1970

В 1970 году в Москве вечером на пустыре, огороженном забором, люди выгуливают своих собак. Таких пустырей полно в Москве и в других городах Советского Союза. Решили было что-то строить, выделили площадку, огородили, иногда даже завезли какие-то бетонные блоки – и бросили, забыли. Экономика СССР идеологически плановая, но система управления в принципе не способна выполнить необходимую экономике плановую работу. По сотням тысяч наименований. В 1965-м была предпринята попытка реформы, с тем чтобы увязать интересы производителей и потребителей, ввести элементы хозрасчета, сократить число плановых показателей. Но в Чехословакии в 68-м году аналогичная реформа в экономике повлекла за собой политику, прежде всего свободу слова, свободу средств массовой информации. В Чехословакию были введены тогда советские танки, в самом СССР экономическая реформа была свернута. Между тем в существующем виде плановая система в СССР функционировать не может. Помимо прочего, бюрократические согласования по цепочке «сверху вниз» и «снизу вверх» и снова обратно отнимают уйму времени. Тогда этот длительный акт решили прервать искусственно. Просто не доводят этот акт до конца. Правда, теперь срыв идет по технологической цепочке и поражает целые отрасли народного хозяйства. В предложенных условиях советские предприятия стараются обзавестись всем своим. Самостоятельный ремонт, самодельные запчасти, строительство ведомственных домов, выращивание свиней и кроликов для прокорма работников и, наконец, поиски ресурсов для предприятий в обход плановых органов, инструкций и законов. То есть натуральный обмен. По мнению некоторых специалистов, к концу брежневского периода менее трети национального продукта будет распределяться плановым путем, две трети – путем обмена.

В строительстве традиционный разрыв связей между поставщиком и потребителем дает долгострой. Если срыв возникает с ходу, на начальной стадии, то появляются пустыри за заборами, на которых и гуляют собачники. Из разговоров собачников: «Когда же все это кончится! – произносит женский голос. – Когда же это кончится», – повторяет она. «Маркса на них нет», – откликается мужской голос. «Все одно», – произносит кто-то третий. Тут пустырь озаряется огнями праздничного салюта. Это 22 апреля 1970 года. Сто лет со дня рождения В. И. Ленина. Салют в тот день из 36 залпов из 30 точек Москвы. Собаки в ужасе бегают по пустырю. Они убежали бы вообще куда глаза глядят, если бы не забор. Дыры в нем по случаю юбилея заделаны щитами с изображением Ленина.

За полтора месяца до юбилея Ленина, 6 марта 70-го года, тридцатилетний, никому не известный автор Венедикт Ерофеев заканчивает свою поэму в прозе под названием «Москва-Петушки». В самиздате она расходится по Москве, затем идет и в провинцию. «Москва- Петушки» мгновенно становится в чистом виде культовой книгой.

«Короче, записывайте рецепт «Ханаанского бальзама». Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не ошибиться в рецептах:

Денатурат -100 г

Бархатное пиво – 200 г

Политура очищенная – 100 г

Не буду вам напоминать, как очищается политура, это всякий младенец знает. Почему-то никто в России не знает, отчего умер Пушкин, а как очищается политура – это всякий знает. Итак, перед вами «Ханаанский бальзам» (его в просторечии называют «черно-буркой») – жидкость в самом деле черно-бурого цвета, с умеренной крепостью и стойким ароматом. Это уже даже не аромат, а гимн. Гимн демократической молодежи».

Книжка Ерофеева жутко смешная, а на самом деле трагическая.

На самом деле изображения Ленина на улицах страны в 1970 году – это в чистом виде дань круглой годовщине. Уличная пропаганда к этому времени претерпела серьезные принципиальные изменения. Основной упор теперь делается не на лик вождя, а на понятие. На улицах в постоянном режиме не прославляется Брежнев, на растяжках в разных видах тиражируются строй, партия, ЦК КПСС. У членов Политбюро нет героического революционного прошлого, они не вожди. Кроме того, значительная часть населения в 70-м году отлично помнит, что вождь может быть только один, и все знают, кто им был. Брежнев – не конкурент Сталину. Из Венедикта Ерофеева:

