь, требуя, чтобы я собрался с мыслями, и заставляет продумывать путь через каждый ледник. Он помогал мне, вел меня в верном направлении».

Испытание длилось около девяти часов.

«Был момент, когда я спросил себя: я умер? Это был тяжелый переход, по пути легко свалиться в расщелину и погибнуть. И никто бы меня не нашел. Я понял, что жив, только встретив других альпинистов. Но даже воссоединившись со своей группой, я по-прежнему чувствовал себя странно. Лишь крепкий ночной сон привел меня в норму».

В поисках источника странных галлюцинаций Авинаш даже задумался на секунду, не пережил ли он савикальпа самадхи – в индуизме и буддизме это состояние, достигаемое медитацией, во время которого человек якобы выходит из обычного индивидуального сознания и по-другому воспринимает время и пространство.

Судя по всему, причина проще но, чтобы лучше ее понять, мне нужно было встретиться с Сильвией.

* * *

История началась в 2004 году. Было утро пятницы, жители Поттерс Бар, как обычно, занялись своими делами; Сильвия, учительница на пенсии, жившая в двух шагах от центра городка, работала по дому. Все было хорошо, кроме одной детали – противного звука. С утра пораньше у нее в ушах звенели две ноты, и, похоже, больше их не слышал никто. Сначала Сильвия решила, что это радио, но проверка быстро опровергла эту версию. Изрядно напуганная странным новым шумом, который к концу дня усилился, Сильвия легла спать в надежде, что назавтра он пропадет. Однако с утра шум был тут как тут. В ушах гудело и гудело: «да-ди-да-ди-да-ди». Прошли недели, ноты изменились, потом их сочетания стали сложнее и наконец, через несколько месяцев, переросли в развернутые музыкальные галлюцинации – постоянно звучавшие фоном мелодии, иногда такие громкие, что заглушали обычный разговор.

«Пожалуйста, не обращайте на нее сразу внимание», – предупреждает Сильвия, приглашая меня пройти в дом. Ее слова относятся к золотистому лабрадору, смирно сидящему в прихожей. Суки – ее новая собака-поводырь.

«Умница, – говорит Сильвия собаке. – Теперь можешь поздороваться». Суки тут же подскакивает и утыкается носом в мой карман. «Она думает, вдруг вы с угощением. Надежда умирает последней».

Собака-поводырь нужна Сильвии из-за глухоты. Ей трудно расслышать речь, реальная музыка искажается и звучит ужасно – последствия сильной потери слуха после ушной инфекции, перенесенной несколько лет назад.

Мы проходим мимо рояля – мне приветственно машет Джон, муж Сильвии, – и оказываемся в ярко освещенной оранжерее в задней части дома. Я сажусь на плетеный стул, а Сильвия разливает чай и ставит на стол печенье.

Сильвия вспоминает утро, когда все началось. Она уже несколько лет терпела звон и шипение в ушах, но это было что-то новое – чередование нот «до» и «ре»: «Сначала очень медленно, я еще, помню, подумала: что за напасть, надо переключиться на что-нибудь другое. Потом ноты стали звучать сильнее. И с тех пор я не знаю тишины».

Неделя шла за неделей, ноты постепенно сложились в короткие фразы, бегущие по кругу. Иногда они развивались и образовывали мелодии музыкальных произведений, которые Сильвия любила до того, как потеряла слух.

«Какие мелодии слышатся вам чаще всего?» – спрашиваю я.

«В основном из классики, короткие отрывки. Когда я слышала нормально, я редко слушала другую музыку».

Даже в этот момент, пока мы сидим и разговариваем – с помощью микрофона и чтения по губам, – у Сильвии в голове звучат мелодии. Если они отступают, что случается, когда Сильвия сосредоточена на каком-то музыкальном произведении или на разговоре, их сменяет непрерывная нота «си-бемоль» и шипение.

«Это похоже на звучание конкретных музыкальных инструментов?»

