Глава 4. Добираемся на велике. Как велоезда изменила мою жизнь

Дайте человеку рыбу – накóрмите его на один день. Научите человека удить – накормите его на всю жизнь. Научите человека ездить на велосипеде, и он осознает, что рыбная ловля – это тупо и скучно.

Десмонд Туту

Бытует слащавая притча о вере и Боге, под названием «Следы на песке»: она в поэтической форме частенько попадается на всяких религиозных безделушках и вдохновляющей дребедени, я ее вам сейчас перескажу. (Желаете ознакомиться с оригиналом – спросите Google.)

Вкратце так. Некоему человеку снится, что он гуляет по пляжу с Господом. Идут они, значит, а на небе высвечиваются сцены из жизни этого человека, словно он на мескалине или в кино под открытым небом. Человек замечает, что в благополучные периоды жизни следов на песке две пары – Господа и его собственные. А вот в неблагополучные (в стихотворении не уточняется, что такого плохого этот малый натворил, но, похоже, речь о дурных пристрастиях, болезнях и солнечных ожогах) след один. Человек смекает, что Господь в таких случаях его бросал. Ну и ему хватает борзости спросить у Бога: «Эй, ты где был, когда со мной творилась вся эта дрянь?»

«Я нес на себе твою задницу», – отвечает Бог, что, понятное дело, затыкает нашему герою варежку и являет соль анекдота: Го с подь велик и пути его неисповедимы, как у пары манеток «Ред» корпорации «Скотт, Рей и Сэм».

Знаю-знаю – предполагается, что меня должно вдохновлять и трогать, что Господь, видимо, катает людей по пляжу на закорках. Впрочем, во мне эта притча порождает больше вопросов, чем ответов, а именно: 1. Кем был тот человек? 2. Какую обувь носит Господь? (Если пробовать догадаться, я бы решил, что «Нью Бэлэнс» или «Сокэни». Возможно, «Рокпорт».) 3. Остаются ли следы на песке рядом со следами человека, когда тот отправляется до ветру? Я ну никак не могу довериться этой притче, пока вопросы не обретут ответов и я не удостоверюсь, что, реши я следовать за Господом, мне по-прежнему дадут облегчаться наедине с самим собой.

И всё же притчи – поп-музыка духовной философии, и даже если они вам не нравятся, что ни делай, застревают в голове. Песни Билли Джоэла у меня в голове сидят постоянно, без всякой причины, а я его не выношу. И потому, даже если эта байка по сути – «Пианист» аллегорических стихотворений, я тем не менее иногда о ней думаю. Каково было б мое видение – моя личная Великая Очевидная Велометафора? В смысле – мне ведомы тяготы. Как-то раз я ехал на велике на работу в велосипедных шортах, а когда пошел переодеваться в уличную одежду, обнаружил, что привез джинсы, а трусы забыл. Покажут ли мне в видении о том чудовищном дне одинокую цепочку следов на песке – гигантского размера «нью-бэлэнсы» Господа, пока тот, как пожарный, нес меня к ближайшему «Гэпу», чтоб я смог купить себе за деньги человеческое достоинство и не таскаться остаток дня неглиже?

Истина в следующем: понятия не имею. Зато я знаю, что, посмотри я на свою жизнь как на цепочку следов на песке, там бы нашлась прорва отпечатков велосипедных шин. В ранних сценах – от старого бэушного «Швинна», на котором я учился ездить. Поначалу будут и следы от страховочных колесиков, параллельно с основными, но рано или поздно они исчезнут, хотя, уверен, песок в том месте будет разрыт и проступят следы крови, где я падал, пока не разобрался, что к чему. Чуть погодя эти следы заменит бугристый отпечаток моего первого «би-эм-икса», на котором я учился юзу и всяким выкрутасам на улицах Бэйсуотера, Фар-Рокауэй, с моими первыми лучшими друзьями – парочкой однояйцовых близнецов. Затем бугристые отпечатки уйдут в сторону – когда взрослый пацан спросил, можно ли ему «попробовать на моем велике», и я ему дал, хотя понимал, позволяя это, что попросту дарю свой велик. К счастью, впрочем, далеко эти следы не ушли, и я в тот же день нашел велосипед перед домом того пацана, поскольку тот был даже тупее меня. Далее – еще следы «би-эм-икса», поначалу путаные – из-за всяких финтов, но постепенно они выравниваются, делаются осознанными: я стал старше и увлекся гонками. Дальше следы от старой паршивой «Юнивеги», на которой я стал ездить подальше, уже в колледже, – вот она-то и привела меня к настоящему, где велосипедный след моей жизни – обширное разнообразие шин всякой ширины и рисунка – разлетается во все стороны.

