Третья причина прервать киносеанс

На мой взгляд, мне удалось совершенно слиться с моими товарищами по службе. То есть там не было ни писательского сына, ни московского артиста, ни молодого режиссера, начинающего свой первый большой фильм, и так далее. Я был сначала просто матросом, потом старшим матросом, потом старшиной второй статьи, а потом и первой. (Вообще, закончил я свою службу главстаршиной, хотя настаивать на этом не вполне корректно, потому что «по гамбургскому счету» закончил я срочную службу старшиной первой статьи, а главстаршину мне присвоил командующий Балтийским флотом уже много лет спустя, так что звание это… оно хоть и почетно, но абсолютно незаслуженно, по той именно причине, что всего лишь «почетно». А главстаршина – это столь уважаемый ранг, что облеченный им моряк может решать на корабле вопросы оперативнее, а зачастую и справедливее, чем сам командир корабля. Это то, что называется «слуга царю, отец солдатам».)

Но мы отвлеклись. Как известно, в армии есть две причины, по которым можно прервать киносеанс: боевая тревога и привоз свежего хлеба. Если случается то или иное происшествие, киносеанс прерывается на то время, пока не будет отменена тревога либо разгружен хлеб.

Так вот, я уходил из своего экипажа на дембель как раз во время киносеанса, и не просто киносеанса, а ребята смотрели «Бриллиантовую руку», которую прервать было бы просто преступлением. Но, когда я уже был готов отправиться в аэропорт и находился практически «одной ногой» за КПП, кто-то из мичманов задержал меня и попросил подождать. Времени у меня еще немного было…

И вот буквально через несколько минут меня окружили мои сослуживцы, которые специально, чтобы со мной попрощаться, прервали киносеанс! На моей памяти это был единственный раз, когда показ фильма прервали не по одной из двух причин, о которых я говорил. Это было невероятно трогательно и так по-товарищески, что запомнилось мне на всю жизнь. И, думаю, это было главным моим достижением в армии – выше и важнее всех знаков отличия и воинских званий. Потому что именно эти отношения симулировать невозможно: они либо есть, либо их нет.

Служба на Камчатке была и до сих пор остается одним из самых счастливых времен моей жизни.

Знаете, многие будут смеяться или пожимать плечами, но в ответственной несвободе есть тоже особая прелесть. В армии я научился терпению, научился доходить до конца во всем, что начинаю.

Да и масштаб своей страны, я убежден, нужно ощущать физиологически, а не только водя пальцем по карте или глядя в маленький иллюминатор самолета.

Армия, прежде всего, меня научила тому, что в любой ситуации нельзя опускать руки. К примеру, я люблю комфорт. Но, отслужив свое на Тихоокеанском флоте, точно знаю, если прижмет – могу спать сидя, стоя, могу есть любую гадость, могу вообще не есть. Жизнь надо принимать как данность, тогда будет легче…

Армия меня научила тому, что в любой ситуации нельзя опускать руки. Я всегда считал, что любой мужчина, который хочет продолжать жить в нашей стране, должен пройти армию.

После двух высших образований я отслужил сколько положено на флоте, на Тихом океане. В свое время циркулировали различные слухи о том, что отец как-то в этом участвовал. Все это неправда (он даже понятия не имел, куда я отправлен служить – до тех пор, пока мне не разрешили писать письма из учебки).

Правда же в том, что когда-то отец сказал мне, а еще раньше ему – его отец: «Михалковы на службу не напрашиваются, от службы не отказываются». Это очень точно. Фактически это присяга. Ты должен всю жизнь соответствовать этому нравственному знаку… И через много лет, действительно, именно я «помог» своему сыну Степану оказаться на Дальнем Востоке в морских погранцах на три года.

Старшина 1-й статьи Никита Михалков. 1973 год

Я всегда считал, что любой мужчина, который хочет продолжать жить в нашей стране, должен пройти армию. Речь здесь даже не о том, что его должны там воспитать, дисциплинировать, – просто дело в том, что армия всегда была для России не столько средством нападения и защиты, сколько образом жизни. И недаром малолетние великие князья ходили в мундирчиках тех или иных полков, а потом, повзрослев, становились их покровителями.