«Неделю тому назад меня скинули с бригадирства. Меня поперли за пресловутые индивидуальные графики. Сказать ли вам, что это были за графики? Ну, это очень просто: на веленевой бумаге черной тушью рисуются две оси – одна ось горизонтальная, другая вертикальная. На горизонтальной откладываются последовательно все рабочие дни истекшего месяца, а на вертикальной – количество выпитых граммов в перерасчете на чистый алкоголь. Учитывалось, конечно, только выпитое на производстве и до него, поскольку выпитое вечером – величина для всех более или менее постоянная и для серьезного исследователя не может представить интереса. В один злосчастный день у меня со стола исчезли все мои диаграммы. Оказалось: эта старая шпала, Алексей Блиндяев, член КПСС с 1936 г., в тот день отсылал в управление наше новое соцобязательство, где все мы клялись по случаю предстоящего столетия быть в быту такими же, как на производстве, – и, сдуру ли или спьяну, он в тот же конверт вложил и мои индивидуальные графики».

Так вот в 70-м году в уличной пропаганде упор делается на понятия, а не на лица. Теперь на главных улицах городов и над разбитыми дорогами, в витринах продуктовых магазинов, везде и всюду – растяжки «Коммунизм – светлое будущее всего человечества», «Народ и партия едины», «Слава КПСС», «Учению марксизма-ленинизма верны». Тексты стандартны, лишены мобилизующей призывности, напоминают заклинания. Главное – закрепить представление о том, что путь, которым идет страна, единственно правильный. Потому что сомнения в правильности пути – это не разговор о прошлом, а угроза власти в настоящем.

Хрущев с его развенчанием культа личности Сталина вызвал некоторые общественные колебания в восприятии курса и непогрешимости руководства. Это осложнило жизнь тем, кто пришел после Хрущева. Во избежание резких телодвижений внутри страны и сумятицы в рядах братских компартий брежневское Политбюро не идет на официальную реабилитацию Сталина, хотя эта тема была на повестке дня в предыдущем, 69-м году в связи со сталинским 90-летием. Но Сталина, поглотившего 30 лет жизни страны, необходимо вернуть так или иначе. Ведь за годы, прошедшие со смерти Сталина, большая часть населения так и не поверила в то, что при нем страна шла в тупиковом направлении и управлялась преступными методами. Тихое, нешумное возвращение славы сталинизму – лучшее подтверждение тому, что страна шла, идет и будет идти правильным курсом. Просто были отдельные просчеты, отступления. Огромная масса советских людей хочет в это верить. Власть отвечает потребностям большинства. При этом сама получает огромное удовольствие. Застой, который начинается в 1970 году, будет отдыхом, пенсией сталинской бюрократии, которая наконец-то может наслаждаться властью, совершенно не опасаясь за собственную жизнь. Застой открывается празднованием юбилея Ленина.

Фольклор очень быстро отразит суть всей затеи с тем, как следует воспринимать проделанный страной путь. Он будет называться «От Ильича до Ильича». Сталин не упоминается, но возвращается.

План брежневского доклада к 100-летию Ленина готов в декабре 1969-го. Вспоминает один из авторов доклада Александр Бовин: «Докладчик сформулировал свои замечания 12 декабря. Брежнев говорит: «Когда подумаешь – весь мир готовится встретить эту дату.

Мы получаем сообщение от одной партии, от другой, от третьей, от десятой партии. Уже сейчас нам сообщают через наших людей, что они будут проводить митинги. Наш народ уже полтора года готовится к этой дате, это фиксируется на страницах печати. Колышется под нами земля. В этот момент надо рассказать о Ленине. Надо не просто так саблей по-буденновски рубить, а надо найти слова, чтобы шло, как говорят, как по маслу».

В начале марта 70-го проходит обсуждение текста доклада с участием Андропова, Пономарева, Кириленко, Демичева, Русакова. Брежнев говорит: «Слишком земной доклад. Нужна значительно более высокая вышка». Все наперебой говорят, что выше этой «вышки» будет перебор. По предложению кандидата в члены ПБ Пономарева из текста убрано утверждение, что Ленину было присуще чувство юмора. Постановили, что юмор принижает.

