Книга: Буря и натиск
Назад: 8
Дальше: 10

9

11 июня 1549 года.
Южная Дурландия.
Направление северо-восток
Сутки выдались спокойными. Взвод шел прежним маршрутом, не встречая ни своих, ни чужих.
На севере и востоке поднимались в небо столбы дыма. Несколько часов подряд десятого июня подпехи слышали далекую канонаду. С обеих сторон применялась тяжелая артиллерия. Где-то гоблины и эльфы пытались вырвать друг у друга стратегически важный плацдарм. Грохот не прекращался долго. Однажды, осматривая горизонт из укрытия, Ржавый приметил далекие силуэты бомбардировщиков, возвращавшихся с боевого задания. «Наши», – заключил лейтенант, доводя свой вывод до личного состава. Такое положение дел его удовлетворяло. Других тоже.
Гоблины почти не разговаривали, каждый сосредоточился на том, чтобы просто переставлять ноги. Даже Хилый потерял часть своего обычного оптимизма и забыл про книжку.
Новое утро – одиннадцатое число – было солнечным и теплым. Подпехи наскоро подкрепились сухпайком. Крот по долгу службы проследил за тем, чтобы Этайн поела. Сначала рыжая отказывалась, но через Хилого ей передали, что, если она не будет самостоятельно питаться, Ржавый лично станет запихивать в нее харч.
Крот шепнул ей, что лучше с Ржавым не связываться, и эльфка поняла. Теперь у них двоих появился секрет, нечто такое, что ставило его, Крота, чуть в стороне от братьев по оружию. Ему это не нравилось.
Однажды Ржавый приказал идти прямо через чащу. Местность к северу показалась ему подозрительной, и вступать в новые боестолкновения с Детьми Цветов лейтенант не хотел. Разбитые дороги, заваленные по обеим сторонам железным хламом, остались за ширмой из деревьев, и подпехи потопали через лес.
Заросшие травой балки, пахнущие прелым деревом и дикими цветами, всхолмья, густой кустарник, через который приходилось пробиваться. Редкие ручейки в обширных низинах, устланных толстым пружинящим ковром листьев. Густая тень и ярко освещенные полянки, словно кем-то специально устроенные в чащобе. Серые скальные выходы, поросшие у основания ярко-зелеными мхами. В некоторых местах, в глубокой тени, непонятно каким образом держался густой сизый туман. Понадобилось мнение Гробовщика – нет ли здесь каких-ниубдь опасных урочищ, не вылезет ли из этой девственной глухомани какая-нибудь реликтовая сволочуга. Ржавый так и выразился: сволочуга, мать ее за ногу. Сплюнул в сердцах, утерся рукавом. Посмотрел на пленницу, пытаясь придавить ее взглядом к земле. Лейтенант все пыхал злостью, все думал, что для нежных ножек Этайн больно много чести, чтобы из-за нее замедлялось продвижение миссии. Глядя на то, как Крот помогает ей перебираться через поваленные березки и гнилой бурелом, командир набрел на одну мысль. Процесс ведь вполне можно оптимизировать. Если рыжая не может быстро идти сама, почему бы ей не помочь.
Взвод остановился. Гоблины расселись кто где, на выступающих из земли камнях. Было жарко. Из-под касок ручьями стекал пот. Комары налетели отовсюду, и вскоре к ним присоединилась мошка. Дружным хором гнус запел в косых лучах солнечного света, пробивающихся сквозь прорехи в кронах. Крот поднял воротник куртки. Этайн, сидящая рядом, надвинула берет на самые глаза, сгорбилась, закрыла лицо. Впрочем, все равно ее покусали изрядно, эльфка чесалась.
Гобломант тем временем нюхал воздух. Все молча ждали, зная, что чародей не любит, когда вмешиваются, задают вопросы, а то и лезут советовать. Ржавый стоял в сторонке, у края затянутой необычным туманом неглубокой низины. Держал гвоздемет наготове, осматривался.
Наконец чародей вытащил из сумки овальную дощечку с вырезанными на ней символами и геометрическими фигурами. Затем штуковиной, напоминающей стило, начал поочередно прикасаться к обозначениям. Убрав дощечку, Гробовщик поднял руку, поискал на ветвях над головой что-то, и через миг на его предплечье спрыгнула тощая глазастая белка. Зверек замер под взглядом гоблина, и тот прикоснулся к его голове, а потом отпустил. Белка заскочила на ветку и принялась резво взбираться к верхушке, откуда перепрыгнула на соседнее дерево.
– Как дела? – спросил лейтенант.
– Мы тут не одни, – ответил гобломант.
– Чуяла моя печенка. Ну так чего ждать? Куклы здесь?
– Нет. А этот туман – необычный.
– Ха.
– В этих местах очень давно никого не было. Видели, что звери нас не боятся? – сказал Гробовщик. – Естественный фон Силы тут выше, чем принято. В частности, она порождает туман. Он не опасен. Опасно то, что пользуется им для охоты.
– И что же пользуется? – спросил Сказочник.
– Это я и хочу выяснить. Но вообще надо было сделать крюк влево, обойти этот участок. В таких уголках полным-полно реликтов, им тут никто не мешает размножаться и охотиться, особенно когда естественная магия леса и земли помогает. Есть существа, которые нигде больше обитать не могут. Их плоть и кровь как бы поддерживается аурой закрытых силовых локаций, за пределами их они практически беспомощны.
– Кого подозреваешь, чародей? – спросил Ржавый.
– Хотелось бы ошибиться. Мантикор.
– Мантикор?
– В самый раз среда их обитания. Туман помогает маскироваться, он же, источая определенной частоты флюиды, затеняет сознание жертвам. Олень или лось, подойдя случайно к этому месту, не почует опасности, потопает дальше как ни в чем не бывало. И тогда мантикор или, скажем, звур, гигантский паук или грифон нападают на него из засады…
Ржавый снял каску, чтобы охладить потную макушку.
– Хорошие новости, гобломант. Прямо сразу вера в себя повышается. Значит, тут кругом грифоны и прочие звуры шастают? Так?
– Не знаю, – ответил Гробовщик.
Крот подумал, что он хочет добавить: не я дал приказ ломиться через лес.
– И кто из них самый опасный?
– Звуры. Охотятся стаями. Большая самка и орда маленьких самцов.
Вернулась белка, прыгнула сверху, приземлилась на плечо гобломанта. Он взял ее в руки, накрыл ладонью, подождал.
– Что-то есть впереди и справа. Живое. Несколько штук. Туда идти нельзя. Силовой фон колеблется – плохой это признак.
– Плохой, значит, плохой. Обойдем. Вперед. Волыны наготове!
Гобломант отпустил белку и на ходу принялся плести заклинания. Сказал никому не вырываться вперед и смотреть по сторонам в оба глаза.
