1976

24 февраля 1976 года в Кремле открывается XXVV съезд КПСС. Брежнев делает четырехчасовой доклад.

Весь предыдущий, 75-й год Брежнев в крайне плохом состоянии. У него прогрессирующий склероз сосудов головного мозга в сочетании с последствиями злоупотребления успокаивающими препаратами. Эти лекарства Брежнев принимает, так как не в состоянии справиться с нервными нагрузками. В конце 75-го года глава КГБ Андропов ставит перед начальником 4-го Главного управления Минздрава СССР Чазовым задачу поставить Брежнева на ноги к началу XXV съезда. Брежнев постепенно начинает приходить в себя. Гуляет, съездил на охоту. Начинает подготовку к докладу.

До перерыва на съезде Брежнев говорит два часа. Чазов вспоминает:

«В перерыв в комнате отдыха Брежнев сидел в прострации. Рубашка была насквозь мокрая. Но мыслил он четко. И пошел заканчивать свой доклад».

Брежнев, пересиливая себя, говорит еще два часа. Для людей, сидящих в зале, его присутствие на трибуне означает, что не будет никаких перемен, что все будет по-старому и им не стоит беспокоиться о собственном завтрашнем дне. И люди благодарны ему за это. Вероятно, именно эта глубинная, номенклатурная благодарность порождает те славословия в адрес Брежнева, с которыми он и уйдет в могилу. Инициатор консервации Брежнева, в силу собственных видов на власть, – Андропов. На всей финишной прямой Брежнева Андропов играет в тройке с министром иностранных дел Громыко и секретарем ЦК по обороне Устиновым, который в 76-м, после XXV съезда, становится членом Политбюро.

26 апреля 76-го года умирает министр обороны Гречко. 27 апреля проходит заседание Политбюро. Первый вопрос: о министре обороны СССР.

Брежнев: «Не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я бы предложил Устинова Дмитрия Федоровича».

Суслов, Андропов, Кулаков говорят: «Товарищ Устинов действительно знает дело очень хорошо».

Все члены Политбюро единодушно: «Предложение правильное. Поддерживаем».

Устинов: «Я благодарю от всей души Политбюро, кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК за то большое доверие, которое мне сегодня оказано».

Брежнев: «Я считаю, что мы правильно поступили, утвердив министром обороны Устинова Дмитрия Федоровича. Он – человек опытный. Сорокалетнего товарища ставить на такой участок было бы нецелесообразно».

Все: «Правильно. Правильно».

Брежнев: «Очень хорошо, что на Министерство обороны приходит человек с «гражданки». С точки зрения разрядки напряженности это будет воспринято правильно».

Брежнев прав, когда говорит, что Устинов – человек опытный и не сорокалетний. Устинову в 76-м шестьдесят восемь. Но искренний энтузиаст разрядки Брежнев заблуждается, когда полагает, что Устинов хорош для разрядки международной напряженности. Потому что Устинов – не что иное, как олицетворение советского военно-промышленного комплекса.

На первых страницах своих воспоминаний Устинов пишет, что ему очень нравилось в армии. В 14 лет в Самарканде он состоит в частях Особого назначения. В так называемом ЧОНе.

В это же самое время в Самарканде отец Устинова умирает от последствий первого советского голода. Собственно, семья Устинова и оказалась в Самарканде потому, что бежала из Самары от голода. Устинов, естественно, в воспоминаниях ни слова не говорит о том, что причина голода – большевистская продразверстка. Про отца Устинов пишет: «С какой радостью принял он Октябрь! Жаль, что недолго довелось ему пожить при советской власти. Помню, как в голод он страшно похудел, постарел и стал совсем молчаливым.

За весь день слова не услышишь. У матери на лице остались одни глаза. Да и я еле волочил ноги. Был все время в каком-то полудремотном состоянии. Вот тогда мать и сказала отцу: «Помрем мы здесь, а Митеньку жалко. Малой совсем еще». Они и собрались к старшему сыну в Самарканд. Там отец Устинова умрет в 22-м году. А потом, как пишет Устинов, и «мать угасла».

