Часть третья. Разгром

Будильник зазвонил в половине пятого. Джерри Джакс встал, побрился, почистил зубы, накинул одежду и вышел. Команды должны были носить гражданскую одежду. Никто не хотел привлекать к себе внимания. Солдаты в форме и камуфляже, надевающие скафандры… это может вызвать панику.

К пяти часам он приехал в Институт. На небе не было никаких признаков рассвета. Толпа людей уже собралась у погрузочной платформы сбоку от здания, под прожекторами. Ночью был сильный мороз, и от дыхания в воздухе стоял пар. Джин Джонсон, Аякс этой биологической войны, расхаживал взад и вперед по погрузочному доку среди груды камуфляжных военных ящиков – своего запаса снаряжения из пещеры Китум. В ящиках лежали полевые скафандры, аккумуляторные батареи, резиновые перчатки, хирургические скафандры, шприцы, иглы, лекарства, инструменты для вскрытия, фонарики, один или два хирургических набора для человека, тупые ножницы, пакеты для образцов, пластиковые бутылки, консерванты для маринования, пакеты для биологической опасности, помеченные красными цветами, и ручные садовые опрыскиватели для опрыскивания скафандров и предметов, нуждающихся в дезинфекции, отбеливателем. Держа в руке чашку кофе, Джин ухмыльнулся солдатам и пророкотал:

Появился белый фургон снабжения без опознавательных знаков. Джин сам погрузил чемоданы в фургон и отправился в Рестон. Он был первой волной.

К этому времени на подъездные дорожки по всему региону уже падали номера «Вашингтон пост». На первой полосе была статья про обезьянник.

Си Джей знал, что, если люди узнают, на что способен этот вирус, то на выезде из Рестона возникнут пробки, а матери будут кричать в телекамеры: «Где мои дети?» Разговаривая с репортерами «Вашингтон пост», он старался не обсуждать более сложные аспекты операции. («Я подумал, что не стоит говорить о скафандрах», – объяснил он мне много позже.) Он был достаточно осторожен, чтобы не использовать страшные военные термины, такие как амплификация, смертельная цепь передачи, разрушение и кровотечение или главный фактор беспокойства. В пригороде Вашингтона вот-вот должна была начаться военная биологическая операция, и он чертовски не хотел, чтобы пресса узнала об этом.

Половиной этой операции по биоизоляции должно было стать сдерживание новостей. Комментарии Си Джея Питера в «Вашингтон пост» были рассчитаны на то, чтобы создать впечатление, что ситуация находится под контролем, безопасна и не так уж интересна. Си Джей недооценивал серьезность ситуации. Но он мог быть очень спокойным, когда хотел, и с репортерами он применил свой самый дружелюбный голос, уверяя их по телефону, что на самом деле нет никаких проблем, просто обычная техническая ситуация. Каким-то образом репортеры пришли к выводу, что больные обезьяны были «уничтожены в качестве меры предосторожности», хотя на самом деле кошмар и причина для задействования войск состояли в том, что животные не были уничтожены.

Что касается того, безопасна ли операция, единственный способ узнать это – попробовать. Питерс чувствовал, сидеть сложа руки и наблюдать, как вирус сжигает обезьян – опасность куда большая. В здании были 500 обезьян. Около 3 т обезьяньего мяса – биологический ядерный реактор с расплавленным ядром. По мере того как ядро обезьян горело, агент усиливался с кошмарной скоростью.

Си Джей прибыл на погрузочную площадку Института в пять часов утра. Он должен был сопровождать группу в обезьянник, проследить, как входит команда Джерри, а затем вернуться в Институт, чтобы разобраться с прессой и правительственными агентствами.

В половине седьмого он отдал приказ выдвигаться, и колонна машин покинула главные ворота Форт-Детрика и направилась на юг, к реке Потомак. Колонна состояла из ряда обычных автомобилей – семейных машин офицеров, в которых сидели офицеры в гражданской одежде, похожие на пассажиров пригородных поездов. Вереница машин следовала за двумя военными машинами без опознавательных знаков. Одна из них была фургоном оборудования, а другая – белоснежной скорой помощью. Это была безымянная санитарная машина биоизиоляции 4-го уровня. Внутри находились армейская команда медицинской эвакуации и биоизиоляционная капсула, известная как пузырьковые носилки. Это были боевые медицинские носилки, заключенные в биоизиоляционный пузырь из прозрачного пластика. Если кого-то укусит обезьяна, он отправится в пузырь, а оттуда его переведут в Тюрягу. Фургон оборудования был белым рефрижератором без опознавательных знаков. Здесь должны были находиться мертвые обезьяны и пробирки с кровью.

У группы не было униформы, хотя несколько членов бригады скорой помощи были одеты в камуфляж. Караван пересек реку Потомак у Пойнт-оф-Рокс и въехал на Лисберг-Пайк как раз в тот момент, когда начался час пик. Движение стало плотным, и офицеры начали нервничать. Им потребовалось два часа, чтобы добраться до обезьянника, всю дорогу они спорили с раздраженными пассажирами. Наконец колонна свернула в офисный парк, который к тому времени уже заполнялся рабочими. Фургон оборудования и скорая помощь проехали вдоль стены обезьянника, въехали на лужайку и припарковались позади здания, чтобы их не было видно. Задняя часть здания представляла собой кирпичную стену, несколько узких окон и стеклянную дверь. Точкой входа была дверь. Фургон оборудования припарковали поближе к двери.

На краю лужайки, за зданием, тянулась полоса подлеска и деревьев, спускавшихся по склону холма. Кроме того, рядом с детским садом была детская площадка. В воздухе были слышны детские крики, и, кроме того, сквозь подлесок были видны группы четырехлетних детей, которые качались на качелях и бегали вокруг игрушечного домика. Операция будет проводиться рядом с детьми.

Джерри Джакс изучал карту здания. Они с Джином Джонсоном решили, что все члены команды наденут скафандры внутри здания, а не на лужайке, чтобы, если появятся телевизионщики, снимать было нечего. Мужчины прошли через входную дверь и оказались в пустой кладовой. Это был плацдарм. За шлакоблочной стеной слышались слабые крики обезьян. В обезьяннике не было никаких признаков присутствия человека.

Джерри Джакс должен был стать первым вошедшим, ключевым человеком. Он решил взять с собой одного из своих офицеров, капитана Марка Хейнса, бывшего сотрудника школы подводного плавания «зеленых беретов». Ночью он выпрыгивал из самолета в открытое море, надев акваланг. («Я скажу тебе одну вещь, – сказал мне однажды Хейнс. – Я не занимаюсь подводным плаванием на гражданке. Большинство моих погружений произошло на Ближнем Востоке».) Капитан Хейнс был не из тех, кто может страдать клаустрофобией и впасть в панику в скафандре. Кроме того, капитан Хейнс был ветеринаром. Он понимал обезьян.

Джакс и Хейнс забрались в фургон, натянули на заднюю дверцу пластиковую простыню и разделись догола, дрожа от холода. Они надели хирургические скафандры, затем пересекли лужайку, открыли стеклянную дверь и вошли в складское помещение, где группа армейской поддержки – бригада скорой помощи во главе с капитаном по имени Элизабет Хилл – помогла им надеть скафандры. Джерри ничего не знал о полевых биологических скафандрах, как и капитан Хейнс.

Это были оранжевые скафандры, предназначенные для работы с воздушно-капельными биологическими агентами в полевых условиях, и они были того же типа, что использовались в пещере Китум – на самом деле, некоторые из них вернулись из Африки в чемоданах Джина Джонсона. У этого костюма шлем сделан в виде прозрачного, мягкого пластикового пузыря. Костюм находится под давлением. Электрический двигатель поддерживает давление, всасывая воздух снаружи и пропуская его через фильтры от вирусов, а затем впуская его внутрь скафандра. Таким образом в скафандре создается положительное давление, так что любым частицам вируса в воздухе будет затруднительно проникнуть внутрь. Скафандр Racal выполняет ту же работу, что и тяжелый скафандр Chemturion. Он защищает все тело от горячего агента, окружает тело тщательно отфильтрованным воздухом. Армейцы обычно не относятся к Racal как к космическим скафандрам. Они называют их скафандрами, или полевыми костюмами биологической защиты, но на самом деле это скафандры биологической защиты.

Джакс и Хейнс надели резиновые перчатки, вытянули руки вперед, и команда поддержки приклеила перчатки к рукавам костюмов. На ногах у них были кроссовки, а поверх кроссовок – ярко-желтые резиновые сапоги. Команда поддержки прикрепила ботинки скотчем к скафандрам, чтобы герметично их запечатать выше лодыжки.

Джерри был ужасно взвинчен. В прошлом он читал Нэнси лекции об опасностях работы с Эболой в скафандре, а теперь он ведет команду в ад Эболы. В данный момент ему было все равно, что случится с ним лично. Он был расходным материалом и знал это. Возможно, там он сможет на какое-то время забыть о Джоне. Он включил электрический вентилятор, и его костюм раздулся. Было не так уж плохо, но заставляло его обильно потеть. Дверь была прямо перед ним. Он взял в руки карту обезьянника и кивнул капитану Хейнсу. Хейнс был готов. Джерри открыл дверь, и они вошли внутрь. Крики обезьян становились все громче. Они стояли в коридоре из шлакоблоков – без окон, без света. По обе стороны коридора были двери: это был импровизированный воздушный шлюз, серая зона. В воздушном шлюзе действовало правило, что две двери – дальняя и ближняя – никогда не должны открываться одновременно. Это было сделано для того, чтобы предотвратить обратный поток загрязненного воздуха, поступающего в помещение для постановки. Дверь за ними закрылась, и в коридоре стало темно. Непроглядная тьма. Ай, вашу мать! Мы забыли взять с собой фонарики. Теперь уже поздно. Они двинулись вперед, ощупью пробираясь вдоль стен к двери в дальнем конце.

Нэнси Джакс разбудила детей в половине восьмого. Ей пришлось, как всегда, встряхнуть Джейсона, чтобы вытащить его из постели. Это не сработало, и она напустила на него одну из собак. Пес запрыгнул на кровать и навалился на Джейсона всем телом.

Нэнси надела спортивные штаны и футболку, спустилась на кухню, включила радио, включила рок-н-ролльную станцию и взяла диетическую колу. Музыка развеселила попугая. Герки начал кричать вместе с Джоном Кугуаром Мелленкампом. «Попугаи действительно реагируют на электрогитару», – подумала Нэнси.

Дети сидели за кухонным столом и ели овсянку быстрого приготовления. Нэнси сказала им, что будет работать допоздна, так что к ужину они останутся одни. Она заглянула в морозилку и нашла тушеное мясо. Детям прекрасно подойдет. Они могут разморозить его в микроволновке. Она смотрела из окна кухни, как они спускаются по подъездной дорожке к подножию холма, чтобы дождаться школьного автобуса… «Эта работа не для замужней женщины. Вы будете либо пренебрегать своей работой, либо пренебрегать своей семьей», – так давным-давно сказал ей старший офицер.

Она отрезала себе рогалик, взяла яблоко и съела его в машине по дороге в Рестон. К тому времени, когда она добралась до обезьянника, Джерри уже оделся и вошел внутрь.

В комнате подготовки было многолюдно, тепло, шумно, сумбурно. Эксперты по использованию космических скафандров давали советы членам команды, надевающим скафандры. Сама Нэнси никогда не носила скафандр Racal, но принципы те же, что и в случае с тяжелым Chemturion. Главный принцип заключается в том, что скафандр – это кокон, в котором находится обычный мир, и человек несет его в горячую зону. Если скафандр порвется, нормальный мир сольется с горячим миром и исчезнет, и человек останется беззащитным. Нэнси заговорила с одевающимися солдатами.

– Ваши скафандры находятся под давлением, – сказала она. – Если у вас в скафандре образовалась дыра, вы должны немедленно заклеить ее скотчем, иначе исчезнет давление и загрязненный воздух может проникнуть внутрь скафандра.

Она подняла рулон коричневой липкой ленты.

– Прежде чем войти, я обматываю дополнительную ленту вокруг лодыжки, вот так.

Она продемонстрировала, как это делается: несколько раз обмотала рулон вокруг лодыжки, словно фиксируя бинтом растяжение.

– Можно оторвать кусок скотча от своей лодыжки и залатать им дыру в костюме, – сказала она. – Костюм может порваться по сотне причин.

Она рассказала об Эболе у обезьян.

– Если эти обезьяны заражены Эболой, то вируса в их организме настолько много, что укус одной обезьяны будет разрушителен, – сказала она. – Животные, больные Эболой, выделяют много вируса. Обезьяны двигаются очень быстро. Укус может стать смертным приговором. Будьте предельно осторожны. Всегда знайте, где находятся ваши руки и тело. Если вы запачкаете свой костюм кровью, прекратите то, что вы делаете, и немедленно очистите его. Не позволяйте крови остаться на ваших перчатках. Промывайте их сразу же. В окровавленных перчатках дырки не видно. И еще кое-что. Вам действительно не стоит пить много кофе или других жидкостей, прежде чем войти, – в скафандре вы будете еще долго.