«Нечто среднее между деревянной флейтой и колокольчиком. Очень странно: я понимаю, если бы звук был знакомый, фортепиано или труба, но так не звучит ни один реальный инструмент».

«И при этом звучание похоже на реальный шум?»

«Да. Проигрывать мелодию в уме – другое дело. Я же будто слушаю радио, и оно звучит как в жизни».

Вскоре после появления галлюцинаций Сильвия пришла к весьма конструктивному решению – стала записывать все навещавшие ее созвучия в тетрадь. Благодаря редкому дару – абсолютному слуху она различает и опознает каждую ноту.

Она приносит тетрадь в оранжерею, и я читаю записи: одни галлюцинации состоят из случайных нот, не образующих ничего определенного; другие напоминают короткие фрагменты узнаваемых мотивов. Например, я наткнулась на отрывок из традиционной шотландской песни My bonnie lies over the ocean («Мой милый за океаном»).

Изложение галлюцинаций на бумаге сделало наглядной их повторяемость. Целые страницы были исписаны нотами, которые разгорались и затухали, разгорались и затухали. Так продолжается до сих пор, говорит Сильвия.

Поскольку за ее плечами годы преподавания математики, она быстро подсчитывает в уме: «Если нот всего две или три, они играют секунду, потом повторяются. Что это нам дает? Одно и то же коротенькое созвучие 86 тысяч раз на дню?»

На ранней стадии развития галлюцинаций в музыкальные созвучия начали вторгаться слова.

«Я изо всех сил старалась этому препятствовать, – рассказывает Сильвия, – и мне удалось».

Я спрашиваю, почему.

«Не хотела, чтобы в мой рассудок без спросу входили еще и слова. Это уже напоминало шизофрению».

Конечно, она права: способность слышать несуществующие голоса часто считают признаком психического заболевания. Дэвид Розен-хан, почетный профессор Стэнфорда, знает это как никто другой.

В 1973 году он сам и еще семь здоровых человек добровольно явились в психиатрические отделения разных больниц в пределах США: целью эксперимента была проверка состоятельности диагноза, однако исследователи не ждали, что это окажется просто. Каждый из них позвонил в больницу и пожаловался на то, что слышит голоса. Все остальные медицинские подробности и прочие жизненные случаи были правдой. Всех восьмерых приняли: семерым поставили диагноз шизофрения, одному – маниакально-депрессивный психоз. Вскоре они сообщили врачам, что галлюцинации прекратились. Каждому предстояло убедить персонал выписать его – эта задача отняла у них от семи до 52 дней.

На самом деле большинство галлюцинаций не связаны с шизофренией. Джон Макграт, профессор Квинслендского института мозга в Австралии, изучил интервью с более чем 31 тысячей человек из восемнадцати стран и обнаружил, что галлюцинации – довольно распространенное явление во всех возрастных группах. Когда участников спросили, случалось ли им испытывать галлюцинации, например слышать голоса, которых другие люди не слышали, 5 % мужчин и 6,6 % женщин ответили утвердительно.

Я спрашиваю Сильвию, рассказывает ли она другим о своих галлюцинациях.

«Нет, я мало с кем говорю об этом. Я с самого начала узнала, что по дороге в мозг звуки несут эмоции, которые с ними связаны. Иными словами, если я привыкну испытывать раздражение от звуков, они буду раздражать меня всегда. Если же перестану придавать им значение, они останутся незначительными. Поэтому я приняла решение сознательно недооценивать их и ни с кем не обсуждать.

Не хочу, чтобы они набрались важности. Никто не мог бы дать мне лучшего совета: только так я с ними уживаюсь».

Она улыбается. «Иногда у меня вырывается: да заткнись ты! – и друзья понимают, о чем речь, но вряд ли они могли бы поставить себя на мое место».

Сильвия кидает взгляд на Джона, заглянувшего в оранжерею.