После ЧОНа в 15 лет Устинов идет добровольцем в 12-й Туркестанский стрелковый полк. Он пишет: «Комиссар полка Карпов не уставал нам повторять: «Не забывайте, товарищи, что вам выпало счастье жить и бороться в историческое время».

Устинов откровенно говорит, что в армии ему нравилась железная, образцовая дисциплина и ясность, необсуждаемость задач и целей.

С этим мироощущением после демобилизации в 15 лет возвращается в Россию. Учится в профтехшколе, работает слесарем, в 18 лет вступает в партию. Работает на строительстве фабрики.

При написании воспоминаний в начале 80-х Устинов обращается в партактив Горьковского обкома КПСС и получает копию протокола одного из рабочих собраний в октябре 27-го года. Устинов цитирует: «Коллектив ВКП (б) строительства целлюлозно-бумажной фабрики резко осуждает непрекращающуюся раскольническую линию изолгавшихся и разложившихся лидеров оппозиции – троцкистов и зиновьевцев». Устинов говорит: «С каким волнением спустя десятилетия прочитал я этот документ – свидетельство нашей политической зрелости».

В год начала раскулачивания Устинов поступает в Политехнический институт в Иваново-Вознесенске. Вскоре его группу целиком переводят в Москву в Высшее техническое училище имени Н.Э. Баумана.

Потом перекидывают в Ленинградский военно-механический институт. Как и Московское высшее техническое училище, это также старое российское учебное заведение. Бывшее название – Ремесленное училище в память в бозе почившего цесаревича Николая. В смысле – сына Александра Второго, рано умершего и не ставшего российским императором.

В России система инженерного образования с середины XIX века исключительно сильна. Она получила название «русской» и признана во всем мире. Устинов получает качественное инженерное образование.

После Военмеха начинается, собственно, карьера Устинова.

Сначала он – в Артиллерийском научно-исследовательском морском институте. Здесь он пересекается со знаменитым математиком, механиком и кораблестроителем академиком Алексеем Николаевичем Крыловым.

Академик Крылов – тесть будущего академика П. Л. Капицы, которого он в 21-м году вывез в Англию и которому намекал на нецелесообразность возвращения в СССР. Два сына Крылова воевали и погибли в Белой армии.

Сам академик Крылов живет в СССР. Его дочь вспоминает: «Мой отец всегда находился вне политических событий. Он принимал любое правительство, не обращая на него особенного внимания. Все правительства были одинаково плохи для него. Он никакого не уважал и никакому не доверял. Но надо продолжать делать свое дело».

В 32-м академик Крылов консультирует Устинова исключительно по инженерной части. Устинов пишет, что в годы работы в Морском институте у него сложилось представление о том, что такое инженер в широком понимании этого слова: «Многие инженеры, подготовленные до революции, оказались неподготовленными к решению задач, выдвинутых партией. И не потому, что они были плохими специалистами. А потому, что не понимали сути социалистических преобразований.

Духовный мир советского инженера основывается на прочном фундаменте марксистско-ленинского учения».

Он так прямо и напишет: «Мне посчастливилось быть в числе первых представителей новой, социалистической интеллигенции, взращенных партией уже в условиях социализма».

В марте 38-го он становится директором завода «Большевик», в прошлом – знаменитого Обуховского завода. Знаменитого не по причине событий в революцию 1905 года, а потому, что завод из числа крупнейших и наиболее передовых предприятий ВПК Российской империи.

До революции – завод многопрофильный. Выпускает все: от 20 сортов стали, брони, пушек, мин и снарядов до хирургических инструментов, оптических прицелов, шин и вагонных колес.

Революция, Гражданская война, утрата квалифицированных рабочих кадров вследствие резкого падения зарплат и голода – это развал и разгром российской оборонной промышленности, достигшей своего пика в Первую мировую войну.

В 38-м году, когда Устинов был назначен директором, завод в течение нескольких лет не выполняет государственный план. Перед назначением Устинов в Смольном встречается с первым секретарем Ленинградского горкома Ждановым.

Жданов говорит:

«А завод ваш пока работает плохо. На заводе нет порядка, дисциплины. Значит, что для вас сейчас самое важное? Дисциплина. Наша большевистская дисциплина. Как ее добиться? У Ленина вы найдете четкий ответ на этот вопрос: каждое производственное мероприятие надо обеспечивать политически».

