Сон в зимнюю ночь
(из воспоминаний о старой скорой)
Дело было в конце 80-х. Мы с напарницей приехали к бабульке, которая жаловалась на подъем давления. Время – третий час ночи. Вызов по счету то ли пятнадцатый, то ли шестнадцатый. Спать охота больше, чем чаю попить, чем поесть, чем… ну, в общем, хочется очень. Но держимся.
В принципе, вызов не противный, квартирка чистенькая, бабушка нормальная. Если бы в полтретьего дня, вообще красота, а не вызов. Или даже в 11 вечера. Но не в полтретьего ночи.
Скидываем шинели, смотрю бабульку. Да, высокое. Назначаю инъекцию чудо-магнезии, девушка моя, фельдшер, вкалывает бабушке в многострадальную вену, садится и тут же вырубается. Сон в летнюю ночь, вернее, в зимнюю.
Пытаюсь позвать – ноль эмоций, незаметно толкаю в плечо – никакой реакции. Глаза закрыты, рот приоткрыт, даже слегка посапывает. Что делать? Девчонка вымотана донельзя. Включаю «доктора Захарьина», начинаю беседовать с бабушкой о диетах, травках, Перестройке… бабушка оживляется, ставит чайник, достает варенье. Сидим, пьем, беседуем. И тут я ловлю себя на том, что у меня развиваются афазия (нарушение речи) и храпящее дыхание, а также двусторонний птоз (опущение век). Ловлю, но поделать с собой ничего не могу.
Бабушка тоже замечает и говорит: «Доктор, может, вы тоже поспите?»
Я вежливо пытаюсь отказаться, но краем глаза замечаю высокую железную кровать, любовно укрытую голубым покрывалом, а на ней подушки… много… А под покрывалом, наверное, перина… И понимаю, что сил моих уже нет, что райское блаженство именно там, в этой кровати.
Бабушка замечает мой взгляд и подтверждает, да, мол, туда, снимает покрывало.
У меня хватило сил перетащить напарницу, снять с нее сапоги, халат, свитер и брюки (она даже не проснулась), раздеться и нырнуть под атласное одеяло в пододеяльнике с цветочками. Как голова падала на подушки, уже не помню.
Звонок с подстанции раздался около 7 утра. Слава Богу, трубку взял я, а не хозяйка квартиры. Естественно, мы героически купировали отек легких.
Напарница очень удивилась, обнаружив себя в незнакомой комнате в постели со мной, да еще и в нижнем белье. Счастливая бабушка напоила нас чаем, накормила бутербродами. Звала заезжать еще, сказав, что так хорошо она не спала уже давно, потому что ей впервые за много лет было совсем не страшно.
К пересменке мы приехали вовремя, все прошло тихо, и только водитель косился на наши довольные лица.
Как мы кирпичи прогоняли
Квартира отвращения не вызывала. Дома этой серии строили в 70-е годы как ведомственные или кооперативные, поэтому откровенная пьянь и рвань в них встречалась редко даже сейчас. Повод, конечно, не имел ничего общего с реанимационным – «ОКС 1» (бредовая разработка станционных гениев, когда диспетчер по опроснику выставлял предварительный диагноз острого коронарного синдрома), но позиционная война с оперотделом не всегда заканчивалась нашей победой. Хотя, с другой стороны, лучше бабушке ЭКГ снять, чем с бомжами возиться.
Это, собственно, была и не бабушка. Женщина лет 60 со среднеинтеллигентным лицом сидела на диване, слегка откинувшись на подушки.
– Что беспокоит? – спросил я.
– Сердце давит.
– Долго?
– Уже с час.
– Раньше бывало?
– Бывало, конечно.
– А как давит-то?
– Будто кирпич положили.
Опрос больного – это как прогулка по канату. Можно говорить все что угодно, главное не останавливаться, иначе контакт потеряется.
– Большой кирпич?
Женщина посмотрела с удивлением:
– Не маленький…
Фельдшер уже накладывал электроды ЭКГ.
– Не маленький – это как? Как обычный, стандартный или как раньше обжигали? Как в Кутафьей башне?
Женщина хихикнула.
– Наверное, как современный.
– А давайте-ка мы его сейчас прогоним. Повторяйте за мной: «По стене ползет кирпич…»
– По стене ползет кирпич, – повторила больная.
– В алюминиевых трусах…
– В алюминиевых трусах…
– А кому какое дело…
– А кому какое дело…
– Это песня про любовь.
– Это песня про любовь.
Фельдшер протянул ЭКГ. На пленке ничего страшного не было.
– Запомнили? А теперь без меня…
– По стене ползет кирпич в алюминиевых трусах. А кому какое дело? Это песня про любовь, – продекламировала пациентка.
– Ну что, уполз кирпич? – спросил я уверенно.
– Уполз.
– Ну вот, теперь если давить будет, начинайте петь эту песенку. Если инфаркта нет, кирпич уползет.
– Удивительно! Сколько лет болею, а никто мне такого не говорил.
– Это специальная разработка Лаборатории экспериментальной патологии института Склифосовского. Еще Демихов начинал разрабатывать, когда сердце собаке пересаживал в 50-е годы.
Мы тепло распрощались.
Когда мы вышли из квартиры, девочка-интерн, стажировавшаяся с нами, спросила, широко раскрыв глаза:
– Сергей Валентинович, это правда?
– Что правда?
– Про Демихова.
– Конечно. Вот попадем еще «на сердце», сама увидишь.
На очередное «сердце» мы попали на следующем же вызове. Ситуация была схожая, только пациент отличался – вместо 60-летней дамы был 70-летний доцент-хирург, которого на кирпич пришлось выводить. Зато Демихова он видел лично, поэтому легко поверил в песенку.
Следующий кирпич уполз у 40-летнего мужика. Однако его пришлось все же госпитализировать – впервые выявленная стенокардия как-никак.
Утром фельдшер Леха рассказывал с упоением: «Вчера Валентиныч был в ударе. Песни про кирпичи с больными пел, а они выздоравливали».
Все посмеялись. Однако на следующей смене пара человек попросили списать слова песенки. Изгнание кирпичей начинало становиться ноу-хау нашей подстанции. По слухам, бабки в поликлинике передавали друг другу слова заветной песни.
Через пару месяцев я заехал в Центр. У входа курила Татьяна, старший врач оперотдела.
– Слушай, народ просто ошалел… Сегодня звонит одна и требует рассказать, как правильно кирпич с сердца выгонять? В штанах или в трусах?