«Джон, спасибо ему, поддерживает меня абсолютно во всем, но даже он представления не имеет, как тяжко слушать эти бесконечные звуки. Они вмешиваются в наш разговор. Часто мне не удается верно расслышать его слова. Иногда я слышу что-то смешное, а он этого вовсе не говорил. Он очень чуткий человек, но мое положение нельзя понять, не испытав то же самое».

* * *

Вообще, есть способ испытать нечто подобное у себя дома, в безопасности. Вам понадобится мячик для пинг-понга, любые наушники и кусок клейкой ленты. Разрежьте мячик надвое и приклейте половинки лентой поверх глаз. Сядьте в равномерно освещенной комнате, выберите какой-нибудь белый шум и начните к нему прислушиваться через наушники. Примите свободную позу, расслабьтесь.

Так называемый метод Ганцфельда – частичное выключение органов чувств – десятки лет используется при изучении того, как возникают галлюцинации. Иржи Вакерман, сотрудник Института пограничных областей психологии и психического здоровья в германском Фрайбурге, описывает некоторые галлюцинации волонтеров, испытавших на себе этот метод.

«Продолжительное время я видела только серо-зеленую лягушку, – сказала одна из участниц. – Это было очень скучно, и я подумала:

„Какой дурацкий эксперимент!“ Потом на неопределенное время отвлеклась, будто впала в рассеянность. А потом внезапно увидела руку, которая писала мелом на доске нечто вроде математической формулы. Я видела ее очень ясно, но всего несколько секунд, и она снова исчезла… Словно открылось окошко, а в нем – туман». Позже она видела поляну в лесу и женщину, проехавшую мимо на велосипеде, с развевающимися на ветру светлыми волосами.

Другая участница увидела себя и подругу в пещере. «Мы развели костер. У нас под ногами тек ручей, мы сидели на камне. Подруга упала в ручей, и ей пришлось ждать, пока вещи высохнут. Потом она сказала мне: „Давай-ка поднимайся, пора идти”».

Когда я сама проводила эксперимент, сидя с мячиками на глазах в своей гостиной, я чувствовала примерно то же, что первая участница. Почти полчаса не происходило ничего – тысячи случайных мыслей проносились в голове и накатывала дремота. И как раз когда я спросила себя, не пора ли бросить эту затею, появилось окошко, наполненное туманом, и из него выплыл образ – человек, свернувшийся калачиком рядом со мной. Он странно согнул локоть, будто предлагая опереться. Через несколько секунд человек исчез. Видение, безусловно, отличалось от сна и любой картинки, созданной воображением. Это была захватывающая демонстрация возможных последствий ущерба, нанесенного какому-либо органу чувства. Но почему так происходит?

* * *

В 2014 году я обсуждала этот вопрос с Оливером Саксом. «Мозг не выносит бездействия, – сказал он. – На сокращение потока данных от органов чувств он отвечает созданием автономных ощущений по своему выбору».

По его словам, это было отмечено еще после Второй мировой войны, когда оказалось, что пилоты высотных самолетов и водители грузовиков, проводящие много времени в однообразных небесных высях и на длинных пустых дорогах, становятся жертвами галлюцинаций.

Сейчас ученые считают, что восприятие нереального отчасти проясняет, как мозг склеивает восприятие реальности.

Хотя каждый миг нас обстреливают тысячи ощущений, мозг почти всегда обеспечивает нам бесперебойный поток сознания. Подумайте, сколько звуков, запахов и прикосновений вы чувствуете прямо сейчас. Вслушайтесь в шум снаружи, почувствуйте ткань носков, ощутите под пальцами страницы книги. Непрерывная обработка всего без исключения – весьма непродуктивный способ использовать мозг. Поэтому он срезает путь, где может.

Объясню это на примере звука. Звуковые волны проникают в слуховой канал, рецепторы внутреннего уха превращают их в электрические сигналы, которые передаются в первичную слуховую кору. Эта часть мозга обрабатывает базовые элементы звука, такие как частота и интенсивность. Отсюда сигналы переходят в зоны мозга, расположенные выше и обрабатывающие более сложные характеристики: мелодию, смену тональности, эмоциональный контекст.