Мне удалось совершенно слиться с моими товарищами по службе, там не было ни писательского сына, ни московского артиста, ни молодого режиссера, начинающего свой первый большой фильм.

Для меня возможность прикоснуться к этому – во многом вещь символическая, метафизическая…

Полет второй и заключительный

Моя служба была словно обрамлена двумя рисковыми, практически сюрреалистическими авиаполетами, о первом из которых, то есть о рейсе из Москвы в Елизово, я уже рассказал. Удивительно, но оба перелета представляли в общем схожие истории, только с разнокалиберными участниками. И теперь – черед второй истории.

Я летел в Москву по обычному, самому дешевому билету, который полагался матросам срочной службы. Но начальник аэропорта Елизово, с которым мы давно были знакомы, так как во время экспедиции я не раз оказывались в елизовском аэропорту, узнал, что я улетаю, и решил сделать мне подарок. Вручил мне билет первого класса. Точнее, купон с номером места в первом классе, который располагался тогда в хвосте самолета «Ил-18», подальше от шумящих винтов. Была у меня с собой фляжечка со спиртом, и я уже предвкушал, как славно в первом классе проведу эту «хренову тучу» часов с теми же посадками.

И вот, кажется, пора бы уже отгонять трап, но тут – шум, уверенные, хорошо поставленные голоса, и в первый класс мой вваливается человек семь высших морских офицеров во главе с контр-адмиралом! Ординарцы с туго набитыми портфелями, из которых доносится такой знакомый глухой перезвон бутылочного стекла. Затарились качественно, на длинный полет.

Часть оказалась провожающими. Контр-адмирал с небольшой свитой летит в Москву по казенной надобности – ситуация предельно ясная. Для меня. Но они с легким изумлением обнаружили рядом с собой в первом классе матроса срочной службы. Хотя и старшину первой статьи. Ну, видно, как-то объяснили это для себя – мало ли, может, со спецзаданием летит, кто его знает? Но продолжали настороженно коситься. Думаю: ну все, трендец! Какая уж там выпивка, какой покой… Может, мне обратно попроситься пересесть или просто подальше отсесть на свободное место? Пока я напряженно размышлял, мы взлетели.

По уставу, находясь в общественном месте, при появлении старшего по званию ты не обязан отдавать честь (то есть вскакивать, вытягиваться в струнку, козырять и гаркать «Здравия желаю!»), если это не твой непосредственный начальник. Поэтому я контр-адмиралу только кивнул – мол, «здрасте, товарищ контр-адмирал». Тот удивленно вскинул брови: «А, матрос, привет. В Москву?» – «Так точно, – говорю, – в Москву». Что ж, полетели…

Проходит какое-то время – за столиком у адмирала там какие-то бумаги, то да се, обсуждение, подписи, пятое-десятое, но в воздухе уже витает предвкушение встрехи с Бахусом, и адмирал дает своим команду: давай, мол, накрывай. Тут и стюардесса подбегает, предлагает сервис. Но у них свои закуски были – там и рыбка-кижуч, и икорка, да все было, в общем.

Я сижу в углу, смотрю в иллюминатор. Они начинают разливать, и адмирал меня спрашивает:

– Старшина, будешь?

Я говорю:

– Нет, спасибо, товарищ адмирал.

Думаю, не хватало еще мне загудеть с ними.

Выпили они по чарке. Потом по второй и по третьей… И адмирал снова мне:

– Ну ладно, старшина! Ты чего, правда не пьешь, что ли?

– Почему? Выпиваю, ну…

– Ну так что ты? Не выпьешь?

Я тихо говорю:

– Товарищ адмирал, если это приказ…

– Приказ!