Срок службы батарей, питавших скафандр, составлял шесть часов. Покинуть горячую зону и пройти дезинфекцию следует до того, как батареи сядут, иначе будет беда.

Джерри Джакс и капитан Марк Хейнс на ощупь пробирались по темному коридору к двери, ведущей в горячую зону. Они открыли ее и оказались на пересечении двух коридоров, купающихся в какофонии обезьяньих криков. Вентиляционное оборудование все еще не работало, и температура в помещении, казалось, была выше 35 градусов. Пузырь вокруг головы Джерри затуманился. Он прижал пластик к лицу, чтобы стереть конденсат с лицевого щитка, и теперь мог видеть. Стены были из серого шлакоблока, а пол – из окрашенного бетона.

В этот момент он заметил какое-то неясное движение слева от себя, повернулся и увидел двух рабочих «Хэзлтона», идущих к нему. Они не должны были быть здесь! Предполагалось, что этот район будет оцеплен, но они вошли в него другим путем, ведущим через склад. На них были респираторы, но на глазах защиты не было. Увидев двух мужчин в костюмах биологической защиты, они застыли, лишившись дара речи. Джерри не видел их ртов, но видел широко раскрытые от изумления глаза. Как будто они вдруг обнаружили, что стоят на Луне.

Джерри не знал, что сказать. Наконец он спросил:

– Как пройти в комнату Н?

Ему пришлось кричать, чтобы шум вентиляторов не заглушал голос.

Рабочие повели его по коридору в зараженную комнату. Она находилась в дальнем конце коридора. Затем они вернулись к фасаду здания и обнаружили Дэна Дальгарда, сидевшего в кабинете, ожидая прихода армии. Через несколько минут он появился в комнате Н в респираторе, чтобы выяснить, что происходит. Джерри посмотрел на него, как на сумасшедшего. Словно пошел на встречу с кем-то, а тот появился голым.

Дальгард был недоволен скафандрами. Очевидно, он не представлял себе, как будет снаряжена армия. Дальгард устроил им экскурсию по комнате Н, чувствуя себя крайне нервно.

– Похоже, у нас тут несколько больных обезьян, – сказал он. Некоторые обезьяны пришли в бешенство, увидев скафандры. Они кружились в своих клетках или прятались по углам. Другие смотрели на людей с застывшим выражением на лицах.

– Вы видите клинические признаки, – сказал Дальгард, указывая на обезьяну. – Я уверен, что могу определить, когда обезьяна заболевает. Они стали подавленными, перестали питаться и через день или два умерли.

Джерри захотелось посмотреть на всех обезьян в обезьяннике. Они с капитаном Хейнсом вышли в коридор и стали переходить из комнаты в комнату по всему зданию. Они нашли других обезьян, выглядевших подавленными, с таким же застывшим выражением на лицах. Джаксу и Хейнсу, знавшим толк в обезьянах, не понравилось все здание. Здесь обитало нечто иное, нежели обезьяны и люди.

Нэнси Джакс приготовилась войти внутрь. В фургоне она переоделась в хирургический костюм, пробежала через лужайку и вошла на площадку. Команда поддержки помогла ей одеться. Она собрала несколько коробок со шприцами и вошла вместе с капитаном Стивеном Денни. Они прошли по коридору шлюза и подошли к дальней двери. Она открыла дверь и оказалась в длинном коридоре. Коридор был пуст. Все были в комнате H. Джерри подумал, что его жена похожа на символ Pillsbury – человечка из теста. Костюм был слишком велик для нее и развевался от движения.

Нэнси заметила слизь и выделения на носах некоторых обезьян. Это испугало ее, потому что это было очень похоже на грипп или простуду, при этом не являясь ими. Дэн Дальгард, одетый в респиратор и комбинезон, выбрал для жертвоприношения четырех больных обезьян, выглядевших, по его мнению, самыми больными. Он залез в клетки и сделал обезьянам уколы. Когда они рухнули на землю и заснули, он сделал им вторую порцию уколов, и это остановило их сердца.

Комната была забита людьми в скафандрах. Они продолжали прибывать парами и слонялись без дела. Одним из них был сержант Кертис Клэджес. Он повернулся к кому-то и сказал:

– Ну, это полный Чарли Фокстрот.

Charlie Foxtrot, CF – это код для CF, cluster fuck, что означает «полная катастрофа». Чарли Фокстрот – это армейская операция, превратившаяся в беспорядок, когда люди сталкиваются друг с другом и требуют знать, что происходит.

Нэнси случайно взглянула на сержанта, инстинктивно проверяя его скафандр, и увидела, что на бедре у него дыра. Она коснулась руки сержанта и указала на него, а затем дотянулась до лодыжки, где держала запасную ленту, и заклеила отверстие на скафандре.

Она вытащила из клеток четырех мертвых обезьян, держа их за лапы, и переложила трупы в пластиковые пакеты для биологически опасных грузов. Затем она отнесла сумки к входной двери, где, помимо пакетов, стоял садовый опрыскиватель, полный хлорокса. Она упаковала обезьян в двойные пакеты, опрыскивая каждый пакет отбеливателем, а затем загрузила пакеты в картонные контейнеры для биологической опасности – шляпные коробки – и опрыскала их, чтобы обеззаразить. Наконец, она загрузила каждую шляпную коробку в третий пластиковый пакет и опрыскала его. Она постучала в дверь.

– ЭТО НЭНСИ ДЖАКС. Я ВЫХОЖУ.

Дверь открыл сержант, стоявший с другой стороны, член команды дезинфекции. Он был одет в скафандр Racal, и у него был насос-распылитель, наполненный отбеливателем. Она вошла в шлюз, толкая перед собой «шляпные коробки».

В темноте и под вой их вентиляторов он крикнул ей:

– ПОДНИМИТЕ РУКИ В СТОРОНЫ И МЕДЛЕННО ПОВОРАЧИВАЙТЕСЬ.

Он опрыскивал ее в течение пяти минут, пока шлюз не провонял хлоркой. В шлюзе было прохладно, но запах просачивался сквозь фильтры и вызывал жжение в горле. Сержант опрыскал и мешки. Затем он открыл дверь в зал подготовки, и Нэнси вышла, моргая от яркого света и толкая сумки перед собой.

Команда поддержки сняла с нее скафандр. Она была вся мокрая от пота. Ее хирургическая пижама промокла насквозь. Теперь было очень холодно. Она пробежала через лужайку и в фургоне переоделась в гражданскую одежду.

Тем временем люди сложили пакеты в коробки, погрузили их в рефрижератор, и Нэнси с водителем отправились в Форт-Детрик. Она хотела, чтобы эти обезьяны попали на 4-й уровень и как можно быстрее были вскрыты.

Джерри Джакс насчитал в комнате 65 животных за вычетом тех, которых забрала Нэнси. Джин Джонсон привез из Африки специальный шприц-инъектор. Джерри делал уколы обезьянам с его помощью. Это был шест с гнездом на одном конце. Шприц вставляется в гнездо, шест вводится в клетку и делает укол обезьяне. Кроме того, нужен инструмент, чтобы прижать обезьяну, потому что обезьяны не любят, когда в них вонзаются иглы. Они использовали ручку швабры с мягкой U-образной прокладкой на конце. Капитан Хейнс прижал ручку швабры к обезьяне, чтобы обездвижить ее, а Джерри запустил шест в клетку и вколол ей в бедро двойную дозу кетамина, общего анестетика. Они ходили по комнате от клетки к клетке, вводя наркотик всем обезьянам. Довольно скоро обезьяны в клетках начали терять сознание. Как только обезьяны засыпали, Джерри делал им укол успокоительного под названием «Ромпан», вводившего их в глубокий сон.

Когда все обезьяны заснули, они установили пару столов из нержавеющей стали, а затем, по одной обезьяне за раз, взяли образцы крови у обезьян без сознания и сделали им третью инъекцию, на этот раз смертельного препарата Т-61, средства для эвтаназии. После клинической смерти обезьяны капитан Стив Денни начал вскрытие. С помощью ножниц он взял образцы печени и селезенки и бросил их в пластиковые бутылки. Они упаковали мертвых обезьян, погрузили их в «шляпные коробки» и поставили их вдоль коридора. Тем временем Дэн Дальгард вышел из комнаты и до конца дня оставался в кабинете в передней части здания.

К концу дня все обезьяны в комнате Н были убиты. Позади здания, между деревьями и вниз по склону холма, дети бегали кругами вокруг своего детского сада. Их крики далеко разносились в декабрьском воздухе. Матери и отцы приехали на машинах и забрали их. Команда вышла из горячей зоны парами и стояла на траве, одетая в штатское, бледная, слабая и задумчивая. Вдалеке прожекторы начали освещать памятники и здания Вашингтона. Это был вечер пятницы в конце недели после Дня благодарения, начало спокойного уик-энда, предшествующего Рождеству. Ветер усилился, и по парковке закружились бумажные стаканчики и пустые сигаретные пачки. В больнице неподалеку Джарвис Парди, рабочий из обезьянника, перенесший сердечный приступ, отдыхал с комфортом, его состояние было стабильным.

Вернувшись в Институт, Нэнси Джакс снова не ложилась спать до часу ночи, препарируя обезьян вместе с коллегой по горячей зоне Роном Троттером. Когда они надели скафандры и вошли внутрь, в воздушном шлюзе их ждали пять обезьяньих туш.

На этот раз признаки лихорадки Эбола были очевидны. Нэнси увидела у некоторых животных то, что она описала как «ужасные поражения кишечника», вызванные отслоением слизистой оболочки кишечника. Такое вздутие живота было классическим признаком. Кишечник был разрушен, полностью заполнен несвернувшейся жидкой кровью, и в то же время в мышцах кишечника обезьян кровь массивно сворачивалась. Свертывание крови остановило кровообращение в кишечнике, и клетки в кишечнике умерли, то есть кишечник умер, а затем он наполнился кровью. Мертвые кишки – то, что можно увидеть в разложившейся туше. По словам Нэнси, «казалось, что животные были мертвы в течение трех или четырех дней». Но ведь они были мертвы всего несколько часов. Некоторые обезьяны были так сильно разжижены, что им с Троттером даже не пришлось вскрывать животное: они смогли просто высосать у него образцы печени и селезенки. Некоторые из обезьян, умерших в комнате Н, превратились в кучку жидкости и костей в кожном мешке, смешанную с огромным количеством усиленного вируса.

Наступил понедельник, холодный и сырой, с усиливающимся ветром, который принес запах снега с неба цвета простой углеродистой стали. В торговых центрах вокруг Вашингтона были развешаны рождественские гирлянды. Автостоянки были пусты, но позже днем они заполнялись машинами, а в торговые центры стекались родители и дети, которые выстраивались в очередь, чтобы увидеть Санта-Клаусов. Дэн Дальгард ехал к обезьяннику – еще один поток в море утреннего движения.

Он свернул на стоянку. Подойдя ближе к зданию, он увидел человека в белом комбинезоне «Тайвек», стоявшего у входной двери возле камфарного дерева. Это был один из смотрителей обезьян. Дальгард был в ярости. Он велел им не выходить из здания в маске или защитном костюме. Он выскочил из машины, захлопнул дверцу и поспешил через парковку. Подойдя ближе, он узнал в нем человека, которого мы назовем Милтон Франтиг. Франтиг стоял, согнувшись и уперев руки в колени. Он, казалось, не замечал Дальгарда – он смотрел на траву. Внезапно тело Франтига содрогнулось, и изо рта хлынула жидкость. Его рвало снова и снова, и звук разносился по всей парковке.

Наблюдая, как Франтига выворачивает наизнанку на лужайке, Дэн Дальгард чувствовал себя, по его словам, «до смерти напуганным». Сейчас, возможно, впервые, на него нахлынул абсолютный ужас кризиса в обезьяннике. Милтон Франтиг согнулся пополам, задыхаясь и захлебываясь. Когда рвота утихла, Дальгард помог ему выпрямиться, отвел в дом и уложил на кушетку. Теперь больны были двое – Джарвис Парди все еще лежал в больнице, оправляясь от сердечного приступа. Милтону Франтигу было 50 лет. У него был хриплый кашель, хотя он и не курил. Он работал с обезьянами и Дальгардом в «Хэзлтоне» более 25 лет. Дальгард хорошо знал этого человека и любил его. Он был потрясен, ему стало плохо от страха и вины. Возможно, мне следовало эвакуировать здание на прошлой неделе. Ставил ли я интересы обезьян выше интересов людей?

Милтон Франтиг был бледен, дрожал и чувствовал слабость. У него появились сухие рвотные спазмы. Дальгард нашел для него пластиковое ведро. Между приступами рвоты, прерываемыми кашлем, Франтиг извинился за то, что покинул здание в комбинезоне. Он сказал, что как раз надевал респиратор, чтобы войти в обезьянник, когда его начало тошнить. Возможно, дурной запах в здании вызвал у него тошноту, потому что обезьянник убирался не так регулярно, как обычно. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет, но не мог найти ведра или чего-нибудь еще, во что можно было бы блевать, и все происходило так быстро, что он не успевал добраться до туалета и поэтому выбежал на улицу.

