-3-
Пока Джеймсу Ли не исполнилось три года, еженедельно в Озарке округа Тейни повторялся один и тот же ритуал.
Когда дядя Арлен возвращался из лагеря лесорубов или свинцовой шахты, где он иногда находил постоянную работу, он забирал Мэрилин Хоуп с чердака, где её изолировали от окружающих, и тащил в Брайант-крик. Там вместе с тётушкой Джеймса Ли, Мареттой, они читали молитвы, а Мэрилин то хныкала, то рычала, как дикий зверь.
Несмотря на то, что Джеймс Ли рос крепким и сильным, как любой мальчик в их поселении, одержимость его матери никогда не исчезала.
Она была грязным, безумным существом, одетым в лохмотья, с дикими, блестящими, остекленевшими глазами.
Дядя Арлен держал её связанной на чердаке, где она ела насекомых, испражнялась под себя и разговаривала с теми, кого никто не видел, царапая своими длинными жёлтыми ногтями странные символы и слова на шершавых стенах.
Но раз в неделю обязательно следовало "очищение".
Джеймс Ли сидел рядышком и ковырялся палкой в песке, равнодушно наблюдая за тем, что они делают с безумной женщиной.
Дядя Арлен и тётушка Маретта приводили Мэрилин к ручью с верёвкой на шее. Они раздевали девушку, бросали в воду и сами прыгали следом. Один из них читал молитвы, а второй держал Мэрилин под водой до тех пор, пока она не прекращала дёргаться. Затем менялись местами.
Дядя Арлен говорил, что так они смогут изгнать из неё демонов, ибо в воде даже крестили самого Иисуса.
Джеймс Ли наблюдал за обрядом много-много раз. Но они так и не помогли.
Конечно, в три года он не мог понять, для чего это всё проводилось, но даже ему хватало ума осознать, что обряды не работали.
Молитва - окунание под воду. Снова молитва - и снова окунание.
Он решил, что это, вероятно, игра, но играть в неё могут только взрослые. Потому что всякий раз, когда он пытался подобраться поближе, отчаянно желая тоже поплескаться в воде, дядя Арлен кричал ему:
- Держись подальше, подальше отсюда, слышишь?
Но и через три года молитв и "крещения" Мэрилин лучше не стало. Поэтому дядя Арлен запер её в хижине на холмах, чтобы им больше не приходилось слушать "это языческое бормотание".
Джеймсу Ли не разрешали туда ходить.
Дядя Арлен и тётушка Маретта заботились о нуждах этой сумасшедшей женщины - они кормили и поили её, как и любой скот на этой захудалой ферме.
Жизнь в Озарке была тяжёлой, ведь их поселение находилось в километрах от любого цивилизованного места.
Джеймс Ли посещал полуразвалившуюся школу, где его учили читать и писать.
Остальные дети держались от мальчика на расстоянии, потому что знали, что он - сын женщины, живущей в хижине; женщины, которая, как все знали, была "больной на голову".
Дети шептались, что она ест крыс, змей и жаб - но бормотали они это только за спиной Джеймса Ли, ибо даже в школьные годы мальчик отличался взрывным и злобным характером.
Дети говорили о том, что у неё две головы - одной она ест, а другой разговаривает.
А может быть, они держались от Джеймса Ли подальше, потому что чувствовали, как от него исходит зло.
Поэтому он работал на ферме Коббов, убирая за свиньями, чистя загоны, собирая камни и рубя дрова.
Ему доставляло огромное, непонятное удовольствие наблюдать, как дядя Арлен отрубает цыплятам головы. Ему нравилось, как кровь фонтаном выплёскивается из их отрубленных шей, и как они, даже убитые, продолжают дёргаться.
- А люди так могут? - спросил он однажды. - Даже если умрут?
Дядя Арлен хотел ударить его, как делал много-много раз, но удержался и уставился на мальчика свирепыми, неумолимыми глазами.
