Стукачи и сутяги

Вот, к примеру, такой феномен России, как стукачество. В принципе, донос, он же «стук» – одна из форм сотрудничества между властью и обществом. Бдительный или неравнодушный гражданин, приметивший какой-то непорядок или нарушение закона, тут же сообщает об этом, как это чудесно называется по сей день, «куда следует» или же в «компетентные органы» (еще один прекрасный эвфемизм!) – властные агенты приходят и устраняют проблемы.

В западных странах к стукачам относятся как к совершенно нормальному явлению (что неизменно приводит в ступор российских обывателей, столкнувшихся с этим за границей). Однако у нас в России – все не так! И это вовсе не связано, как можно было бы предположить, с неприятием «ложного доноса» – когда некто облыжно, ради какой-то корысти, обвиняет соседа в преступлениях, которых тот не совершал. Нет. В России принято крайне жестко – от остракизма до мер физического воздействия – относиться даже к тем, кто сообщает о совершенно реальных проступках или правонарушениях, то есть и к тем, кто говорит правду.

В сущности, в России действует своего рода омерта – практикуемый в сицилийской мафии обет молчания, или принцип недонесения о чем бы то ни было.

Только в России омерта охватывает не членов мафии, а гораздо более широкие слои населения, если точнее – практически всех. Есть некий общепринятый моральный кодекс, который фактически запрещает рядовым членам общества сообщать органам власти правду о реальных процессах, идущих внутри этого общества.

Более того – подобное отношение к стукачам распространяется не только на тех, кто стучит в органы власти, но и на тех, кто жалуется начальству внутри вполне частных компаний. Складывается впечатление, что любая коммуникация снизу вверх обществом, мягко говоря, не приветствуется.

Добавим в полотно еще одну подробность, дабы совсем запутать читателя: при всем том, что уже перечислено, в России строчить доносы, стучать и наушничать умеют и любят. На фоне полного общественного неприятия – тотальная распространенность этой практики. Особенно в чести анонимные доносы – хотя есть и примеры тех, кто добивается правды в открытую, сначала путем жалоб, потом (редкое явление) – через суд. К искателям правды через суд в народе отношение чуть более ровное, без ненависти, но тоже сдержанно-брезгливое. Они называются «сутяги».

В российской провинции добиваться правды через суд – занятие невероятно муторное, долгое и, как правило, безнадежное. При этом энтузиасты, решившие все же пройти все эти круги ада, никакого понимания или поддержки в своем окружении обычно не находят. По мнению большинства обывателей, сама эта идея – судиться – не более чем странная блажь, а вообще – занятие почти постыдное, что-то вроде публичного онанизма. Не смягчается обыватель даже в том случае, если через суд кто-то пытается отстаивать некие общественные интересы. Но если уж кто-то судится в защиту своих личных прав… Такого рода действия в народе тоже получили собственное наименование: это называется «качать права». Русское ухо безошибочно улавливает в этом словосочетании пренебрежительно-брезгливый смысл.

Почему так? Почему стукачи и сутяги – люди, говорящие правду и отстаивающие правду – российским обществом отталкиваются?

Дело, очевидно, в том самом «оккупационном принципе» построения российского (а до того – советского) общества, о котором мы не раз говорили. Российские низы политически абсолютно бесправны, и не в силах как-либо влиять на верхи. В то же время верхи – они же начальство, они же компетентные органы – обладают поистине безграничными возможностями воздействия на обывателей. В этих условиях обыватели по умолчанию принимают тактику «никоим образом не привлекать к себе внимания властей» как единственно разумную.

То есть начальство, по подспудному убеждению большей части российского населения, – это такой слон в посудной лавке: оно слишком сильное и громоздкое, чтобы привлекать его к решению даже действительно насущных проблем. Именно поэтому общество норовит пресечь любые попытки вовлечь начальство в свои дела – даже если попытки делаются с благими целями и по реальным поводам. Просто исторический опыт подсказывает – начальство ни за что не ограничится точечным улучшением. Оно непременно пойдет «улучшать» дальше – а вот остановить его у обывателей никакой возможности нет.

Есть и еще одно соображение: поскольку члены общества – все вместе и каждый в отдельности – абсолютно беззащитны перед начальством, то в этой ситуации попытка отдельно взятого доносчика вступить с начальством в единоличный контакт выглядит как стремление заполучить в руки некое абсолютное оружие. По сути – самому стать начальством, предать «своих». Что-то вроде попытки применять ядерную бомбу в разборках аборигенов с луками и стрелами.

То есть любого доносчика у нас сразу же подозревают в стремлении резко, решающим образом нарушить баланс сил в свою пользу, одним махом возвысится над всем своим окружением. (Надо ли говорить, что в европейском обществе такие подозрения в адрес доносчика вызовут лишь смех?) Вполне понятно, почему эти поползновения и встречают жесткий отпор.

И именно здесь, конечно, кроется величайший соблазн. Именно поэтому ряды стукачей в России не скудеют и постоянно пополняются, несмотря на весь остракизм и все «понятия», вбиваемые в россиян чуть ли не с младенчества. Беда в том, что «стук» – это действительно едва ли не единственный имеющийся в распоряжении рядового члена российского общества канал связи с верхним эшелоном, способ хоть какого-то влияния на тех, от кого зависит его благосостояние, а то и сама жизнь. Как ни странно, сама уже описанная атмосфера тотального неприятия стукачества в России, его «подпольности» лишь способствует пополнению числа стукачей: они множатся как раз благодаря атмосфере тайны, окутывающей сей промысел. Ведь тайна обеспечивает эксклюзивность контакта!