– Крот! Возьми ее на закорки! – сказал лейтенант, указывая на Этайн. Оба посмотрели на него удивленно; эльфка, вспомнив, что не должна показывать, что понимает гоблинскую речь, тут же опустила голову. Крот успел заметить зловещий смешок Вороха.
– Что хлопаешь глазами, рядовой? Она не способна идти быстро, а мы и так потеряли много времени. Так сподручней.
Ржавый отошел к гобломанту, стоявшему впереди. Крот оглядел подпехов.
– Парни, если кому-нибудь скажете, что видели, головы поотрываю, – сказал он.
– Ну-ну, – отозвался Ворох. Остальные не стали зубоскалить, кивнули.
Вздохнув, Крот поднял рыжую и посадил к себе на шею. Та не сопротивлялась. Положила обе руки ему на каску.
– Не сюда… не знаю… лучше за ворот держись… – прорычал Крот.
Пленница взялась за воротник, пальчики у нее оказались прямо-таки ледяными. Гоблин практически не ощущал веса Этайн. Гораздо больше проблем доставляли тихие смешки собратьев. Хилый и Шершень ухмылялись безо всякого умысла, но Ворох вполне определенно вынашивал какое-то злодейство.
Лейтенант дал знак: двигаем. Гробовщик шел впереди, сжимая в руке какой-то амулет с впаянным в него тускло поблескивающим синеватым минералом.
Пели птицы, какой-то зверек шебаршился в кустах. Гоблины поворачивали стволы гвоздеметов на каждый источник подозрительного звука. Комары преследовали взвод неотступно, но в сравнении с угрозой мантикор и прочих реликтов казались безобидными, и на них плюнули.
Гобломант вел подпехов в обход участка, затянутого сизым туманом. Несколько раз останавливался, хмуро кусая губы. Гоблины напряженно всматривались в тенистые провалы между деревьями, вслушивались в шелест листвы, бренчанье насекомых в траве, щебет невидимых пичуг.
Впереди было возвышение, с правой стороны которого образовался крутой склон, нависающий над ровной поверхностью тумана. Подпехи добрались до него и начали взбираться. Гобломант поскользнулся у самой вершины, шмякнулся на одно колено, выронил амулет с камнем, а потом, чтобы не скатиться, вцепился в дерн всеми десятью пальцами. Ржавый крякнул позади него.
Первым на возвышение вскарабкался Ворох. Одной рукой держа оружие, другой помогая гобломанту встать, гоблин наклонился.
– Падай! – вдруг завопил Гробовщик. – Ложись! Бегите!
Солдатский инстинкт сработал. Ворох отпустил гобломанта, вскинул гвоздемет, но не последовал совету чародея. Повернулся, ища глазами цель.
В этот миг Крот бухнулся на колени, а потом на четвереньки. Этайн тихо вскрикнула от неожиданности и свалилась в траву.
Ворох закричал, что-то захрустело. Вопль гоблина разбил вдребезги вдруг образовавшуюся вокруг них тишину. Крот накрыл эльфку правой рукой, левой пытаясь вытянуть из-под себя оружие.
Он не мог понять, что видит. Справа сипел Ржавый. Сказочник откатился в сторону, а Шершень с Хилым, которых событие застало у подножия небольшой гряды, водили гвоздеметами по сторонам. Цели не было. По крайней мере она находилась не там.
Из груди Вороха вылезли две острые, напоминающие наконечники копий, штуковины. Брызнула кровь. Гоблин сначала раскинул руки, потом нажал на спусковой крючок. Гвоздемет плюнул короткой очередью, которая прошла над головой Хилого и выбила из ближайшего к нему дерева пыль. Ботаник упал на землю.
Ворох выпустил оружие из руки, продолжая биться, выть и рычать. А потом он поднялся в воздух. Кровь полезла у подпеха изо рта, потекла по груди и животу, а сам он продолжал неизвестно каким образом взмывать к верхушкам деревьев. Его ботинки оторвались от земли уже на целый метр.
И только тогда стал слышен яростный рев Ржавого. Он матерился на чем свет стоит. Не помогало. Ворох кричал громче и теперь пронзительно, высоко, словно женщина. У Крота мурашки побежали по спине. Такое, но в несколько раз слабее, он слышал во время штурма укрепрайона. Разорванные на куски, еще живые подпехи издавали такие звуки, о существовании которых молодой боец Армии Освобождения и не подозревал.
Третье копье высунулось из туловища Вороха. На этот раз ниже, из живота. Кто-то или что-то давило на орудие смерти сзади. Крот улавливал там, в тени, по другую сторону возвышения абрис чьей-то фигуры. Громадной фигуры.
– Что это? Какого хрена, колдун?.. – взвыл Ржавый.
Гробовщик кубарем скатился с возвышения, плюхнулся внизу.
– Я предупреждал… это звуры…
– Что?
Перекричать вопли умирающего Вороха было не так-то просто. Он болтался в воздухе, держась обеими руками за то, что торчало из его туловища, и дергался. Ноги полосовали по воздуху. Кроту показалось, что нечто специально продлевает его страдания.
* * *
Открываясь, тяжелая дверь камеры взвизгнула. Сидевший у окна зеленый медленно поднял тяжелую голову и поглядел на полицейского налитыми кровью глазами. Они казались багровыми, словно свежая короста.
Гоблин в мятой форме, заляпанной на груди, вошел и встал, широко расставив ноги. Как все надзиратели, он любил поигрывать связкой ключей и сейчас с удовольствием этим занимался, задумчиво глядя на Вороха.
– Сидишь?
– Нет. Жонглирую булавами, пускаю мыльные пузыри, – ответил арестованный. – Что, на расстрел пора?
Надзиратель щерил крупные зубы, частично выбитые в каких-то давних драках. Его рожа вполне соответствовала обстановке и даже более – Ворох считал, что место этого шкафа не по ту сторону двери, а здесь, на грязном полу, засыпанном вонючей соломой.
– Все шутим, значит. Ну-ну… – Надзиратель покрутил связкой ключей. – Выходи. Комиссар хочет поговорить. Считай, ты вынул счастливый билетик, рвань.
Ворох посмотрел – не шутит ли. Вроде нет. Сто процентов дать не мог, потому что после вчерашнего плохо соображал и неважно видел в сумерках. Глаза словно песком забили. Вдобавок накануне, во время задержания, полицейский двинул ему в правый висок, и неслабо.
Ворох встал с таким трудом, словно к каждой ноге и руке его привязали по пудовой гире. Так вывалился в узкий коридор с исписанными стенами, постоял, подчиняясь рыку надзирателя, а потом пошаркал вперед, заложив руки за спину.