Нарком оборонной промышленности в 39-м году Ванников в своих воспоминаниях пишет по поводу дисциплины: «Одна из главных проблем в работе оборонной промышленности – большая текучесть кадров». Ванников не произносит слово «репрессии», он говорит: «Несправедливое массовое отстранение квалифицированных работников промышленности нанесло большой ущерб оборонной индустрии». Ванников уточняет: «В оборонной промышленности последствия этого смягчались тем, что сохранялась преемственность: вновь выдвинутые руководители ранее работали в той же системе. Преемственность помогала новым работникам освоиться в более короткие сроки и возлагала на них определенную ответственность за работу бывших руководителей. Поэтому в промышленности не прибегали к огульной критике всего прошлого».

Это как раз случай Устинова. Он не был новым человеком на заводе. До директорства был на руководящей работе в заводском КБ. Об обстановке на заводе ничего не пишет, так, скороговоркой: «Зима 37/38-го года в круговороте заводских дел и забот промелькнула незаметно». Или: «Начальник цеха уверовал в свою исключительность и непогрешимость. Цех стал работать успешнее после замены начальника и принятых парткомом мер по активизации работы цеховой парторганизации».

Устинов в воспоминаниях напишет: «Деятельность завода «Большевик» за следующий год оценена как хорошая». 8 февраля 1939 года – т. е. меньше чем через год директорства Устинова – завод и сам Устинов награждены орденом Ленина.

Своего предшественника на директорском посту, расстрелянного Ивана Павловича Руду, Устинов не вспоминает ни словом. Потому что, независимо от собственной политической ортодоксальности, он кожей помнит, не может не помнить, как работала система.

Скажем, продукция завода проходит приемку у представителей военно-технических управлений. Сотрудники управлений подвергаются тем же репрессиям, что и все остальные. На руководящие должности выдвигаются люди в соответствии с политической конъюнктурой и часто без знаний и опыта. С директорами заводов они переходят на язык обвинений во вредительстве. Этот язык пользуется популярностью как из карьерных соображений, так и из соображений физического выживания.

Устинов отлаживает способы индивидуальной защиты. У него хорошие, тесные отношения со Ждановым. В воспоминаниях Устинов исключительно, как никто другой, комплиментарен в отношении совершенно одиозного Жданова – пишет, что тот был «способен тонко и верно чувствовать психологическое состояние человека». Кроме того, у Устинова в горкоме – однокашник по институту Кузнецов, в то время второй секретарь горкома, впоследствии секретарь ЦК, любимец Сталина, почти преемник.

Потом, правда, расстрелян Сталиным по так называемому «ленинградскому делу». Но в 39-м Кузнецов вовсю набирает обороты. Хотя время сталинских репрессий характерно тем, что никто, независимо от занимаемой должности, никого не защищает и не имеет в виду защищать. Именно в период массовых репрессий делаются новые карьеры, создается новый управленческий класс, обязанный своим возвышением лично Сталину. Более того, сохранившееся на всю последующую жизнь пристрастие к Сталину объясняется таким простым обстоятельством, что тогда, в мясорубке, лично им Сталин сохранил жизнь.

Устинов в 39-м избран делегатом XVIII съезда ВКП (б). В начале 80-х, несмотря на прошедшие годы, он пишет: «Тогда, на съезде, впервые с особой, предельной ясностью я ощутил всепоглощающую заботу о родной стране. Возникло это ощущение с первых же минут после того, как на трибуну поднялся И. В. Сталин. Его негромкий, чуть глуховатый голос властно овладел вниманием, и все, что он говорил, укладывалось в сознание прочно, плотно, почти весомо».

Устинов говорит, что в предвоенные годы партии и народу не было известно о фактах грубого нарушения Сталиным социалистической законности. Существовало убеждение, что некоторые ограничения демократии неизбежны ввиду борьбы с классовым врагом, а репрессии применяются в интересах социализма.

