Конституция 1993 года, несмотря на свою внешнюю «текстуальную» привлекательность, в принципе могла устроить и генеральных секретарей коммунистической партии, и представителей династии Романовых. И те и другие после некоторой адаптации смогли бы в привычном для себя режиме осуществлять свою абсолютную власть, не стесняясь «присутствия» этого замечательного документа. По сути, Конституция 1993 года находилась в русле идей Манифеста 17 октября, изданного Николаем II, — самодержавие остается незыблемым, но мирится с «вкраплением» в свою ткань чужеродных, декоративных конституционных элементов.

Наверное, это прозвучит для русского уха несколько непривычно, но вообще-то гордость русского посткоммунистического конституционализма — «права человека» — не главное в конституции, а всего лишь юридическая фикция, созданная для того, чтобы обозначить границы применения властью насилия. Как и всякая фикция, она полезна не сама по себе, а лишь в той степени, в какой способна выполнять свое предназначение, — а именно определяет эти самые границы. Но новообращенный русский «либерализм» воспринял концепцию «прав человека» абсолютно, приблизительно так же, как новообращенные дикари — христианство: они соорудили «правам человека» памятник в виде «второй главы» конституции, водрузили его на место поверженных ранее идолов и стали ему молиться. Во всем остальном, помимо гимна «правам человека», Конституция 1993 года воспроизводила политический код Российской империи. А в тех местах, где демократические декларации расходились с имперскими принципами, оказались расставлены многоточия недомолвок, которые впоследствии были заполнены очень скверной антиконституционной практикой. Это была конституция, в которой на поверку не оказалось ничего конституционного.

Такая конституция не только допускает, но и предполагает обязательное существование некой другой, внутренней конституции, не озвученной, но зато настоящей, по лекалам которой и выстраиваются реальные политические отношения. Главный российский конституционный принцип — один пишем, два в уме. Пишем «президент» — подразумеваем «монарх», пишем «суд» — подразумеваем «администрация», пишем «право» — подразумеваем «телефонное». В Англии нет писаной конституции, но власть живет по конституционным законам. В России есть писаная конституция, но власть живет по конституционным понятиям. Это противоречие является основным политическим противоречием эпохи и рано или поздно будет разрешено русской историей в пользу конституционной законности с помощью нового конституционного проекта.

Создание настоящей российской конституции — дело будущего. Далекого или близкого — этого я не знаю, но убежден в том, что пока Россия к решению этой задачи даже не приступала. Так называемая Конституция 1993 года, несмотря на все свои «красивости», является политически реакционным документом, консервирующим отжившую свой век имперскую модель российской государственности (что, впрочем, не мешает использовать отдельные стилистические и технические достижения текста этой конституции в будущем). Ее фасадная часть (концепция «прав человека») в практическом смысле — всего лишь инструкция к набору «политического лего», в которой написано, как собирать конституционное государство. Представьте теперь себе, что вам продали огромную красивую коробку, в которой лежит только одна инструкция…

Возникновение настоящего конституционного государства — это революция, масштабов которой в России практически никто не осознает. Она предполагает строительство общества на совершенно новых началах, а не бесконечную «перелицовку» имперского кафтана, скроенного еще во времена Петра I и Екатерины II. Конституционная государственность порывает с имперским прошлым и выстраивается в соответствии с определенными «умственными началами», имеющими мало общего с традициями и предрассудками старого общества. Для того чтобы решиться на такую революцию, надо было иметь огромное мужество, интеллектуальный кругозор и запас доверия со стороны общества, которых у политических конструкторов Конституции 1993 года не было. Поэтому революция и не состоялась.

Задача конституционного строительства в России ложится на плечи будущих поколений. Им предстоит сделать сложный выбор — или бесконечно воспроизводить в разных вариациях бесплодную имперскую идею (имитируя конституционализм), или решиться на строительство настоящей конституционной государственности «с чистого листа». Для этого надо как минимум, во-первых, сломать имперскую парадигму — то есть уйти от имперско-колониального наследия и перейти от национально-государственного к территориально-государственному делению и, во-вторых, сломать авторитарную парадигму — то есть отойти от моноцентричной модели управления, уходящей своими корнями в Средние века. Конституция 1993 года не решает ни одной из этих актуальных для российской государственности проблем. Такая конституция не стоила не только мессы, но даже обедни. Поэтому конституционная реформа и является практически неизбежной.