- Запомни, малец... Если человек умирает - он умирает. Он не может ходить и говорить, а даже если бы смог..., - он запнулся и почесал бороду. - Нет, не может, малец. Просто не способен.
- Но...
- Никаких "но", малец! Вперёд, за работу! И не отлынивать!
Годы шли, Джеймс Ли рос. Дети продолжали его сторониться и держаться подальше, за исключением Роули Каммингса, который набрался смелости и сказал Джеймсу Ли, что он ни чуть не лучше той сумасшедшей женщины в хижине на холме. Он заявил, что скоро и сам Джеймс Ли будет пить мочу и спать со свиньями. И это непреложный факт.
Джеймс Ли, хотя и был на три года младше обидчика, прыгнул на него с шипением, как дикий горный кот. Он бил, пинал, кусался и царапался.
Оттащить его смогли только вчетвером.
Сначала его хорошенько за это выпорол школьный учитель Парнс, а затем - дядя Арлен; на следующий день из-за отёка мальчик мог еле-еле открыть глаза.
На что тётушка Маретта запричитала:
- Только не мой мальчик, только не мой милый маленький ангел Джимми Ли! Не трогай его! Не смей поднимать на него руку!
Поэтому дядя Арлен отстал от мальчишки и принялся взамен за свою жену.
А потом его отпустило.
Как и всегда, когда у него чесались кулаки, дядя Арлен поднимался на холмы и прихватывал с собой выпивку. А когда возвращался, ему становилось заметно лучше.
Дьявол бы изгнан.
* * *
Однажды ночью, когда они думали, что Джеймс Ли спит, он услышал их приглушённые голоса у плиты.
- Не хочу, чтобы этот парень когда-либо узнал, слышишь? - прохрипел он. - Он не должен знать, что эта женщина - его мать.
- Никогда-никогда, - закивала тётушка Маретта. - Джимми Ли, мой мальчик, моя гордость... Он ведь не похож на неё, ты же видишь! Он - моя плоть и кровь...
- Но это не так, женщина, - заметил дядя Арлен. - Там, откуда он родом... всё не так просто. Это неправильно.
Тётушка Маретта несколько минут переваривала то, что ей сказал дядя Арлен, но ей это не понравилось.
- Он мой, а не её! Разве ты не видишь? Господи, иногда мне хочется, чтобы она взяла и умерла!
- Она наша родственница, женщина.
- Не говори, что тоже этого не хочешь, Арлен Кобб.
- Иногда, да. Но... Чёрт, как это может быть? В этой хижине она делает то, что делает, и продолжает жить... Как это может быть, женщина? Как это может быть? Даже в лютый мороз она не замерзает насмерть? Как?
Тётушка Маретта лишь покачала головой.
- Проклята - вот и всё.
- Я беспокоюсь за этого мальчика... Ты же знаешь: он несёт в себе эту заразу. То, что есть в ней, есть и в нём. Кровь - не вода. Да и сама кузина Мэрилин, кажется, уже не человек. Весь род их проклят... Господи, глянь только на её старика - убил сам себя! А он, между прочим, был священником.
- Люди с востока, - подала плечами тётушка Маретта. - У них не всё в порядке с головой.
- Как и у нашего мальца. Ему нравится кровь, нравится убивать. Он несёт в своей душе эту заразу, как и его мать.
Джеймсу Ли было тринадцать, когда он это услышал. Но это было не в первый раз.
Он не знал всей истории, но к тому времени уже знал достаточно, чтобы сложить всё воедино.
Эта сумасшедшая женщина была его матерью, и они пришли с востока, из какого-то ужасного ведьминского поселения - из проклятого места, весь кошмар которого не опишешь словами.
По ночам он лежал, уставившись в потолок, и думал, думал...
Так или иначе, он собирался во всём разобраться. Он решил, что в первую очередь нужно подняться на холмы и увидеть... увидеть свою мать.