Дальгард хотел измерить температуру Франтига, но никто не мог найти термометр, который бы не использовался у обезьян. Он послал Билла Вольта в аптеку, чтобы тот купил. Когда он вернулся, они обнаружили, что у Франтига температура 101 градус (38,3 по Цельсию). Билл Вольт кружился по комнате, почти дрожа от страха. Вольту было не очень хорошо – он «почти оцепенел от ужаса», как позже вспоминал Дальгард, но это ничем не отличалось от того, что чувствовал Дальгард.

Милтон Франтиг оставался самым спокойным человеком в комнате. В отличие от Дальгарда и Вольта, он не казался испуганным. Он был набожным христианином и спокойно говорил другим о своем спасении. Если Господь счел нужным забрать его к себе с обезьяньей болезнью, он был готов. Он помолился немного, вспоминая свои любимые места в Библии, и его сухие позывы утихли. Вскоре он уже спокойно отдыхал на диване и сказал, что чувствует себя немного лучше.

– Я хочу, чтобы вы оставались здесь, – сказал ему Дальгард. – Не выходите из здания.

Он сел в машину и со всех ног помчался к офису «Хэзлтон Вашингтон» на Лисберг-Пайк. Поездка заняла немного времени, и к тому времени, когда он добрался до места, он уже принял решение: обезьянник должен быть эвакуирован. Немедленно.

В здании работали четверо рабочих, и двое из них теперь должны были находиться в больнице. У одного были проблемы с сердцем, а теперь у другого жар и рвота. Из того, что Дальгард знал о вирусе Эбола, любой из этих симптомов мог быть признаком инфекции. Они делали покупки в торговых центрах, навещали друзей и обедали в ресторанах. Дальгард подумал, что они, вероятно, занимались сексом со своими женами. Он даже не хотел думать о последствиях.

Прибыв в «Хэзлтон Вашингтон», он сразу направился в кабинет генерального директора. Он намеревался проинформировать его о ситуации и получить разрешение на эвакуацию обезьянника.

– У нас двое больных парней, – сказал Дальгард. Он начал рассказывать, что случилось. Он не смог сдержаться и заплакал. Пытаясь взять себя в руки, он сказал:

– Я рекомендую всю операцию закрыть и передать армии. Эта проклятая болезнь у нас с октября, не было ни одной жертвы, и вдруг у нас заболели два человека, один уже в больнице, другой скоро там окажется. Я думал, что, если бы существовал реальный риск для людей, мы бы уже что-то увидели. Мы слишком долго играли с огнем.

Генеральный директор посочувствовал Дальгарду и согласился с ним, что обезьянник должен быть эвакуирован и закрыт. Затем, сдерживая слезы, Дальгард поспешил в свой кабинет, где его уже ждала группа чиновников из CDC. Он чувствовал, что давление никогда не ослабнет. Сотрудники CDC прибыли в «Хэзлтон», чтобы пронаблюдать за всеми сотрудниками «Хэзлтона», подвергшимися воздействию вируса. Дальгард рассказал им о том, что только что произошло в обезьяннике, о человеке, которого вырвало. Он сказал:

– Я рекомендовал эвакуировать объект. Я считаю, что здание и обезьян следует передать людям из USAMRIID, у которых есть оборудование и персонал, чтобы безопасно справиться с ситуацией.

Люди из CDC слушали и не возражали.

Затем встал вопрос, что делать с Милтоном Франтигом, который все еще лежал на кушетке, подчиняясь приказу Дальгарда не двигаться. Поскольку CDC отвечал за человеческие аспекты вспышки, то он отвечал и за Франтига, и CDC хотел, чтобы его доставили в больницу Фэрфакс внутри Вашингтонской кольцевой дороги.

Было уже 9:20 утра. Дальгард сидел у себя в кабинете и из кожи вон лез, пытаясь справиться с кризисом по телефону. Он позвонил Си Джею Питерсу в Форт-Детрик и сказал, что у него заболел смотритель обезьян. Сухим, спокойным голосом, теперь уже без малейшего намека на недавние слезы, он сказал Питерсу:

– У вас есть разрешение считать, что объект и все животные находятся в ведении USAMRIID.

Полковник Си Джей Питерс с некоторым недоверием отнесся к фразе «ответственность USAMRIID”. Это подразумевало, что если что-то пойдет не так и погибнут люди, то армию могут привлечь к ответственности и на нее могут подать в суд. Он хотел взять здание под свой контроль и очистить его, но не хотел судебных исков. Поэтому он сказал Дальгарду, что безопасность его людей и безопасность широкой публики для него – задача первостепенной важности, но что он должен прояснить это со своим командованием. Он сказал, что вернется к Дальгарду как можно скорее.

Потом они поговорили о больном, и Си Джей узнал, что его везут в больницу Фэрфакса. Это его очень встревожило. Он чувствовал, что следует предположить, что этот парень заразился лихорадкой Эбола – и его действительно хотят привезти в общественную больницу? Посмотрите, что Эбола сделала в больницах Африки. Си Джей считал, что этому человеку самое место в больнице Института.

Закончив разговор с Дальгардом, Си Джей Питерс позвонил Джо Маккормику, отвечавшему за работу CDC, чтобы попробовать убедить его передать больного армии. Он сказал Маккормику что-то вроде:

– Я знаю, что вы думаете, будто хирургическая маска и халат – это все, что нужно, чтобы справиться с больным Эболой, но я думаю, что вам нужен более высокий уровень сдерживания.

И он предложил забрать больного в армейской машине скорой помощи – поместить его в армейский биоконтейнер – и отвезти его в армейские помещения в Институте. Отправить его в армейскую больницу.

Питерс вспоминает, что Маккормик сказал ему что-то вроде:

– Парень нужен мне в больнице Фэрфакса.

– Хорошо, я считаю так, а вы, Джо, считаете этак, и мы не согласны друг с другом. Тем не менее: что будет с медицинским персоналом в больнице Фэрфакс или с вами, Джо, если вирус Эбола попадет в эту больницу?

Маккормик не отступал от своего решения: он был лицом к лицу с Эболой в Африке, и он не заболел. Несколько дней он работал в грязной хижине, измазанной кровью от лихорадки Эбола, стоя на коленях среди людей, которые падали и истекали кровью. Чтобы справиться с Эболой, скафандр не нужен. Квалифицированные медсестры в хорошей больнице могут с ней справиться. Парень направлялся в больницу Фэрфакса. Питерс, несмотря на сильную неприязнь к Маккормику, восхищался им за то, что он принимает жесткие решения в очень сложной ситуации.

К этому моменту к обезьяннику прибыл фургон телевизионных новостей с четвертого канала в Вашингтоне. Рабочие смотрели сквозь занавески на фургон, и когда репортер подошел к двери и нажал кнопку звонка, никто не ответил. Дальгард дал им понять, что никто не должен разговаривать с прессой. Как раз в этот момент приехала скорая помощь из больницы Фэрфакс, чтобы забрать Франтига. Четвертый канал не мог выбрать времени лучше. Команда журналистов включила лампы и начала снимать происходящее. Дверь обезьянника распахнулась, и из нее, спотыкаясь, вышел Милтон Франтиг, все еще одетый в защитный комбинезон и выглядевший смущенным. Он подошел к машине скорой помощи, медики открыли задние дверцы машины, и Франтиг сам забрался в нее и лег на каталку. Они захлопнули дверцы и улетели, а Четвертый канал последовал за ними. Через несколько минут скорая помощь и журналисты въехали в больницу Фэрфакса. Франтига поместили в изолятор, куда входили только врачи и медсестры в резиновых перчатках, халатах и хирургических масках. Он сказал, что чувствует себя лучше. Он молился Господу и немного смотрел телевизор.

Ситуация в обезьяннике стала невыносимой для оставшихся рабочих. Они видели людей в скафандрах, они видели, как их коллега блевал на траву, они видели, как Четвертый канал преследовал машину скорой помощи. Они покинули здание в большой спешке, заперев его за собой.

В здании были 450 обезьян, и их крики и улюлюканье раздавались в пустых коридорах. Было одиннадцать часов утра. Налетел и закончился снежный шквал. Становилось все холоднее. В обезьяннике вентиляционное оборудование вышло из строя окончательно. Температура воздуха в здании поднялась выше 35 градусов, и помещение стало душным, пахучим, наполненным криками обезьян. Животные проголодались, потому что их не накормили утренним печеньем. Тут и там, в комнатах по всему зданию, некоторые животные смотрели остекленевшими глазами на маскоподобных мордах, и у некоторых из них из отверстий текла кровь, падая на металлические поддоны под клетками… кап, кап, кап.

Дэн Дальгард чувствовал, что теряет контроль над происходящим. Он созвонился со всеми старшими менеджерами своей компании и проинформировал их о ситуации – двое сотрудников больны, и у одного из них, возможно, Эбола – и сообщил менеджерам, что предложил передать обезьянник армии. Они одобрили его действия, но заявили, что хотят, чтобы устное соглашение с армией было оформлено в письменном виде. Кроме того, они хотели, чтобы армия согласилась взять на себя юридическую ответственность за здание.

Затем Дальгард позвонил Си Джею Питерсу и попросил, чтобы армия взяла на себя ответственность за любую ситуацию, которая возникнет после того, как армия возьмет ситуацию в свои руки. Си Джей категорически отверг это предложение. Он видел необходимость в ясности, скорости и отсутствии адвокатов. Он чувствовал, что вспышка достигла такого размаха, что необходимо было принять решение. Дальгард согласился отправить ему по факсу простое письмо о передаче обезьян армии. Они немного поговорили, и Си Джей отнес письмо в кабинет генерала Филипа Расселла. Они с генералом внимательно изучили письмо, но не пожелали показать его ни одному армейскому адвокату. Рассел сказал:

– Мы должны убедить юристов в правильности пути.

Они подписали письмо, отправили его по факсу Дальгарду, и обезьянник перешел в руки армии.

Джерри Джаксу предстояло привести в обезьянник гораздо более многочисленную группу биологической опасности. Количество животных, с которыми нужно было иметь дело, было ошеломляющим. Его войска были не проверены, а сам он никогда не был в бою. Он не знал, не мог знать, как он или его люди будут действовать в ситуации хаоса, включающей сильный страх неприятной смерти.

Джерри был командиром 91-танго в Институте. Армейские зоотехники классифицируются как 91-т, что на армейском жаргоне становится 91-танго. Младшие 91-танго – восемнадцатилетние рядовые. Пока скорая везла Милтона Франтига в больницу, Джерри созвал совещание своих 91-танго и гражданского персонала в конференц-зале Института. Хотя большинство солдат были молоды и опыт работы в костюме биозащиты у них был небольшой, но гражданские были старше, и некоторые из них были специалистами уровня 4, ежедневно носившими Chemturion. В комнате было тесно, и люди сидели на полу.

– Вирус – это Эбола или эболоподобный агент, – сказал он им. – Мы будем иметь дело с большим количеством крови. И мы будем обращаться с острыми инструментами. Мы будем использовать одноразовые биоизоляционные костюмы.

Пока он говорил, в комнате было тихо. Он не упомянул, что человек пострадал, потому что не знал об этом – Си Джей Питерс не сказал ему. До поры до времени Питерс хранил молчание по поводу развития событий.

Джерри сказал своим людям:

– Нам нужны добровольцы. Есть ли в этой комнате кто-нибудь, кто не хочет идти? Заставлять вас мы не можем.

Никто не отказался, и Джерри оглядел комнату и выбрал своих людей.

– Да, он идет, она идет, и да, ты идешь.

В толпе была сержант по фамилии Свидерски, и Джерри решил, что она не может пойти, потому что беременна. Эбола особенно пагубна для беременных женщин.

Ни одна боевая единица в армии не могла справиться с этой работой. Не будет никакой платы за риск, как это бывает в зоне военных действий. У армии есть теория относительно биологических скафандров. Теория гласит, что работа в скафандре не опасна, поскольку скафандр защищает. Черт возьми, если бы работать с горячими агентами пришлось без скафандра, то это была бы опасная работа. Рядовые получат свое обычное жалованье – $7 в час. Джерри сказал им, что они не должны обсуждать операцию ни с кем, даже с членами своих семей.

– Если у вас есть склонность к клаустрофобии, подумайте об этом сейчас, – сказал он. Он велел им надеть гражданскую одежду и явиться на погрузочную площадку Института в пять часов утра следующего дня.

Солдаты почти не спали в ту ночь, и Джин Джонсон тоже. Он боялся за «мелких», как он их называл. С горячими агентами была связана изрядная доля его страхов. Однажды в Заире он проткнул себя окровавленной иглой, когда брал кровь у мыши. Имелись все основания полагать, что мышонок был горячим, поэтому его доставили по воздуху в Институт и посадили в Тюрягу на 30 дней. «Это была невеселая поездка, – как он выразился. – Они обращались со мной так, словно я вот-вот умру. Они не дали мне ножницы, чтобы подстричь бороду, потому что думали, что я покончу с собой. И они запирали меня на ночь». В пещере Китум, когда он в скафандре препарировал животных, то трижды порезался окровавленными инструментами. Трижды его скафандр был проколот, а кожа разорвана и измазана кровью животных. Он считал, что ему повезло не подцепить в пещере Китум марбургский вирус или еще что-нибудь. Побывав так близко от опасности, он очень боялся того, что вторглось в обезьянник.