Ему было все равно, куда идти и зачем. И дело было даже не в тяжелом похмелье.
Комиссар, человек, сидел в своем кабинете, нежась под тихо гудящим вентилятором. Рубашка, мокрая от пота, расстегнута на волосатой груди. Куря сигару, полицейский щурит глаза, и левый то и дело подергивается. Ворох опустился на металлический стул. Тот не был привинчен к полу, и им вполне можно было проломить ублюдку башку и еще немалое время отбиваться даже от сородичей, служивших в участке полицейскими сошками пониже рангом.
Но Ворох об этом не думал. В груди было тяжело, вдобавок ее словно пытались проткнуть чем-то острым. Гоблину казалось, в спину ему вонзились три стальные спицы.
– Попить дайте, – прохрипел Ворох. – Тут даже этого не дают? Видал я дыры, но они в сравнении с вашей лавочкой просто отель.
Комиссар посмотрел на гоблина через облако дыма, затем, не поленившись, налил полный стакан.
Вода оказалась холодной. Ворох заглотил ее одним махом, ухнул.
– Буду краток, – сказал человек. – Мне с тобой возиться неохота. Такие, как ты, у меня уже поперек горла. Я бы выпустил тебя сегодня утром, если бы не то, что на этот раз в своем неизбывном желании всюду размахивать кулаками ты не перегнул палку… Тяжкие телесные повреждения. А ведь шишку ты завалил важную. И с какой стати?
Этот вопрос Вороху задавали вчера. Он не знал. Помнил только, что, выкатившись из бара, через квартал нашел вполне подходящий объект, чтобы сорвать на нем свою ярость. Человек не был перед ним ни в чем виноват, просто оказался в ненужное время в ненужном месте.
– Ладно, – сказал полицейский. – Все едино. Слушай. Положение таково, что ты можешь сесть. Крепко. А если человек умрет, то еще крепче. Смекаешь? Таких, как ты, отправляют обычно в каменоломни.
– Плевать… – отозвался Ворох. Удерживать в нужном положении тяжелую голову было сложно, но он старался.
Комиссар кивнул.
– Я тоже так думаю. Твоя силушка, а также боевой опыт – ты ведь наемником был? – могут принести большую пользу.
Ворох молча моргал, пытаясь вникнуть в смысл тягучей липкой речи комиссара.
– За этой дверью в соседней комнате сидит вербовщик, – сказал человек, делая жест рукой. – Мы с ним заключили сделку. Я отдаю тебя ему, и ты идешь на все четыре стороны. Дело я закрываю. Ну а там уж ваши с ним дела… Ты ведь знаешь о Злоговаре?
Ворох знал. Была даже мыслишка пойти добровольцем, тем более что опыт есть, и не такой уж немалый.
Через секунду гоблин смекнул, к чему все идет, и скривился.
– Два выхода у тебя, добрый молодец. Либо в каменоломни, когда я дам делу ход, либо в войско. Решайся. Либо сгниешь, как поганая псина, либо… как свободный гоблин будешь воевать за освобождение родной земли… После сделки мои претензии к тебе кончаются. Однако не думай, что сможешь удрать от вербовщика. Все схвачено. Все едино, отправишься на войну. Выбирай.
– Дайте еще воды.
Комиссар улыбнулся, сверкая потной шеей. Гоблин вытер губы, поставил стакан на стол. Руки, хотя и дрожали, но гораздо меньше.
– Ты же, можно сказать, ветеран, Ворох. Твой опыт пригодится собратьям, разве нет? Вчера ты распинался здесь, что тебе все едино, что твоя жизнь кончена… так наполни ее смыслом, парень. Глядишь, что-нибудь изменится…
– Не лечи меня, комиссар, – прохрипел зеленый. – Я не младенец…
– Ладно. Так что? Думай, времени не так много.
Ворох закрыл глаза. Невидимые спицы все глубже погружались в его спину. Что это? Гоблин не помнил, чтобы так когда-нибудь было.
– Ворох? – спросил комиссар, думая, что гоблин уснул.
Зеленый открыл глаза. Так и так выходит, что он – смертник. Но если выбирать из двух смертей, то, пожалуй…
– Согласен. Где подписать?
Комиссар крякнул от удовольствия и придвинул к нему бумагу, на которой Ворох черкнул свою роспись. Потом встал, подошел к двери, за которой находился вербовщик.
– Не вздумай дурить.
Ворох вздохнул. Боль в груди была резкой, непонятной.
– Понял, не дурак…
Злоговар. Дерьмовая война. Снова. Реконкиста.
Ворох толкнул дверь кабинета…
Пики, пронзившие гоблина, вдруг помягчели и превратились в извивающиеся щупальца с острыми концами. По всей длине, которая вышла из плоти подпеха, щупальца покрывала кровь. На глазах у остального взвода одно из них изогнулось, целя назад и вверх, а потом с силой ударило острым концом Вороха в рот. Подпех дернулся, захлебнулся криком. Крот почувствовал, как ему на каску падают капли крови.
– Отходим! Бежим! – закричал Гробовщик. – Это самка! Сейчас подойдет остальное семейство!
Крот помнил, как подскочил, подхватывая под мышку Этайн. Мелькнули ее полные ужаса глаза.
Кто-то выстрелил.
– Почему ее не видно?
Вроде бы орет Сказочник.
Пах, пах, пах!
Хилый садит из гвоздемета за спину Крота. Тот бежит за Шершнем. Куда?
– Звуры пользуются камуфляжем, магическим, который сами и вырабатывают! – прокричал Гробовщик. – Но сейчас она его скинет!
– Надо вернуться! – рычит Ржавый. – За Ворохом!
– Если вернемся, нам всем кранты! Он не жилец, к тому же у этих щупалец сильный нервно-паралитический яд! Сейчас появятся остальные!..
– Рвем когти! – гремит лейтенант, а сам прикрывает отход.
Что-то выпрыгивает из-за деревьев, издавая низкочастотный полурык-полусвист. Ржавый разворачивается на девяносто градусов. Звур величиной с собаку совсем рядом с ним, поднял две пары длинных гибких щупалец-игл, разинул сложносоставные челюсти, находящиеся под ними, выкатил глаза на столбиках.
Гоблин делает невероятный прыжок спиной назад, звур – за ним. Тварь размахивает конечностями, похожими на концах на двузубую вилку. Паучьи лапы перебирают траву, неся веретенообразное туловище.
Ржавый палит в чудовище в упор. Зелено-коричневое тело рвет, пропахиваемое сталью. Летит кровь, отстреленные конечности. Звур свистит и зарывается в траву. Подпех бросает взгляд назад, где из-за возвышения, отшвырнув уже мертвого Вороха, выбирается громадная туша самки звура. Камуфляж спадает с твари, открывая кошмарное зрелище. То, что ползло, переставляя суставчатые лапы, со стороны затянутой туманом низины было величиной со среднего слонопотама. Выше тролля, во всяком случае тех, кого Ржавому приходилось встречать.