Ему было запрещено туда ходить, но иногда истина стоит хорошей порки.
* * *
Уже следующей зимой ему выдался такой шанс.
Сильная метель вонзила свои зубы в Озарк, и снег заметал окна, которые были плотно покрыты морозными узорами. Все щели были заткнуты тряпками, чтобы защититься от ветра, но в помещении по-прежнему было холодно. Холод набрасывался на тебя, как оголодавшая пума, стоило только отойти от очага.
Джеймс Ли расположился у огня и решал арифметические задачки при свете пламени свечи.
Его дядя и тётя сидели за деревянным столом; он - с трубкой, она - с вязанием.
Всякий раз, когда тётушка Маретта ловила его взгляд, она одаривала его ласковой лёгкой улыбкой, которая говорила о любви и доверии. Её взгляд, казалось, говорил: "Ты хороший мальчик, и я это знаю".
Всякий раз, когда дядя Арлен ловил его взгляд, он бросал на него жёсткий, испепеляющий взгляд, который говорил совсем другое: "Не забывай о своих школьных занятиях, мальчик, и хватит уже, чёрт возьми, мечтать!"
Поэтому Джеймс Ли сидел на полу и писал.
Хижина представляла собой бревенчатый дом с дощатым полом и закопченными балками, перекрещивающимися над головой. Там же был и запертый чердак, но теперь, когда Мэрилин жила в старой хижине, им никто не пользовался.
В углу стояла чугунная печка, в которой горел огонь. На ней кипятились два котелка с водой.
В воздухе пахло древесным дымом, горелым жиром и кленовым сиропом.
Пока тётушка Маретта отмывала посуду - синие в крапинку тарелки и жестяные чашки - дядя Арлен кашлянул. Он всегда так делал, когда хотел высказать то, что было у него на уме.
- Ну что, малец, - произнёс он, - готов к новому поручению? Готов бросить вызов ночи и снегу?
Джеймс Ли захлопнул книгу. Он никогда ещё так не было готов.
- Конечно, дядя.
- Отлично, тогда слушай. Отправляйся в коптильню, окорока там уже должны были поспеть. Возьми один из них - но не самый большой, заверни в кулёк и отнеси мисс Ливи, которая живёт на главной улице.
Он набил трубку табаком.
- Она была к нам добра, и мы будем добры к ней. Ну что, справишься?
- Конечно.
- Тогда беги.
Снаружи было очень холодно; снег завивался и свистел вокруг хижины, но Джеймс Ли знал, что справится.
Подойдя к коптильне, он откопал заметённую снегом дверь, вошёл внутрь и запаковал окорок.
Он пробирался через сугробы и метель к дому мисс Ливи.
Она забрала окорок и заставила Джеймса Ли выпить перед уходом чашку горячего ромашкового чая.
На обратном пути он срезал дорогу через лес.
Он знал, куда идёт.
Он знал, что должен увидеть.
С сосен над головой падали снежные хлопья, и воздух, казалось, промёрз насквозь. Дыхание замерзало на губах мальчика; диковинные тени окружали его плотным кольцом.
Но Джеймс Ли чувствовал, что способен справиться с чем угодно.
Он крепко сжимал в руке масляную лампу и зажёг её только тогда, когда впереди замаячила хижина.
Запретная хижина.
Втянув в лёгкие холодный воздух и сжав кулаки, он подошёл к лачуге.
Он стоял снаружи, заносимый снегом, и думал о том, что ещё не поздно повернуть назад. Совсем не поздно.
А затем его рука, казалось, без вмешательства сознания скинула варежку и отбросила в сторону засов.
Первым, что мальчик услышал, было дребезжание и звон цепей. Затем - хриплое дыхание, больше напоминавшее стон кузнечных мехов.
Мальчишка замер. А стоит ли идти дальше?