Джонсон жил в рассыпающемся доме на склоне горы Катоктин. Большую часть ночи он просидел в своем кабинете, размышляя о процедурах. Каждое движение тела в горячей зоне должно контролироваться и планироваться. Он сказал себе: «Как именно вирус может до тебя добраться? Добраться он может через руки. Руки – это слабое место. Прежде всего нужно следить за руками».

Он сел в мягкое кресло, поднял руку и стал ее изучать. Четыре пальца и противопоставленный большой палец. Точь-в-точь как у обезьяны. За исключением того, что она была подключена к человеческому мозгу. И ее можно закрыть и экранировать с помощью технологии. Отделить человеческую руку от природы можно скафандром.

Джонсон встал и начал делать руками какие-то движения в воздухе. Вот он делает обезьяне укол. Теперь он несет обезьяну к столу. Кладет ее на стол. Он в горячей зоне. Он вскрывает обезьяну и опускает руки в кровавое озеро усиленного горячего агента. Его руки покрыты тремя слоями резины, а сверху измазаны кровью и горячим агентом.

Он остановился и сделал несколько пометок на бумаге. Затем он вернулся к своей воображаемой горячей зоне. Он ввел в обезьяну ножницы и вырезал часть селезенки, а затем протянул кому-то. Где бы мог стоять этот человек? Позади него? Теперь он представил себе, что держит в руке иглу. Ладно, у меня в руке иголка. Это смертельно опасный предмет. Я держу его в правой руке, если я правша. Поэтому мой коллега должен стоять слева от меня, подальше от иглы. Теперь руки моего коллеги. Что будут делать руки моего коллеги? Что будут делать руки каждого? К раннему утру он исписал уже много страниц заметок. Это был сценарий биологически опасной операции.

Джерри Джакс ушел из дома в четыре часа утра, когда Нэнси еще спала. Он встретил Джина Джонсона на погрузочной площадке, где они обсуждали сценарий Джина. Джерри запомнил его. Тем временем начали появляться члены команды, солдаты из подразделения Джерри. Многие из них пришли пешком, выйдя из своих казарм. Они стояли вокруг, ожидая приказаний. Было совершенно темно, и площадку освещали только прожекторы. Джерри решил применить в здании систему напарников и начал решать, кто с кем будет работать в паре. На листке бумаги он набросал список пар и записал порядок входа, последовательность, в которой они должны были войти в здание. Он встал перед ними и прочитал список, и они сели в свои машины – белый рефрижератор, пару пассажирских фургонов без опознавательных знаков, пикап без опознавательных знаков, белую машину скорой помощи с надувными носилками и несколько гражданских машин – и направились в Рестон. Они снова оказались в пробке в час пик, окруженные полусонными яппи в костюмах, которые прихлебывали кофе из пенопластовых чашек и слушали отчеты о дорожном движении и легкий рок-н-ролл.

Когда все машины подъехали к задней части обезьянника, команды собрались на лужайке, и Джин Джонсон попросил их внимания. Его глаза были запавшими и темными, что говорило о том, что он не спал несколько дней.

– Мы здесь не в игрушки играем, – сказал он. – Все по-настоящему. Вспышка вируса 4-го уровня безопасности – это не учения. Есть кое-что, о чем я хочу, чтобы вы все знали. Есть вероятность, что произошла передача этого вируса человеку. Есть два человека, заболевших и госпитализированных. Оба они – смотрители за животными, работавшие в этом здании. Есть один парень, о котором мы особенно беспокоимся. Вчера утром ему стало плохо. Его вырвало, и поднялась высокая температура. Сейчас он находится в больнице. Мы не знаем, заразился ли он Эболой. Я хочу, чтобы вы поняли, что его не укусило животное, и он не порезался и не укололся иглой. Так что если у него Эбола, то есть вероятность, что он заразился ею воздушно-капельным путем.

Джерри Джакс слушал эту речь с нарастающим чувством ужаса. Он не знал, что этот человек заболел! Никто не говорил ему об этом! Теперь у него было предчувствие, что будут жертвы.

Был холодный серый день. Деревья позади обезьянника облетели, и мертвые листья шуршали по лужайке. В детском саду, расположенном ниже по склону холма, родители высаживали из машин детей, и дети качались на качелях. Джин Джонсон продолжил свою речь.

– Каждый должен исходить из предположения, что вирус Эбола может передаваться воздушно-капельным путем.

Его взгляд остановился на рядовой первого класса Николь Берке. Она была очень красива, длинные светлые волосы, 18 лет. И он подумал: «Кто она? Я никогда ее раньше не видел. Должно быть, одна из людей Джерри. Они просто дети, они не знают, с чем им придется столкнуться».

– Вы должны в точности следовать инструкциям, – продолжал он. – Если у вас есть какие-то вопросы, вы должны их задать.

Джерри встал и сказал им:

– Нет вопросов слишком глупых. Если у вас есть вопрос, спрашивайте.

Рядовая Николь Берке гадала, удастся ли ей войти в здание.

– Как долго мы будем этим заниматься, сэр? – спросила она.

– Пока обезьяны не сдохнут, – ответил он. – Там 450 обезьян.

«О боже, – подумала она. – 450 обезьян – это займет целую вечность».

Вопросов было немного. Люди были напряжены, молчаливы, обращены внутрь себя. Джерри Джакс вошел в комнату для подготовки, и команда поддержки помогла ему надеть скафандр. На его голову надели шлем-пузырь, и его воздуходувки заревели. Он сказал командам, что увидит их внутри, и вместе со своим напарником, сержантом Томасом Аменом, вошел в шлюз. Дверь за ними закрылась, и они остались в темноте. Они ощупью прошли по темному коридору шлюза, открыли дальнюю дверь и перешли на горячую сторону.

Помещение было разгромлено. В нем не убирались уже много дней. Рабочие покинули его в большой спешке. По всему полу были разбросаны обезьяньи лепешки, повсюду валялись бумаги, а в кабинетах стояли перевернутые стулья. Все выглядело так, будто люди сбежали отсюда. Джерри и сержант начали осматривать здание. Они двигались медленно и осторожно в своих скафандрах, словно водолазы, работающие на большой глубине. Джерри очутился в маленьком коридоре, ведущем в другие помещения. Он увидел комнату, полную обезьян, и все животные смотрели на него. 70 пар обезьяньих глаз уставились на пару человеческих глаз в скафандре – и животные начали бесноваться. Они были голодны и надеялись, что их накормят. Они разгромили комнату. Даже запертая в клетках обезьянка действительно может напакостить в комнате. Они разбрасывали свои галеты по всему помещению и пальцами размазывали по стенам свой помет. Стены до самого потолка были испещрены обезьяньими письменами. Это было загадочное послание человеческой расе, исходившее из души приматов.

Джерри и сержант нашли несколько мешков обезьяньего печенья, зашли в каждую комнату в здании и накормили обезьян. Животные скоро умрут, но Джерри не хотел, чтобы они страдали больше необходимого. Пока он кормил их, он осматривал их на предмет признаков лихорадки Эбола. Во многих комнатах он находил животных, которые казались тусклыми и вялыми. У некоторых из них были сопливые носы, а вокруг ноздрей – что-то вроде забрызганной кровью зеленой корки. Он увидел лужи крови на поддонах под некоторыми клетками. Это зрелище глубоко взволновало его, потому что оно говорило о том, что агент захватил все здание. Он видел, как некоторые животные кашляли и чихали, как будто у них был грипп. Он подумал, что видит мутантную форму лихорадки Эбола – своего рода грипп, передающийся воздушно-капельным путем. Он отшатнулся от этой мысли и попытался отвлечься от нее, потому что думать об этом было слишком страшно. Эпидемию такого «гриппа» невозможно себе представить, как нельзя представить себе ядерную войну. Слой конденсата оседал изнутри его пластикового шлема-пузыря, мешая ясно видеть обезьян. Но он слышал их крики, доносившиеся издалека и смешивающиеся с шумом вентиляторов. До сих пор он не испытывал ни клаустрофобии, ни паники. Он не собирался теряться.

Несколько членов команды провели следующие полчаса в комнате для подготовки. Они вынимали шприцы из стерильной упаковки и вставляли в каждый шприц по игле. Теперь шприцы были готовы к наполнению наркотиками.

В нескольких футах от солдат капитан Марк Хейнс начал одеваться. Пока группа поддержки одевала его, он произнес речь. Он хотел, чтобы солдаты, следуя за ним, помнили о некоторых вещах. Он сказал:

– Вы собираетесь усыпить целое здание, полное животных. Это не очень веселая операция. Не привязывайтесь к животным. Они все равно умрут. Им всем придется уйти, всем до единого. Не думайте об этом, как об убийстве чего-то. Думайте об этом, как способе остановить вирус, не позволяя ему попасть куда-либо еще. Не играйте с обезьянами. Я не хочу слышать смех и шутки вокруг животных. Я могу быть жестким. Помните кредо ветеринара: у вас есть ответственность перед животными, и у вас есть ответственность перед наукой. Эти животные отдали свои жизни науке. Они были втянуты в это дело, и это не их вина. Они не имели к этому никакого отношения. Следите за своими напарниками. Не передавайте использованную иглу другому человеку. Игла, с которой снимают колпачок, должна сразу попасть в животное. Использованный шприц кладите в контейнер для острых предметов. Если устанете, скажите своему начальнику, и мы вас выпустим.

Он отвернулся от них и вошел внутрь вместе со своим напарником.

– Кто следующий? – спросил Джин Джонсон, читая список: – Годвин! Ты следующая.

Рядовая первого класса по имени Шарлотта Годвин поспешила к фургону, забралась внутрь, сняла с себя всю одежду, надела хирургический костюм, носки, кроссовки и шапочку для волос. В фургоне было ужасно холодно. Она смущалась и чувствовала себя уязвимой.

В комнате подготовки ее начали переодевать. Кто-то сказал ей:

– Ты какая-то маленькая. У нас есть специальный костюм для тебя.

Он не был специальным. Это был большой костюм, рассчитанный на крупного мужчину, а она была не больше 150 см ростом. Он висел вокруг нее, как мешок. Команда поддержки уже обматывала ее, накручивая коричневую липкую ленту на лодыжки и запястья, и включились вентиляторы.

Армейский фотограф сделал несколько снимков для отчета, и когда вспышка погасла, она подумала: «Боже, я ношу шапочку для волос. Это клоунская шапочка. Шапка клоуна. Волос на фото будет не видно, а скафандр мне слишком велик. Я в нем выгляжу толстой. Повезло выглядеть как придурок на отчетных фото».

Шатаясь, она вошла в серую зону, неся коробки с припасами, почувствовала мощный выброс адреналина и задумалась. «Я слишком молода, чтобы иметь дело с этим». Ей было 18. Потом она почувствовала запах. Через фильтры просачивался очень неприятный запах. Ее напарник постучал в дальнюю дверь, и они вошли. Рябь на лицевой панели ее головного пузыря искажала вид, словно она находилась в доме из зеркал. Внутрь скафандра проникал невыносимый запах обезьяны. Было слишком тихо, а обезьянники – не тихие места. Тишина беспокоила ее даже больше, чем запах или жара.

Дверь распахнулась, и появился полковник Джакс.

– НАЧИНАЙТЕ ЗАРЯЖАТЬ ШПРИЦЫ, – сказал он. – ДВОЙНАЯ ДОЗА КЕТАМИНА.

– Да, СЭР, – ответила она.

– МЫ С СЕРЖАНТОМ ЗАЙМЕМСЯ ЭТИМИ ОБЕЗЬЯНАМИ, – сказал Джакс.

Шарлотта начала наполнять шприцы кетамином, анестетиком. Джерри Джакс принес заряженный шприц в обезьянник и вставил его в гнездо шестового шприца. Сержант сунул ручку швабры в клетку и придавил обезьяну. Потом Джерри открыл дверцу клетки. Внимательно наблюдая за обезьяной, чтобы убедиться, что она не пытается броситься на него, он просунул шприц в открытую дверь и сделал обезьяне инъекцию анестетика, а затем вытащил шприц и захлопнул дверь. Это дело было самым опасным из-за открытой двери. Животное могло напасть или попытаться убежать. Джерри и сержант ходили от клетки к клетке, и обезьяны начали засыпать под наркозом.

В комнатах стояли двойные ряды обезьяньих клеток. Нижний ряд был почти у самого пола, и в нем было темно. Джерри пришлось опуститься на колени, чтобы заглянуть внутрь. Он почти ничего не видел сквозь пузырь в голове. Колени ужасно ныли. Он открывал дверцу клетки, и сержант вставлял в нее ручку швабры. Обезьяна начинает шарить вокруг, пытаясь убежать, и сержант говорит: «ХОРОШО, Я ПОЙМАЛ ЕЕ, ОНА ПРИЖАТА К СТЕНЕ». Джерри пододвигал шприц к обезьяне, направляя иглу в бедро. Раздавались крики и дикий шум, обезьяна кричала «Кра! Кра!» – и игла вонзалась в нее. Это оказалось одной из самых трудных вещей, которые он когда-либо делал за всю свою карьеру ветеринара.