На мгновение лейтенант остолбенел, прирос к месту с поднятым оружием и пялился на страхолюдину. Ему кричали, но он не слышал. Ржавого давно не клинило так, как случалось иной раз в горячке боя, но сейчас это произошло. Понимая, что стоять на месте – смерть, он тем не менее уже пустил корни.
Звур полз в его сторону, протискиваясь в прорехи между деревьями. Только это и задерживало чудовище. Передвигайся оно по открытой местности, с Ржавым давно было бы покончено.
С треском и свистом, с глухим стуком долбя ногами пружинящую лесную землю, звур шел к цели. Гибкие острые щупальца щелкали хлыстами, громадная пасть, окруженная красноватой пеной, открывалась и закрывалась с таким звуком, словно терлись друг об друга два здоровых камня.
Десять шагов – не больше десяти шагов. Эта мысль застревает у Ржавого в голове.
Тут кто-то хватает его за плечо, с силой разворачивает. Вцепляется в ремень, дергает.
Гробовщик. Со свирепой рожей, не менее страшной, чем фасад гигантского звура, чародей что-то орет лейтенанту. Над их головами рассекают воздух беспорядочно метущиеся щупальца.
Зеленые бегут в лес, перемахивая через кочки и поваленные стволы.
– Туда, где гуще! – рычит Гробовщик, оборачиваясь. Им удается оторваться от самки, но ее подкрепление уже тут как тут. Почти невидимые твари размером с крупную собаку шныряют по всем сторонам.
– Нет, теперь на открытое – в чаще нам от мелких не отбиться!
Гробовщик машет рядовым. Сказочник с матом хватает Хилого, бегущего не в ту сторону, и разворачивает. Так и дунули, преследуемые зелено-коричневыми тварями, к проплешине. Площадка была весьма удобной для остановки на ночлег и чего-нибудь еще, не менее приятного, но Крот, несущий на плече Этайн, подумал, что чародей свихнулся. Здесь их сожрут со всеми потрохами…
Твари постоянно меняли направление бега. Одна из них умудрилась проскочить под ногами у Крота и запетляла среди мчащихся вприпрыжку гоблинов. Шершень выстрелил на ходу – промазал.
Крот поглядел по сторонам. Гостей прибавилось. Либо это была только оптическая иллюзия, порожденная магией нехорошего места. Кажется, что лес прямо кишит зелено-коричневым.
«Не отбиться, – думает Крот, почти спокойно, – Гробовщик съехал с катушек!»
Чародей подстегивает бегущих криками, словно строевой сержант на марш-броске. Легко перескакивает через звура, который, по всей видимости, намеревался сбить его с ног.
– Зачем нам на открытое место? – орет Сказочник.
– За ним аура заканчивается… Локация здесь небольшая, и мы были у края… Звуры ослабнут, когда пересекут линию… Тем более самка…
Звур прыгнул на плечо Хилого, но тот успел уклониться, и тварь, проскользив по ткани, шлепнулась в траву и перекувырнулась несколько раз.
Позади, метрах в пятнадцати, топала предводительница этой кошмарной армии.
Наконец прибыли.
– В круг, в круг, лицом наружу!.. – ревел Гробовщик, бросая сумку на землю и выхватывая из кармана какую-то штуку.
Крот остановился, и его тут же запихнули в середину. Он снял эльфку с плеча и бросил на землю. Не до церемоний было. Занял свое место в обороне.
– Огонь! – скомандовал Ржавый.
Гвозди полетели во все стороны, вонзаясь в деревья, землю, траву, в тела мельтешащих звуров. Гробовщик присел на одно колено, словно что-то хотел сказать лежащей у его ног Этайн. Никто не видел, какое лицо было у гобломанта. Только эльфка. Она отползала, насколько могла, видя, как его ладони и пальцы источают свет. Он шел через кожу, точно та была стеклянной. Свечение стало желтым, потом оранжевым, наконец бордово-красным, насыщенным, с синеватым ореолом по краям. Точно так же горели глаза Гробовщика. Этайн вскрикнула.
Подпехи тем временем вели огонь по всем, что двигалось за пределами проплешины. Звуры атаковали, наскакивали, шипя и свистя, но были гораздо медленней, чем раньше. Магия зоны, в которой они обычно охотились, ослабла, и чудовища стали хорошими мишенями. Гоблины отстреливали их, словно в тире. Кровь тварей забрызгала траву. Здесь и там лежали, дергаясь, разорванные трупы.
Оставалась, впрочем, основная проблема: громадная самка. Шершень прицелился в нее, и чудовище отозвалось свистом, разбрасывая кровь. Уколы гвоздей ее только разозлили. Тварь поперла вперед, ломая тонкие деревца.
И тут в дело вступил Гробовщик. По краю проплешины, почти идеально круглой, вспыхнуло пламя. Сначала невысокое, через пару мгновений оно выросло на полметра, потом выше – и загудело, словно в кузнечном горне. Гоблины отступили внутрь.
– Через огонь не пройдут, – прогудел Гробовщик. Кроту показалось, что кто-то за его спиной ударил в колокол с очень низким тоном.
Звуры бросились в новую атаку. То ли не видели пламени со своей стороны, то ли самка-предводительница нарочно гнала их на добычу. Чудовища кидались на стену огня, вспыхивали и визжали от боли. Омерзительно воняло горелой плотью. Видя, какой эффект производит колдовство, Ржавый дал приказ беречь боеприпасы, и пальба стала не такой яростной.
Но тут лейтенанта достал звур. Тварь сумела невероятно высоким прыжком преодолеть гудящий барьер жаркого огня и приземлиться у ног Ржавого. Тот рыкнул, поднимая гвоздемет. Но не стрелял. Опустил приклад туда, где, по его мнению, должна была быть голова существа. Глухой удар. Хруст. Тварь пискнула, распластываясь на всех шести ногах, задергалась.
Крот хотел помочь добить чудовище, повернулся, чтобы выстрелить, но здесь оно выпростало свои гибкие щупальца-стрекалы и вонзило их в ногу лейтенанту. Ржавый выгнулся, заваливаясь на левый бок, толкнул Крота в плечо. Но подпех не упал. Правой хватая лейтенанта, левой держал гвоздемет и стрелял. Тварь, доставшая Ржавого, сжалась в комок, раскидывая брызги крови, и откатилась в сторону.
Эльфка предостерегающе крикнула. Гробовщик взмахнул руками, чтобы отбросить следующего звура, перепрыгнувшего через огонь, но покачнулся, зацепившись за торчащий корень пяткой.
