Про водителя Рыжикова,
или Случай на пляже
(из воспоминаний о старой скорой)
Водитель Рыжиков был стар и толст. Он был классическим скоропомощным водителем – никогда не торопился, постоянно ворчал, пил чай из китайского термоса и знал проезды через все окрестные помойки.
Кстати, о помойках. Была у Рыжикова одна пламенная страсть. Попав куда бы то ни было, он находил помойку и тащил оттуда какую-нибудь железяку. Добычу он любовно складывал в железный гараж на пустыре в долине речки Сетунь, и железяк накопилось там столько, что поставленный туда когда-то «Москвич-401» не то что вытащить, увидеть было нельзя. Но, собственно, Рыжикову это и не требовалось: жил он неподалеку от подстанции, а досуг его был прост и незамысловат – домино и совместное распитие спиртных напитков в компании таких же пенсионеров во дворе кунцевской пятиэтажки.
Работу свою Рыжиков выполнял без огонька, но честно. Но было то, что он ненавидел всеми фибрами своей души. Не любил он дежурства на стадионах, пляжах и прочих местах общего пользования, ибо помойки в них никакого интереса для него не представляли. Железяки на них не выкидывали, а если и выкидывали, то шустрые дворники все быстро прибирали в свои закрома.
…Молодой фельдшер Пашка-Занзибар давно планировал эту акцию. Он долго подлизывался к старшему фельдшеру Евгении, чтоб его поставили одного на бригаду. Потом он активно соблазнял по телефону унылую диспетчершу из Центра, которая должна была дежурить в этот день с ним. Перед дежурством он попросил соседку Неониллу Аполлоновну, чтобы та поставила свечки в храме, куда ходила ежедневно, Николаю Угоднику, покровителю моряков, Макарию Египетскому (о нем он слышал от той же соседки), покровителю песков (Египетский ведь!), Пантелеймону-целителю, патрону медиков, и Илье-пророку, молитвеннику за всех, кто на колесах, и организатору гроз и дождей. Вернее, Илье-пророку полагалось две свечки: одну за успех предприятия, а другую, чтобы не было дождя. Пашка хотел урвать дежурство на пляже в Серебряном Бору. Смысл этого действа был двойной: во-первых, возможность купаться весь день, во-вторых, – отсутствие вызовов. Обращений на пляже в будний день было мало, точнее сказать, их практически не бывало, но дежурства назначали на всякий случай.
Выходя на сутки, Пашка сделал все как надо – три раза плюнул через левое плечо, перекрестился на икону святых апостолов Петра и Павла, подаренную все той же Неониллой, и на всякий случай подложил пятак под пятку, хотя это вроде относилось к экзаменам. «Хуже не будет», – подумал Пашка.
На подстанции Пашка нашел себя в раскладке на день. Он стоял один на 11-й бригаде с водителем Рыжиковым. Конечно, Рыжиков – не самый классный напарник, лучше было бы работать с молодым веселым евреем Борькой Буничем (Борька возил с собой гитару, пел забавные песенки и с ним запросто можно было закадрить каких-нибудь девчонок), но Рыжиков так Рыжиков. Пашка получил в диспетчерской карту с нарядом в Сыр-Бор и пошел звать Рыжикова.
Рыжиков Пашкиных надежд не разделял. Купаться он совершенно не хотел, хотя день обещал быть жарким, а вот перспектива целый день простоять на пляже вдалеке от вожделенных помоек его совсем не радовала. Занзибар пытался расшевелить его воображение картинами девушек в купальниках, но Рыжиков был кремень. Судя по всему, в купальнике он мог представить только свою Марь Степановну, дефилирующую по даче в нижнем белье. А это, похоже, не вдохновляло даже его.
На пляж прибыли вовремя, успев заехать за квасом. Пашка, осмотрев место дислокации и оценив отсутствие отдыхающих, быстро разделся и лег загорать. Рыжиков в клетчатой рубахе и шляпе мрачно прогуливался вокруг машины.
Часам к одиннадцати солнце начало припекать, и Пашка, хлебнув кваску, решил окунуться. Вода была приятно-прохладная, Пашка плескался как молодой дельфин. Он доплыл до крылатского берега, вернулся назад, понырял то ли с ветлы то ли с ивы, склонившейся над берегом.
Дальше планировался заплыв на спине. Пашка лег на спину и начал отрабатывать технику плавания без рук и ног вдоль и поперек реки. Случайно взгляд его упал на берег.
Машину скорой помощи видно было плохо. Но зато хорошо было видно открытый задний люк «Рафика» с красной поперечной полосой.
«Беда! Кого-то грузят! А я тут плескаюсь. Гад Рыжиков не позвал. Или позвал, да я не слышал… Скандал будет!» Пашка красивым кролем рванул к берегу.
Рафик заехал в песок достаточно глубоко. Задний люк был открыт. Сзади Рыжиков, шумно отдуваясь и вытирая пот, совковой лопатой грузил песок в чрево автомобиля.
