1974

В конце 1974 года литовский актер Донатас Банионис получает звание «народный артист СССР». Ранней осенью того же 1974 года Драматический театр из литовского города Паневежис, где играет Банионис, приезжал на свои первые гастроли в Москве. Билеты распроданы за месяц. Играют в филиале Художественного театра. Люди за километр до театра спрашивают лишний билетик. На спектакль идут и профессионалы – режиссеры, критики, журналисты.

На самом деле и в Паневежис в театр давно уже ездят люди со всего Союза – и из Центральной России, и с юга, и даже с Сахалина. Так что и в Паневежисе билеты на спектакль не достать. Для страны этот театр открыла известный и отличный театральный критик Наталья Крымова. Она случайно оказалась здесь по дороге из Вильнюса в Ригу и опубликовала в «Известиях» статью об увиденном в Паневежисе. Это было в 65-м году, в конце «оттепели». Люди еще не утратили энтузиазм, были легки на подъем и поехали со всей страны в театр.

Актер паневежисского драматического театра Донатас Банионис в 65-м году еще никому за пределами Литвы неизвестен. Еще не до конца снят фильм, который принесет ему славу. Это фильм «Никто не хотел умирать». Режиссер Жалакявичус. Литовская киностудия.

Время действия фильма – 46-47-й годы. Место действия – литовская деревня. Сюжет простой. Убит председатель сельсовета, фамилия которого Локис, что значит «Медведь». Возвращаются четыре его сына, которых играют совсем молодые Бруно Оя, Альгимантас Масюлис, Регимантас Адомайтис и Юозас Будрайтис. Они ищут убийцу отца. А на место председателя сельсовета они сажают невиновного в убийстве Вайткуса – только потому, что он был в лесу с «лесными братьями». Вайткуса играет Банионис. Ни его, ни других впоследствии суперпопулярных актеров еще никто в СССР не знает. И никто в стране не в курсе, что за «лесные братья» и что такое творилось в Литве после войны. То есть из происходящего на экране ясно, что дело происходит после войны, но при этом люди в кино из-за чего-то воюют. А зрители в зале совершенно не подготовлены, не знают, не в курсе, что за война идет в Литовской Советской Республике.

Писатель Юлий Даниэль, осужденный за публикацию антисталинского романа на Западе, смотрит фильм «Никто не хотел умирать» в лагере. Даниэль – человек информированный выше рядового советского человека. Но и он о событиях, о которых идет речь в фильме, говорит: «Это область, о которой я понятия не имел». Даниэль продолжает: «А этот фильм в условиях лагеря особенно пикантен. Литовцев здесь полным-полно. Со знанием дела дается оценка всему, начиная от бытовых деталей и кончая общей тенденцией фильма: то, что происходило в Литве, было гражданской войной».

Такой гражданской войны в советском кино не было. Она беспафосная и идет совсем в другое время. В наше время. И в 65-м эти люди зрителями воспринимаются как современники. Вия Артмане совершенно такая же, как в фильме «Родная кровь». Там она – жена фронтовика, здесь ее муж был с «лесными братьями», а потом вышел из леса.

Донатас Банионис о начале съемок пишет:

«Вспомнил я послевоенную жизнь, вспомнил «лесных братьев». Мне нравилось, что мы углубляемся в тот период не в политическом плане – кто прав, кто виноват, – а в человеческом».

То есть Банионис по форме очень мягко говорит: «В этом фильме мы, слава богу, не будем делить наших сограждан на правых и виноватых. А сопереживаем им всем. Они все – люди на своей земле».

Удивительно, но у власти никаких сомнений насчет фильма нет. Фильм будет представлен на нескольких фестивалях, Банионис получит приз за лучшую роль. «Никто не хотел умирать» удостоится Государственной премии.

Едва ли кто-то вне пределов Литвы в то время воспринимал фильм «Никто не хотел умирать» как первое художественное произведение на тему пакта Молотова-Риббентропа. Так как все происходящее в фильме – следствие пакта Молотова-Риббентропа. Если бы в соответствии с территориальными договоренностями Сталина и Гитлера Литва не была бы присоединена к СССР в 40-м году, материала для такого фильма не было бы.