Звур шмякнулся между Хилым и Шершнем. Ботаник с воплем вонзил в него длинный штурмовой нож, сорванный с пояса Ржавого, а Сказочник прикончил тварь.
Атаки не прекращались. Самка гнала своих самцов на смерть, и они находили ее. Гоблины сбились в кучу, Гробовщик швырял в разные стороны маленькие файрболы. Этайн вцепилась обеими руками в ворот куртки Ржавого и оттаскивала его от извивающегося в агонии звура.
Ржавый пытался пошевелиться, но его все сильнее охватывало оцепенение. Стиснув зубы, он завыл…
* * *
Грохот взрывов. Столбы земли, поднимающиеся до небес и опадающие, словно штормовые волны. Разорванные джунгли. Огонь. Дым, стелющийся по земле. Крик. Стрекот выстрелов. Свист. Пехота, бегущая к невысоким холмам, где окопался противник. В дыму видны пригнувшиеся, стреляющие на ходу фигурки гоблинов. Прямо среди бегущих рвутся мины и снаряды. Из глубины острова работает вражеская артиллерия, а в вышине кружат пикирующие бомбардировщики.
Земля под ногами качается. Когда взрывается в воде, волны словно стонут от боли. Прилив бурлит, принося рваные линии крови, распространяемой трупами десантников. Валяется дохлая рыба, выброшенная на перепаханный песок.
Дикий бег прямо через хорошо пристрелянный гвоздеметами и минометами участок.
Тяжелое, почти надрывное дыхание. Отяжелевшие ноги. Втягивай и выдыхай воздух, в котором только дым и песок. Не останавливайся. Тебе, уже, казалось бы, привычному, с трудом удается подавить вопль – отнюдь не боевой. Страх. Смерть. Кровь. Впереди трусят с базуками на плечах два зеленых. Взрывается мина, совсем близко. Вражеские позиции на холме на мгновение закрывает ширма из поднятой земли и песка. Можно коснуться ее пальцами. Затем она падает прямо перед тобой, а ты трусишь дальше, с удивлением обнаружив, что тебя не задело, даже не контузило. Новый взрыв – столь же близко. Осколки секут горячий зловонный воздух, но ты все бежишь с карабином в руке, жмурясь, но пытаясь что-то рассмотреть. Детонация пробирает тебя до печенок. Каждый раз внутренности перетряхивает. Бежать, только бежать. Гоблины впереди тебя движутся, несмотря ни на что. Наверное, если доберутся они, доберешься и ты.
Однако тебе везет больше. Их обоих находит гвоздеметная очередь. Гоблины оседают, и тебя, бегущего сразу после, обдает брызгами крови. Зеленые остаются там, где их свалила сталь. Дюбеля роют землю под твоими ботинками. Чувствуешь, как близко они пролетают от головы и лица.
Падаешь у основания невысокого вала. Враг сумел положить половину твоего взвода, но ты вырвался из этого месива, чтобы попасть в следующее. Штурм только начался, а командование приказывает взять остров до наступления темноты. Так что работы по самое горлышко, солдат…
Через час изматывающего боя в лабиринтах вражеских укреплений острова Ганарбанар Ржавый встретился с братом на крыше командного пункта, только что зачищенного двумя взводами морской пехоты из Квогдэгга.
Лукавый Зим стоял на нагретом гофрированном железе и рассматривал панораму битвы. Большая квадратная площадка внизу – центр базы местного гарнизона – была завалена трупами. У въезда, возле снесенных взрывом ворот, лежал на боку грузовик. Он горел. Горели джунгли, обступающие группу строений и периметр из колючей проволоки, во многих местах прорванный. Гоблинские бандеры, объединенные в регулярные части, потеряли сегодня немало, но за каждого убитого зеленого враг заплатил пятикратно. Наемники имели право гордиться собой.
– Жив, сукин кот! Ты смотри! Торчит, как прыщ на заднице, в полном одиночестве, и ни одной царапины!
Лукавый Зим обернулся, чтобы встретить Ржавого. Братья с хохотом заключили друг друга в объятия. Долго выбивали друг из друга пыль, сыпали крепким словцом, а над их головами развевался под теплым ветром южного моря флаг Гедорнии.
– С тебя двадцать монет, братан, – сказал Зим. – Ну! Раскошеливайся!
Внизу гудели гоблины. Требовалось побыстрее обыскать вражеские трупы – пока не явилось начальство.
– Уговор дороже денег, брат, – сказал Лукавый. – Но денежки мне нужны. Зазноба новая у меня. Спорили, что я первым доберусь до штаба и поставлю флаг. Я добрался. Между прочим, чуть не состарился и не помер, тебя ожидаючи.
– Ладно, не вспоминай, – проворчал добродушно Ржавый. – Проиграл так проиграл. Держи. Купи своей зазнобушке платок.
Лукавый Зим подкинул монеты на ладони.
– На свадьбу коплю, брат, – сказал он, чем немало изумил Ржавого.
– Да ты никак свихнулся!
– Но-но! – важно-шутливо зыркнул черными глазами Лукавый Зим. – Как с сержантом разговариваешь, капрал?! Офицер намерен жениться на хорошей девушке, а ты недоволен…
– Да не узнаю тебя!
– Все меняется. Гоблин тоже. Давай-ка хлебнем, у меня во фляжке кой-чего есть.
Братья уселись на край крыши и свесили ноги. Зеленые внизу мародерствовали бойко. Один пер на спине большой рюкзак, набитый каким-то добром. Другой выдирал у мертвых людей золотые коронки изо рта.
Ржавый сплюнул вниз, не слишком одобряя подобные методы. Да, гоблин меняется, подумал он, и для кого-то экономика важнее героизма и воинской славы.
Экономист с клещами сунул добычу в карман, почесал задницу и возобновил поиски.
Лукавый Зим дал младшему брату глотнуть из фляжки. Оказалось – брага. Прошла, хлопнулась в желудок, обдавая дрожжевым духом.
– Откуда знал, что встретимся здесь? – спросил Ржавый. – На берегу ж целое месиво было. Не знаю, как прошел…
– Брат, мы с тобой бессмертные, – ответил Зим, хлебая из фляги. – Отец не верит. Сидит себе и тачает башмаки. Ему не понять. Все плакался, что отдадим богам душеньки, ан нет. Сколько ты уже воюешь? А сколько я? То-то. По всему миру нас бросало с тобой, а вот встретились только здесь. Надеюсь, дальше послужим вместе. Символично – и иллюстрирует мою правоту. Подозреваю, придется нам встретить достойную старость в теплой постельке…
– Чур меня! – ответил Ржавый. Брага разбежалась по крови, закружила голову.