Вместо того чтобы отправлять каждую деталь вверх по инстанциям, мозг комбинирует входящие шумы с предыдущим опытом и прогнозирует картину происходящего.

Так, услышав начальные ноты знакомого мотива, вы ждете, что прозвучит конкретная песня. Этот прогноз передается назад, в нижние участки мозга, где сравнивается с первичным сигналом, и в лобные доли, которые производят своего рода проверку на реальность, и только после этого вплывает в сознание. И лишь в том случае, если прогноз ошибочен, сигнал возвращается в верхние зоны мозга, где корректируются следующие прогнозы.

Вы можете проверить это на себе. Анил Сет, специалист по когнитивной и вычислительной неврологии из Университета Сассекса, предлагает послушать специально искаженную запись речи, волнообразно меняющую частоту. Поначалу вы услышите только мешанину писков и свистов. Но если прослушать оригинальную запись, а потом снова переключиться на искаженную, станет ясен смысл сказанного. Единственное, что изменится, – ожидания вашего мозга по отношению к входящим сигналам: у него появилась надежная информация, на которую он может опереться в своих прогнозах. «Наша реальность, – сказал мне однажды Сет, – не более чем галлюцинация, контролируемая нашими чувствами». Или, по четкому определению психолога Криса Фрита, «фантазия, совпадающая с реальностью».

Это представление вполне соответствует случаю Сильвии. Хотя ее обычный слух нарушен, знакомая музыка иногда на короткое время угнетает галлюцинации. В 2014 году у Тимоти Гриффитса появилась идея использовать это обстоятельство в качестве подкрепления прогностической модели галлюцинаций. «Главным препятствием для изучения галлюцинаций и причин их возникновения всегда была невозможность их контролировать. Но благодаря Сильвии мы смогли включать и отключать их», – говорит Гриффитс.

Вместе с коллегами он пригласил Сильвию приехать в лабораторию, где ее уложили в аппарат, анализирующий мозговые волны – циклическую электрическую активность мозга. Пока аппарат фиксировал данные, ученые ставили Сильвии отрывки известного ей концерта Баха. В течение всего эксперимента Сильвия каждые 15 секунд сообщала, какова интенсивность ее галлюцинаций. К тому времени они состояли из серии фрагментов из оперетты Гилберта и Салливана «Корабль ее величества „Передник”». Сразу после того, как включили Баха, галлюцинации на несколько секунд умолкли, затем вернулись и становились громче, пока не начинался следующий отрывок. Это позволило Гриффитсу измерить активность мозга без галлюцинаций и с ними.

Исследование показало, что во время галлюцинаций участки мозга, обрабатывающие мелодии и последовательности тонов, общались друг с другом так же, как если бы она слушала реальную музыку. Однако поскольку у Сильвии тяжелая глухота, они не были ограничены реальными звуками, достигающими ее слуха. Галлюцинации – лучшая догадка о происходящем вовне, на какую способен ее мозг.

Эта теория также объясняет, почему некоторые типы музыки способны остановить галлюцинации Сильвии. Когда она сосредоточивается на хорошо ей известном Бахе, поступающий в мозг сигнал гораздо надежнее, этим сдерживается искаженное общение верхних зон мозга; так мозг примиряется с действительностью.

Понимание галлюцинаций как ошибочных прогнозов, в свою очередь, было проверено в ходе эксперимента, который проводился в абсолютной тишине безэховых камер. Такая камера есть в лабораториях Орфилда в Миннеаполисе, штат Миннесота, и ее уже окрестили «самым тихим местом на земле». По сути, камера представляет собой непроглядно темную комнату, встроенную в другую комнату, встроенную еще в одну комнату. Стены камеры метровой толщины сделаны из бетона и стали, изнутри она отделана вертикальными и горизонтальными выступами, которые поглощают любой, даже самый слабый звук. Оказавшись в камере, вы услышите, как ворочаются ваши глазные яблоки и как натягивается кожа на черепе. Обычно, проведя 20 минут за закрытой дверью, люди начинают галлюцинировать. Но что можно считать рычагом галлюцинаций?