Если присмотреться, мы увидим, что разнообразные механизмы ограничивающего конституционного воздействия на власть имеют своей целью в конечном счете ее искусственное дозированное ослабление. Отдельный человек испокон веков был беззащитен перед властью, но власть, ослабленная особым образом, становится уже неспособной уничтожить его автономию. Он получает возможность бороться с властью если не на равных, то, по крайней мере, с шансами на успех.

Здесь, правда, как и при любом лечении недугов, важна дозировка лекарства — конституционная власть должна быть достаточно сильной, чтобы быть способной защищать права человека, но не настолько сильной, чтобы быть способной их безнаказанно нарушать. Искусство конституционного строительства в каждом конкретном случае сводится в конечном счете к поиску этой меры силы и слабости власти. И чем правильнее найден баланс, тем устойчивее оказываются и общество, и государство.

Что касается путей искусственного ослабления, то выбор здесь невелик. Предтечи и архитекторы конституционализма в Европе, разрабатывая методы борьбы с властью, по всей видимости, отталкивались от принципа, которым она сама многие века руководствовалась, — «разделяй и властвуй». Применительно к конституционализму этот алгоритм властвования трансформировался в принцип «разделения властей» в самом широком смысле этого слова. Разделение властей — это и отдельно выделяемый принцип конституционного строительства, и родовое обозначение для всей совокупности подходов, используемых конституционалистами для того, чтобы укротить государственного «левиафана».

Конституционных принципов можно насчитать бесчисленное множество, дробя и перемножая их до бесконечности. С определенной степенью условности существующие конституционные принципы можно разделить на базовые и производные. Существует множество конституционных деривативов, но всего несколько базовых принципов задают конституционные рамки любой государственности. К их числу можно отнести: равенство перед законом; плюрализм (экономический и политический); разделение властей (в узком смысле слова); сменяемость власти.

Равенство перед законом — исходный фундаментальный принцип, основной конституционный смысл которого, помимо того что он является политическим и правовым выражением социальной справедливости, состоит в том, что он задает «равноудаленность» всех членов общества от власти. Из этого принципа вытекает, что власть ни юридически, ни политически не может быть привязана к одному лицу, одной или нескольким социальным группам и тем более находиться бесконтрольно в руках одного или нескольких лиц (узурпация власти). Исходя из этого же принципа, применение права должно быть универсальным и не зависеть от того, кто его применяет и по отношению к кому. Равенство перед законом и избирательная (селективная) юстиция несовместимы. В конституционном государстве никто не может нести отличную от других юридическую ответственность либо избежать юридической ответственности за совершение одних и тех же действий.

Плюрализм — это равенство перед законом в динамике. Принцип плюрализма является развитием принципа равенства граждан перед законом, его продолжением в гражданском обществе. Так над фундаментом равенства выстраивается первый этаж либеральной демократии. Суть плюрализма в отсутствии у кого бы то ни было преимуществ, полученных за счет монополизации власти. Граждане соревнуются между собой на равных в любой сфере — экономической, социальной или политической. Никто не может использовать в качестве конкурентного преимущества исключительные права, которых искусственно лишены другие. Многообразие и конкуренция являются главным организующим началом жизни гражданского общества, которое в свою очередь выступает предпосылкой политического государства. Плюрализм, таким образом, — принцип, соединяющий равенство перед законом и разделение властей.

Разделение властей — это проявление плюрализма во властеотношениях. По сути своей разделение властей предполагает организацию конкуренции между различными отрядами бюрократии. Зачастую разделение властей как конституционный принцип примитивизируется и сводится к разделению законодательной, исполнительной и судебной власти. В действительности это «многослойный» принцип, разделение властей имеет несколько уровней, на каждом из которых происходит свое отделение от основного ствола власти.

Прежде всего происходит отделение духовной власти от светской (на что особенно важно обратить внимание именно сегодня, учитывая тенденцию к смешению светского и религиозного в современной России). Необходимо понимать, что это и есть основа основ разделения властей (в практическом плане она выглядит как деидеологизация власти). Если этот уровень не пройден, разделение на всех последующих ступенях будет фикцией.

Затем происходит отделение судебной власти от управления. Это — веховая черта в процессе разделения властей. Выделение судов из сферы государственного управления, превращение судей в особую самоуправляемую касту чиновничества — процесс, который занял несколько столетий и который уже во времена господства абсолютистских монархий в Европе зашел очень далеко. Можно, не колеблясь ни секунды, утверждать, что независимость королевских судов Франции задолго до революции в XVI—XVII веках была на порядок выше, чем независимость современных российских судов.