Хорошо было сидеть и говорить. Брата он не видел шесть лет, переписывался редко. Гоблинские наемные бандеры без конца колесили по всему миру – не до посиделок и длинных отпусков. В их жизни были только рейды, штурмы, рукопашные, высадки десанта – с воздуха, с моря, из-под земли. А в перерывах – пьянки-гулянки, драки меж собой и с военными патрулями своих временных баз. Истек контракт – ищешь нового хозяина или остаешься со старым. Тут зеленый сам себе командир. Кто-то оставался на постоянную службу, привлеченный получением гражданства в избранном королевстве и пенсией за выслугу лет, но таких гоблинов было мало. Варварскую суть – прежде всего самим зеленым – обуздать было нелегко.
– Ладно, поживем, увидим. Хочу до генерала дослужиться, – сказал Лукавый. – Почему бы нет? Если доживу до мягкой постельки, почему бы не окочуриться на ней в генеральском мундире? Было бы круто. Для сына башмачника.
– Сапожника, – поправил Ржавый. – Отец не любит этого словца.
– Суть одна-единственная. Тачать обувку всю свою жизнь – не для меня. И не для тебя. Хотя жаль, что вернуться домой не сможем: отцово проклятие, поди, сразу и подействует. Не то чтобы я верю, но… в сердцах ежели что бросишь, может и сбыться… Разошлись наши с ним дороги. Жаль.
Ржавый кивнул.
– А тебе, братец, тоже генеральский мундир не помешал бы. – Лукавый толкнул его локтем. – Но сначала полковничий, дотоле майорский и прочие…
Ржавый снова кивнул.
В принципе, какая разница? Другой гоблин пошел – теперь его все сильнее влечет спокойствие и твердое социальное положение.
Вот и Лукавый: жениться надумал. Может, действительно считает, что они с братом бессмертные?
Хорошо было сидеть на теплой крыше, греть зад и о чем-то говорить. Не важно о чем. И думать.
Что нет ничего круче, встретиться с брательником после боя, в котором одержал победу.
Попивая брагу, болтали о том о сем, а через три дня расстались навсегда. Батальон расформировали, Ржавого и Зима раскидало, как обычно, в разные концы земли. Снова только редкие письма. Через год, скопив деньжат, Лукавый все-таки женился. Другим стал, как говорят слухи. Пошел на повышение. Заделался в кадровые офицеры Вырвиллы и мог бы действительно дослужиться до генеральских лампасов.
Ржавому казалось, все это было миллион лет назад.
Однажды судьба занесла его в родные края. В перерывах между контрактами Ржавый валандался без дела и решил однажды заглянуть домой. До сих пор не знал, виновата ли была выпивка или еще что. А только двинулся он к своему дому почти без колебаний, чего никогда не сделал бы при свете дня и трезвый. Взошел на крыльцо и постучал. Требовательно. Намереваясь высказать отцу все, что накопилось. Укорить в несправедливости, сказать мудреные слова, слышанные от людей и эльфов про свободу выбора. О жизненном пути и прочей брехне собачьей.
Хотел доказать, что в его бегстве из дома тоже имелся немалый смысл. Потому что даже дикому гоблину и даже совсем дикому и тупому троллю нельзя без смысла.
Отец открыл, постоял, посмотрел, а потом захлопнул дверь. Ржавый не успел ничего сказать. Да и не смог бы, даже если бы получил в свое распоряжение сутки. Так и ушел, чтобы вдрызг надраться в ближайшем трактире и заблевать барную стойку.
Он не говорил Зиму о том, что сделал.
Он нарушил незримую черту, которую прочертил отец, и тем самым привел в действие отцово проклятие. Может быть, привел, а может, нет. Ржавый до сих пор не был ни в чем уверен. Давно это было. Теперь уже нечасто вспоминал Ржавый те минуты, когда стоял на крыльце и смотрел налитыми кровью глазами на захлопнувшуюся дверь.
Лукавый Зим умер за неделю до начала Вторжения в Злоговар. Подхватил майор какую-то болезнь на острове, где располагалась учебная база, и слег. Никогда в жизни ничем не болел гоблин, дважды был легко ранен, один раз тяжело, но спокойно, с хладнокровием бывалого рубаки выкарабкался с того света. Умел выбираться невредимым из самого горячего и жуткого месива, а тут сгорел за три дня. Свидетели писали Ржавому, что в конце Лукавый походил на высушенную мумию – смотреть жутко. Батальон морской пехоты, который он лично тренировал, готовя к десанту, плакал, когда его тело помещали на вершину погребального костра. Гоблины выли в голос и царапали землю. Они считали, что это несправедливо. Легенды не должны так уходить – на пике славы, на пороге новых великих побед. За Лукавым морпехи готовы были идти в огонь и воду, но судьба лишила их этой возможности.
Пепел Лукавого развеяли над океанскими волнами. Ржавый остался один.
* * *
Сейчас он выл волком, чувствуя, как жизнь уходит из него, как холодеют конечности, как их начинает скручивать и жечь изнутри. Боли, настоящей боли еще не было, но яд полз выше, в направлении головы, захватывая все новые территории. Ржавый задергался, не чувствуя рук, которые его держали. Мир стирался, уходил, сыпался трухой, исчезал за темной завесой.
– Надо что-то сделать! – прокричал Шершень, удерживая лейтенанта. Ему казалось, в его руках стальной швеллер. – Гробовщик!
– Поздно! Противоядия нет! И чары не помогут! – крикнул гобломант, меча файрболы. С гудением и свистом они разбивались о громадное туловище. Самка звура подобралась вплотную к стене огня, и гобломанту пришлось усилить защиту многократно. Подпехи стреляли, Хилый бросил гранату, которая упала чудовищу под брюхо и там сдетонировала. Звур рявкнул, осел на лапах, отполз назад, но тут же вернулся. Самцы почти все погибли. Те, что обожглись, едва шевелились в траве.
Всего этого лейтенант не видел и не слышал. Паралич наконец лишил его возможности даже орать. Боль возрастала. Мышцы по всем телу пульсировали, сжимались в спазмах, нервы конвульсировали, кровь кипела.
Ржавый не хотел уходить так, однако выбора не было. Запрокидывая голову, гоблин жевал свои губы, и кровь со слюной капала в траву. Глаза выкатились, из слезничков полились багровые струйки, кожа начала покрываться пятнами, которые быстро превращались в гниющие струпья.
Копаясь в своей сумке, Шершень выл от отчаяния и ярости. Крот защищал с гвоздеметом в руках одновременно и его, и Этайн. Эльфку рвало.
Шершень смахнул пот с глаз и посмотрел в искаженное мукой лицо Ржавого. Оставалось только облегчить лейтенанту страдания. Пораженная ядом плоть начинала разлагаться, источая отвратительную вонь.