Банионису на момент присоединения Литвы – 16 лет. Он уже работает статистом в Государственном театре в Каунасе. Стоит с алебардой, с факелом в опере «Кармен», в «Аиде» он – то пленным, то египетским солдатом. Он хочет быть актером, но он для этого еще мал, однако уже вполне большой, чтобы сохранить воспоминания о происходящем в Литве. Так или иначе, они все завязаны на театр. Банионис вспоминает:

«Весной 1940-го – премьера. 15 июня того же года по улицам Каунаса уже ехали советские танки. С приходом советской власти театр был закрыт как «буржуазный» и «контрреволюционный».

Театр, о котором пишет Банионис, до советской власти был театром Профсоюзов. Руководил им впоследствии знаменитый режиссер Юозас Мильтинис. При театре он создает свою студию, где учили сценическому движению, литературе, литовскому языку, философии, истории искусства. Набирали будущих актеров из школ, с заводов, фабрик. Вот такой театр и был закрыт с приходом советской власти. Из Москвы пришло указание, что у профсоюзов не может быть своего театра. Мильтинис обращается с просьбой о создании нового театра к комиссару просвещения, писателю и автору гимна Советской Литвы Антанасу Венцлове. Его сын – поэт Томас Венцлова, переводчик Ахматовой, Пастернака, Мандельштама и Бродского, станет диссидентом, основателем Литовской Хельсинкской группы. Так вот, Антанас Венцлова в 40-м году дает «добро» на создание театра, но говорит, что театр должен быть в провинции.

«Через полтора года, – говорит Банионис, – в Паневежисе будет создан театр, какого в Литве еще не было».

В мае 41-го театр уже гастролирует в Каунасе.

29 мая 41-го года в Каунасе в садике, возле собачьей конуры, режиссер Мильтинис прослушивает Донатаса Баниониса и принимает в свой театр.

О создателе и многолетнем руководителе Паневежисского театра Банионис пишет: «Он был человеком западного склада ума». Он окончил драматическую студию в Каунасе, потом уехал в Париж, поступил в театральную школу Шарля Дюллена, снимался во французских фильмах. Его приятели – Пабло Пикассо и Поль Валери. Он уезжает в Лондон. Увлекается режиссурой. А потом возвращается в Каунас. Дальше – маленький город Паневежис, где Юозас Мальтинис создает театр, который будет набирать и набирать обороты. Мальтинис жесток, авторитарен и полностью занят театром. У него своя система. Занятия его студии – в фойе его театра: этюды, биомеханика, импровизация. Все это чередуется с лекциями. Параллельно репетиции в спектакле.

Банионис вспоминает: «Он читал лекции о греческой трагедии, о Станиславском и Михаиле Чехове, о философской школе Платона. Вспоминал Париж». Кстати, Михаила Чехова приглашают в Каунас, где в 32-м и 33-м годах в Государственном театре Литвы он проводит курс занятий по технике актерского мастерства со студентами и актерами театра. Занятия вел на русском языке, без переводчика. Актеры хорошо знали русский. Параллельно Михаил Чехов проводил в Каунасе репетиции «Гамлета».

К приезду Михаила Чехова литовские актеры уже хорошо знакомы с системой Станиславского. Теперь Михаил Чехов знакомит их со своей школой. До Литвы Чехов ставил и играл в Париже, в театре «Ателье». В этом же театре, в середине 30-х, играет будущий создатель Паневежисского театра Юозас Мильтинис.

Банионис начинает посещать занятия в студии Мильтиниса в июне 41-го года. В воспоминаниях пишет:

«В середине июня по городу поползли страшные слухи: большевики увозят людей в Сибирь. Ночью солдаты и офицеры НКВД вламываются в дома, дают час или два на сборы, сажают на грузовики, везут на вокзал. ‹…›На улицах – машины, на которых стоят бойцы НКВД с винтовками на изготовку, на узлах сидят рыдающие люди с детьми. Никто не мог понять, что творится. За что? Наконец нам сказали: увозят врагов народа. Мы были ошеломлены. Где суды? Кто составлял списки на вывоз?»

Когда Банионис говорит «мы были ошеломлены», его легко понять. Литва не имеет никакого представления о тотальном терроре, который давно идет в старых республиках СССР. Литва – из числа вновь прибывших в СССР.

Банионис вспоминает:

«Тогда стали показывать советские фильмы «Веселые ребята», «Волга-Волга». Я думал, что будем также весело жить. Получилось по-другому».