21 апреля 1970 года Брежнев делает доклад. Его название: «Дело Ленина живет и побеждает». После первых вводных слов, обращения к советским людям, к братьям в странах социализма, к единомышленникам во всем мире, Брежнев произносит:

«С самыми теплыми словами благодарности обращаемся мы сегодня к ветеранам партии, к тем, кого справедливо называют ленинской гвардией. Ваш опыт, дорогие товарищи, вся ваша отданная революции жизнь служит примером для новых поколений строителей коммунизма».

Заявление кощунственное, но прагматическое. Говорить о ленинской гвардии – все равно что говорить о веревке в доме повешенного. Ленинской гвардии, как к ней ни относись, давно нет. Она вся пущена под нож. О том, как это было, в 56-м на XX съезде КПСС говорил Хрущев. Он говорил о пытках, истязаниях, выбивании ложных показаний, самооговорах. Хрущев назвал происходившее в 30-х годах массовыми репрессиями. Хрущев произнес слово «террор». Говоря о верхушке ленинской гвардии, Хрущев привел цифры расстрелянных делегатов XVII съезда. Из 1966 делегатов уничтожены 1108. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК уцелеет 41. Немногочисленные счастливцы из рядовых ленинской гвардии выживут в лагерях и выйдут после смерти Сталина. Когда в 1970 году Брежнев обращается к ленинской гвардии, он имеет в виду гвардию сталинскую. Другой просто нет. В рассказе у Варлама Шаламова один лагерный охранник во время войны говорил другому: «Вот мы с тобой после войны будем живые, мы и будем героями».

В 1970 году выжившие в лагерях и восстановленные Хрущевым в партии – так называемые «старые большевики» – не слышны и не модны. Люди, поднявшиеся при Сталине, по возрасту еще вполне в силе и их – миллионы. Они состоят в КПСС, но это не суть. Их суть в том, что они составляют гигантский всепроникающий класс бюрократии. Этот класс создал Сталин. Этот класс изначально спаян зверской борьбой за выживание, привилегиями, полным пренебрежением к населению и совершенным наплевательством на идеологию. Она давно заменена стремлением удержаться в бюрократическом кресле. Вера в марксистко-ленинскую идеологию в 1970 году сохраняется и живет совсем в других людях – в шестидесятниках, «детях XX съезда», которые в 70-м году уже выглядят инакомыслящими, что подлежит преследованию. Ленин – фигура, которая ведет советских диссидентов.

Многие из них, стремящихся к возврату к марксистско-ленинским истокам, – дети большевиков, лично знавших Ленина. Лен Карпинский – сын работавшего с Лениным Вячеслава Карпинского – назван Леном в честь Ленина с легкой руки Крупской. Так что ему на роду был написан возврат к ленинизму в противовес сталинизму, когда это стало возможно после XX съезда. В молодости он много читает Маркса. Более всего ему симпатична антибюрократическая направленность работ молодого Маркса. В начале 60-х Лен Карпинский – секретарь по идеологии ЦК ВЛКСМ, затем член редколлегии газеты «Правда». В 67-м в обход главреда «Правды» Карпинский вместе с приятелем, бывшим сотрудником группы консультантов ЦК Федором Бурлацким, опубликовал в «Комсомольской правде» статью «На пути к премьере». Статья о вреде цензуры в театре. Лично Брежнев высказывает недовольство статьей. После разгрома на редколлегии «Правды» Карпинский уволен. Бурлацкий пишет: «На редколлегии Карпинский держался раскованно. Он и раньше тяготился работой в газете. Особенно он не хотел заведовать отделом агитации и пропаганды». Карпинского переводят в «Известия», откуда увольняют за выступление на летучке с критикой ресталинизации, которая идет в стране.

Известный экономист и публицист Отто Лацис вспоминает: «Еще будучи в «Известиях», Лен пригласил меня в кружок, который сколачивает вместе с работавшим в «Правде» Тимуром Гайдаром. Цель кружка – издание подпольного журнала». Отто Лацис пишет: «В стране, где марксизм был официальной религией, Лен планировал издавать ортодоксальный марксистский журнал подпольно». Логика следующая: от подлинного марксизма власть отошла, страна переживает неосталинизм, нужна очистительная дискуссия – для этого и журнал. За Карпинским начинает следить КГБ.