"Чёрт возьми, Джеймс Ли Кобб, - эхом отозвался в его голове голос, - это ведь то, чего ты хотел! Ты ведь хотел посмотреть ужасу прямо в глаза и не сметь отвести взгляд? Разве не так? Не так?"
Именно так.
Цепи снова загремели, и мальчик услышал шорох.
Джеймс Ли медленно-медленно открыл дверь, полагая, что его мозгу нужно будет привыкнуть к открывшемуся зрелищу. Это как купание в прохладном озере ранней весной - в воду лучше заходить постепенно.
Дверь распахнулась, и в лицо мальчику ударила волна горячего, зловонного воздуха. Он вонял, как червивое мясо, кипящее на плите.
Ноги перестали держать мальчика, и смелость улетучилась в один момент.
В мерцающем свете фонаря он ясно увидел...
Увидел свою мать.
Она была прикована цепью к полу и старалась уползти от падающего света, как гигантский червяк. Её тело стало мраморно-белым, влажным и блестящим, как мякоть гриба. На её коже виднелись раны и язвы, которые разъедали плоть до костей.
Сложно было сказать, свисала ли с неё изорванная одежда или это были лохмотья её собственной кожи.
Волосы женщины были грязно-серыми и спутанными, а глаза - просто бездонными дырами, прорезанными на пергаментном лице.
Но больше всего Джеймса Ли поразили не глаза, и не запах, и не фекалии, и не грязная солома вместо постели, и даже не разбросанные крошечные кости животных... У женщины, казалось, были щупальца.
Как у одного из тех морских монстров из книги, которые целиком заглатывают корабли.
Длинные жёлтые отростки разворачивались и сворачивались, как часовые пружины.
А потом... Потом Джеймс Ли понял, что это её ногти.
Должно быть, они были сантиметров шестьдесят в длину - твёрдые, костлявые наросты, которые вылезали из её пальцев и ложились на пол, как скрученные змеи.
Джеймс Ли вскрикнул. Женщина открыла шелушащиеся губы, обнажая серые гнилые зубы, которые торчали их изъеденных, кровоточащих дёсен, как старый штакетник. Она издала кряхтящий звук, напоминающий хрюканье свиньи.
А потом она потянулась к мальчику, словно узнала его, и её ногти застучали друг о друга, как кастаньеты.
Джеймс Ли быстро захлопнул дверь.
Вернул засов на место.
И побежал вниз по снегу, через ежевичные заросли, огибая засохшие дубы и перепрыгивая через упавшие бревна.
Он бежал всю дорогу до дома, а добежав, заколотил по дереву кулаками.
Дядя Арлен распахнул дверь, впуская мальчика в безопасное тепло и не переставая спрашивать, что случилось.
Но Джеймс Ли не мог ему ответить.
* * *
В Озарке существовала прекрасная традиция рассказывать истории.
Иногда о достоинстве человека судили по тому, как усердно он работает и как хорошо может сплести рассказ.
Поэтому неудивительно, что Джеймс Ли знал истории о призраках и привидениях, об ограх-людоедах, живущих в глубинах леса, и о дьявольских кровососущих кланах, населявших тайные пещеры.
Для всего, что жители не понимали или понимали частично, существовала диковинная история.
Это было поселение, где сказки и мифы были неотъемлемой частью повседневной жизни. В них были ведьмы, водяные, лешие, целители и маги - все, о ком когда-либо слышало человечество.
А в чём Озарк никогда не испытывал недостатка - это в ведьмах.
Некоторые из них были злыми, некоторые - добрыми. Одни - настоящими, другие - выдуманными.
Стоит только спросить у любого жителя деревушки, где найти ведьму, и он укажет вам на это место... Или на того, кто может этой ведьмой быть.
Дети в школе рассказывали о старике по имени ведьмак Геллер, который жил в какой-то туманной лощине, куда мало кто отваживался заходить. Он мог изгонять бесов и призывать их, лечить болезни и заставлять волосы расти.
Джеймс Ли решил, что это очередная байка... Но однажды он отправился в город.