За год существования в составе СССР Литва пережила национализацию, которой руководили как из Москвы, так и на месте. Москва претендовала на предприятия и банки, местная коммунистическая власть – на недвижимость, легковые машины и мебель. Начали вводить госторговлю. Весной 41-го года Литва включена в общесоюзную систему поставок хлеба. То есть не только крестьяне, но и республиканская власть больше не распоряжаются своим хлебом. Сразу начинается хлебный кризис. Потом проводят повышение цен. Литовских военных принуждают принять новую присягу. Настроение военных однозначное: нам другой присяги не надо, мы не мальчишки. На самом деле решение о репрессиях в Прибалтике принято задолго до реакции населения на советизацию. Решение принято вообще до поглощения прибалтийских стран СССР в 40-м году. Еще 11 октября 1939 года издан Приказ НКВД № 001223 «Об оперативных мерах против антисоветских и социально враждебных элементов». Вот его и реализуют в середине июня 41-го года. Трудно придумать менее рациональный и более недальновидный ход, чем массовые репрессии на приграничных территориях за неделю до начала войны. В отдаленные районы СССР вывозят около 36 тысяч человек. В основном интеллигенцию.

Банионис вспоминает: «Мы сидели в театре, глядя в окна на улицу и ожидая своей участи. Этот ужас продолжался три дня. Потом очнулись: надо как-то спасаться. Мы выкопали под полом яму, в которой можно было спрятаться». Банионис продолжает: «Потом еще стали говорить, что скоро начнется война и немцы нас освободят. Война – это ужас, но нам она тогда казалась спасением. 23–24 июня 41-го в городе было тихо. Ни одной, ни другой армии. Через двое суток мы вышли на улицу и увидели первых немцев».

Банионис продолжает:

«Когда фронт стал отдаляться, появилась литовская городская власть. Театр возобновил работу. Я начал учиться музыке, играл даже ночью. Актеров не призывали. Мобилизации как таковой не было».

Здесь требуется уточнение. Немцы восстановили местную полицию. В полицейские батальоны по собственному желанию вступило около 40 тысяч литовцев. Они задействованы в карательных операциях, прежде всего против еврейского населения. После при участии подразделений литовской полиции в 6-м и 7-м фортах каунасской крепости расстреляно к середине октября 18 223 человека. В населенном пункте Панеряй к началу сентября 41-го года расстреляно около 35 тысяч человек. При участии литовской полиции в большинстве местечек и городов Литвы все еврейское население уничтожено к декабрю 41-го года. Отряды полиции осуществляют расстрелы евреев в Вильнюсе. К середине октября 41-го года в Литве уничтожено 71 105 человек. К концу января 42-го года в Литве погибло уже 185 тысяч евреев. Остальные заключены в гетто. В гетто начинается партизанская борьба. К 44-му году уничтожено около 220 тысяч человек, или 96 процентов довоенного еврейского населения.

Дальше. Первоначально у немцев была установка: из местного населения армейские подразделения не создавать. В немецкой армии оружие – только у немцев.

В конце 42-го года, по мере усложнения ситуации на фронте, немцы в Прибалтике приступают к формированию специальных воинских подразделений – легионов WAFFEN-SS. Под немецким командованием. Из местного населения. Добровольно. На добровольной основе в легионы никто не идет. Объявлена мобилизация. В Эстонии и Латвии легионы сформированы с третьего захода. Участвуют в карательных операциях. В Литве создать легион WAFFEN-SS не удастся. Ни добровольно, ни по призыву. Литовцы уходят в лес. Даже те, кто сначала ждал прихода немцев и надеялся, что они вернут Литве независимость.

В начале 44-го года, по мере приближения фронта, немцы объявляют о разрешении литовцам создать собственную армию, что ранее запрещалось. Командующим назначен один из самых известных литовских высших офицеров – генерал Плехавичюс. В его личных планах использовать созданную армию на два фронта: и против немцев, и против советской власти. Банионис пишет в воспоминаниях:

«К нам приходили литовские офицеры, говорили, что создана армия Плехавичюса, в основном из молодежи и студентов, что они помогут восстановить независимость Литвы. Все это было наивно, конечно».

На призыв генерала откликается 30 тысяч.