Та же логика в статье Карпинского под названием «Слово – тоже дело». Она напечатана в самиздате и содержит критику вторжения советских войск в Чехословакию. Советские танки в Праге – это окончательное отступление от марксизма, нынешний советский вариант социализма исчерпан, нужно начинать с нуля, необходимо пропагандировать истинный марксизм, который исповедовал Ленин. Рукопись этой статьи Карпинского найдена при обыске у Роя Медведева, сына большевика, расстрелянного в 37-м, и брата известного биолога и диссидента Жореса Медведева. Рой Медведев – один из активных сторонников неокоммунистической линии в советском инакомыслии. Лена Карпинского исключат из партии после того, как у него в письменном столе найдут отпечатанные на машинке статьи по социологии, политэкономии, экономике. В их числе – письмо Отто Лациса, сотрудника журнала «Проблемы мира и социализма». Лацис пишет Карпинскому о проблемах общественных наук в СССР, пишет с марксистско-ленинских позиций. Но это письмо в машинописном виде находят у Карпинского в 11 экземплярах. А это уже пахнет распространением. И это повод для исключения из партии и увольнения и Карпинского, и Лациса.

Положение в общественных науках, о котором Лацис писал Карпинскому, вызывает крайнюю озабоченность власти. Отделом науки в ЦК руководит Трапезников. Он безграмотен, в том числе буквально, т. е. пишет с многочисленными ошибками. Он мракобес и сталинист. Академики на тайном голосовании прокатили Трапезникова, когда тот вздумал баллотироваться в член-корры. Против него открыто высказался лауреат Нобелевской премии физик Игорь Евгеньевич Тамм. Суслов приказал провести повторное голосование. Трапезникова опять провалили. Он станет член-корром только через десять лет. И немедленно захочет быть академиком. В действительные члены Академии наук Трапезникова выдвинут академики Минц и Нарочницкий. Они утверждают, что начальник отдела науки в ЦК КПСС Трапезников внес огромный вклад в историческую науку, в частности своим трудом «Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос».

Отношение Ленина к аграрно-крестьянскому вопросу – одна из главных, основополагающих исторических и политических фальсификаций, созданных Сталиным и переживших его. 21 апреля 70-го года Брежнев в докладе к 100-летию Ленина говорит с трибуны:

«Ленинский план строительства социализма – образец научного, комплексного подхода к решению задач всемирно-исторического значения. Индустриализация, коллективизация, культурная революция. Теперь эти понятия вошли в учебники. Они стали азбукой научного коммунизма».

Ленина давно никто не читает, за исключением диссидентов. Ленин в день его столетнего юбилея преподносится в сталинской трактовке. Между тем в день юбилея Ленина прежде всего стоило бы вспомнить день его похорон. В массовости пришедших в лютый мороз на похороны Ленина не было ничего иррационального или культового, как в случае со Сталиным. Причина для слез была самая рациональная. Люди хоронили Ленина, который начал НЭП, и никого другого. Новая экономическая политика – это конец военного коммунизма.

В 70-м году для тех, кто на волне антисталинизма читает Ленина, история партии и страны превращается в открытие.

Несмотря на все идеологические ограничения, страна при НЭПе оживает. Внутри партии, естественно, возникают два крыла – правое и левое. Правые поддерживают новую экономическую политику. Левые держатся аксиом времен октября 17-го года. Ленин склоняется вправо. Нарком земледелия в 1921 году Валентинов вспоминает: «У меня сперва было такое ощущение, что в партии не все охотно идут за Лениным. Вскоре я понял, что дело обстоит много хуже, ибо мало кто с Лениным согласен». К числу правых относится нарком финансов Сокольников, нарком внешней торговли Красин, глава ВЧК и председатель ВСНХ Дзержинский, Бухарин, Рыков и Томский. Троцкий – категорический левый, сторонник планового начала, которое надо распространить на весь рынок, поглотить и уничтожить его». К Троцкому примыкают Зиновьев и Каменев. В 70-м году все эти имена, кроме Дзержинского и Красина, не произносятся. Это все – крамольные имена. Изучение неофициальной истории партии – сногсшибательное и подпольное занятие. Особенно то, что касается Сталина.