Приключения Жени в девятой бригаде
(воспоминания о 2011-м)
Интерн Женя была хорошей и умной девочкой, работа на скорой ей очень нравилась. Синяя облегающая футболка подчеркивала высокую грудь, а штаны – округлые ягодицы, Женя ощущала себя настоящим ковбоем, покорительницей прерий, обкатчицей диких мустангов и метательницей лассо. В качестве мустангов выступали больные, а в качестве лассо – медицинский ящик. Женя уже отработала несколько смен и на линейных бригадах, и на «восьмерке» (бригада интенсивной терапии), и даже на акушерке. А сегодня ее посадили на «девятку» – реанимобиль.
«Девятка» – бригада особая, женщина на ней одна – доктор Анюта. Анюта, несмотря на свои 45, ягодка не опять, а вообще. Причем ягодка маленькая, всего метр пятьдесят, но удаленькая – доктор великолепный, опытный, даже повоевать успела. А остальные врачи и фельдшеры – мужики. Поэтому девочек на бригаде любят, особенно симпатичных. И Женю приняли с радостью. Вручили «уши» и сказали, мол, будешь лечить. Особенно фельдшер Равиль радовался – он каждой девочке радуется.
Для меня девочка Женя, конечно, была проблемой, но скорее забавной. Она заканчивала мой институт, и мне было интересно, чему же там теперь учат.
Первый вызов мы получили около девяти утра. Повод был, конечно же, ОКС-1. Кто придумал такие поводы, я знал, и поминал его каждый раз незлым тихим словом. Некоторых людей во Францию пускать нельзя. Нормальные там устриц и омаров едят, а этот в командировке на парижской скорой зависал. И вытащил оттуда опросники, по которым программа сама выставляла предварительный диагноз. Проблема была только в том, что французская система скорой от нашей сильно отличается, и там реанимобили на подобную ерунду не ездят, такая сортировка нужна для очередности вызова.
Дядька моего возраста, примерно под полтинник, сидел на кровати в трусах и футболке с изображением Колизея, жалуясь на боль в грудной клетке, сердцебиение и холодный пот. В дверях маячила жена. Фельдшер Виталик встал в боевую стойку и, не дожидаясь осмотра, снял ЭКГ. Женя быстро посмотрела пленку. Я тоже глянул – на кардиограмме определялись синдром ранней реполяризации и небольшая синусовая тахикардия.
– Что беспокоит? – спросила Женя.
– Да вот болит, сердцебиение и взмок я весь.
– Давно болит?
– С утра. Как проснулся.
Женя приложила фонендоскоп к груди больного, померила давление: 150/100 при норме 130/80.
– А нагрузка вчера была какая-нибудь?
– Да. Мы с коллегами в футбол поиграли после работы, но немного.
– А раньше такие боли бывали?
– Иногда.
Женя потыкала в грудную клетку, провела пальцами по ребрам и резюмировала: «Синдром Титце!»
Равиль выронил ручку.
Я знал, что такое синдром Титце. Но еще я знал, что редкие болезни бывают редко, а частые – часто. Этот синдром, конечно, не Клиппеля – Треноне, но предположить, что девчонка-интерн поставила этот диагноз на утреннем вызове… да и мой диагноз был совсем другим.
Я пересел к пациенту, вытиравшему влажные ладони.
– А вы кем работаете?
– Я менеджер, у нас большая компания.
– И работа ответственная, тяжелая?
Мужик замешкался.
– Ну да, такая…
– Курите наверное?
– Ну что вы! Здоровый образ жизни. Мы с коллегами в футбол вот играем!
– Футбол – это хорошо. А выпиваете?
Пациент улыбнулся.
– Иногда. С супругой по бокалу вина.
– Какое предпочитаете: белое, красное?
Мужчина удивленно посмотрел на меня.
– Розовое.
– Помните, в нашей юности была песня такая: «Я в весеннем лесу вермут розовый пил», – пропел я.
Широкая улыбка озарила лицо пациента.
– Что вы, какой розовый вермут? Мы сейчас хорошее вино пьем, французское.
– И вчера пили? С супругой?
– Ммм… ну да, немного, с морепродуктами.
– Пару бутылок уговорили? Розового? Под мидии в белом соусе?
– Нет, под морской коктейль.
– Ну так чего ерундой-то занимаетесь и доктору голову морочите? Синдром Титце, синдром Титце! – я набросился на мужика, как будто он симулировал диагноз.
– Ладно! Равиль, дай товарищу обзидана 40 мг под язык. Сейчас отпустит. Только имейте в виду, больничных скорая не дает, врача из поликлиники мы вызовем на гиперкриз, скажете, что давление было верхнее 180. Кстати, полегчало?
– Да, доктор, спасибо! Все прошло. И всего одна таблетка.
Виталик нацепил пульсоксиметр – тахикардия ушла, давление нормализовалось. Равиль позвонил в поликлинику и вызвал врача.
Когда мы выходили, супруга пациента церемонно поднесла нам конверт и бутылку Rose d’Anjou La Jaglerie. Конечно, не вермут розовый, но тоже сойдет. Сумму мы честно разделили на четверых – каждому досталось по 500 рублей, а бутылку презентовали Жене, чтобы выпила за Титце. И за Клиппеля вместе с Треноне – нам не жалко.
