«Мозоли» и «ожоги» в споре о границах

У меня с детьми редко бывают споры о границах. Пожалуй, их нет. Мы просто договариваемся. Для меня важны их нужды. Для меня важны мои нужды.

Мои дети не боятся говорить о своих нуждах. И в то же время они знают, что у меня есть ограничения. Если я говорю «нет», они знают, что это не просто так. Для этого есть весомая причина. Они так же уважают мои нужды, как я уважаю их нужды. Мои потребности не обсуждаются, потому что их уважают. И еще потому что они не являются травмирующим фактором.

Я не использую удовлетворение нужд детей как повод удовлетворить другие свои нужды. Например, я соглашаюсь купить вещи, просто потому что понимаю, что подросткам важно, как они выглядят. И не требую чего-то взамен – ни хорошего поведения, ни хорошей учебы. Если мне нужно обсудить эти вопросы, я делаю это прямо. А если нет дополнительных смыслов – отношения свободны. Нет ни страхов, что отвергнут, ни обид, что чего-то не дадут. В том числе у меня нет никаких обид, ведь я забочусь о себе и о том, что мне нужно.

В отношениях с людьми, которые нахлебались этих двойных смыслов, наелись вины за свои потребности, которые ранены тем, что в их границы все детство вторгались, которые отчаянно хотят их защищать, все сразу становится сложно. Порой я чувствую, что в самых незатейливых ситуациях, которые требуют простого проговаривания, что подходит и что не подходит каждой из сторон, начинают разворачиваться драмы, баталии и трагедии. Потому что неудачное слово может стать триггером, неподходящая интонация может стать триггером, а иногда просто заявление о том, что у меня есть границы, тоже способно стать триггером, когда Другой может почувствовать отвержение, пренебрежение и агрессию. А дальше возникает величайший шанс скатиться в треугольник. Ведь если кто-то обижен на мои слова о чем-то, мне не подходящем, он может почувствовать себя жертвой, а я могу скатиться в спасателя или тирана. Не пройдет и секунды, как я замечу, что начинаю оправдываться или раздражаться.

Одна женщина сегодня рассказала, что, сообщая мужу о своем дискомфорте, например о непереносимости шума или о том, что ей не нравится, она чувствует раздражение, потому что границы уже были нарушены. А так как в детстве ее границы нарушались постоянно, а от ее потребностей отмахивались как от неприемлемых и обременительных, то и сейчас, заявляя о своих нуждах, она чувствует себя плохой и одновременно агрессивной, если защищает их. В зоне границ, окружающих потребности, как будто образовалась большая мозоль или ожог, к которому не прикоснуться. У мужа тоже болезненная реакция на такие заявления, ведь он тоже был лишен границ и у него своя мозоль.

В таких случаях, как я уже писала выше, попасть в треугольник проще простого, и неприятный и раздражающий сценарий возобновится снова. Как же этого избежать? Мне думается, можно пробовать поговорить о происходящем как будто «со стороны». Как если бы вы описывали то, что видите, не находясь «внутри» переживания. Например, так: «Смотри, у нас часто повторяется один и тот же неприятный разговор. Я очень чувствительна к тому, что мне неудобно, и мне сложно справиться с раздражением, если что-то мешает моему комфорту. Ты чувствителен к тому, что я часто заявляю о своем дискомфорте. Скажи, что мы можем сделать вместе, чтобы меньше наступать на те же грабли?»

Описание своих чувств и сценария в целом – это реальный шанс не оказаться спасателем или тираном. Это шанс избежать отыгрывания чувств из детства, в котором нет и не может быть никакого решения.

Большой текст о границах

Недавно одна клиентка, выросшая в кавказской культуре и в кавказских традициях, рассказывая о своей семейной жизни, упомянула, что ее обязанность – встречать гостей, которых позовут муж или родственники, накрывать на стол и веселиться, «в каком бы состоянии ни была».

– Слушай, звучит мрачновато: обязана отложить все вплоть до самочувствия, чтобы исполнить долг. Как тебе это самой-то?

– Да это в плоти и в крови, я даже не знаю, как можно жить иначе.

Я вспоминаю, как снимала квартиру, и ко мне приехали дальний родственник с другом. Предполагалось, что они остановятся у меня на какое-то время. Вопросов ни у одной из сторон не возникло. И вот они живут у меня – и у меня появляется очень много вопросов. И очень много раздражения. Не могу планировать свои действия, никакой личной жизни, к тому же я должна думать о завтраке и ужине для этих мужчин. Черт! Через пару дней я подыскиваю им общежитие и прошу их перебраться туда. Молодые люди смолчали, но было видно, что очень удивились. Я чувствовала себя ужасно плохой. Почти чудовищем.