Известно, что армия Плехавичюса первым делом начинает боевые действия против польской антифашистской Армии Крайовой. Бои идут на территории Виленского края и за Виленский край. Парадоксальность этой ситуации в следующем. Виленский край отобран у Польши и отдан Литве в рамках той самой договоренности между Сталиным и Гитлером, по которой вся Литва была отдана СССР. Возвращение Виленского края вообще первоначально было неплохой сталинской приманкой для литовцев. Что же касается поляков, то с их стороны за Виленский край сражается Армия Крайова, которая неподконтрольна Сталину и которая не может простить ему, как и Гитлеру, раздела и передела территории Польши.

После формирования армии Плехавичюса немцы немедленно включают ее в состав WAFFEN-SS. Генерал Плехавичюс отказывается подчиняться этому приказу и объявляет о роспуске армии. Генерал арестован и отправлен в концлагерь «Саласпилс» в Латвии, потом будет переведен в концлагерь в Германии. Его армия при проведении разоружения вступает в бой с немцами. В Каунасе бой идет три дня. Потом сотня солдат казнена. Но большая часть с оружием уходит в лес. С ними же в лесах смыкается Литовская освободительная армия. Она возникла в 41-м году как антисоветская. При немцах запрещена. В легионы WAFFEN-SS не вступает. С изгнанием немцев появляется вновь для борьбы с советской властью.

В 1981 году уже очень известный и любимый Банионис сыграет немецкого карателя в фильме «Факт» по сценарию Жалакявичюса. Факт – это сожжение заживо жителей литовской деревни Пирчюпяй, включая 69 детей.

Для Баниониса угроза быть втянутым в легион СС была реальностью. Он с другими артистами уехал из Паневежиса, якобы на гастроли. Он говорит:

«Мы потом узнали, что коменданту в Паневежисе не удалось никого сделать эсэсовцем, несмотря на то, что он пугал Красной Армией, которая придет и всех сошлет в Сибирь».

Шел 44-й год. Война кончалась.

Банионис в воспоминаниях пишет: «Красная Армия приближалась к Паневежису, уже была слышна артиллерийская канонада. Мы не хотели оставаться за «железным занавесом». Пугало и то, что наш театр работал на оккупированной территории. Нас могут обвинить в сотрудничестве с немцами. Решили продвигаться на запад». Банионис продолжает: «Уже стали появляться отступающие немецкие солдаты. Поговорив с ними, поняли, что Гитлер капут, а нам надо уйти к англичанам». Добрались до какой-то железнодорожной станции. Вагоны горят. Кругом беженцы. Банионис пишет: «Кто-то сказал, что скоро придут немецкие танки и сдвинут вагоны. Я пошел на сеновал. Прилег и уснул. Проснулся, а кругом тихо-тихо. Все уехали. Потом услышал урчание военных машин. Спрятался в погреб. Вижу, бежит девочка – беженка и по-русски кричит: «Наши пришли, наши!» Банионис пишет: «Я тоже вышел их встречать. «Мы вас так ждали, так ждали!» – сумел сказать я. Потом с ним разговаривали офицеры. Банионис сказал, что он артист. Они сказали: «Знаем, много таких артистов в лесу около Паневежиса, стрелять вас надо». Банионис пишет: «С утра офицер с похмелья меня отпустил. Только все поминая «мать», велел сваливать подальше, в Паневежис».

В 44-м году при приближении советских войск в эмиграцию из Литвы уезжает около 60 тысяч человек, среди них цвет литовской интеллигенции.

В 45-м Банионис живет в Паневежисе на кухне в доме на Липовой аллее. Он пишет:

«Время было неспокойное, свирепствовали бандиты – демобилизованные солдаты Советской армии. В Паневежисе осталось немало демобилизованных солдат и офицеров. Одни нашли работу, но были и такие, которые по ночам нападали на людей на улицах, грабили, насиловали, иногда убивали. А уж раздевали частенько. Мы обычно по одному вечерами из театра не ходили. Я же носил с собой маленькую штангу: если нападут – будет чем защищаться. Кстати, власти отреагировали мгновенно».

Действительно, по поводу случаев грабежей местного населения советскими солдатами была большая история. Большая – в смысле, дошедшая до Кремля.