Подобную позицию можно счесть естественной в устах сталинского наркома. Однако другой сталинский нарком – Ванников – оставил иные воспоминания. Он пишет: «В то время специалиста могли арестовать только с согласия руководителя наркомата, в системе которого работал обвиняемый. Должен признать, – честно пишет Ванников, – что эти руководители, в том числе и я, кто из малодушия, а кто из карьеристских соображений, чаще всего не противились в подобных случаях, даже если не были уверены в справедливости обвинения».

Между тем Ванникову в определенный момент удается прикрыть от репрессий целое направление оборонной промышленности. Он трезво пишет: «Приостановить репрессии мог только Сталин. Идея оградить работников оборонной промышленности от нападок надзорных органов вначале не вызывает его одобрения».

Ванников воспроизводит издевательские по сути реплики Сталина, когда заходит разговор об арестах: «А почему вы позволяете? Что, у вас нет власти? Кого вы боитесь?» Но однажды Сталин произносит: «Давайте факты, и мы примем меры».

Именно в это время на одном из заводов Главного артиллерийского управления фабрикуется дело для ареста директора и ряда специалистов. Об этом сообщается в ЦК. Сталин по телефону говорит Ванникову: «Мы в ЦК ознакомились с вашим письмом и вполне с вами согласны». Сталин дает указание: директора артиллерийских заводов могут быть привлечены к суду только решением Совета народных комиссаров, т. е. ограждаются хотя бы от промежуточного произвола. Однако это решение касается только артиллерийских заводов и, несмотря на просьбы, не распространено на другие предприятия.

Завод, которым руководит Устинов, – в подчинении Главного артиллерийского управления. У него, ввиду настойчивости Ванникова и неожиданного сталинского расположения, появляются дополнительные шансы на выживание.

9 июня 41-го года Устинов вызван в Москву, в ЦК. Устинов пишет: «На перроне представитель горкома отвел меня в сторону от провожавших товарищей и негромко сказал: «Товарищ Кузнецов просил передать: зачем, по какому вопросу вызывают – неизвестно. Так что нужно быть готовым ко всему». Здесь Устинову вполне можно поверить. Тем более что дальше он пишет: «За всю дорогу не сомкнул глаз. Перед глазами вставали картины далекого и близкого прошлого. Родительский дом. Отец, мать, братья. Боевые товарищи. Комсомольские собрания. Вступление в партию. Стройка. Завод. Вся моя жизнь прошла передо мною». Здесь веришь этому человеку целиком и полностью. Он ничем не грешит против правды той жизни. Он вспоминает свою жизнь, как перед смертью. И выдает свое ощущение близости смерти, которого у него не могло не быть.

Назначенного часа Устинов ждет в сквере напротив здания ЦК. Его назначат наркомом вооружений. На следующий день в наркомате он задает вопрос: «А где бывший нарком Ванников?» Ему ответят: «Ванников уехал, ничего никому не сказав». «Позднее, – говорит Устинов, – мы узнали, что Ванников арестован».

За три предвоенных года руководители оборонной промышленности меняются трижды: нарком Рухимович расстрелян в 38-м, наркома Ванникова в июне 41 – го бьют на допросах, выпустят через месяц после начала войны. 32-летний Устинов назначен наркомом за две недели до начала войны. То есть репрессии не ограничиваются временем Большого террора 37-38-го годов, репрессии не останавливаются даже в оборонной области, несмотря на очевидное приближение войны. А кроме того, самой очевидностью войны в ближайшие сроки Сталин безответственно пренебрегает, потому что он уверяет военных, что войны не будет до 42-го года. В конце 50-х годов эксперты Первого отдела Госплана СССР занимаются обобщением опыта развертывания военно-промышленной базы накануне войны. Их вывод: «Мы слишком поздно начали проводить мобилизационную подготовку».

К 22 июня 41-го года в СССР не завершена разработка сводного мобилизационного плана промышленности, т. е. нет цельного плана обеспечения вооруженных сил всем необходимым на случай войны.

В конце 36-го обсуждается необходимость очередного плана. Но в 37-м его невозможно создать вследствие репрессий.