Потом были терапия и долгие годы исследования своих границ. Была фаза жуткой злости на нарушителей с расщеплением на «хорошую» меня, не нарушающую границ, и «плохих» их, нарушающих границы. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, на что злилась. Мне хотелось, чтобы все нарушители понимали, что нарушать нельзя. Что личное пространство священно и нужно получить разрешение, чтобы туда войти. Что нужно стучаться в дверь, а не вышибать ее ногой. Что нельзя рассчитывать на халяву. Что это инфантильно, по-детски и что это раздражает. И в чем-то я по-прежнему оставалась немой, не обозначающей границы. Ожидающей, что сами поймут. Потому что обозначить их означало выйти из зоны «хорошей девочки», из зоны… нет, не комфорта, но как минимум сейсмологической стабильности. А стать плохой – в своих глазах, да и в глазах некоторых людей – означало пережить тяжелые чувства стыда, вины, плохости.

Не будем лукавить, что многие люди в нашей культуре плохо воспринимают границы. И обижаются, когда сталкиваются с тем, что им обозначают «можно» и «нельзя». И злятся. Иногда даже машут кулаками и плюются. Человек, который учится устанавливать границы, встречается, с одной стороны, с переживанием своей «плохости», а с другой – с реальным ответом на свои границы. Ответ может быть разным: от «Я понимаю» и «Спасибо, что сказала, потому что я сам не догадался бы» до «Какая ты высокомерная!» и «До чего тебя довела твоя психология! А раньше ты добрым человеком была». Этот новый опыт может вдохновлять, а может и ретравмировать.

У меня появились новые помощники по хозяйству. Они ничего не знают про мои границы и границы моей семьи. Им предстоит научиться взаимодействовать, и довольно быстро. Я больше не жду, что они должны что-то там про меня знать. Я готова быть «плохой» и высказывать свои пожелания сразу. Не накапливая злость и недовольство.

…Очень много говорят. Видно, что это привычный способ контакта. «Я вижу, что вам нравится поговорить. Мне тоже иногда нравится поговорить, но иногда я хочу помолчать. Я дома отдыхаю. Постарайтесь не вторгаться в мое пространство разговорами».

На рынке: «Ой, как у вас все дорого! Ой, как вы здесь живете!» «Пожалуйста, не говорите мне о ваших ценах. Я от таких разговоров только расстраиваюсь. Мне это не нужно».

…Я готова обозначить свои границы без тени смущения и без раздражения (потому что я ничего не жду). Мои сотрудники соглашаются без обид. Быть в хорошем контакте им важнее, чем настаивать на своем способе жить.

Подвожу итог: сначала я не подозревала о том, что у меня есть границы, сливала свою энергию в общее пространство и пользовалась чужой энергией. Потом, когда я занялась исследованием, обнаружила свои границы. Но настаивать на них было страшно. Было раздражение, что многие Другие не хотели исследовать свои границы. Действовать в одиночку тяжелее, чем совместно. Другой действительно усиливает твою плохость, если сам остается в слиятельной картине мира.

Потом, когда я смогла присвоить свое право на границы как минимум в основном, я примирилась с тем, что буду чаще всего одна и буду встречать сопротивление. Это примирение сняло мои ожидания ответственности от других людей. Они могут действовать как привыкли, а я скажу, где находится мое личное пространство. Поэтому в момент притирки у меня раздражения нет. Оно появляется только тогда, когда Другой не реагирует на объявление о границах, не учитывает их значимость и не пытается договориться. В таких ситуациях я просто делаю выбор не быть в отношениях. Ощущение права выбора тоже поддерживает: я могу не терпеть насилие. А значит, у меня нет необходимости влиять на Другого, если он не уважает моих границ, переделывать его под себя. Я его просто отпускаю.

…Интересный случай мне рассказали сегодня утром. В компании появляется новая сотрудница и запрашивает помощь в адаптации. Есть объективная доля беспомощности в такой ситуации – ну кто из нас не был новичком? Каждый когда-то был и каждый нуждался в помощи. Где туалет? Ближайший магазин? Как у вас тут все устроено?

Однако есть и субъективная часть, которую вносит сам человек. Берет ли он ответственность за свое приспособление к новым условиям или начинает скатываться в инфантильную позицию, желая, чтобы о нем заботились? Как можно обозначить свою ответственность? Например, так: «Извините, я здесь новенький и могу иногда нуждаться в вашей поддержке, пока не освоюсь. Могу я обращаться к вам за информацией и советом?»

В том случае, который мне рассказали, новенькая этого не сделала. Она просто стала «прибирать» помощь и советы. Беспомощность и инфантильность быстро ставят человека в позицию жертвы. А жертва возбуждает кого? Верно, спасателя и тирана. Спасатели начинают спасать, тираны злятся на нарушение границ, потому что не в силах отдать жертве ответственность. А можно это сделать? Думаю, да. Например, так: «Я понимаю, вы новичок и нуждаетесь в поддержке. Но мне было бы легче, если бы вы спрашивали, могу ли я в данный момент вам ее оказать. И обращались к разным сотрудникам, не надейтесь только на меня».