Сталин борется за власть. Сначала после смерти Ленина Сталин нападает на левых справа, ссылаясь при этом на позднего Ленина, а потом Сталин левеет и ссылается при этом на Ленина образца 18-20-го годов. Потом Сталин превратит правых в правых уклонистов и расстреляет. Потом то же самое сделает с левыми. Коллективизация, которую осуществит Сталин, – это идея радикально левая.

Хрущев на XX съезде ничего не говорил о миллионах погибших в коллективизацию. Но академик Сахаров уже написал, что коллективизация – это террор. Его работа ходит в самиздате.

Коллективизация – это даровой варварский способ получения средств и сил для быстрой военизированной индустриализации. Коллективизация – это навсегда обвал советского сельского хозяйства. Это голод. Кроме того, она означает необратимые социальные изменения, которые предстоит унаследовать будущим поколениям. В 70-м году это наследство уже вовсю ощущается. Деревни пустеют на глазах.

Но ведь Ленин о коллективизации ничего не писал. Он писал о кооперации собственников. Он писал, хотя он боролся с ней в себе, но она победила, т. е. победил здравый смысл в лице экономической необходимости. Ленин запрещал кооперацию 9 января 18-го года, отпустил вожжи в декрете от 10 апреля 18-го, потом декретом от 16 марта 19-го года опять фактически запретил, а 7 апреля 21-го года воссоздаст ее в рамках новой экономической политики. В 23-м написал статью «О кооперации», сказал, что пересматривается все отношение к крестьянству, более того, что «это коренная перемена всей точки зрения нашей на социализм». Читающие Ленина чувствуют себя обладателями бесценного знания. Читают ленинские письма. Из воспоминаний шестидесятника: «Читая письма Ленина матери, обнаружил: Владимир Ильич, находясь с сестрой в эмиграции за рубежом, успокаивал родительницу и писал, что питаются они с сестрой хорошо. Покупают российское масло, которое качеством не в пример выше, чем европейское. И масло это – продукт сибирских и вологодских кооперативных товариществ».

Ведь получается, что у Сталина была точка зрения, отличная от ленинской. Он знал, что, если крестьянам дать волю, они не будут подчиняться административным мерам. А это размывание власти, требование совершенно иных властных институтов, это вообще совсем другая история. Ленин, несомненно, будь он жив, уперся бы в ту же самую проблему. Но он нашел бы иное решение. Так думают шестидесятники в 70-м году. Но Ленин был мертв. А Сталин был жив. Сталин объявил колхоз высшей и единственной формой кооперации. И коллективизация вошла в научный коммунизм как необходимая, спасительная мера, о чем и говорит теперь Брежнев в докладе к 100-летию Ленина.

Из поэмы «Москва-Петушки»:

«С места кричали: «… Без интервенции нам не обойтись. Чтобы восстановить хозяйство, разрушенное войной, надо сначала его разрушить, а для этого нужна гражданская или хоть какая-нибудь война, нужно как минимум двенадцать фронтов…» «Белополяки нужны!» – кричал закосевший Тихонов. «О, идиот, – прерывал я его, – вечно ты ляпнешь! Ты блестящий теоретик… но… зачем тебе, дураку, белополяки?…»

В 1970 году Федор Бурлацкий в журнале «Новое время» публикует небольшую статью к юбилею Ленина. Бурлацкий вспоминает: «Ничего в ней особенного не было. Там содержалась мысль об опасности упущенных возможностей».

Бурлацкого вызывают в отдел науки ЦК, говорят: «Есть указание, чтобы ты написал объяснение на имя Генерального секретаря по поводу своей статьи». Бурлацкий вспоминает: «Перечитывая статью, я понял, в чем дело. Облик Ленина периода НЭПа».

Для шестидесятников, для значительной части инакомыслящих в 1970 году крайне важен Ленин периода НЭПа. Октябрь 17-го не подвергается сомнению.