Первый секретарь ЦК Компартии Литвы Снечкус в июле 44-го года обращается с претензиями к командованию 3-го Белорусского фронта. На территории Литвы в это время находится заместитель Берии Серов. Серов присутствует при разговоре Снечкуса с членами Военного совета фронта. Серов сообщает о характере разговора Берии. Берия усматривает необходимость сообщить об этом Сталину: «Снечкус в повышенном тоне заявил, что до тех пор, пока красноармейцы и Военный совет фронта будут смотреть на нас как на фашистскую Германию и грабить, мы будем иметь претензии и отношения не наладятся». Берия продолжает цитировать Снечкуса: «Если такой грабеж и бесчинства будут продолжаться и в Каунасе, то у нас и последние симпатии к Красной Армии пропадут».

Между тем первый секретарь ЦК Компартии Литвы Снечкус, в отличие от рядовых литовцев, знаком с тем, что представляет из себя сталинский режим и насколько он опасен. Снечкус жил и учился в Москве в середине 30-х. В 33-м он осужден в Литве за подпольную деятельность, попадает в Москву в результате обмена политзаключенными между Литвой и СССР. Нелегала, секретаря Компартии Литвы Снечкуса меняют на католического священника. Естественно, этот обмен происходил совершенно в иной форме, чем знаменитая сцена в фильме «Мертвый сезон», где героя Баниониса, советского разведчика, меняют на его английского коллегу. Кстати, этот финальный эпизод был снят в первую очередь. Банионис об этом эпизоде вспоминает: «В последней сцене, когда мой герой уже после обмена едет на машине, мне хотелось показать, что едет он в неизвестное для него будущее».

Так вот, возвращаясь к обмену секретаря Компартии Литвы Снечкуса на священника в 33-м году. В Москве после обмена Снечкус работал в Исполкоме Коминтерна. Имел хорошие шансы в 37-м попасть в месиво репрессий. Вероятно, спасло его то, что он вернулся в Литву, опять был арестован и срок на этот раз отбывал в Литве.

Теперь, после войны, Снечкус возглавляет республику, которая первые десять послевоенных лет представляет собой особую территорию в составе СССР. Литва отличается даже от двух других прибалтийских республик.

В Литве целых десять лет силой устанавливают советскую власть, и это едва ли можно назвать гражданской войной. Положение местного коммунистического руководства прескверное. Коммунисты в Литве не имеют никакой поддержки населения. Коммунистов здесь в 45-м году всего три с половиной тысячи. Литовцы в партию не идут. Советской власти на местах нет. В глубинку никто ехать не хочет. Боятся. Реальная власть в Литве у «лесных братьев», т. е. у тех, кто ушел в лес для активного или пассивного сопротивления новому режиму, то есть у партизан.

Москва сразу не может определиться с терминологией: как расценивать возникшее сопротивление. Сначала, в 44-м, после изгнания немцев, ушедшие в лес воспринимаются в Кремле как «антисоветское подполье и вооруженные банды, оставленные германской разведкой». Летом 45-го терминология меняется. Германский след исчезает из официальных документов. Бюро ЦК ВКП (б) по Литве возглавляет Суслов. В Постановлении Бюро от мая 45-го года указано: «Считать важнейшей задачей быстрейшее разоблачение и ликвидацию буржуазно-националистического подполья и полный разгром кулацко-националистических банд». Изменить трактовку событий заставляет массовый характер партизанского движения. В официальных документах действия партизан называются «бандитскими проявлениями». В Литве за шесть месяцев 45-го года фиксируется по десять таких бандпроявлений в день. За шесть месяцев – 1872 партизанские акции. Это – партизанская война, массовое сопротивление. Москва привычно смотрит на происходящее в Литве как на классовую борьбу. Главным виновником, опять-таки по старой привычке, называет кулака. Суслов говорит, что причина сопротивления в той экономической политике, которую Москва проводит в Литве. Но Суслов полагает, что проблема в том, что эта политика проводится слишком мягко. Он говорит: «Врагу не была показана наша реальная сила». Суслов не вполне точен – силу уже показывали. С декабря 44-го года действует Штаб по руководству войсковыми операциями по подавлению повстанческого движения в Прибалтике. На территорию Литвы на борьбу с партизанами брошена 4-я стрелковая дивизия Внутренних войск НКВД. Она перекинута с Северного Кавказа, где участвовала в выселении чеченцев, ингушей и крымских татар. В 45-м по просьбе Суслова Берия усилит войска НКВД на территории Литвы. Литву разделят на семь оперативных секторов. В каждом – по полку внутренних войск. Плюс действуют объединенные пограничные полки. Плюс девять полков НКВД перебрасываются из Восточной Пруссии.