Ну и пошло. Они сесть поближе меня пригласили… «Что ты? Кто ты?» Я о себе рассказал. «О! Артист?!.. Режиссер?» И покатилось – ля-ля тополя!.. Первое же приземление – адмирал в кусках.

Выходит он из самолета, я как бы сопровождаю потихоньку. Адъютанты пытаются его остановить – мол, давай пересидим… Но адмирал сказал им:

– Нет! Я с матросом пойду! Пойдем, Михалков!

Взял под руку меня, и мы пошли. Так через все поле и дошли до аэропорта, до VIP-зоны. Тут он сказал: «Ты здесь подожди», и вошел туда. То ли не хотел, чтобы меня кто-то с ним там видел, то ли еще что, но остался я за дверью. И с ужасом стал размышлять: самолет-то стоять будет целый час, и не дай бог появится патруль, а я нетрезвый, хоть и стою на ногах твердо. Что же тогда? Как искать адмирала? Кричать ему в VIP-зону: «Помогите!» В общем, страшные картины проходили у меня перед глазами… Но через какое-то время адмирал вновь появился в дверях, уже с початой бутылкой коньяку в руках. Как ни в чем не бывало, он взял меня под руку, и мы направились к самолету. От автомобиля он снова отказался, и мы опять шли через все летное поле пешком. Видимо, ему хотелось подышать, «проветриться».

Короче говоря, на всех посадках я ждал адмирала возле VIPа, когда он выходил, опять его сопровождал, и мы снова пили… И так, планомерно нагружаясь, одолели весь путь и приземлились в аэропорту Москвы. Адмирала сгрузили в черную «Волгу», подъехавшую прямо к трапу. Тут же дематериализовались и его сопровождающие – кто-то уехал с ним, кто-то прыгнул в другую машину… И я, невероятно пьяный, – один в московском аэропорту, с ужасом осознающий одно, что, когда ты с адмиралом рядом, еще что-то можно «разрулить», но если сейчас меня остановит патруль, то это – конец! Приехав в Москву, оказаться на «губе»! Весь мой отпуск может улететь «коту под хвост»!

Да-да, это был еще не официальный дембель, а всего лишь отпуск. Правда, я его воспринимал уже как некий «отпуск-дембель». После него мне предстояло дослуживать что-то около месяца, но с согласия моего командира на Камчатке, чтобы обратно не мотаться, я мог дослужить в московском полуэкипаже и демобилизоваться оттуда.

«Ил-18» готовится к взлету с камчатского аэродрома

В общем, проявляя невероятные в столь пьяном виде чудеса осторожности, используя особенности аэровокзального ландшафта, прячась за толпой спешащих пассажиров и вращая головой на все 360 °C, я «огородами» добрался до такси. И вот – слава те, Господи! – я в салоне автомобиля, под защитой дверцы с кубиками и замечательной скорости на трассе!

Москва! Все! Дальше ехать некуда, Москва!..

Из первой же встретившейся телефонной будки я позвонил домой. Оказалось, мама в Доме литераторов. И я, как был, в военно-морской форме, на том же «моторе» приехал туда. Причем был еще довольно стеклянный, хотя не шатало, просто в самолете слишком много было выпито. Мама обрадовалась мне ужасно. Я застал ее в дубовом зале ресторана ЦДЛ.

– Что-то будешь?

– Да, – радостно отвечаю, – выпью коньяку.

Мне принесли коньяку. Не помню, почему его вдруг оказалось так много. Может быть, я так и заказал? Помню только, что из графинчика налился мне полный фужер. И я его на глазах изумленной мамы ахнул. Признаться, мне было уже все равно – что пить.

Наговорившись вдоволь с мамой, я сказал ей, что «скоро приду», и уехал в Дом кино. (О дальнейших моих приключениях в этот вечер смотри в книге «Территория моей любви» в главах о моей женитьбе на Татьяне. Поскольку они уже не имеют отношения к моей армейской службе, здесь я умолкаю.) Я словно с разбега нырнул с головой в мою «старую добрую» Москву и в еще такой новый для меня и такой желанный мир кино.