Еще несколько членов команды вошли в здание. Джерри собрал их в коридоре и сказал им:

– ПРЕРЫВАЙТЕСЬ КАЖДЫЕ ПЯТЬ ИЛИ ДЕСЯТЬ МИНУТ И ПРОВЕРЯЙТЕ КОСТЮМ НАПАРНИКА НА НАЛИЧИЕ РАЗРЫВОВ. БУДЬТЕ ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНЫ. ОБЯЗАТЕЛЬНО ДЕЛАЙТЕ ПЕРЕРЫВЫ НА ОТДЫХ. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ОТДЫХАЛИ ПО ДЕСЯТЬ МИНУТ КАЖДЫЙ ЧАС. КОГДА ВЫ УСТАЕТЕ, ВЫ СТАНОВИТЕСЬ БЕСПЕЧНЫМИ.

Каждый раз, когда он заглядывал в обезьянник, то видел комнату, полную глаз, смотрящих на него. Некоторые обезьяны гремели клетками, и по комнате катилась волна шума.

Джерри решил устроить кровавую зону в маленькой комнатке у фасада здания, прямо рядом с офисами. В этой зоне был душ со сливным отверстием в полу. Они могли использовать дренажное отверстие для смывания крови и для промывания предметов отбеливателем. Каждый раз, когда кровь стекала в канализацию, ее заливали отбеливателем – им не хотелось, чтобы эта штука попала в канализацию Рестона. Они нашли металлический смотровой стол на колесиках и вкатили его в кровавую зону. Джерри разделил людей на подгруппы: бригада кровопускания (для работы за столом кровопускания), бригада эвтаназии (для умерщвления обезьян) и бригада некропсии (для вскрытия обезьян, взятия образцов и упаковки трупов в пакеты биологической опасности).

Они запустили сборочную линию. Примерно каждые пять минут Джерри Джакс выносил из комнаты обезьяну без сознания и шел по коридорам к месту кровопускания, держа животное со скрученными за спиной руками. Он положит его на стол, а затем капитан Хейнс, «зеленый берет», вставит иглу в бедро животного и вытянет много крови в различные трубки. Затем он передаст бесчувственное животное майору Нейту Пауэллу и сделает ему инъекцию Т-61, средства для эвтаназии. Он вонзит иглу прямо в сердце. Когда животное будет явно мертво, он передаст его капитану Стиву Денни, который сделает вскрытие. Капитан Денни вскрывал животных ножницами и вырезал части печени и селезенки. Печень у этих животных была серая, разрушенная, неприятного вида.

Рядовая Шарлотта Годвин стояла рядом с капитаном Денни и подавала ему инструменты. Ей показалось, что он нервничает в скафандре. Он вытащил из обезьяны селезенку. Испещренная белыми пятнами, твердая, как камень, это была биологическая бомба, заряженная горячим веществом. Через некоторое время он передал ей ножницы и дал ей возможность вскрыть обезьяну. Это напугало ее и заставило сильно спешить. Она делала горячую некропсию на уровне 4, возможно, самую опасную работу в скафандре. Это был полет на ракете, и он взволновал ее. Ее руки работали на расстоянии мембраны от смерти, которая была бы хуже любой смерти в бою. Она поймала себя на том, что спешит закончить работу. Она заметила, что глаза обезьяны открыты. Как будто обезьяна смотрела на нее, пока она работала. Ей хотелось протянуть руку и закрыть глаза обезьяны. «Неужели мое лицо – последнее, что они видят?» – думала она.

День подходил к концу, и у некоторых садились батареи скафандров. Они поняли, что дневной свет начинает угасать, по тому, что некоторые окна в конце коридоров темнели. Джерри Джакс время от времени заставлял людей отдыхать. Они сидели на полу с пустыми лицами, измученные, или загружали шприцы наркотиками. Тем временем Джерри переходил от одного человека к другому, пытаясь определить степень истощения.

– КАК У ТЕБЯ ДЕЛА? ТЫ УСТАЛ? ТЫ ХОЧЕШЬ ВЫЙТИ?

Никто не хотел выходить на улицу.

Команда внутри здания поддерживала радиосвязь с Джином Джонсоном снаружи здания. Он снабдил их ручными коротковолновыми радиоприемниками, работающими на военной частоте. Он не давал им обычные рации, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь слушал их разговор, особенно средства массовой информации, которые могли бы записать эту болтовню на пленку. Казалось маловероятным, что кто-то может подслушать эту волну.

Со скафандром одной из солдат что-то случилось. Она была специалистом по имени Ронда Уильямс. Вентилятор отключился, и скафандр начал обмякать, пока не прилип к потному комбинезону, и она почувствовала, как вокруг нее пополз загрязненный воздух.

– У меня кончается воздух! – крикнула она. Она продолжала работать. Она не могла оставить свой пост. У нее садилась батарейка. Она обнаружила, что у нее нет запасного аккумулятора на поясе. Все остальные использовали запасные батарейки.

Когда Ронда объявила, что у нее кончается воздух, это вызвало переполох. Джерри хотел эвакуировать ее из здания. Он побежал по коридору к двери шлюза, где стоял солдат с коротковолновым радиоприемником. Джерри схватил рацию и вызвал Джина Джонсона, крича через шлем: «У НАС ТУТ ДАМА, У КОТОРОЙ САДИТСЯ БАТАРЕЯ».

– Нам нужно достать батарейку и отправить ее с кем-нибудь, – ответил Джин. – Вы можете подождать?

– НЕТ, ОНА СЕЙЧАС ВЫЙДЕТ. ОНА ТЕРЯЕТ ВОЗДУХ, – сказал Джерри.

Внезапно солдат у двери сказал Джерри, что у него есть лишняя батарея. Джерри сказал по рации:

– Подождите, у нас есть запасная.

Солдат побежал по коридору к Ронде, улыбнулся ей и сказал: «ВОТ ВАША БАТАРЕЯ».

Люди начали смеяться. Он пристегнул батарею к поясу Ронды. Она подумала: «О боже, они собираются отключить мою старую батарею, это остановит мои воздуходувки». Она сказала:

– ПОДОЖДИТЕ! У МЕНЯ СЕЙЧАС ЗАКОНЧИТСЯ ВОЗДУХ!

– НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ. ЭТО ВСЕГО НА СЕКУНДУ, ПОКА МЫ ЕЕ ПЕРЕКЛЮЧАЕМ, – сказал он. Ронда была взволнована и готова была уйти. Она гадала, не подхватила ли вирус в тот момент, когда давление воздуха упало. Джерри решил отослать ее с Шарлоттой Годвин, которая, похоже, уже начала уставать. По радио он сказал Джину:

– У МЕНЯ ВЫХОДЯТ ДВОЕ.

На стороне Джина началась почти паника. Только что появился телевизионный фургон. Джин пришел в ужас. Он не хотел, чтобы камеры заработали в тот момент, когда из здания извлекут двух женщин в скафандрах.

– Нас заблокировали, – сказал он Джерри. – Мы не можем их вывести. У нас тут телекамеры.

– Я ВЫПУЩУ ИХ, – сказал Джерри.

– Ладно. Выпускайте, – сказал Джин. – Мы покажем это камерам.

Джерри постучал в дверь серого помещения, и дезинфектор открыл ее. Он был сержантом. На нем был скафандр. В руках он держал насос-распылитель, наполненный отбеливателем, и фонарик. Ронда и Шарлотта вошли в серую зону, и сержант велел им вытянуть руки по швам. Он провел фонариком по их скафандрам, проверяя, нет ли повреждений или протечек.

Ронда заметила, что у него какое-то странное выражение лица.

– У ВАС ДЫРА В СКАФАНДРЕ, – сказал он.

«Я знала, что это случится», – подумала она.

– КАК ВЫ ЕЕ ПОЛУЧИЛИ? – спросил он.

– Я НЕ ЗНАЮ!

Он заклеил дыру куском скотча. Затем он обмыл обоих женщин хлоркой, обрызгав их с ног до головы, и постучал в дверь, ведущую в помещение для подготовки. Кто-то открыл ее, и они вышли. Команда поддержки немедленно открыла их головные пузыри и сняла скафандры. Костюмы под одеждой промокли от пота. Они начали дрожать.

– У входа стоит фургон телевизионных новостей, – сказал Джин.

– У меня была дыра в костюме, – сказала ему Ронда. – Я что, подхватила вирус?

– Нет. Давления скафандра хватило, чтобы защищать вас все это время. – Он поспешил вывести их на улицу. – Залезайте в фургон и ложитесь, – сказал он. – Если кто-нибудь будет задавать вам вопросы, держите язык за зубами.

Они не могли найти свою одежду в фургоне. Они завернулись в какие-то пальто, чтобы согреться, и легли на сиденья, подальше от посторонних глаз.

Телевизионщики припарковали свой фургон у входа в обезьянник, и репортер, сопровождаемый оператором, начал рыскать вокруг. Репортер постучал в парадную дверь и позвонил – ответа не последовало. Он заглянул в передние окна – шторы были задернуты, и он ничего не видел. Ну, там ничего и не происходило. Там было пусто. Он и оператор не заметили белых машин, припаркованных за зданием, а если и заметили, то это не показалось им интересным. Здесь ничего не происходило.

Телевизионщики вернулись к своему фургону и посидели в нем некоторое время, надеясь, что кто-нибудь придет или что кто-нибудь появится, чтобы у них появилось несколько сюжетов для вечерних новостей, но становилось скучно, день был ужасно холодным, и свет угасал. Им и в голову не пришло обойти здание сбоку и направить видеокамеру на окно. Если бы они сделали это, то получили бы достаточно кадров, чтобы заполнить все вечерние новости, и что-нибудь осталось бы для «60 минут» CBS. Они получили бы кадры солдат в скафандрах, испачканных кровью Эболы, участвующих в первой крупной миссии по ликвидации биологической опасности, которую когда-либо знал мир, и они получили бы снимки напарников – ликвидаторов биологической опасности, выходящих на плацдарм парами и избавляемых от скафандров командой поддержки. Но съемочная группа не ходила вокруг здания, и, насколько мне известно, никаких видеозаписей рестонской операции нет.

Тем временем обе женщины несколько минут лежали на спине в фургоне. Внезапно телевизионщики ушли. Джин Джонсон, высунув голову из-за угла здания, доложил, что берег чист. Женщины оделись и поспешили справить нужду в лесном массиве позади здания. Именно там они нашли иглы – два использованных шприца для подкожных инъекций с прикрепленными к ним иглами. Иглы были без колпачков и голые, очевидно, использованные. Невозможно было сказать, как долго они лежали в траве. Некоторые из спасателей надели перчатки и подобрали иглы, а когда они обыскали местность, то обнаружили в траве еще больше игл.

Последним вышел Джерри Джакс. Он появился около шести вечера, похудевший на два или четыре килограмма. Это была потеря жидкости от пота, и его лицо было пепельным. Его волосы, обычно серебристые, казались белыми.

У солдат не было еды, они были голодны и хотели пить. Солдаты проголосовали за то, где можно поесть, и выбор пал на «Тако Белл». Джин Джонсон сказал им:

– Не говорите никому, почему вы здесь. Не отвечайте ни на один вопрос.

Караван тронулся с места, взревев от холода, и направился к «Тако Белл». Солдаты заказали мягкие тако и большие стаканы кока-колы, чтобы восполнить жидкость, потерянную в скафандрах. Они также заказали огромное количество коричных рулетов – все навынос – да, в коробки и побыстрее, пожалуйста. Служащие смотрели на них во все глаза. Солдаты выглядели, как солдаты, даже в джинсах и спортивных футболках: мужчины были массивными и крепкими на вид, с короткими стрижками и военными очками в металлической оправе и несколькими прыщами от слишком большого количества армейской еды, а женщины выглядели так, как будто они могли отжаться пятьдесят раз и сломать оружие. Какой-то человек подошел к сержанту Клэджесу, пока тот ждал свою еду, и спросил:

– Что вы там делали? Я видел эти фургоны.

Сержант Клэджес молча повернулся к нему спиной.

После полуночи Нэнси и Джерри Джаксы, лежа на водяной кровати в главной спальне дома Джаксов на склонах горы Катоктин, слушали новости, а их дочь Джейми спала рядом с ними. Джерри рассказал, что сегодняшняя операция прошла довольно успешно и что никто не укололся иглой. Он сказал, что не представлял себе, как одиноко внутри костюма биологической защиты.

Нэнси обняла его и положила голову ему на шею так, как они обнимали друг друга со времен колледжа. Ей показалось, что он выглядит сморщенным и худым. Он был физически более истощен, чем она видела его за последние годы. Она взяла Джейми на руки и отнесла в постель, потом вернулась и обняла мужа. Они заснули, обнимая друг друга.