– Простите, лейтенант. Идите спокойно! – Костоправ вонзил Ржавому в ногу большую ампулу обезболивающего эликсира. Напряженное, выгнутое дугой тело начало расслабляться. Шершень добавил еще дозу.
Ржавый больше не шевелился.
Гвоздеметы кашляли короткими очередями, этого было достаточно, чтобы держать звура на расстоянии, но не чтобы прогнать или убить. Требовалось что-то помощнее. Помогла бы базука и мощный файрбол, но его, конечно, не было. Гобломанту пришлось пойти на рискованный шаг, который грозил лишить его Силы на долгое время. Однако по всему было ясно, другим способом от звура не избавиться.
Гробовщик поднял обе руки и завопил. Страшно, гулко. Его фигура начала светиться и источать жар. Подпехи решили убраться подальше от гобломанта и ждали развязки. Так или иначе этот кошмар должен закончиться.
Чародей не заставил себя долго ждать. Стена огня опала, собравшись в ослепительно-яркий ком, который Гробовщик с воплем поднял над землей и швырнул в морду твари. Шар взорвался, пламя размазалось по коричнево-зеленой плоти, с треском пожирая ее. Самка звура заплясала, ломая деревья, но сбросить с себя колдовство, конечно, не могла. Хилый не удержался и послал ей подарочек – снятую с пояса мертвого лейтенанта гранату. Бахнуло. Осколки еще сильнее посекли чудовищу брюхо. Кровь, какая-то маслянисто-пакостная на вид и вонючая, натекла большими лужами. Сказочник отпнул от себя принесенный к ногам кусок отвратного звуровского мяса.
Гоблины держали тварь на прицеле, но та уже уходила. Точнее, улепетывала, источая дым. Проломилась со свистом и шипением через заросли. Оставила широкую грязную полосу и исчезла в конце концов за деревьями.
Гробовщик плюхнулся на траву. Сел со всего маха на задницу, повел головой по сторонам. Свет в глазах потух, а потом гобломант отвернулся, скрючиваясь в сухом рвотном спазме.
– Кончено, – сказал Сказочник, опуская гвоздемет.
* * *
Лес затих. Вокруг проплешины, где зеленые приняли бой, валялись трупы чудовищ. Трава кое-где тлела. Над головами подпехов висел дым.
Боль в ноге вернулась. Сержант стиснул зубы, посмотрел на мертвого Ржавого. Скоро ему самому лежать вот так же. От гобломанта, похоже, в ближайшее время толку не будет, а Шершень ничего путного с поврежденной ногой сделать не сможет.
Костоправ склонился над лейтенантом, изучая открытые струпья. Крот присел рядом с эльфкой, жестами пытаясь выяснить, все ли у нее в порядке. Пленница, кажется, начала понимать и кивала. Бледная, заметил Сказочник, бледная, что твоя мука.
Он вспомнил, как слабыми маленькими ручками рыжая пыталась оттащить лейтенантскую тушу в безопасное место. С чего бы это? На ее месте любой эльф бы радовался. Хороший гоблин – мертвый гоблин. Разве не так?
Сказочник утер пот со лба. Надо было принимать командование, соображать, что делать и куда идти дальше.
Его била дрожь. Кажется, зараза всерьез обосновалась в его крови. Сержант не мог сообразить, с чего начать.
– Теперь группу веду я, – сказал он, выплевывая горькую слюну. – Мой заместитель… парни, кто хочет быть им?
Хилый отрицательно мотнул головой. Крот не смотрел на сержанта, делая вид, что чистит пучком травы ботинок, запачканный кровью звура. Шершень просто молчал. Гробовщик вовсе отключился от реальности.
– Парни, выбор у меня невелик. Я могу назначить, приказать. Если я погибну, должен быть кто-то, кто дойдет до самого конца. – Сказочник оглядел подпехов. – Ладно, если никто не идет добровольцем, то… Хилый. Ты теперь – мой заместитель. Повышаю тебя в звании. Капрал Хилый, поздравляю с повышением. Когда прибудем к нашим, оформлю бумаги.
Ботаник мигнул, снял очки, чтобы протереть их. Вид у него был, словно беднягу огрели пыльным мешком.
– Не рад? – осклабился Сказочник.
– Рад, – ответил подпех. – Буду… служить… делу… Реконкисты…
– То-то! Гробовщик, ты как? Живой?
Чародей тяжело дышал. Эльфка смотрел на него большими глазами. Сказочнику почудилось, что рыжая хочет что-то сказать, но пленница отвернулась.
– Шершень, помоги ему, – сказал сержант. – Мне нужно, чтобы все были в форме. Нам идти дальше. Крот, передай цепь костоправу. Идем, посмотрим, как там Ворох. Надо похоронить его и лейтенанта…
Крот выполнил приказание, хотя расставаться с Этайн ему не хотелось, и потащился следом за сержантом.
Вороха они нашли там, где его бросила громадная тварюга. Выглядел он примерно так же, как Ржавый. Вонь разлагающегося мяса висела над низиной, все так же затянутой колдовским туманом.
– Взяли, – сказал Сказочник. Он ухватил Вороха за один рукав, Крот – за другой, потащили к проплешине, озираясь и готовые стрелять.
Ворох оказался тяжелым, гораздо тяжелее, чем можно было ожидать. Подпехи отволокли труп на площадку, где Шершень уже копал могилу. Гоблины принялись за работу, ничего не говоря. Гробовщик тоже молчал. На вопрос сержанта он ответил только, что больше опасаться нечего – нечисть лесная напугана недавним переполохом, так что носа не высунет из чащи.
Каждый переживал случившееся по-своему. Ржавый отдал приказ, взвод сунулся в неразведанный сектор и потерял двоих, включая самого командира. Невозможно было не думать о неверном решении и в целом бессмысленности всего мероприятия…
Крот работал саперной лопаткой и ждал, когда подпехи начнут сваливать на рыжую все свои беды. Так или иначе это случилось из-за нее. Ржавый был хорошим командиром, но и он всего предусмотреть не мог. Гибель лейтенанта в бою никого бы не удивила и не возбудила бы вопросов, а здесь выходило уж слишком нелепо. Крот приготовился защищать Этайн, правда, не совсем представляя себе, что значит быть адвокатом врага в такой ситуации. Однако подпехи молчали. Шершень и Хилый, кажется, вовсе перестали ее замечать. Сказочник посматривал, прищурившись. Гобломант, вымотанный боем с чудовищем, предпочитал абстрагироваться от всего. Ушел в себя.
«Оно и к лучшему, – подумал Крот. – И мне им сказать нечего».