К 100-летию Ленина Евгений Евтушенко пишет поэму «Казанский университет». Поэма, посвященная Ленину, спроецирована на настоящее. Главная мысль в строках: «История России есть борьба свободной мысли с удушеньем мысли». Старый писатель Каверин, прочитав поэму и встретив Евтушенко, спросит: «У нас что, переворот произошел? Никак не могу поверить глазам своим – как это могли напечатать». Заканчивается поэма словами: «За будущих Ульяновых твоих». Годы спустя Евтушенко напишет: «Вообще, идеализация Ленина была свойственна многим шестидесятникам, противопоставлявшим Ленина Сталину. Мы еще ничего не знали. В частности, того, что именно Ленин, а не Сталин, подписал Декрет о создании первого концлагеря для политзаключенных еще в 18-м году». В новой редакции поэмы концовка изменена. Но в 70-м году революция еще представляется шестидесятникам мощным красивым выплеском эмоций, Гражданская война овеяна «красными» легендами. Ленинский НЭП – начало золотого века, который загублен Сталиным. В действительности Ленин не оставил никаких внятных свидетельств о том, как он представляет будущее новой экономической политики. Он был уже болен в это время и просто невнятен, а потом окончательно безъязычен и нем в силу болезни. По прошествии полувека эта немота выглядит святой: он все знал, но не мог сказать. Для тех, кто за неимением другой опоры ищет ее в Ленине, главным остается его поздний тезис о «коренной перемене взгляда» на соотношение между капитализмом и социализмом. Предсмертное ленинское соображение о том, что капитализм и социализм постепенно будут проникать друг в друга, в 70-м году выглядит диссидентством. А академик Сахаров, говорящий о необходимости конвергенции, т. е. схождения, сближения капиталистической и социалистической систем, считается диссидентом. После статьи «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» он лишен прежней работы и находится под контролем КГБ. 19 марта 70-го года Сахаров вместе с математиком Турчиным и историком Медведевым пишет письмо на имя Брежнева. Оно получит название «Меморандум». Они говорят о необходимости демократизации.

Они соединяют демократию с экономикой. Они говорят, что в экономике страны обнаруживаются признаки застоя. Они впервые произносят слово «застой». Темпы роста национального дохода падают. Система планирования дефектна. Ведомственные интересы противоречат общенародным. Технический прогресс замедлен. Хронически тяжелое положение в сельском хозяйстве. Дефицит товаров. Инфляция. Производительность труда во много раз ниже, чем в США, и продолжает снижаться. Расходы на образование втрое ниже, чем в США. Что касается использования ЭВМ в народном хозяйстве, то мы просто живем в другой эпохе. Авторы задаются вопросом: «Неужели социалистический строй дает меньше возможностей, чем капиталистический? Конечно нет!» Источник трудностей в том, что идет вразрез с социализмом. Источник – антидемократические традиции, сложившиеся при Сталине. Ограничение интеллектуальной свободы, ограничения в обмене информацией тормозят экономический рост. Препятствия развитию экономики лежат в общественно-политической сфере.

Сахаров, Турчин и Медведев предлагают план управляемой эскалации демократии. План состоит из 14 пунктов. Его предлагается осуществить под руководством КПСС. В этих 14 пунктах все: от прекращения глушения иностранных радиопередач, облегчения международной переписки и контактов, амнистии политзаключенных, отмены графы «национальность» в паспортах, принятия закона о печати и информации до мер в экономической сфере. Сахаров, Турчин и Медведев говорят: «Сейчас у нас есть еще возможность встать на правильный путь и провести реформы. Через несколько лет, быть может, будет уже поздно».

Александр Бовин, бывший сотрудник группы консультантов ЦК КПСС, пишет: «Помощники и референты блокировали основной поток писем с требованием демократизации. Если же эксклюзивные случаи докладывались высокому начальству, то в действие вступал инстинкт самосохранения правящего класса, интуитивное понимание того, что пытаются лишить власти и ограничить ее. А тут уж насмерть надо стоять».

При подготовке доклада Брежнева к 100-летию Ленина вопрос о демократии обсуждался. Брежнев тогда сказал:

«В буржуазных государствах, конечно, есть демократия. Люди выбирают и голосуют. Но сейчас парламент потерял свое значение, и его функции сходят на нет. А у нас происходит расцвет демократии. Ленин определил расцвет демократии при руководящей роли Советского государства и партии».

Бовин пишет в воспоминаниях:

«Я так и не понял ни тогда, ни позже эти брежневские слова насчет «расцвета демократии» – искренняя вера или привычная ложь».

