Сепарация от родительских фигур – это возможность прожить без удовлетворения родителями детских нужд. То есть в конечном итоге без их подбадривания, похвалы, заботы, одобрения инаковости, признания каких бы то ни было прав – быть несогласным, защищаться, жить своей жизнью, а не диктуемой важными людьми, и т. п.
Другими словами, каждому человеку для того, чтобы он прожил свою жизнь, а не чужую (или в протесте, или в ожидании удовлетворения детских нужд), необходимо изжить свою привязанность к родителям. Совершенно неважно, ощущается эта привязанность как надежная или, напротив, как дефицит.
Привязанность, в которой было больше дефицита, чем тепла, изжить еще сложнее, потому что психика всячески сопротивляется горевать о неполученных потребностях и хочет надеяться их получить теперь уже у других людей. Фактически надежда становится тормозом к сепарации и взрослению. Хочу оговориться, что речь идет о глубинной сепарации. В таком контексте надежда – это иллюзия, мечта, от которой чрезвычайно трудно отказаться.
К сожалению, незавершенная сепарация влияет на жизнь каждого человека непосредственным образом. И с тем же сожалением приходится признать, что общество почти не помогает человеку отделиться, а даже в каком-то смысле закрепляет нездоровые отношения между родителями и детьми. Получается, что сепарация – дело выбора каждого конкретного человека, если он захочет, практически без поддержки, проходить очень тяжелые в эмоциональном проживании процессы.
Однажды мы с супервизором обсуждали истории моих созависимых клиентов. Отмечали, что для таких людей все жизненная энергия сосредоточена на любящем и питающем объекте. На матери. Мы, женщины, часто переносим свою нужду в матери на мужчин. Почему? Потому что быстро и естественно воспроизводится недостающий дефицит.
Физическая близость есть? Есть. «Я тебя люблю» – говорит? Говорит. Обнимает, целует, смотрит восхищенным взглядом… Выделяет среди других людей настолько, чтобы жениться. Внутренний ребенок счастлив: наконец-то получаю то, чего давно жду. Этого достаточно, чтоб сформировался перенос, чтобы нужда была спроецирована на него.
Такие отношения становятся самыми значимыми. Если в них все хорошо, то и жизнь хороша. Если в них что-то не так, жизнь теряет свою привлекательность. В общем, нет никакой своей жизни. Вся радость связана с любовью объекта.
Я проходила свою сепарацию. Я осознавала свои дефициты в терапии путем собственного осмысления своего опыта – с самыми разными людьми. Объект был не один. Значимых людей, с которыми я так или иначе переживала сепарацию, было несколько. Моя мать. Мой бывший муж. Мужчины, с которыми у меня были романы. В некоторой степени дети и клиенты. Интернет, в котором я предъявляю себя. Мой терапевт. Государство, в котором я живу. Ну чем не родительская фигура? Работа. Зависимость. Я не курю, но свой объект у меня есть и в неживом мире.
Сепарация в основном выражалась в смене фаз горя и надежды. С сопротивлением гореванию. Сепарация проходила по каждой дефицитарной нужде. В каждом эпизоде, связанном с этой нуждой. Долго. Эмоционально затратно. Но зато на выходе я ощущала освобождение… Свободу поступать по-своему. Свободу жить самой. Страх исчезал. Власти над своей жизнью становилось больше.
Мой супервизор спросил: что нужно для того, чтобы сепарация состоялась? Что ты можешь рассказать своим клиентам, как поделишься опытом? Я задумалась. И назвала три важнейших процесса, три ориентира, благодаря которым у меня нет больше в жизни самого важного объекта. А есть много людей, которые для меня важны в разной степени, но я не зависаю в одних отношениях.
1. Сепарация стала возможной благодаря моему характеру. Я опираюсь на свой здоровый нарциссизм. Мои нужды важны. Когда другие люди не могли их признать, например какие-то важные для меня границы, или не признавали моего вклада в отношения, который мне был очевиден, меня это возмущало. У меня не было сомнений, что нужды мои важны, границы тоже, а вклад ценен.
2. Сепарация стала возможной, потому что я рисковала быть «плохой». Собственно, быть «плохой» означает восстать против своего страха быть иной. Не такой, какой, как кажется, ждут. Не из принципа, не назло. А просто потому, что не можешь себя предать. Я много раз переживала свою «плохость».
Иногда люди, с которыми я проживала это состояние, вступали в переговоры, у них начинались свои процессы. А я старалась прислушиваться к ним и к себе, чтобы не предавать себя и отнестись с уважением к Другому. Опыт показал, что с некоторыми людьми это возможно. Другие же совершенно не выносят того, что в их картине мира не может существовать. Переговоры ни к чему не приводили.
Я приняла решение проживать свои чувства, свою боль, как бы тяжело мне ни было. У меня было несколько этапов сепарации и от матери, и от мужа, и от некоторых других людей, когда я прощалась с надеждами, переживала отчаяние, бессилие что-то изменить и доказать. Я не скрывала своих чувств даже от детей. Потому что я решила, что я для себя важнее всего, а с ними я потом поговорю и возьму ответственность. Такое позволение привело к тому, что эпизод, когда я переживаю (прощание с той или иной привязанностью), проживается интенсивно, но быстро. Сутки-двое – и меня отпускает. С ощущением свободы, о которой я писала выше.
Возможно, есть еще какие-то необходимые элементы для сепарации. Для свободы. Для взрослости. Но эти три, думаю, основные:
• безусловное признание важности своих нужд;
• смелость в проживании своего горя и своей боли;
• смелость пережить свою плохость и вину, если необходимо выделить себя из слияния с Другим.