В соответствии с официальной трактовкой вся эта мощь брошена против литовских кулаков. В реальности основу литовского партизанского движения составляют крестьяне-середняки и бедняки.

Дальше в партизанах по численности идет интеллигенция. Потом уже – так называемые кулаки. Примерно столько же – учащихся школ и студентов. Несомненно, в рядах «лесных братьев» есть бывшие полицаи, хотя большинство ушло с немцами, есть дезертиры из Красной Армии, литовские уклонисты от призыва в Красную Армию и есть уголовники, нацеленные на грабеж. От уголовников партизаны стремятся избавиться. Они компрометируют в глазах населения. К партизанам прибиваются освобожденные узники немецких лагерей, которые не ждут ничего хорошего на родине. Но подавляющее большинство – это крестьяне, которые привыкли работать на земле и хотели работать.

Из воспоминаний советских правозащитников, сидевших вместе с бывшими «лесными братьями» в середине 60-х: «У этих лагерников отношение к труду, какого уже нет на воле. Даже в лагере они работали старательно, упорно, с любовью к делу».

В 45-м – партизан около 30 тысяч по всей территории Литвы. В последующие два года их число растет.

Литва – сельскохозяйственная хуторская страна. Между теми, кто в поле, и теми, кто в лесу, расстояние минимальное.

В Литве в рыночной системе отношения между крестьянином и государством были отлажены. Крестьяне платили налоги в денежной форме. В 41-м новая власть потребовала платить натурой: хлеб, мясо, молоко, сено и даже солому – все надо сдавать. Нормы заготовок постоянно увеличиваются, как это принято в СССР.

Во время немецкой оккупации эта система не меняется. Берия докладывает в июле 44-го года Сталину: «Крестьянам запрещено продавать на сторону сельскохозяйственную продукцию. Они должны полностью сдавать ее оккупационным властям. В некоторых волостях с апреля 44-го года стали требовать выполнения поставок в счет 45-го года. Уклоняющиеся от сдачи немцам сельхозпродукции подвергаются заключению в лагеря и отправляются на каторжные работы в Германию с конфискацией имущества».

Эта система сохраняется и после изгнания немцев. Советская власть начала было раздачу национализированных земель тем крестьянам, у которых земли прежде не было или было мало. В условиях новой нерыночной системы многие крестьяне от земли отказываются или просят отрезать у них часть земли. Такого в крестьянской стране Литве отродясь не было. Теперь крестьяне зажаты между государством, которое отбирает все произведенное тяжелым трудом, и «лесными братьями», которые отбирают жизнь за сотрудничество с государством. Обычный вариант: произведенное на новой земле крестьяне отдают в лес. Власть обвиняет крестьян в пособничестве и устраивает показательные процессы. Кроме того, практикуется демонстрация трупов партизан в публичных местах под предлогом опознания. На опознания приводят родственников, включая детей. Партизан меньше не становится. Начальник военного отдела ЦК Компартии Литвы говорит: «Бандитизм был бы давно ликвидирован, если бы банды не пополнялись».

Даже после создания колхозов крестьяне будут помогать тем, кто в лесу. В 51-м году в одном из колхозных протоколов будет прямо написано: «Постановили: оказать помощь скрывающимся в лесу партизанам – выдать им 15 тонн хлеба и 5 тысяч рублей».

Решение о создании колхозов ЦК ВКП (б) принимает в мае 47-го. Но прибалтийские крестьяне уже в курсе, как выглядит колхозный строй в СССР, говорят: «Я недавно получил из России письмо, в котором пишут, что колхозники там на трудодень получают триста пятьдесят грамм зерна, и притом большую часть овсом». Крестьяне в колхоз не хотят. В колхоз гонят, грозя Сибирью. Те, кто уходит в лес, в заложниках оставляют семью. Кто вступает в колхоз – попадает под прицел партизан. Причем в прямом смысле под прицел. Партизаны, не способные противостоять войсковым операциям, переходят к террору. Первоначально фильм режиссера Жалакявичюса должен был так и называться «Террор». Выходит он под названием «Никто не хотел умирать».

Противостояние в 46-47-м настолько ожесточенное, что республиканская власть объявляет кампанию по легализации партизан. То есть прощен будет тот, кто выйдет из леса и сложит оружие.