В течение последних нескольких дней и ночей армейский ученый Томас Кшазек работал в своем скафандре в лаборатории уровня 4, пытаясь разработать экспресс-тест на вирус Эбола в крови и тканях. Он получил тест для работы. Это был экспресс-тест ИФА, или Elisa, он был чувствительным и простым в выполнении. Кшазек проверил образцы мочи и крови Милтона Франтига, человека, которого вырвало на лужайке и который теперь находился в изоляторе больницы Фэрфакс. Выходило, что Франтиг чист. Его моча и кровь не реагировали на тест на Эболу. Похоже, у него был грипп. Это было загадкой. Почему эти парни не заразились Эболой?

Погода потеплела и стала солнечной, а ветер менялся, пока не подул с юга. На второй день массированной бомбардировки – в среду – армейский караван вместе с пригородным движением прибыл в Рестон и развернулся позади обезьянника. Все пошло более гладко. По состоянию на восемь часов утра команды начали входить. Джин Джонсон принес прожектор, и его установили в сером коридоре.

Джерри Джакс вошел первым и накормил обезьян. Он обошел с сержантом Аменом все комнаты, проверяя их, и то тут, то там они находили обезьян мертвыми или в смертельном шоке. В гостиной они нашли несколько стульев, вытащили их в коридор и расставили полукругом, чтобы солдаты могли сидеть на них, пока отдыхают и наполняют шприцы. По мере того как день клонился к вечеру, можно было видеть измученных солдат и гражданских в оранжевых скафандрах, мужчин и женщин с покрытыми изнутри конденсатом пузырями на голове, сидящих на стульях в коридоре, заряжающих в шприцы Т-61 и сортирующих коробки, полные пробирок с кровью. Некоторые разговаривали друг с другом, крича, а другие просто смотрели на стены.

В середине утра Джерри Джакс работал в комнате С. Он решил сделать перерыв, чтобы отдохнуть и проверить своих людей. Он вышел в коридор, оставив комнату на попечение сержантов Амена и Клэджеса. Внезапно в комнате С поднялась суматоха, и обезьяны в ней разразились дикими воплями. Джерри побежал обратно в комнату и обнаружил сержантов снаружи двери. Они в тревоге заглядывали внутрь.

– ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

– ОБЕЗЬЯНА СБЕЖАЛА, СЭР.

– О ЧЕРТ! – взревел Джакс.

Животное пронеслось мимо сержанта Амена, когда тот открыл клетку, и сержанты тут же выбежали из комнаты и закрыли за собой дверь.

Свободная обезьяна – вот чего Джерри боялся больше всего. Они могут прыгать на большие расстояния. Его самого кусали обезьяны, и он знал, каково это. Эти зубы входят глубоко.

Они заглянули в комнату через окошко в двери. Вся комната взорвалась активностью, обезьяны кружились в своих клетках и яростно трясли их, издавая высокие, возбужденные возгласы. В комнате было около сотни кричащих обезьян. Но где же сбежавшая обезьяна? Ее не было видно.

Они нашли рыболовный сачок, шест с мешкообразной сетью на конце. Они открыли дверь и вошли в комнату.

События, которые последовали за этим, похожи на сон, и воспоминания эти противоречивы. Специалист Ронда Уильямс четко помнит, что обезьяна сбежала из комнаты. Она говорит, что сидела на стуле, когда это случилось, что она слышала много криков, и вдруг животное появилось и пробежало под ее ногами. Она застыла в ужасе, а затем разразилась нервным, почти истерическим смехом. Это был маленький решительный самец, и он не собирался подпускать к себе этих людей с сетью.

Джерри Джакс настаивает, что обезьяна не выходила из комнаты. Вполне возможно, что обезьяна бросилась под ноги специалисту Уильямс, а затем была загнана обратно в комнату.

Свободная обезьяна была очень напугана, и солдаты были очень напуганы. Некоторое время самец оставался в комнате, бегая взад и вперед по клеткам. Другие обезьяны, очевидно, рассердились на это и укусили бегающего самца за пальцы ног. Ноги обезьяны начали кровоточить, и очень скоро кровь растеклась по всей комнате. Джерри включил радио и доложил, что обезьяна ослабла и истекает кровью. Джин Джонсон велел ему сделать все, что нужно. Как насчет того, чтобы застрелить обезьяну? Возьмите с собой пистолет, например армейский 45-го калибра. Джерри эта идея не понравилась. Заглянув в комнату, он заметил, что обезьяна большую часть времени пряталась за клетками. Если попытаться застрелить обезьяну, нужно будет стрелять в клетки, пуля может попасть в клетку или стену и отрикошетить внутрь комнаты. Огнестрельное ранение в этом здании может оказаться смертельным. Он решил, что самым безопасным будет войти в комнату и поймать обезьяну сетью. Он взял с собой сержанта Амена.

Войдя в комнату, они не увидели обезьяны. Джерри медленно двинулся вперед, держа сеть наготове, чтобы замахнуться ею на обезьяну. Но где же она? Он не очень хорошо видел. Его лицевая пластина была покрыта по́том, и свет в комнате был тусклым. С таким же успехом он мог плавать под водой. Он медленно двинулся вперед, держась подальше от клеток, заполненных обезьянами – истеричными, кричащими, прыгающими, гремящими решетками. Звук обезьян, поднимающих шум, был оглушительным. Он боялся, что обезьяна укусит его, если он подойдет слишком близко к клетке. Поэтому он остался стоять посреди комнаты, а сержант Амен последовал за ним, держа на шесте шприц, полный наркотиков.

– БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, СЕРЖАНТ, – сказал он. – СМОТРИТЕ, ЧТОБЫ ВАС НЕ УКУСИЛИ. ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ КЛЕТОК.

Он пробирался от клетки к клетке, заглядывая в каждую, пытаясь разглядеть сквозь нее темную стену позади. Вдруг краем глаза он заметил какое-то движение, повернулся с сачком, и обезьяна взмыла над ним в воздух, перепрыгивая с одного конца комнаты на другой.

– ВЗЯТЬ ЕГО! ОН ЗДЕСЬ! – крикнул он. Он взмахнул сетью, хлопнув ею над клетками, но обезьяна уже исчезла.

Он снова медленно прошелся по комнате. Обезьяна прыгнула через всю комнату, широким прыжком, размахивая хвостом. Это животное оказывалось в воздухе всякий раз, когда двигалось. Джерри взмахнул сачком и промахнулся.

– СУКИН СЫН! – закричал он. Обезьяна была слишком быстра для него. Он провел 10 или 15 минут, осматривая комнату, разглядывая задние стенки клеток. Если он найдет обезьяну, она прыгнет на другую сторону комнаты. Это была маленькая обезьянка, созданная для жизни на деревьях. Он задумался. Эта среда благоприятствует обезьяне, а не нам. У нас нет инструментов, чтобы справиться с этой ситуацией. Мы здесь не контролируем ситуацию – мы просто приехали сюда.

Выйдя из здания, полковник Си Джей Питерс остановился, чтобы понаблюдать за ходом операции. Он был одет в джинсы и свитер, сандалии и носки, несмотря на холодный день. С его сандалиями и усами он выглядел как тип 1960-х годов или какой-то низкоуровневый служащий, может быть, уборщик. Он заметил незнакомца, стоявшего у входа в здание. Кто же это был? Затем мужчина начал обходить здание сбоку. Он явно чего-то хотел и был слишком близок к цели. Си Джей поспешил вперед, остановил мужчину и спросил, что он делает.

Это был репортер из «Вашингтон пост».

– Что здесь происходит? – спросил он у Си Джея.

– Ну… ничего особенного не происходит, – ответил Си Джей. Он вдруг очень обрадовался, что не надел сегодня мундир полковника – на этот раз его дурные привычки оправдались. Он не стал искушать репортера подойти к зданию сбоку и заглянуть в окно. Репортер вскоре ушел, не увидев и не услышав ничего интересного. «Вашингтон пост» подозревал, что в обезьяннике происходит что-то странное, но репортеры и редакторы, работавшие над этой историей, не могли до конца разобраться в ней.

– Эта обезьяна знает сети, – крикнул Джерри сержанту. Обезьяна не позволит, чтобы ее поймал какой-то дурак-человек в пластиковом пакете. Они решили оставить ее в комнате на ночь.

Между тем выжившие обезьяны все сильнее возбуждались. В этот день команды убили большую часть обезьян, работая прямо до наступления темноты. Некоторые солдаты начали жаловаться, что им не дают достаточно ответственности, и Джерри позволил им взять на себя большую часть опасной работы офицеров. Он назначил специалиста Ронду Уильямс дежурным за столом эвтаназии вместе с майором Нейтом Пауэллом. Майор положил обезьяну на стол, держа ее руки за спиной на случай, если она проснется, а Ронда открыла шприц и сделала обезьяне укол в сердце – вонзила иглу в грудь между ребрами, целясь непосредственно в сердце. Она нажала на поршень, посылая в сердце заряд наркотиков, который мгновенно убил обезьяну. Она вытащила иглу, и из проколотой раны брызнуло много крови. Это был хороший знак, означавший, что она проткнула сердце. Если у нее на перчатках оказывалась кровь, она полоскала их в миске с отбеливателем, а если кровь попадала на скафандр, она вытирала ее губкой, смоченной в отбеливателе.

Когда она промахнулась мимо сердца, случилось страшное. Она нажала на поршень, яд залил грудь животного вокруг сердца, и обезьяна подпрыгнула. Она согнулась пополам, ее глаза двигались, и казалось, что он борется, а это был всего лишь рефлекс смерти, но у Ронды сбилось дыхание, и ее собственное сердце подпрыгнуло.

Затем полковник Джакс усадил ее за стол для кровопускания вместе с капитаном Хейнсом, и вскоре она начала брать кровь у обезьян, потерявших сознание. Она ввела иглу в вену на ноге животного и взяла кровь. Глаза обезьян были открыты. Ей это не понравилось. Ей казалось, что они смотрят на нее.

Она пускала обезьяне кровь, когда вдруг ей показалось, что глаза животного шевельнулись и оно попыталась сесть. Оно проснулось. Оно ошеломленно посмотрело на нее, протянуло руку и схватило за руку, в которой был шприц. Обезьяна была очень сильной. Игла вышла из бедра, и из раны хлынула кровь. Затем животное начало тянуть ее руку к своей пасти! Оно пыталось укусить ее за руку! Она закричала:

– ДЕРЖИТЕ ЕГО КТО-НИБУДЬ, ПОЖАЛУЙСТА! ОН ВСТАЕТ!

Капитан Хейнс схватил обезьяну за руки и пригвоздил ее к столу, крича:

– У НАС ОДНА ПРОСНУЛАСЬ! НУЖЕН КЕТАМИН!

Игла, вырванная из бедра обезьяны, перерезала ей вену на ноге. В ноге тут же образовался кровавый шар размером с бейсбольный мяч. Он становился все больше и больше, кровь заливала кожу, и Ронда чуть не разрыдалась. Она прижала ладони к кровяному шарику, чтобы остановить внутреннее кровотечение. Сквозь перчатки она чувствовала, как набухает кровь. Шар крови с Эболой.

Подбежавший солдат ввел обезьяне двойную дозу кетамина, и она обмякла.

Во время кризиса Питер Ярлинг каждый день работал в скафандре в своей лаборатории, проводя тесты на образцах обезьян, пытаясь определить, где и как распространяется вирус, и пытаясь получить чистый образец изолированного вируса. Тем временем Том Гейсберт всю ночь напролет разглядывал в микроскоп клеточные ландшафты.

Иногда они встречались в кабинете и закрывали за собой дверь.

– Как вы себя чувствуете?

– Устал, но в остальном я в порядке.

– Голова не болит?

– Нет. Как вы себя чувствуете?

– Отлично.

Они были первооткрывателями штамма, и казалось, что у них будет шанс дать ему имя, при условии, что они смогут изолировать его, и при условии, что он не изолирует их первыми.

Ярлинг ушел домой ужинать с семьей, но позже, прочитав детям их сказки и уложив их спать, он вернулся в Институт и работал допоздна. Весь Институт был охвачен активностью, все горячие лаборатории были полны людей и работали круглосуточно. Вскоре он уже снимал одежду в раздевалке и надевал хирургический костюм, а затем скафандр, чувствуя себя сонным, теплым и сытым после ужина, стоя лицом к стальной двери, украшенной красным цветком, и не желая сделать еще один шаг вперед. Он открыл дверь и прошел на горячую сторону.

Он все это время проверял свою кровь и кровь Гейсберта и гадал, не появится ли в ней вирус. Он не думал, что это возможно. «Я не стал подносить пробирку к носу. Я просто помахал над ней рукой». Они все время делали это с бактериями в больничных лабораториях. Раньше обнюхивание культур в лабораториях было стандартной процедурой – так можно было выяснить, как пахнут бактерии, узнать, что некоторые их виды пахнут, как виноградный сок Уэлча. Вопрос о том, заразился ли он, Питер Ярлинг, лихорадкой Эбола, стал несколько более насущным с тех пор, как смотрителя вырвало на лужайку. Этот парень не порезался и не укололся иглой. Таким образом, если этот парень заразился Эболой, он мог подхватить ее, вдыхая воздух.