Новое руководство не успевает вникнуть в суть мобилизационного планирования, много времени уходит на осуждение опыта арестованных предшественников. Новый план начнут разрабатывать только в 39-м. Только летом 40-го займутся системой стандартов, иначе говоря, тем, чтобы военные и гражданские заводы были взаимозаменяемы и взаимодополняемы. Что станет жизненной необходимостью для страны меньше чем через год.

До войны оборонная промышленность работает на ручном сталинском управлении. Именно это Устинов имеет в виду, когда пишет, что «Сталин поименно знал практически всех руководителей экономики, вплоть до директоров заводов, помнил наиболее существенные данные, характеризующие как их лично, так и положение дел на их предприятиях». Сталинское личное вмешательство постоянно.

В 41-м году Сталин лично снимает с производства 76-мм и 45-мм танковые пушки. Их заменяют на новую 107-мм. Конечно же, шли долгие, многофигурные совещания. Наркомы, заместители наркомов, директора заводов, конструкторы, военные. И всем казалось, что в напряженной международной ситуации рискованно отказываться от того, что есть, и разоружать армию.

Но Сталин в какой-то момент произносит: «А 107-мм пушка – хорошая пушка». И не важно, что Сталин, говоря это, имеет в виду не танковую пушку, а полевую, времен Первой мировой войны. Промышленность переходит на выпуск совершенно новой продукции. Более того, Сталин дает указание вывести из цехов все оборудование, которое не может быть использовано для производства новых пушек.

Об этом Устинов не пишет, но он вспоминает начало войны. Сталин вызывает его в Ставку, которая в то время находится здесь, на улице Кирова. Сталин требует срочно обеспечить армию только что запрещенными им 76-мм и 45-мм пушками.

Устинов говорит, что промышленность не сможет поставить войскам нужное вооружение в краткие сроки. Называет ориентировочные сроки. Сталин молчит. Потом говорит: «Теперь ясно, что мы допустили, можно сказать, непростительный просчет, свернув перед войной налаженное производство. Определять, когда точно начнется война, конечно, чрезвычайно трудно. Пожалуй, теперь не время искать виновников».

Сталин обращается к Устинову: «Надо любой ценой обеспечить выпуск пушек. Я прошу представлять мне график ежедневного выпуска. За выполнение будем спрашивать строго».

В октябре, когда немцы уже под Москвой, выпуск запрещенных Сталиным противотанковых орудий все еще не удается наладить. Сталин говорит Устинову: «Всем работающим на производстве пушек дать дополнительное питание: муку, рыбу, сахар, табак. Продавать по 200 граммов хлеба без карточек».

Устинов записывает за Сталиным. Сталин подходит, читает из-за его плеча написанное и произносит: «Запишите еще один пункт. ГКО устанавливает, что невыполнение заказов по выпуску 45-мм и 76-мм пушек будет рассматриваться как государственное преступление».

Устинов вспоминает: «Чтобы обеспечить выпуск этих пушек, снятых с производства перед войной, теперь, в октябре 41-го, временно прекращено производство 25- и 85-мм зенитных пушек, 57-мм противотанковой пушки, 107-ми мм горного миномета».

Сложная судьба перед войной у советских минометов. Они у нас есть, разных калибров, с отличными боевыми качествами. Но их не любит высшее руководство, которое руководствуется данными разведки, которая говорит, что в войне они будут неэффективны, что впоследствии окажется германской дезинформацией. Короче, конструктора минометов Шавырина в 41-м году решено арестовать. Уже стоит подпись Берии. Требуется подпись наркома Ванникова. Ему долго растолковывают, что арест Шавырина необходим для пресечения злостного вредительства. Ванников отказывается. Вопрос чудом на время зависает. Потом начинается война. Минометы полностью оправдывают себя. Наращивать их производство в необходимых масштабах уже во время войны будет нарком Устинов.

Кроме того, перед войной сидят конструкторы: тяжелой артиллерии – Беркалов, авиаконструкторы Бартини, Надашкевич, Туполев, Поликарпов, Григорович, Петляков, конструктор подводных лодок Кассациер. Ведущие конструкторы реактивной ракетной техники Королев, Глушко, Клейменов. Один из авторов разработанных еще в 37-м знаменитых «катюш» Лангемак расстрелян. «Катюши» начнут производить только в 41-м. На их испытаниях за неделю до войны в качестве наркома будет присутствовать Устинов.