Дядя Арлен выбирал еду.
Джеймс Ли стоял на тротуаре, бросая на улицу камешки.
Внезапно у него возникло чертовски неприятное чувство. У него закружилась голова, и родимое пятно на спине начало гореть огнём.
Он развернулся и увидел, что на него пристально смотрит седой старик. Он был похож на старого и грязного фермера в лохмотьях. В нижней челюсти у него сохранился один-единственный золотой зуб, который поблёскивал на солнце.
- Малец... На тебе метка, - произнёс он. - Она лежит на тебе, и тебе никуда не деться...
Потом вышел дядя Арлен и потащил Джеймса Ли прочь.
И даже после того, как он забросил мальчишку на телегу, и они выехали из города, Джеймс Ли чувствовал, что эти глаза смотрят на него; чувствовал, что отметина на его спине горит, как угли в печи.
Дядя Арлен кричал, бушевал и предупреждал Джеймса Ли не разговаривать с незнакомцами, потому что однажды "это будет плохой человек, он придёт к нам на ферму и перережет всем глотки".
Джеймс Ли спросил:
- Это был он? Ведьмак?
- Ничего подобного, чёрт тебя дери! Ведьмаков не существует!
Но Джеймса Ли уже было не заткнуть.
- Говорят... говорят, он может делать всякое. То, чего не могут остальные. Может... Может, если мы приведём к нему ту сумасшедшую женщину, он сможет её вылечить?
За такие слова Джеймс Ли получил от дяди Арлена кулаком в челюсть. А когда они приехали домой, был наказан ещё хуже.
Когда дядя Арлен закончил экзекуцию, Джеймс Ли лежал на земле и истекал кровью.
- Никогда, никогда, никогда больше при мне не упоминай этого человека, слышишь?! - крикнул дядя Арлен. - Этот языческий, дьявольский ведьмак приносит лишь боль и разрушение! Он не может вылечить никого и ничего; всё, что он несёт - это девять кругов ада!
После этого Джеймс Ли больше не упоминал о колдуне Геллере.
Даже тётушка Маретта смотрела теперь на него по-другому. Она не была холодна, но любовь и тепло, которые Джеймс Ли знал раньше, исчезли.
Иногда мальчику казалось, что она его боится.
И однажды ночью он услышал, как дядя Арлен сказал:
- Что я тебе говорил, женщина? Подобное притягивает подобное.
Хотя он не упоминал о странном старике, Джеймс Ли никогда не переставал думать о нём и о той, что жила в хижине на холме.
Дни превратились в недели, которые обернулись месяцами и годами.
Все ответы на интересующие Джеймса Ли вопросы мальчик получил от старого самогонщика по прозвищу Чокнутый Мартин. Чокнутый Мартин знал ведьмака, который жил в лощине известной - и не безосновательно - как «Пол-акра ада».
И вот однажды летним днем Джеймс Ли совершил "паломничество".
Ему потребовалось несколько часов, чтобы сориентироваться в грязных тропках, испещривших тёмный лес. Но, в конце концов, в лощине, где не пели птицы и не жужжали насекомые, а растительность выглядела серой и мёртвой, он нашёл хижину колдуна.
Геллер сидел у огня.
- Подходи, малец, присаживайся, - произнёс старик, даже не глянув в сторону Джеймса Ли. - Я знал, что ты придёшь. Рано или поздно, тебе пришлось бы. Поэтому присаживайся. Люди поговаривают, что я кусаюсь, но ты этому не верь.
Джеймс Ли сел к костру, стараясь не смотреть старику в глаза.
У Геллера на коленях лежала скрипка, и он играл медленную, меланхоличную мелодию, а сам без умолку болтал о своём урожае и о том, как он растёт, и о том, что это будет хороший год, если Бог убережёт их от пожаров и заморозков.