Я задала этот вопрос Оливеру Мейсону, клиническому психологу из Университетского колледжа Лондона, специалисту по сенсорной депривации («отключению» того или иного чувства). По его словам, есть два варианта. Первый – сенсорные зоны мозга иногда проявляют спонтанную активность, которая обычно угнетается и корректируется реальными сенсорными данными из окружающего мира; в гробовой тишине безэховой камеры, под действием метода Ганцфельда или в условиях потери какого-либо из чувств мозг может делать прогнозы, опираясь на спонтанную активность, которая рано или поздно выходит из-под контроля. Второй вариант – мозг неверно интерпретирует производимые внутри звуки; например, в безэховой камере вы слышите стук крови в ушах, но этот звук вам незнаком, и вы можете воспринять его как внешний. «Как только звук наделяется значением, у вас есть отправная точка – зерно, из которого может вырасти галлюцинация».

Не все реагируют на безэховую камеру одинаково. Одни вовсе не испытывают галлюцинаций, другие понимают, что их сознание выкидывает фокусы.

«Некоторые выходят со словами: „Я уверен, там что-то звучало”», – говорит Мейсон.

Вот что меня озадачивало: почему Сильвия слышит галлюцинации, в то время как другие глухие не слышат?

Мейсон сказал, что на этот счет есть несколько теорий, и найти ответ чрезвычайно важно: так мы сможем узнать, почему одни люди больше других подвержены иллюзиям и галлюцинациям, которые обычно связываются с нарушениями психики.

Нам известно, что электрические сообщения, передаваемые между зонами мозга, бывают возбудительными и угнетающими, то есть активизируют либо тормозят активность соседних нейронов. В последнем неопубликованном эксперименте группа Мейсона проанализировала активность мозга волонтеров в течение 25 минут, проведенных в безэховой камере. У тех, кто испытал больше галлюцинаций, уровень угнетающей активности в мозге был ниже. Мейсон предположил, что на фоне более слабого угнетения деятельности нейронов нерелевантные сигналы внезапно приобретают значение.

У людей с шизофренией часто повышена активность сенсорных зон коры, но ослаблено взаимодействие между этими зонами и лобными долями. Согласно гипотезе Флэйви Уотерс, клинического невролога из Университета Западной Австралии в Перте, мозг делает множество прогнозов, которые не проходят проверку на соответствие реальности, прежде чем переместиться в область сознания. А при таких состояниях, как синдром Шарля Бонне, именно пониженная активность сенсорных зон коры заставляет мозг заполнять пробелы, между тем реальной информации от органа чувства, которая помогла бы скорректировать курс, он не получает. В обоих случаях, говорит Уотерс, мозг, вместо того чтобы настраиваться на внешний мир, начинает воспринимать звуки на свой лад.

Подобного рода исследования помогают людям вроде Макса, дни напролет окруженным странными запахами, восстановить связь с внешним миром. Если его обонятельные галлюцинации вызваны недостатком надежной информации, реальные запахи должны помочь подавить иллюзорные. В качестве опыта Макс трижды в день вдыхал три разных запаха. «Может, я принимаю желаемое за действительное, – говорит он, – но мне кажется, эффект есть».

Зная, что галлюцинации могут являться побочным продуктом конструирования реальности, мы можем изменить их восприятие. Оливер Сакс в последние годы жизни ослеп на один глаз и очень плохо видел другим. Играя на фортепиано, он заметил, что, когда вглядывается в ноты, время от времени видит массу бемолей. «Не знаю, почему именно бемоли, а не диезы», – говорил он. Еще ему мерещились буквы и случайные слова.

Как он мне рассказывал, галлюцинации нисколько не мешали: «Я давным-давно научился не обращать на них внимания, а иной раз они развлекают. Мне нравится смотреть, что может выкинуть мой мозг, когда играет».