Сложная ситуация перед войной даже с винтовкой. Сталин лично выбрал для производства винтовку Токарева. А винтовку Симонова отбросил. В финскую войну, в 40-м году, от тяжелой, громоздкой, сложной токаревской винтовки бойцы стараются избавиться.

Возникает скандал. Дело опять возвращается к Сталину. Сталин решает: отказаться от токаревской винтовки, вернуть симоновскую. Удача, что ему удастся объяснить: новую винтовку можно запустить только через год-полтора. Пока надо облегчить винтовку Токарева, а то у армии вообще ничего не будет.

Но и это не все. Токаревские и симоновские винтовки – это новый вид вооружения. Они самозарядные. Их производство только-только начато. Но в 41-м году принято решение отказаться от выпуска обычных драгунских винтовок. И решение уже спущено директорам заводов.

Но тут насмерть встают два заместителя наркома вооружений, Рябиков и Барсуков, – и неожиданно винтовку удается у Сталина отстоять.

Если бы не удалось, начало войны обернулось бы просто катастрофой. Запасы произведенных ранее винтовок хранились в приграничных районах и в начале войны были потеряны сразу. Если бы не Рябиков и Барсуков, у ополченцев под Москвой вообще не было бы винтовок.

И пистолет-пулемет Дегтярева ППД в 39-м вдруг снят с производства. Но в финскую войну выяснилось, что финны успешно воюют пистолетами-пулеметами «Суоми». Сталин требует срочно начать изготовление «Суоми». Потом соглашается на возобновление производства ППД, но срочно. К концу следующего месяца дать 18 тысяч. Нельзя 18, тогда 12 тысяч. Но и это не все.

Сталину сообщают, что диски у финских пулеметов вмещают в четыре раза больше патронов, чем наши рожки. И Сталин требует сделать наши пулеметы с дисками. Срочно, как будто промышленности не требуется подготовки к новому производству. Люди на заводе сутками не выходят с работы. В спешке много ошибок, брака. Сталин шлет телеграмму с угрозами репрессий. Один из инженеров с ходу арестован. Наконец первую партию пулеметов с дисками сделали. В канун войны появится новая конструкция пулемета Шпагина ППШ, но тоже с диском.

Устинов пишет:

«Кстати сказать, позднее, в 42-м году, приверженность Сталина именно к этому, очень сложному в производстве магазину едва не стала причиной задержки поставок пулемета фронту. С большим трудом удалось убедить Сталина в необходимости организовать значительно более простое и удобное производство рожков».

Иными словами, только война позволяет жизненной необходимости возобладать над сталинскими желаниями. Устинов крайне аккуратно напишет в воспоминаниях: «Понимая всю сложность и многогранность вопросов руководства войной, Сталин многое доверил руководителям наркоматов».

Начало войны для Сталина – полная неожиданность. Шок. Вследствие этого война ослабляет сталинское вмешательство в экономику, на время оставляет людей наедине с собственной ответственностью и здравым смыслом.

Эвакуация промышленности шла страшно. Устинов в числе тех, кто ею занимался.

Поезда с оборудованием идут на восток разной скоростью. Одни – 400 км в сутки, другие – меньше 100. Поезда часто не имеют номеров маршрутов. Вагоны при переформировании составов выпадают из учета.

На месте прибытия монтаж оборудования отстает от графика. Квалифицированных рабочих нет. Оборудование монтируют под открытым небом. Смонтированные заводы получают по десятку противоречивых указаний. Потом из хаоса эвакуации выстраивается система. Она, несомненно, сталинская. В том смысле, что менеджеры этой системы воспитаны Сталиным. Но они поставлены в новые условия.

Война означает утрату территорий, материальных и человеческих ресурсов. Пока эти ресурсы были и казались бесконечными, власть не видела необходимости применения технологий и техники там, где можно взять количеством и дешевизной рабочей силы. В отсутствие ресурсов, прежде всего людей, война вводит технологию производства. Устинов много и с гордостью об этом пишет.