Брежнев в докладе скажет о демократии в СССР:

«В 30-е годы социалистическая демократия прочно утвердилась во всех сферах жизни нашей страны. У нас есть собственные демократические традиции, которые выдержали испытание временем. Мы будем беречь, хранить и развивать их. Сколько бы ни пеклись наши противники об улучшении, гуманизации социализма, мы с гордостью повторяем ленинские слова о том, что социалистическая демократия в миллионы раз демократичнее всякой буржуазной демократии». (Продолжительные аплодисменты.)

Сахарова весной 1970 года вызывают в ЦК КПСС, к начальнику отдела науки Трапезникову. Сахаров вспоминает: «Трапезников был очень любезен. Вызвал свою секретаршу и сказал: «Валя, принеси-ка нам чайку на двоих, надо угостить академика». Потом сказал, что я во многом прав, когда говорю о важности разоблачения культа личности и развития демократии. Но партия уже полностью разоблачила Сталина. Что касается демократизации, то намечены далеко идущие меры в этом направлении. Но, прежде чем заниматься этим, надо людей накормить. Ведь человек прежде всего должен питаться, а потом уже все остальное». Сахаров вспоминает: «Я попытался поставить вопрос о политических репрессиях, в частности о генерале Григоренко».

Как раз в это время, в 70-м, диссидент, бывший начальник кафедры кибернетики Военной академии имени Фрунзе, фронтовик, однополчанин Брежнева, генерал-майор Григоренко переведен в очередную психиатрическую больницу на принудительное лечение. В 63-м году он организовал подпольный «Союз борьбы за возрождение Ленинизма». Суть мировоззрения: партийная номенклатура изменила делу революции и преследует личные, корыстные интересы. При этом убежден, что коммунистическая партия – единственный носитель новой морали, единственной общечеловеческой правды. Отклонения от этих правил – случайность, а в идеале именно так. Распространяет листовки об угнетении рабочих, о перерождении партийной бюрократии. Листовки распространяет, стоя в генеральском мундире. Арестован, отправлен в психиатрическую больницу. Переходит к отстаиванию конкретных прав и свобод. При повторном аресте говорит: «Я отстаиваю свое право члена партии. И поскольку мне пытаются помешать в этом, я усиливаю эту борьбу». Признан невменяемым. Генерал Григоренко – одно из главных лиц диссидентского движения. В 70-м году в правозащитных кругах идет компания в защиту Григоренко.

Осенью 70-го года создается Комитет защиты прав человека. В него входят физики Сахаров, Чалидзе, Твердохлебов. К ним очень близок математик Шафаревич. Доктор наук, впоследствии академик, Игорь Шафаревич в 70-м году – диссидент, антикоммунист с националистическим уклоном. Через несколько лет он напишет работу под названием «Русофобия», которая будет означать его переход в крайний национализм в радикальной антисемитской форме.

В конце 60 – начале 70-х годов в официально интернациональном СССР в стадию организационного оформления вступает так называемая «Русская партия», представляющая собой самостоятельную политическую силу.

Эта сила обеспечена разнообразием форм. Антикоммунистическое крыло в национализме представлено и такой фигурой, как художник Илья Глазунов.

Его предки – и петербургские дворяне, и царскосельские купцы монархических убеждений. Его врожденный интерес к прошлому и запрещенной культуре приводят к антисоветчине. Из воспоминаний сотрудника центрального аппарата ВООПИК В. Десятникова: «Я не знаю другого человека, кто, как Илья Глазунов, столь резко и непримиримо высказывается в адрес Ленина: Володьки, Лысого, Лукича. Сталина называет «Гуталин». И Сталина и Ленина считает исчадием ада». Суть взглядов – монархизм + православие. Глазунову покровительствует писатель Сергей Михалков. К Глазунову примыкает по взглядам писатель Владимир Солоухин. А также выпускники Ленинградского и Московского филфаков – Кожинов, Куняев, Феликс Кузнецов. Особенность ситуации заключается в том, что все они находятся под патронажем ЦК ВЛКСМ. Курирует их завотделом пропаганды ЦК ВЛКСМ Ганичев, впоследствии возглавивший издательство «Молодая гвардия». Он активно вербует людей для работы по пропаганде так называемой национальной идеологии. Главный печатный орган – журнал «Молодая гвардия». Под видом заседаний Комиссии по комплексному изучению русской культуры при Московском отделении Общества охраны памятников действует «Русский клуб». В результате сколочена многочисленная команда, определяющая лицо «Русской партии».