Ярлинг отнес в шкаф несколько стекол с пятнами собственной сыворотки крови, закрыл дверь и выключил свет. Он дал глазам привыкнуть к темноте и, как обычно, попытался разглядеть что-нибудь в микроскоп через лицевую пластину. Затем панорама поплыла в поле зрения. Это был океан его крови, простирающийся во все стороны, зернистый и таинственный, слабо светящийся зеленым. Это было обычное свечение, этот слабый зеленый свет не был поводом для беспокойства. Если зеленый цвет станет ярче, это будет означать, что в его крови поселилась лихорадка Эбола. А что, если кровь вспыхнет? Как он мог судить, действительно ли она светится? Насколько зеленый – это зеленый? Насколько я доверяю своим инструментам и своему восприятию? И если я обнаружу, что моя кровь светится, как я сообщу о результатах? Мне нужно будет сказать Си Джею, что, возможно, мне не нужно отправляться в Тюрягу. Меня можно было бы держать прямо здесь, в моей собственной лаборатории. Я сейчас на 4-м уровне биобезопасности. Я уже изолирован. Кого я могу заразить здесь, в лаборатории? Никого. Будь у меня положительный результат на Эболу, я мог бы жить и работать здесь.

Ничего не светилось. Ничто не реагировало на его кровь. Его кровь была в норме. То же самое с кровью Тома Гейсберта. Что касается того, будет ли их кровь светиться завтра, послезавтра или послепослезавтра, только время покажет, но он и Гейсберт выходили из инкубационного периода.

В одиннадцать часов вечера он решил, что пора возвращаться домой, вошел в шлюз и дернул за цепочку, чтобы запустить цикл дезинфекции. Он стоял в сером свете в серой зоне, наедине со своими мыслями. Здесь, в химическом тумане, он почти ничего не видел. Ему пришлось ждать семь минут, пока цикл завершится. Ноги просто убивали его. Он так устал, что не мог встать. Он протянул руки и схватился за трубы, по которым в душ подавались химикаты, чтобы удержаться на ногах. Теплая жидкость потекла по его скафандру. Он чувствовал себя здесь комфортно и безопасно, окруженный хлюпающими жидкостями, убивающими вирусы, шипением воздуха и ощущением волнения на спине, когда химикат играл на его костюме. Он заснул.

Он резко проснулся, когда последний взрыв водяных струй ударил в него, и обнаружил, что привалился к стене шлюза, все еще держась руками за трубы. Если бы не последняя струя воды, он бы не проснулся. Он соскользнул бы по стене, свернулся калачиком в углу шлюза и, вероятно, просидел бы там всю ночь, погруженный в крепкий сон, пока холодный стерильный воздух струился бы сквозь его скафандр и омывал его тело, обнаженное внутри кокона, в самом сердце Института.

Специалист Ронда Уильямс стояла в главном коридоре обезьянника, боясь, что ее отправят в Тюрягу. Не было слышно ни звука, помимо рева воздуха в шлеме. Коридор тянулся в обе стороны до бесконечности, заваленный картонными коробками, мусором и обезьяньим печеньем. Где же офицеры? Где же полковник Джакс? Куда все подевались? Она увидела двери, ведущие в обезьяньи комнаты. Может быть, офицеры были там.

Что-то приближалось по коридору. Свободная обезьяна. Она бежала к ней. Ее глаза пристально смотрели на нее. Что-то блеснуло в руке – обезьяна держала шприц. Она помахала им с жестом, выражающим страстное желание отомстить. Она хотела сделать ей укол. Шприц был заражен неизвестным агентом. Ронда бросилась бежать. Скафандр мешал ей. Она продолжала бежать, но коридор тянулся бесконечно, и она не могла дойти до конца. Где же дверь наружу? Никакой двери нет! Выхода не было! Обезьяна подскочила к ней, не сводя с нее страшных глаз – и игла сверкнула и вонзилась в скафандр…

Ронда проснулась в своей казарме.

Нэнси Джакс проснулась в четыре часа утра от телефонного звонка. Звонил ее брат из телефона-автомата больницы в Уичито. Он сказал, что их отец умирает.

– Он очень, очень плох, и он не справляется, – сказал он. У их отца была сердечная недостаточность, и доктор спрашивал, не хочет ли семья, чтобы он принял крайние меры по спасению жизни. Нэнси лишь мельком подумала об этом и велела брату не делать этого. Ее отец похудел до 40 кг, только кожа да кости, и ему было очень больно.

Она разбудила Джерри и сказала ему, что ее отец, вероятно, умрет сегодня. Она знала, что ей придется отправиться домой, но стоит ли ей попытаться вылететь сегодня? Она могла бы приехать в Уичито к полудню, и он, возможно, был бы еще жив. Возможно, ей удастся попрощаться с ним. Она решила не лететь домой. Она чувствовала, что не может оставить свою работу в разгар кризиса в Рестоне, что это будет пренебрежением ее долгом.

Снова зазвонил телефон. Это был отец Нэнси, звонивший из своей больничной палаты.

– Ты вернешься домой, Нэнси? – спросил он. Голос у него был хриплый и слабый.

– Я просто не могу уйти отсюда сейчас, папа. Это моя работа. У меня сейчас серьезная вспышка болезни.

– Я понимаю, – сказал он.

– Увидимся на Рождество, папа.

– Я не думаю, что продержусь так долго, но никогда не знаешь наверняка.

– Я уверена, что ты справишься.

– Я люблю тебя, Нэнси.

– Я тоже тебя люблю.

В предрассветной темноте они с Джерри оделись – она в униформу, он в штатское – и направились в обезьянник. Нэнси оставалась дома до тех пор, пока дети не проснулись, и приготовила им немного хлопьев. Она посадила детей в школьный автобус и поехала на работу. Она пошла к полковнику Си Джею Питерсу и сказала ему, что ее отец, вероятно, умрет сегодня.

– Поезжайте домой, Нэнси, – сказал он.

– Я не собираюсь этого делать, – ответила она.

Мертвые обезьяны начали поступать после обеда. Грузовик привозил их дважды в день из Рестона, и первая партия оказывалась в воздушном шлюзе Нэнси, пока она одевалась. Обычно в «шляпных коробках» было по 10–12 обезьян.

Остальные обезьяны, вынесенные из обезьянника – подавляющее большинство из них, весом в две-три тонны, – были упакованы в тройные пакеты биологической опасности, а пакеты были обеззаражены, вывезены из здания и помещены в стальные мусорные баки. Затем сотрудники «Хэзлтона» отвезли их на принадлежащий компании мусоросжигательный завод, где трупики были сожжены при высокой температуре, достаточно высокой, чтобы гарантировать уничтожение организмов Эболы.

Однако некоторых обезьян пришлось обследовать, чтобы выяснить, распространяется ли вирус внутри здания. Нэнси должна была отнести «шляпные коробки» в номер АА-5 и работать с обезьянами до полуночи вместе со своим напарником и гражданским помощником. Они почти не разговаривали друг с другом, разве что указывали на инструменты или признаки болезни у обезьяны.

В тот день Нэнси вспоминала о своем отце и детстве. Много лет назад, еще девочкой, она помогала ему во время пахоты, водила трактор с полудня до поздней ночи. Двигаясь не намного быстрее мула, трактор нарезал борозды на полосе земли длиной в полмили. Она была одета в короткие шорты и сандалии. На тракторе было шумно и жарко, и в пустоте Канзаса она ни о чем не думала, тонула в реве мотора, когда солнце клонилось к горизонту, земля темнела, а Луна появлялась и поднималась все выше. В десять часов отец брался за работу и пахал всю оставшуюся ночь, а она ложилась спать. На рассвете он будил ее, и она снова садилась на трактор и продолжала пахать.

– ГУБКА, – одними губами сказала она своему напарнику.

Он промокнул кровь внутри обезьяны, и Нэнси прополоскала перчатки в кастрюле с зеленым «Энвирохемом».

Ее отец умер в тот день, когда Нэнси работала в горячей лаборатории. Она прилетела домой в Канзас и в субботу утром приехала на такси на семейное кладбище в Уичито, как раз к началу панихиды. День был холодный, дождливый, и кучка людей с зонтиками в руках теснилась вокруг проповедника у каменной стены и ямы в земле. Подполковник Нэнси Джакс шагнула вперед, чтобы лучше видеть, и тут взгляд ее остановился на чем-то, чего она никак не ожидала. На гроб был накинут флаг. В конце концов, отец был ветераном. Это зрелище сломило ее, и она разрыдалась.

В четверг, 7 декабря, в четыре часа пополудни была убита и упакована последняя обезьяна, и люди начали выходить на улицу. Им пришлось нелегко, когда они пытались поймать сбежавшую маленькую обезьянку; на это ушло несколько часов. Джерри Джакс вошел в комнату, где она пряталась, и два или три часа гонялся за ней по кругу с сетью. В конце концов обезьяна, выставив хвост, застряла в щели позади клетки, и сержант Амен вколол ей огромную дозу обезболивающего. Примерно через 15 минут обезьяна затихла, ее вытащили, и она пошла по пути остальных обезьян.

Они связались по рации с Джином Джонсоном и сообщили ему, что последняя обезьяна мертва. Джонсон велел сержанту Клэджесу осмотреть здание, чтобы убедиться, что в комнатах больше нет живых обезьян. Клэджес обнаружил в кладовке морозильную камеру. Она выглядела зловеще, и он связался по рации с Джонсоном.

– ДЖИН, Я НАШЕЛ МОРОЗИЛЬНИК.

– Проверьте его, – ответил Джонсон.

Сержант Клэджес поднял крышку, и на него уставились замерзшие глаза мертвых обезьян. Они сидели в прозрачных пластиковых пакетах. Тела были покрыты кровавыми сосульками. Это были обезьяны из комнаты F, места начала вспышки, некоторые из обезьян, принесенных в жертву Дэном Дальгардом. Сержант закрыл крышку и вызвал Джонсона по рации.

– ДЖИН, ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО Я НАШЕЛ В ЭТОМ ХОЛОДИЛЬНИКЕ. ЗДЕСЬ ДЕСЯТЬ ИЛИ ПЯТНАДЦАТЬ ОБЕЗЬЯН.

– Вот дерьмо, Клэджес!

– ЧТО МНЕ С НИМИ ДЕЛАТЬ?

– Мне больше не нужны проблемы с обезьянами. Больше никаких образцов! Уничтожьте их!

– Я ТАКЖЕ НАШЕЛ НЕСКОЛЬКО ПУЗЫРЬКОВ УСПОКОИТЕЛЬНОГО.

– Дезинфекция, детка! Вы не знаете, были ли в этих бутылках какие-нибудь грязные иглы. Нужно вынести из здания все! Все наружу!

Сержант Клэджес и штатский специалист Мерл Гибсон вытащили пакеты из морозильника. Они пытались запихнуть обезьян в «шляпные коробки», но те не помещались – их скрутило в причудливые формы. Они оставили их в коридоре оттаивать. Завтра с ними разберутся команды дезинфекции.

91-танго шаркали по коридору воздушного шлюза, пара за парой, онемевшие и усталые до предела, мокрые от пота и постоянного страха. Они собрали в общей сложности тридцать пять сотен клинических образцов. Они не хотели обсуждать операцию ни друг с другом, ни со своими офицерами.

Покинув Форт-Детрик, члены команды заметили, что Джин Джонсон сидит на траве под деревом перед зданием. Он не хотел ни с кем разговаривать, а они боялись говорить с ним. Он выглядел ужасно. Его разум был далеко отсюда, в опустошенной зоне внутри здания. Он снова и снова возвращался мыслями к тому, что делали «дети». Если «парень» держит иглу в правой руке, ты становишься слева от него. Ты зажимаешь обезьяне лапу сзади, чтобы она не могла развернуться и укусить тебя. Кто-нибудь порезал палец? Пока казалось, что все дети справились.

Команда дезактивации облачилась в скафандры сразу же, как только здание покинули солдаты. Уже стемнело, но Джин Джонсон так боялся лихорадки Эбола, что не хотел оставлять здание нетронутым на ночь.

Команду возглавлял Мерл Гибсон. Он надел скафандр и осмотрел здание, чтобы понять, что нужно сделать. Комнаты и коридоры были залиты кровью и завалены медицинскими упаковками. Обезьяньи галеты валялись повсюду и хрустели под ногами. Обезьяньи экскременты петлями лежали на полу, линиями извивались по стенам и отпечатывались в форме маленьких рук. У него была щетка и ведро с отбеливателем, и он пытался отскрести стену.

Потом он вызвал Джина по рации.

– ДЖИН, ЭТО ДЕРЬМО, КАК ЦЕМЕНТ, ОНО НЕ ОТМЫВАЕТСЯ.

– Делайте то, что считаете нужным. Нам приказано очистить это место.

– МЫ ПОПРОБУЕМ СКОЛОТЬ ЕГО, – сказал Гибсон.

На следующий день они отправились в скобяную лавку и купили мастерки и шпатели для шпатлевки, и команда дезактивации принялась за работу по откалыванию помета со стен и пола. Они чуть не задохнулись от жары внутри скафандров.