В МВД и МГБ на тех, кто выходит из леса, смотрят с подозрением, заводят уголовные дела. В результате доверия власти нет. Люди возвращаются в лес. История активного противостояния сойдет на нет только после массовой депортации 1948 года в Литве, получившей название операция «Весна».

В 49-м второй волной депортация пройдет по всем трем прибалтийским республикам и получит название «Операция «Прибой». В 51-м следует еще одна депортация из Литвы. Вспышки сопротивления идут вплоть до конца 50-х годов. За все время противостояния Литва с населением 2,7 млн потеряла погибшими, посаженными и высланными около 270 тысяч человек, т. е. каждого 10-го.

В самиздатовском общесоюзном журнале «Хроника текущих событий» в начале 70-х сообщается о долгосрочнике Пятрасе Паулайтисе. Доктор философии, преподаватель. Во время немецкой оккупации руководит подпольной антифашистской деятельностью. В 44-м году после изгнания немцев вступает в антисоветскую борьбу. В 46-м Паулайтис приговорен к 25 годам заключения. В 56-м, после XX съезда, освобожден. Работает кочегаром на консервном заводе. Чтобы получить разрешение преподавать, должен осудить литовский буржуазный национализм. Отказывается. В 58-м снова приговорен к 25 годам.

Паулайтис выйдет на свободу в 1983 году, проведя в лагере в общей сложности 35 лет.

В 48-м, в год депортации, Банионис женится на актрисе Паневежисского театра. Ее зовут Она. Банионис вспоминает:

«В 45-м Она внезапно ушла из театра. Ее отца и брата сослали в Воркуту за то, что у отца было много земли».

Одним словом – кулацкая семейка, враги народа. Банионис продолжает: «Другой брат успел убежать на Запад. Мама с младшим сыном пряталась. Она уехала в Вильнюс, скрыла, что отец «враг народа». Поступила в университет. Потом все вскрылось. Она опять пряталась. А потом вернулась в театр».

Баниониса незадолго до свадьбы вызовут и скажут, что он делает ошибочный шаг, беря в жены дочь врага народа, что это отразится на его карьере.

Банионис венчается в кафедральном соборе в Паневежисе. Он пишет: «Мы с женой оба католики, практикующие католики». И сына крестят. Крестный – руководитель театра Мильтинис. Они жили тогда на улице Стотиес. Банионис вспоминает:

«Улица Стотиес запомнилась тем, что по ней гнали заключенных на железнодорожный вокзал, откуда их увозили в лагеря.

Было страшно. Энкавэдисты с собаками разгоняли всех по домам. Я сам краем глаза смотрел в окно и видел, как гнали бедных людей. Кругом крик: «Быстрей! Быстрей!» и лай собак».

«В том же 48-м году, – говорит Банионис, – мы собрались в свою первую поездку за границу. Мы ехали в Ленинград. Мы сложили свои денежки и поехали. Нашей целью было увидеть город, музеи, театры. Мы пожирали глазами все это великолепие. Через год, в 49-м, мы поехали в Москву. Во МХАТе смотрели «Три сестры». Они оставили впечатление на всю жизнь. Ирину играла Степанова. Спустя годы я буду сниматься с ней в фильме «Бегство мистера Мак-Кинли».

После прекращения активного сопротивления, после советизации экономики и жизни главный негласный литовский лозунг можно сформулировать следующим образом: «Мы должны остаться в живых и по возможности сохранить монолитность и здоровье нации». Этому лозунгу во многом соответствует линия ЦК Компартии Литвы, который по-прежнему возглавляет Снечкус и будет возглавлять до конца жизни, до 1974 года. Он использует свои сильные связи в Москве, прежде всего дружбу с Сусловым, и ловко подчиняет своему влиянию вторых секретарей ЦК, которых присылают из Москвы. Он выбивает для Литвы дополнительные привилегии. Он активизирует вступление литовцев в партию, в том числе и представителей интеллигенции. Он вызывает к себе руководителя творческого союза или преподавателя вуза, который отказывается вступать в партию, и спрашивает: «Вы что, хотите, чтобы на ваше место прислали кого-нибудь партийного из другой республики?» К началу 70-х годов литовский язык все чаще употребляется в качестве официального. И главное, поддерживается и развивается национальная культура. Люди это ценят. Банионис вспоминает: «Пришел к нам в театр деревенский житель. Снял ботинки и вошел в зал в носках. Когда его спросили, почему он это сделал, он ответил: «Сюда, в театр, входить в обуви нельзя».