* * *

Недавно музыкальные галлюцинации Сильвии заметно ускорились, ноты побежали быстрее и одновременно стали громче. Галлюцинации развились до такой степени, что когда она играет на фортепиано сонату Моцарта и делает паузу, у нее в уме звучит первая часть целиком. Будто у тебя внутри встроен плеер, говорит Сильвия. Что не всегда приятно – например, декабрь может обернуться для Сильвии кошмаром: «Во всех магазинах поют рождественские песни, и меня постоянно преследуют отрывки из них – с ума сойти можно».

Интересно, что ее галлюцинации стали подчиняться словам. За день до нашей встречи Сильвия читала, и ей встретилось слово «пребывать». В ту же минуту внутренний плеер заиграл духовный гимн «Пребудь со мной». Изображение тоже может «включить» песню. Как-то Сильвия вместе с внучкой зашла в магазин игрушек, и ей на глаза попался клоун в шапке с бубенчиками. И тотчас в голове зазвучала песня шута из «Двенадцатой ночи» «Когда еще был я зелен и мал…».

Кроме того, теперь у Сильвии чуть-чуть получается контролировать галлюцинации. Утром она ходила в бассейн; восковые беруши заглушили все звуки, и мелодии в голове зазвучали отчетливее. «Заиграло какое-то „тарарам там-там, тарарам там-там». Мне не хотелось плавать с таким аккомпанементом, и я громко запела одну ноту на полтона выше, которая конфликтовала с тем, что играло у меня в голове. Мотив стал звучать менее уверенно. Часто мне удается таким образом сменить мотив, хотя это может занять много времени. Еще я могу сменить его, если затяну другой мотив, который мне приятнее слушать. Иногда получается, иногда нет. Бывает, что перемена ничтожна, и прежние несколько нот пристают ко мне снова, будто внутри сидит упрямый ребенок и талдычит: „Нет, хочу играть это”».

Я спрашиваю, случается ли ей побыть в тишине больше нескольких секунд.

«Нет, никогда», – отвечает она.

«У вас когда-нибудь возникает чувство, что вы могли бы войти в ритм и получать удовольствие от мелодии, когда она и правда нравится, будто вы слушаете ее по радио?»

Некоторое время Сильвия раздумывает над вопросом.

«Я старалась не допустить, чтобы мелодии вступили в связь с эмоциями, поэтому они не вызывают у меня постоянного эмоционального отклика. Конечно, они по-прежнему докучают. Иногда я просыпаюсь и чувствую, что ночного отдыха недостаточно; особенно противно, когда назойливый мотив лезет в уши еще до того, как нашаришь тапочки. Хотя, может, я просто стала слишком раздражительная к старости. Во всяком случае, если я узнаю мелодию полностью, ее легче терпеть, – Сильвия улыбается. – Я ее слушаю, то посмеиваюсь, то дивлюсь. Очень стараюсь не подпевать, чтобы она не засела в голове еще прочнее».

Сильвия делает паузу.

«Но потом она сокращается. Так бывает всегда. Может проиграть два-три раза, после чего становится короче, и я понимаю, что это лишь две первые страницы или две первые строки мотива, а под конец остаются лишь две-три ноты. Тут-то и кажется, что сходишь с ума по-настоящему: одно бесконечное «да-ди-да-да-да, да-ди-да-да-да, да-ди-да-да-да, да-ди…».

Ближе к вечеру я прощаюсь с Сильвией, пораженная ее выдержкой, смирением и здоровым чувством юмора в обстоятельствах, которые легко могли бы вызвать душевное расстройство. Общество учит нас бояться того, что находится вне реальности: если человек видит или слышит вещи, которых больше никто не видит и не слышит, значит, у него не в порядке психика. Сильвия, Макс, Авинаш, даже моя собственная бабушка – показывают, что это далеко не всегда правда. Мы должны без страха бороться с непониманием и открыто говорить о том, что испытываем не совсем обычные ощущения. Быть может, мы все перманентно галлюцинируем – просто некоторые яснее отдают себе в этом отчет.