Консервативное крыло русского национализма составляют, во-первых, те, кто принимал участие еще в сталинской борьбе с космополитизмом. Такие, как Сафронов. А также более молодые лица, исповедовавшие сталинизм и крайнее антизападничество, такие, как Кочетов. Это – одиозные фигуры.

Их трибуна – журналы «Октябрь», «Наш современник» и та же «Молодая гвардия». В Политбюро ЦК КПСС националистам симпатизирует и содействует бывший глава КГБ и бывший соперник Брежнева убежденный сталинист Шелепин. Его, вместе с Сусловым, наибольший успех – спровоцированный наезд Хрущева на выставку художников-авангардистов в Манеже и разнос «оттепельных» писателей на встрече в Кремле. Националисты-антизападники считают это собственной победой. В издательстве «Молодая гвардия» готовится к изданию роман радикального националиста Ивана Шевцова «Тля». Роман «Тля» был написан в 52-м году, в разгар борьбы с космополитами, но после смерти Сталина в свет не вышел. Шевцов вспоминает: «Вдруг неожиданно сверкнули лучшие времена. Хрущев в Манеже разнес художников-модернистов. Вечером мне позвонил Вучетич. И приподнятым голосом сообщил: «Немедленно приезжай. У тебя же есть роман о художниках. Сейчас он ко времени». В 1970 году выйдет продолжение романа. Автор романа «Тля» Шевцов – член КПСС. Он терпеть не может Ленина и молится на Сталина. Он убежден, что все памятники Ленину должны быть снесены. Приятель Шевцова скульптор Вучетич – автор самого большого в мире памятника Ленину.

В 1970 году проходит судебный процесс по делу Андрея Амальрика, автора книги «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?».

В предисловии к третьему русскому изданию за границей высланный из страны Амальрик напишет: «Режим относится к националистической идеологии с некоторым недоверием, но с большой терпимостью. Однако она, эта идеология, хотя и даст режиму опору на какое-то время, представляется весьма опасной для страны, в которой русские составляют менее половины населения».

Соратник Сахарова по диссидентскому движению Турчин вспоминает: «Один мой знакомый, работавший в госаппарате на среднем уровне, получил новую должность и новый кабинет. Кабинет надо было украсить портретами вождей. Знакомый пошел на склад и взял первый попавшейся – это был портрет Маркса. На следующий день к нему зашел его начальник, увидел портрет Маркса и сказал: «Фу! Зачем ты этого еврея повесил? Ты бы сказал мне, я бы тебе Ленина дал».

Еще в 63-м поэт Андрей Вознесенский написал поэму под названием «Лонжюмо».

Лонжюмо – пригород Парижа, где жил Ленин в 1911 году и где была большевистская партшкола.

Поэма Вознесенского романтическая, юношеская, очень привязанная ко времени написания – оттепельная. То есть полная уверенности: пока был жив Ленин, была правда.

В 63-м в этих словах был желанный спасительный смысл: мы с вами, Ленин против Сталина. В диссидентской среде это ощущение доживает до 70-го года. Власть и население к Ленину, к идеологии абсолютно равнодушны.

На этом фоне в 70-м году выходит фильм «Бег».

Фильм «Бег» – это финал Гражданской войны в России, изгнание тысяч граждан с их Родины, горечь, неизбывная горечь эмиграции. Выход фильма в 70-м кажется невероятным. На фоне разворачивающегося застоя слишком очевидно встает вопрос – чего ради были прокляты, обречены на чужбину и потеряны нами все эти люди. «А на фига?» – как цензурно сформулирует вопрос персонаж другой поэмы Андрея Вознесенского:

 

В час отлива, возле чайной

я лежал в ночи печальной,

говорил друзьям об Озе и величьи бытия, но

     внезапно чёрный ворон

примешался к разговорам, вспыхнув синими

     очами, он сказал:

«А на фига?!»

Я вскричал: «Мне жаль вас, птица, человеком

     вам родиться б, счастье высшее трудиться,

полпланеты раскроя…»

Он сказал: «А на фига?!»