Следующим шагом стало «расщепление» государственного управления, отделение законодательной власти от исполнительной. Это тоже не было одномоментным актом. Обособление законодательных функций, сосредоточение правотворчества в руках особого представительного органа власти происходило постепенно, пока не было окончательно оформлено как фундаментальный конституционный принцип.

И, наконец, завершается разделение властей делением «по горизонтали» на власть центральную и местную. В зависимости от обстоятельств это разделение может проявлять себя как федерализм и как местное самоуправление или как то и другое, вместе взятые.

Сменяемость власти — это интегрирующий конституционный принцип, экспликация всех других базовых принципов во времени. Сменяемость власти как конституционный принцип не сводится к декларированию выборности, как это многим кажется. Выборность органов государственной власти — одно из необходимых условий реализации принципа сменяемости, но им содержание последнего не исчерпывается. Нужна не формальная выборность как таковая, а принципиальная практическая возможность обновления властвующих элит. И даже не только возможность, но и необходимость. Принудительная сменяемость власти — это и есть главная прививка от революций. Революции сублимируются в избирательные кампании, и смена исторических эпох происходит теперь как смена избирательных циклов. Благодаря этому либеральная демократия по своей сути является перманентной революцией, своего рода той политической плазмой, в которой постоянно бурлит поток управляемой энергии. Избирательные войны многих раздражают, исписаны тонны бумаги о неэффективности управления, в котором власть принудительно сменяется каждые пять-семь лет. Но как бы ни были ужасны избирательные войны, они намного лучше войн гражданских.

Помимо этих базовых принципов конституция в явной и неявной форме содержит целый комплекс производных принципов. Как и в случае со сложными математическими теоремами, каждый из этих производных принципов, наверное, может быть при желании разложен на несколько базовых и описан через их комбинацию. Хотя в то же время каждый из этих производных принципов имеет свою качественную определенность, и его содержание оказывается шире суммы содержаний тех элементарных принципов, при помощи которых он может быть описан.

К сожалению, конституционным принципам (как базовым, так и производным), в отличие от конституционных прав и свобод, в российской конституции было уделено недопустимо мало внимания. Они разбросаны по разным главам конституции. Часть из них выражена через свои частные следствия, некоторые вообще не сформулированы, хотя и подразумеваются.

Принцип равенства перед законом и судом, предусмотренный статьей 19 Конституции РФ, помещен во вторую главу конституции, в которой перечисляются многочисленные права и свободы. Это неизбежно приводит к суженному пониманию его значимости как основополагающего конституционного принципа, который лежит на самом деле в основе конституционного государственного строительства.

Принцип плюрализма вообще не был сформулирован в конституции прямо. Косвенно его можно вывести из определения Российской Федерации как демократического государства, данного в пункте 1 статьи 1 Конституции РФ, а также из положений пункта 3 статьи 13 Конституции РФ, где указывается, что «в Российской Федерации признаются политическое многообразие и многопартийность». Но смысл и назначение конституционного принципа плюрализма значительно шире, чем «политическое многообразие и многопартийность». А выведение содержания плюрализма из определения России как демократического государства требует как минимум консенсуса в либеральной трактовке того, что есть демократия и государство, который в России вряд ли будет достигнут в ближайшем будущем.

Принцип разделения властей сформулирован в статье 10 конституции в самой общей форме следующим образом: «Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны». Удивительным образом тезис о независимости властей друг от друга и прежде всего о независимости судебной власти и законодательной власти от власти исполнительной своего отражения в конституции не нашел. Самостоятельность властей — не то же самое, что их независимость.

Принцип сменяемости власти также не нашел в конституции прямого отражения. Его можно вывести из положений пунктов 3 и 4 статьи 3 конституции, где указывается, что «высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы» и что «никто не может присваивать власть в Российской Федерации». Этого, однако, совершенно недостаточно для определения полного содержания столь важного конституционного принципа. Тем более только через этот принцип и можно установить, что следует понимать под «присвоением власти». Все условности и недостатки в определении принципа сменяемости власти обнаружились сразу же, как в практической плоскости был поставлен вопрос о возможности «третьего президентского срока».

Таким образом, широко распространенное представление о том, что текст российской конституции идеален, а плохо лишь конституционное правоприменение, не совсем корректно. Уже в самом тексте действующей конституции достаточно много изъянов, коллизий и упущений, многие из которых оказывают на развитие конституционализма в России весьма негативное влияние. Естественно, что если в фундаменте здания есть разлом, то и стены этого здания рано или поздно покроются трещинами.