Паневежисский театр в литовской глубинке – символ сохраненных традиций. Им по-прежнему руководит Юозас Мильтинис, который возглавил его еще до советской власти.

В 61-м году Мильтинис ставит «Макбета». Кинорежиссер Жалакявичюс говорит, что этот «Макбет» – подарок к XX и XXII съездам КПСС, на которых шло разоблачение культа личности Сталина. Вот на «Макбета» и поехали в Паневежис со всей страны. Хотя сам Мильтинис был глубоко аполитичен. В 62-м году он ставит пьесу под названием «Не покидай меня, Люда». Банионис рассказывает, в чем там было дело: «Советская женщина Люда все искала идеалы. А ее муж, Ругис, был простым советским председателем горисполкома. У него не было никаких идеалов. Он просто делал то, что нужно для города. Банионис говорит: «Я играл Ругиса – хорошего человека, с чувством юмора. Он был у нас положительным героем, а Люда, по мнению Мильтиниса, просто дура. Мильтинис говорил мне: «Когда будешь говорить об идеалах, почешись». Я и чесался. Режиссеру Мильтинису плевать было на идеи социализма и пустоту строительства коммунизма. Ты живи честно, работай и не придумывай невесть что». Потом Банионис играл Давыдова в «Поднятой целине», и спектакль был награжден Государственной премией Литовской ССР. Потом в кино он сыграет Гойю.

В фильме «Берегись автомобиля» есть знаменитый эпизод, где Банионис играет священника.

Эпизод роскошный, легкий, и в нем не стоит усматривать антирелигиозного смысла. Кстати, Баниониса здесь не дублируют. Он говорит своим голосом. Но прибалтийский акцент здесь исключительно для того, чтобы подчеркнуть всесоюзный масштаб деятельности Деточкина. И вообще, широка страна моя родная… Реальность не имеет ничего общего с кино.

В 46-47-м годах арестованы все литовские епископы, кроме одного. Вильнюсский епископ Рейнис в 53-м году погибает во Владимирской тюрьме. В 46-м году расстрелян в Вильнюсской тюрьме Тильшкайский епископ. В 40-50-е годы около 600 литовских католических священников проходят через тюрьмы. В 1974 году в Литве 628 костелов, на них всего 554 ксендза.

Католическая церковь в Литве, так же как и православная церковь в СССР в период гонений, разделяет свою деятельность на открытую и тайную, катакомбную. Тайно посещают церковь преподаватели, ответственные государственные служащие, члены партии. Люди ведут в церковь детей, считая веру основой духовной жизни нации. В 70-м году начинаются новые репрессии против священников, но они вызывают небывалую реакцию.

Верующие открыто подписываются под протестами в адрес ЦК Компартии Литвы, Генерального прокурора Литвы, в Контрольную Комиссию ЦК КПСС. В 71-м подписей сотни. Потом счет идет на тысячи. В 72-м году Меморандум на имя Брежнева с требованием свободы совести подписывают 17 тысяч 54 человека. В 79-м очередной протест на имя Брежнева подпишут 148 тысяч 149 человек. Церковь добивается серьезных успехов в привлечении литовской молодежи. В январе 74-го года в одном из райцентров выпускникам школы раздают анкеты с вопросом об отношении к вере. 16 из 20 опрошенных комсомольцев ответили, что они верующие.

Двумя годами ранее, 14 мая 72-го года, в центре Каунаса, в сквере у музыкального театра, 18-летний верующий студент Роман Каланта облил себя бензином и сжег. Возле фонтана он оставил записку: «В моей смерти прошу винить исключительно политическую систему». Студенческие волнения, последующие за этим, подавлены войсками.

В том же году, двумя месяцами ранее, вышел фильм Тарковского «Солярис» с Банионисом в главной роли. Это интерпретация библейского сюжета о блудном сыне. Когда он возвращается домой, костер у дома все еще не погас. Навстречу выходит отец. Герой Баниониса опускается перед ним на колени. Это оживший рембрандтовский «Блудный сын». Потом начинается движение, и родной дом превращается в крошечный островок. Но размер родного островка никогда роли не играет.