В этой точке моих видений я, вероятно, спросил бы: – Великая Очевидная Велометафора, ты когда-то говорила, что, если я решу кататься, ты будешь со мной безотлучно, как в тот раз, когда я «слетел» с велодорожки и впилился в дерево, там была только одна цепочка следов и некоторое время никаких отпечатков шин.

Великая Очевидная Велометафора ответит:

– Ты – балбес. Всё потому, что ты связки в плече порвал. Велосипед едет туда, куда его направляют, а ты свой направил в дерево.

– Ну хорошо, допустим. А где ты была, пока я учился в старших классах?

– Ты был ужасно смурным существом – как и большинство подростков. Твое общество никому не было приятно. Я держалась от тебя как можно дальше, чтобы не слушать твою чудовищную музыку или нечаянно не стать свидетелем твоих первых суетливых половых приключений.

– Гадость какая.

– Именно. Но ты открыл для себя скейт и многие группы, которые тебе нравились, потому что увлекся велосипедами, верно? Тебе толком никогда не нравилось то, чем интересовались у тебя в школе другие, и потому увлечение великами помогло тебе отыскать и обнаружить свои личные интересы. Можно сказать, что я собственноручно привела тебя к твоему первому независимому культурному открытию, а? Можно сказать, я уважала тебя в достаточной мере, чтобы предоставить тебя тебе самому.

– Видимо, так и есть. А вот помнишь, когда я разжился первым и впрямь хорошим шоссейным великом?

– Ну, не очень-то он был хорош – «кэннондейл» же.

– Мне нравился. Помнишь, как я купил тот велик, хотя едва наскреб на него? Помнишь, как я всё время на нем ездил, как в итоге бросил работу, потому что мне там кисло было, и подался в велокурьеры? Вот было здорово-то, мне так нравилось, всё шло отлично. Ты посмотри на песок! Вон мои следы и твои отпечатки шин, бок о бок. А потом я пристегнул свой велик к почтовому ящику, забежал передать посылку, на 30 секунд, а когда вышел, моего «кэннондейла» и след простыл. Как так? Где тебя носило?

Разумеется, задавая эти вопросы, я сознаю, где носило Великую Очевидную Велометафору. Во-первых, что правда, то правда, велосипеды собой не рулят – и не сажают сами себя на цепь. Их надо пристегивать крепкими замками к тому, что нельзя сдвинуть. И даже самые крепкие замки не удержат велик пристегнутым к почтовому ящику, когда ты не заметил, что винты, которыми стойка ящика крепится к тротуару, вынуты. По сути, я просто пристегнул свой возлюбленный велик к мине-ловушке.

Во-вторых, да, я обожал работать велокурьером. Ритмы этой работы подходили мне лучше любых других в моей жизни – как и любая ответственность, длящаяся ровно столько, сколько пакет лежит у меня в сумке. Подписана доставочная ведомость – дело сделано. Никаких продолжений, никакого стресса на дом. Я словно предоставил своему будущему вариться в каком-то ином измерении, а сам тем временем катался себе на велике – и всё. Я, в общем, просыпался и, приготовившись к работе, звонил диспетчеру, и он отправлял меня на первый заказ. Далее я целый день катался на велике по всему городу. Это особый, наиприятнейший способ езды, поскольку она, с одной стороны, совершенно непредсказуема, а с другой – небесцельна. Установив хорошие отношения с диспетчером и доказав свои проворство и надежность, развиваешь эдакую обоюдную музыку. Он держит тебя в определенной части города, а ты собираешь доставки, пока сумка не переполнится или пока заказы не исчерпаются. Диспетчер выбирает заказы не только по территориальному принципу, но и потому что пункты их назначения – в зданиях, расположенных по маршруту, вдоль которого – другой кладезь заказов. К примеру, ты, может, за полчаса соберешь шесть конвертов вокруг вокзала «Гранд Сентрал». Затем, вычистив таким образом эти кварталы, несешься вдоль Пятой авеню, сбрасываешь их все по дороге и в конце концов катишься порожняком по Сохо, где начинаешь сначала.