Сама Этайн напоминала потрепанную куклу. Ее глаза смотрели вокруг и ничего не выражали, превратившись в зеленые стекляшки. Когда пришло время двигаться дальше, рыжая пошла безропотно. Через некоторое время Крот снова посадил ее на шею, ловя себя на мысли, что катает на себе ребенка. Только здесь была не ярмарка и не воскресный день, пахнущий цирком и жареным мясом с лотков.
Вороха и Ржавого похоронили в одной могиле. Место казалось удачным. Во всяком случае, копать там было легко. На могильный холмик положили две каски. И ушли, не оглядываясь, без слов. Так во взводе осталось шесть душ, включая Этайн Риорфейн.
* * *
Сверяясь с картами, подпехи шли еще несколько часов. Гобломант оказался прав – никто их больше не беспокоил. Нечисть попряталась, не рискуя попробовать пришельцев на зуб.
Гоблины обходили самые глухие участки леса стороной. Деревья там лежали высокими штабелями, полусгнившие, покрытые мхом. Пахло гнилью. Торф пружинил, указывая на близость болот. Солдатские ботинки выдавливали из него мутную воду.
Тишь да гладь, больше ничего. Подпехи уже не обращали внимания на комаров и спертый воздух, мечтали только выбраться из проклятой чащобы.
В конце концов Сказочнику начало казаться, что они заблудились. Посовещавшись с Гробовщиком, сержант дал приказ повернуть на север. Подпехи достигли небольшой скальной гряды и, перевалив через нее, увидели, что метрах в ста впереди лес заканчивается. Редкие деревья у опушки давали возможность хорошо видеть озеро. То самое, о котором говорил Ржавый, обозначенное на картах как Слеза. Старое гоблинское название, а по-эльфьему – Меассет. Хилый сказал, что в переводе это значит «зеркало».
Озеро оправдывало свое название. Водная гладь, отражающая небо с группками комковатых облаков, еле-еле ползущих, была спокойной. Казалось, постучишь по ней и услышишь стеклянный звон.
Когда зеленые выбрались из леса, то почувствовали, как запахло водой, водорослями, тиной. Берега, окаймленные валунами, были порядком заболочены. Камыш шумел на ветру, чайки вились над водой, время от времени падая, чтобы схватить блестящую рыбешку.
Сказочник объявил небольшой привал. Гоблины обследовали участок и уселись на низенькой плотной траве возле серых камней, стоящих полукругом. Костер разводить не стали. Перекусили. А потом на севере, на противоположном берегу озера загрохотали пушки. Сказочник вооружился биноклем и сказал, что видит брошенные усадьбы, но бой шел не там – дальше. Появились столбы дыма, разрушающие идиллический пейзаж.
Канонада, то затихая, то возобновляясь, шла часа три. Подпехи ждали, дремля вполглаза и гадая, кто кого колошматит. В этом районе эльфы прорывались нередко, грызли гоблинские позиции, пытаясь отбросить оккупантов и не дать им закрепиться на занятых участках. Точных сведений не было, потому Сказочнику, Гробовщику и Хилому пришлось поломать голову над подходящим маршрутом. Зона боев могла охватить все окрестности озера, и нет никакой гарантии, что именно сейчас взвод не находится, сам того не зная, в окружении. Эльфы могли усилить натиск и, сломав гоблинскую оборону, продвинуться на юг – либо по обоим берегам Слезы, либо по какому-нибудь одному.
Так сказал гобломант. Крот слушал напоминающую перебранку беседу стратегов. Рядом с ним лежала на боку и спала Этайн. Шершень пристроился с другой стороны от нее, прислонился к теплому камню спиной, сдвинул каску на глаза.
* * *
Став капралом, Хилый смекнул, что теперь его мнение могут и должны слушать. Во всяком случае, в положении, в котором оказался взвод.
– Усадьбы на том берегу стоят пустые и неразрушенные, – сказал ботаник. – Что это значит? Это значит, что ни наши, ни Дети Цветов еще в тот район не вышли. Иначе бы давно какие-нибудь подразделения, хотя бы тыловые, устроили там стоянку.
– Ну и? – спросил Сказочник.
– Бои идут севернее. Наши войска могли зайти в тот сектор лишь с востока или юго-востока. Вот в этом направлении местность как раз ровная. Здесь наверняка на высотах поставили артиллерию. А эльф прет отсюда – северо-северо-запад. Судя по карте, это городок или группа небольших селений. Пока какая-нибудь из сторон не возьмет их, она не сможет контролировать зону…
– Мы не знаем, как далеко наши продвинулись, – сказал сержант.
– Понятно. Но нам и не надо. Мы спокойно должны идти на северо-восток, как было решено. Скорее всего, этот участок чист. Восточный берег озера и местность, к нему прилегающая, внутри нашего кольца.
– Почему знаешь?
– Этот фланг – левый фланг наступления нашей группировки. Вряд ли что-то существенно изменилось с тех пор, когда эти обозначения наносились на карту.
Гобломант покачал головой. Уважительно.
– Парень, ты соображаешь. Тебя в школу офицеров надо, – сказал он.
– А зачем?
– Армии Освобождения нужны умные гоблины.
– Без меня найдутся.
– Ладно, хватит лирики. Значит, так и идем, – сказал Сказочник.
Звук далекой канонады изменился. Протяжно выли и гремели, отдаваясь глубоким эхом, снаряды, выпущенные из дальнобойных мортир. «Фрекен Бок» – так называли зеленые этих малышек с двадцатиметровыми стволами. Изобретение гномов, с любовью и заботой поставляемое гоблинам для войны в Злоговаре. Ну если свои подтянули такое чудо, то хана перворожденным. Напичканные бронебойными чарами, снаряды «фрекен» могли пробивать насквозь самые глубокие блиндажи и вполне уверенно справлялись даже с многослойными бетонными укреплениями.
Крот почувствовал, как что-то касается его руки, робко, тайком. Он замер, скосил глаза. Этайн нащупала его длань, осторожно, не меняя позы и не поднимая головы. Со стороны казалось, что она так и спит, ничего не видя и не слыша. Гоблин ждал, что будет дальше. Этайн остановилась, убрала кисть, но потом снова двинула рукой и сжала его пальцы, указательный и средний. Крот покрылся горячей испариной. Ждал, что Шершень, спящий рядом, заметит. Эскулап не заметил. Этайн стиснула пальцы, и Крот ответил, чуть сжав ее маленькую грязную холодную руку. Всеми силами хотел прекратить это, но не мог.
Сказочник, Гробовщик и Хилый, на сегодняшний день самый талантливый стратег, спорили еще какое-то время. Решили отдохнуть еще час, чтобы потом идти до упора. Только дремали, прислушиваясь к грохоту разрывов. Когда он почти сошел на нет, гадая, кто же одержал верх, тронулись в путь.
Назад: 8
Дальше: 10