Вместо традиционной штурмовщины на производстве появляется то, чего не было раньше: специализация, новое экономичное размещение оборудования, сокращение межцеховых перевозок, уменьшение простоев станков. Впервые начинается поточное изготовление артиллерийского вооружения. Сокращаются расходы металла, топлива, электроэнергии. Специализация облегчает планирование и управление производством. Эффект от всего этого разительный.

Например, завод, где директором А. С. Елян, в течение 42-го года увеличивает выпуск орудий по сравнению с довоенным уровнем более чем в 16 раз. В июле 42-го года проводят конференцию Наркомата вооружения по внедрению новых технологий. Технология высвобождает человеческие руки плюс дает экономию.

Во время войны трудоемкость изготовления танка Т-34 сокращается в 2,4 раза, а стоимость – в 2 раза.

Наконец-то производитель отвечает перед заказчиком. Претензии поступают на заводы непосредственно из воюющих частей. Устинов воспроизводит рядовую ситуацию: дефект пулемета ищут специалисты на оружейном заводе, не находят, потом они же с авиационщиками проверяют установку пулемета на самолет. Отлаживают на заводском аэродроме, учат, как это делать. Проверяют пулеметы прямо на взлетной полосе. И сразу на фронт. Все в кратчайшие сроки.

Плюс впервые технологично заработавшая экономика позволяет в годы войны создавать новые системы оружия и запускать их в массовое производство.

Во время войны конструкторские организации впервые работают на конкурсной основе. Устинов пишет: «Это ускоряло процесс и позволяло предлагать для принятия наиболее качественные образцы вооружения».

Устинов пишет: «Уже в первом периоде войны был накоплен значительный опыт скоростного проектирования». Слова «в первом периоде войны» означают многое. И то, что это самый тяжелый период войны, и то, что это по советским, по сталинским меркам относительно свободный период. Не в смысле экономической свободы, а в смысле ослабления бюрократических пут и прекращения тотального террора. Эти два обстоятельства-бюрократизация и террор-настолько противопоказаны экономике, что их временное ослабление позволяет технократам в условиях войны решить фантастические менеджерские задачи. Власть, не готовая к войне, вынуждена временно доверяться технократам.

Людей, которые работают на отстроенных в войну заводах, технократы не имеют в виду. В смысле, всех этих стоящих у станков – женщин, подростков, стариков – воспринимают исключительно как рабочую силу. Так было до войны, в войну-тем более. И после войны так же.

Устинов, конечно, отдает себе отчет, что низшему экономическому звену, т. е. миллионам людей, работающих на такую экономику, тяжело. Устинов в одном из распоряжений напишет:

«Мы должны понимать, что, переводя куда-то рабочих, мы не можем их год, два, десять лет держать, не дав им возможности хотя бы посмотреть кино».

Но он убежден, что нельзя позволять эвакуированным вместе с заводами людям возвращаться в их родные места. Устинов так и говорит:

«И нельзя было допустить, чтобы реэвакуация отразилась на выпуске продукции».

Менеджер высочайшего класса, Устинов выращен войной. В его воспоминаниях действуют директора заводов, инженеры, конструкторы.

Несопоставимо меньше, мало он пишет о рабочих военных заводов, среди которых большинство женщины. Хотя Устинов всю войну ездит по заводам и все видел собственными глазами. Из его письма директорам заводов по поводу условий жизни рабочих в конце войны: «Первая задача – ликвидировать землянки и палатки, перевести хотя бы в самые простейшие дома. На топчанах и нарах люди спят, месяцами не раздеваясь и не меняя белья, которое негде постирать. Мыла нет. Кипяченая вода не везде имеется. На производстве, в цехах – значительное число людей совершенно запущенного вида. Небритых, нестриженных, в ватниках, шапках, независимо от температуры. У кипятильников, печек, в цехах спят люди.

Эта обстановка меньше всего напоминает военный завод, где при высокой культуре производства и особой ответственности заданий подтянутость и аккуратность являются обязательными требованиями».

Устинов из числа тех, кто создает у Сталина ощущение беспредельности возможностей тех, кто работает на фронт, который тоже демонстрирует нечеловеческую стойкость.