- Вы сказали, что на мне лежит метка, - выдавил Джеймс Ли после того, как понял, что старик - не монстр-людоед, каким его выставляли жители. Он был простым стариком, который жил в странной лощине и беспокоился о своём урожае.
- Я помню, малец, я помню, - он положил скрипку обратно на колени. - Твой папа... Хотя нет, твой дядя... Да, дядя... твой дядя разозлился, когда ты со мной заговорил, не так ли?
Джеймс Ли был поражён.
После стольких прошедших лет старик вспоминал случайную встречу, словно это было вчера. И, казалось, он знал о том, о чём ему не говорили. Может быть, он всё-таки не просто какой-то старый грязный фермер...
- Думаю... Думаю, он вас боится, - искренне ответил Джеймс Ли. - Как и большинство в этой деревне.
- Да, они боятся. Конечно, боятся, - старик на минуту задумался. - Твой дядя... думаю, он мудрый человек. За общение со мной можно заплатить ужасную цену. Малец вроде тебя... не может позволить себе то, чем я обладаю. Но вот если он не ценит свою душу... Ты ценишь свою душу, малец?
- Да... Да, ценю.
- Хороший мальчик. А теперь рассказывай, зачем пришёл. Не могу же я сам всё вытаскивать из твоей головы.
И Джеймс Ли рассказал ему о своей матери и о тайнах, которые окружали его переезд в Миссури.
Он всё говорил и говорил старику одно и то же, задавал одни и те же вопросы, потому что раньше никогда ни с кем не обсуждал свои проблемы, хотя безумно хотелось.
- Во-первых, малец... Твоей маме я помочь не смогу. Моей силы не хватит, чтобы бороться с тем, что её удерживает. Она была проклята, малец... Да, проклята этой злобной старой сукой. Я вижу в голове образ этой ведьмы. Она владеет магией, малец... Даже будучи мёртвой, её магия сильна.
- Я надеялся...
- Нет, малец. Но то, что обладает твоей мамой... Оно почему-то слабеет. И если ты подождёшь... Уверен, твоя мама обретёт мир.
Старик наклонился вперед, его глаза горели.
- Но послушай меня, малец... ты носишь эту метку, и жизнь твоя будет мрачна. Ни один лучик солнца не пробьёт эту завесу, ведь за ней лишь тьма.
Джеймс Ли не понимал, о чём говорит старик.
Геллер продолжал говорить о "метке дьявола" и о том, что те, кто её носит, прокляты.
Но наконец, когда тени стали длиннее, и день начал подходить к концу, Геллер отпустил мальчика, приказав подниматься вверх по холму, где бы самый короткий выход из лощины.
- Не останавливайся, даже если захочешь в туалет. Продолжай идти, глядя прямо перед собой.
Геллер предупредил, что если Джеймс Ли встретит кого-то на тропе, то не надо слушать, что они говорят, и смотреть, что они делают. А если он услышит голоса из чащи, нужно их просто игнорировать и продолжать идти, невзирая на то, что они будут говорить и обещать.
- Эти леса, малец... Они полны голосов, и не дают нам покоя.
Джеймс Ли выбежал из лощины и снова оказался под солнцем и зеленью.
Когда он вернулся домой, никто с ним не заговорил, словно он был запятнан.
Запятнан безумным стариком и ведьмой.
На следующий день он собрал все свои пожитки и покинул деревню на холмах, решив, что ему уже семнадцать и он уже мужчина. Пришло время самому разбираться с этим миром.
Он направился на запад.
А по дороге связался не с теми людьми. Казалось, его притягивало к ним, а их - к нему.
И по прошествии нескольких недель и месяцев то, что затаилось внутри него на целых семнадцать лет, начало пускать корни, прорастать и расцветать. Но это был не цветок, а язва; разъедающая опухоль, которая пожирала его сантиметр за сантиметром.
К моменту начала Американо-мексиканской войны Джеймс Ли уже убил шестерых... Топором, ножом, пистолетом и просто голыми руками.