Конечно, эта работа – не всегда потеха. Иногда пакеты оказывались неуклюжими. Обычно мне всё нипочем, а за крупногабаритный груз платят больше. Однако клиенту полагается сразу сообщать компании, что пакет крупногабаритный, поскольку у курьера руки уже не пустые, и потому может получиться очень неудобно. Я однажды приехал в некую контору, где мне вручили меховую шубу, которую нужно было отвезти на какой-то склад для жены заказчика. Я устроил целый спектакль, пока выносил эту шубу из здания, а оказавшись на тротуаре, запихнул ее в сумку ногой в кроссовке для горной велоезды. Случалось доставлять и всякое диковинное. В одном здании в Финансовом квартале я забрал пакет, в котором содержалась горячая еда. Не уверен, зачем кому-то понадобилось доставлять курьером горячую еду – ди-джею на радиостанцию, кстати сказать, – снаружи при этом было довольно холодно, и потому везти горячее оказалось приятно. Возил я и модельные и рекламные портфолио – в агентства и на площадки фотосъемок. Среди таких заказов попадались довольно крупные, а на свете мало что есть менее приятного, чем застрять в метель в шесть вечера, отчаянно пытаясь разгрузить последнее портфолио, чтобы уже наконец уехать домой, снять с ног пластиковые пакеты и залезть под горячий душ.

Но, невзирая на все беды, мне всегда доставалось делать и видеть всякое неожиданное. Чуть погодя мне стало уверенно казаться, что я побывал во всех без исключения зданиях в городе. Я научился, заслышав адрес, соображать, где именно это здание находится. Как я уже говорил, у велосипедистов есть сверхъестественные умения, и я свои вполне отточил. Я был в хорошей физической форме и на велике чувствовал себя совершенно свободно. Ловко петлять в потоке машин на большой скорости – очень утешительно и, да, ловко. Но самое главное – в курьерскую компанию мне нужно было совать нос, только чтобы сдать ведомость или забрать зарплатный чек. Всё остальное время мой диспетчер оставался приятным голосом в телефонной трубке, а дни я проводил, не слезая с велосипеда, прерываясь только на сон.

А затем мой велик стырили.

Но, оглядываясь назад, это хорошо. Вообще-то даже зловеще, как рок. Пусть я и завел себе другой велик, кража велосипеда в итоге подорвала мой энтузиазм как курьера – в основном потому, что финансовая потеря оказалась отрезвляющей. Курьерство на дорогом велосипеде – по моим тогдашним меркам, по крайней мере, – довольно глупо; курьерство без медицинской страховки – глупо вдвойне. В самом деле, по сравнению с физическим увечьем потеря велика – пустяки. Более того, почти сразу вслед за кражей моего велика я наконец нанялся на другую работу, которую желал получить многие месяцы. Прямо-таки словно Великая Очевидная Велометафора отступила от меня, чтобы моя жизнь смогла войти в новую стадию, а когда всё устаканилось, она вернулась.

– И что, это всё, Великая Очевидная Велометафора? Ты и впрямь была со мной безотлучно, как в той притче?

– Нет, дубина. Ты пристегнул свой велик к почтовому ящику. На что ты рассчитывал?

Вам, вероятно, известна знаменитая цитата из Джозефа Кэмпбелла: «Следуй упоению». (Не путать с первым уроком в школе для моэлей: «Следуй усекновению».) И я наконец понял, чтó меня раздражает в притче про пляж. Она бездеятельна, и в ней кто-то вечно топает рядом с тобой и вытаскивает тебя из затора. Велоезда всегда была частью моей жизни не потому, что она всюду за мной таскается, а потому что я за ней иду. Это мое упоение.

Знать, чтó ты любишь, – знать самого себя, и то, что ты любишь, может стать тебе проводником. Это неподвижная ощутимая точка в мире, с которой можно связывать свои страсти и надежды. С велоездой возможны отношения. Можно получать удовольствие от дисциплины велоезды или от ее свободы, можно радоваться физической нагрузке или удобству и относительной простоте. Так или иначе, сильные отношения, основанные на любви, поведут вас вдаль – и улучшат другие стороны вашей жизни. На велосипед можно полагаться так, как мало на что. И он всегда рядом, даже если вынужден ждать – из-за травмы или иных обстоятельств. Конечно, дело тут, вероятно, скорее в любви, нежели в велоезде, но если собираетесь что-нибудь любить, велоезда – хороший выбор.