В 43-м 12 апреля Устинов возвращается из Кремля в наркомат и звонит главному конструктору Уральского завода Петрову. Устинов сразу, еще сидя в Кремле, выбрал его для осуществления поставленной Сталиным фантастической задачи.

За две недели создать 152-мм облегченную гаубицу и начать ее серийное производство. И ее создадут за две недели. И Устинов напишет: «Пушка, принятая на вооружение в 39-м, создавалась 18 месяцев, и это считалось быстро». Сравните: 18 месяцев и 18 дней.

Эта гаубица – специально к Курской битве.

Курскую битву Устинов видит со своей точки зрения. Он вспоминает, как по графику было произведено, отлажено и отгружено и эшелонами шло и шло вооружение всех видов к этой битве. Устинов вспоминает, как связывался с заводом, спрашивал, успели ли покрасить пушки, и ему отвечали: «Да, товарищ нарком, почти все. Четыре штуки только некрашеными погрузили. Но мы создали бригаду, она покрасила пушки прямо на ходу поезда». Устинов поясняет: «На некоторых заводах были созданы бригады из женщин, которые регулярно совершали челночные рейсы, докрашивая орудия на ходу поезда».

После войны экономическая система военного времени будет названа «прогрессивно-мобилизационной». Устинову это название нравится. Нравятся обе его составляющие.

В слове «мобилизационная» есть элемент чрезвычайности, а значит, и успех имеет особую ценность. Слово «прогрессивная» – просто отличное. Потому что это уход от экстенсивности, нетехнологичности довоенной экономики. Это реальная победа в конкуренции – и с противником, и с союзниками.

Прогресс мог бы в иных политических условиях стать во главу угла и пойти в экономику вообще.

После войны, на волне победы, ненадолго появляется слабая надежда на уход от военизированной экономики. Эта надежда не оправдывается, но Устинову это не интересно. Он успешен в ВПК, для которого мобилизованы все ресурсы страны плюс прогрессивные технологии. Технологиями с гражданскими отраслями не делится. Этот ВПК будет миром Устинова.

Он будет курировать разработку и производство ракетной техники. Под Устиновым будет работать откомандированный из «шарашки» заключенный враг народа Королев.

Королева у Сталина выпросит не он, но Устинов будет фактическим организатором ракетной промышленности. Устинов будет принимать первую советскую атомную подводную лодку. Его роль сильна в создании системы ПВО. При нем произведены самолеты МиГ-29 и Су-27.

Мир ВПК успешен и уважаем. «Холодная война» и пропаганда разжигают это уважение у населения. Мир ВПК прекрасен, потому что секретен и в нем много денег. Он всасывает в себя все больше и больше людей, которые рвутся туда потому, что больше нигде не платят таких денег. Все, не связанные с ВПК, не существенны. Учителя, врачи, колхозники. ВПК жирует. И неизбежно, как всякий монополист, мутирует. ВПК уже не только требует денег на оборону. При позднем Устинове ВПК легализует свои худшие черты. Разбазаривание средств. Тиражирование устаревшего вооружения. Монополизм в исследовательской работе. Круговая порука в миллиардных проектах. ВПК за бюджетные деньги работает исключительно на самовоспроизводство. ВПК – сильнейший лоббист. Руководство ВПК активно влияет на формирование той идеологии, которая ему жизненно необходима. В международных отношениях это идеология «холодной войны».

После назначения Устинова министром обороны в 1976-м начинается размещение ракет СС-20 «Пионер» на западных границах, что вызовет панику в Западной Европе и резко осложнит отношения с США. Устинов никогда не считал себя ни политиком, ни военным, в смысле стратегом.

Свое главное катастрофическое решение он примет исключительно как технократ. Он будет за ввод войск в Афганистан. Главный военный советник в Афганистане генерал армии Майоров говорит:

«Устинов воспринимал Афганистан не как место, где рекой льется кровь, в том числе советских людей, а как военно-технический полигон мирового масштаба для испытания новейших систем оружия. Перспектива потери такого полигона взволновала его больше всего».

В мире про Устинова говорили: он довооружит СССР до смерти. Он это и сделал.