Милтона Франтига, человека, которого вырвало на лужайку, уже несколько дней держали в изоляции в больнице Фэрфакса. Он чувствовал себя гораздо лучше, лихорадка прошла, кровотечения из носа не было, и он начал беспокоиться. Очевидно, у него не было лихорадки Эбола. Во всяком случае, в анализах крови ее не обнаружили. Очевидно, у него был легкий грипп. В конце концов ему сказали, что он может идти домой.

На 19-й день после инцидента с обнюхиванием, так и не столкнувшись с кровотечением из носа, Питер Ярлинг и Том Гейсберт начали считать себя точно выжившими. Тот факт, что у Дэна Дальгарда и рабочих из обезьянника до сих пор не проявилось никаких признаков заражения Эболой, также успокоил их, хотя это было очень странно. Что, черт возьми, происходит с этим вирусом? Он убивал обезьян, как мух, вирус вытекал у них из каждой поры, но ни один человек не пострадал. Если вирус не был заирской лихорадкой Эбола, то что же это было? И откуда он взялся? Ярлинг полагал, что он, должно быть, прибыл из Африки. В конце концов, кровь сестры Майинги реагировала на него. Поэтому вирус должен быть тесно связан с заирским эболавирусом. Он вел себя как вымышленный штамм Андромеды. Как только мы подумали, что наступил конец света, вирус исчез, и мы выжили.

CDC сосредоточили свои усилия на попытке проследить источник вируса, и след в конечном счете привел обратно к Ферлит-Фармс – хранилищу обезьян близ Манилы. Все обезьяны Рестона были привезены оттуда. Это место было промежуточной станцией во время их путешествия из лесов Минданао в Вашингтон. Исследователи обнаружили, что обезьяны там тоже умирали в большом количестве. Но, похоже, ни один филиппинский рабочий не заболел. Если это африканский вирус, то что он делает на Филиппинах? И почему смотрители обезьян не умирают? И все же вирус был способен уничтожить обезьяну. Здесь происходило что-то очень странное. Природа, казалось, приблизилась к нам, чтобы убить, но вдруг отвернулась и улыбнулась. Это была улыбка Моны Лизы, значение которой никто не мог понять.

Команда дезактивации отмывала здание отбеливателем, пока не сняла краску с бетонных полов, и все равно они продолжали отскребать. Убедившись, что все внутренние поверхности здания очищены, они перешли к последней стадии – газу. Команда заклеила наружные двери, окна и вентиляционные отверстия здания серебряной клейкой лентой. Заклеила пластырем наружные отверстия вентиляционной системы. Здание было загерметизировано. В разных местах внутри обезьянника они разложили клочки бумаги, пропитанные спорами безвредной бактерии, известной как Bacillus Subtilis Niger, или сенная палочка. Эти споры очень трудно убить. Считается, что дезинфекция, убивающая сенную палочку, убивает практически все.

Команда дезактивации привезла в обезьянник 39 электрических жаровен Sunbeam. Армия использует их для работ по дезинфекции. Команда проложила по полу всего здания электрический кабель с розетками, похожий на шнур для рождественской елочной гирлянды. К точкам, расположенным вдоль кабеля, подключили жаровни. Кабель подсоединили к главному выключателю. В каждую жаровню бросили горсть дезинфицирующих кристаллов. Белые кристаллы напоминали соль. На жаровнях установили максимальную температуру. В 18:00 18 декабря кто-то повернул главный выключатель, и жаровни начали нагреваться. Кристаллы закипели, выделяя газообразный формальдегид. Поскольку двери, окна и вентиляционные отверстия здания были заклеены скотчем, газу некуда было деваться, и он оставался внутри здания в течение трех дней. Газ проникал в воздуховоды, пропитывал кабинеты, пробирался в ящики столов, затекал в точилки для карандашей в ящиках. Он попадал в ксероксы, забирался внутрь персональных компьютеров и подушек кресел, скользил по водосточным трубам, пока не натыкался на лужицы старого отбеливателя в водяных ловушках. Наконец команда дезактивации, все еще одетая в скафандры, вернулась в здание и собрала образцы спор. Лечение жаровнями убило сенную палочку.

С работой по ликвидации биологической опасности связана старая мудрость, которая гласит: никогда нельзя быть уверенным, что жизнь уничтожена. Жизнь переживет практически любую атаку. На практике достичь полной, однозначной стерилизации чрезвычайно трудно, и проверить ее практически невозможно. Однако пикник с жаровнями Sunbeam, который длится три дня и уничтожает все образцы Bacillus Subtilis Niger, подразумевает успех. Обезьянник был стерилизован. Эбола встретила сопротивление. На короткое время, пока жизнь не восстановилась, Рестонское карантинное отделение для приматов было единственным зданием в мире, где не было ничего живого – вообще ничего.

Штамм вируса Эбола, который вырвался близ Вашингтона, спрятался где-то в тропическом лесу. Цикл продолжался. Если вирус хочет продолжать существовать, он должен продолжать цикл. Армия, удостоверившись в том, что обезьянник зачищен, вернула его во владение компании «Хэзлтон Рисерч Продактс». «Хэзлтон» снова начал покупать обезьян с Филиппин, из того же обезьянника близ Манилы, и заселил здание макаками-крабоедами, пойманными в тропических лесах Минданао. Меньше чем через месяц, в середине января, некоторые обезьяны в комнате C начали умирать с окровавленными носами. Дэн Дальгард позвонил Питеру Ярлингу.

– Похоже, мы снова пострадали, – сказал он.

Это был вирус Эбола. Он пришел с Филиппин. На этот раз, поскольку во время первой вспышки не было человеческих жертв, армия, CDC и «Хэзлтон» совместно решили изолировать обезьян: оставить их в покое и дать вирусу сгореть самому. Дэн Дальгард надеялся спасти хотя бы часть обезьян, и его компания не хотела, чтобы армия в скафандрах вернулась.

То, что происходило в этом здании, было своего рода экспериментом. Теперь они увидят, что Эбола может естественным образом сделать с популяцией обезьян, живущих в замкнутом воздушном пространстве, в своего рода городе. Рестонский эболавирус быстро перескакивал из комнаты в комнату, и по мере расцветания у обезьян он, казалось, спонтанно мутировал в нечто, очень похожее на обычную простуду. Но это была лихорадка Эбола. Обезьяны умирали с большим количеством прозрачной и зеленой слизи, вытекающей из носа, смешанной с кровью, которая не сворачивалась. Их легкие были разрушены, сгнили и наполнились вирусом Эбола. У них была пневмония. Когда в комнате появлялось одно-единственное животное с кровотечением из носа, то, как правило, вскоре после этого в комнате умирали 80 % животных. Вирус у обезьян был чрезвычайно заразен. Ученые Института заподозрили, что перед ними мутантный штамм вируса Эбола, нечто новое и немного отличающееся от того, что они видели всего месяц назад, в декабре, когда армия сбросила атомную бомбу на обезьянник. Это было страшно – как будто Эбола могла быстро изменить свой характер и стать похожей на грипп. Как будто через месяц может появиться другой штамм. Клинические симптомы заболевания послужили напоминанием о том, что Эбола связана с определенным видом простудных заболеваний, наблюдаемых у детей. Казалось, что вирус может быстро адаптироваться к новому хозяину и что он может быстро изменить свой характер, когда входит в новую популяцию.

Эбола, очевидно, дрейфовала по воздуховодам здания. К 24 января она вошла в комнату B, и обезьяны в этой комнате начали впадать в шок и умирать – с текущими носами, красными глазами и маскоподобными выражениями на мордах. В последующие недели инфекция проникла в комнаты I, F, E и D. Затем, в середине февраля, смотритель животных «Хэзлтона», которого мы назовем Джон Колеус, проводил вскрытие мертвой обезьяны и порезал скальпелем большой палец. Он разрезал печень, одно из любимых мест гнездования Эболы. Лезвие скальпеля, измазанное клетками печени и кровью, глубоко вошло в этот большой палец. Он подвергся серьезному воздействию лихорадки Эбола.

Печень, которую он разрезал, была отправлена в USAMRIID для анализа. Том Гейсберт рассмотрел кусочек под микроскопом и к своему ужасу обнаружил, что он был «невероятно горячим – я имею в виду, под завязку наполнен вирусом». Все в Институте думали, что Джон Колеус умрет.

– Все мы, – рассказывал мне Питер Ярлинг, – откровенно боялись, что этот парень не жилец.

CDC решил не помещать его в изолятор. Поэтому Колеус посещал бары и пил пиво со своими друзьями.

– Мы здесь, в Институте, – сказал Питер Джарлинг, – были совершенно потрясены, когда этот парень пошел по барам. Очевидно, CDC не должна была позволить этому случиться. Это был серьезный вирус и серьезная ситуация. Мы не так уж много знаем о вирусе. Он может быть похож на обычную простуду – у нее может быть скрытый, латентный период, при котором можно распространять вирус еще до появления симптомов, – и к тому времени, когда человек узнает, что болен, он уже успевает заразить 16 человек. Мы слишком многого – ужасно много – не знаем об этом вирусе. Мы не знаем, откуда он взялся, и мы не знаем, какую форму он примет, когда появится в следующий раз.

У Джона Колеуса было небольшое заболевание, которое требовало хирургического вмешательства. Врачи провели операцию в то время, когда он находился в инкубационном периоде после заражения лихорадкой Эбола. Нет никаких записей, указывающих на то, что во время операции у него было сильное кровотечение. Операция прошла нормально, и он жив и сегодня, не столкнувшись с какими-то негативными последствиями контакта с вирусом.

Что же касается обезьянника, то все здание вымерло. Армии не пришлось его «бомбить». Оно было взорвано вирусом Эбола Рестон. И снова обошлось без человеческих жертв. Однако произошло нечто жуткое и, возможно, зловещее. Всего в обезьяннике работали четыре человека: Джарвис Парди, у которого была проблема с сердцем; Милтон Франтиг, которого вырвало на лужайку; Джон Колеус, который порезал себе палец; и четвертый человек. У всех четверых мужчин в конечном итоге проявился положительный результат на рестонский вирус Эбола. Все они были заражены этим агентом. Вирус проник в их кровь и размножился в клетках. Эбола распространялась в их телах, вращалась в них. Она продолжала жить внутри работников обезьянника. Но они не заболели, несмотря на размножение вируса в организме. Если у них и были головные боли или они чувствовали себя плохо, никто из них не мог вспомнить этого. В конце концов вирус естественным образом выветрился из их организма, исчез из крови, и на момент написания этой книги ни один из мужчин не был поражен им. Они входят в число очень, очень немногих людей, переживших вирус Эбола. Джон Колеус, несомненно, подхватил вирус, когда порезался окровавленным скальпелем. Что еще более тревожно, так это то, что остальные не резались, хотя вирус проник в их кровь. Оно каким-то образом туда попало. Скорее всего, он вошел в их кровь, контактируя с легкими. Он заразил их по воздуху. Когда армейским исследователям стало ясно, что трое из четырех инфицированных мужчин не порезались, почти все в USAMRIID пришли к выводу, что Эбола может распространяться по воздуху.

Доктор Филип Расселл – генерал, принявший решение послать армию, чтобы остановить вирус, – недавно сказал мне, что, хотя он был «напуган до смерти» Эболой в то время, но понял истинные масштабы возможной катастрофы только после того, как осознал, что вирус распространяется среди обезьян по воздуху.

– Оглянувшись назад, я еще больше испугался, – сказал он. – Когда я увидел респираторные признаки, присутствовавшие у этих обезьян, я сказал себе: «Боже мой, этот вирус, немного изменившись, может научиться быстро передаваться от человека к человеку воздушно-капельным путем». Я говорю о Черной Смерти. Представьте себе вирус, заразный, как грипп, и с уровнем смертности, равным средневековой чуме, – вот о чем мы говорим.

У рабочих в Рестоне не было симптомов вируса Эбола. Почему он их не убил? До сих пор никто не знает ответа на этот вопрос. Эбола без симптомов – мужчины были заражены чем-то вроде простуды Эбола. Крохотная разница в генетическом коде вируса, вероятно, приведшая к небольшому структурному изменению формы одного из семи загадочных белков в вирусной частице, по-видимому, чрезвычайно изменила его действие на человека, сделав его мягким или безвредным, хотя он и уничтожил обезьян. Этот штамм лихорадки Эбола знал разницу между обезьяной и человеком. А если он должен мутировать в каком-то другом направлении…

Однажды весной я отправился навестить полковника Нэнси Джакс, чтобы расспросить ее о работе во время Рестонской операции. Мы разговаривали в ее кабинете. На ней был черный военный свитер с серебряными орлами на погонах – недавно она стала полковником. В ящике в углу спал маленький попугай. Попугай проснулся и пискнул.

– Ты голоден? – спросила она его. – Да-да, я знаю. – Она вытащила из сумки шприц для фарширования индейки, наполнила его жидким кормом для попугаев, засунула конец шприца попугаю в клюв и сжала. Попугай довольно закрыл глаза.

Она махнула рукой в сторону картотечных шкафов.

– Хотите взглянуть на Эболу? Выбирайте.

– Покажите мне, – сказал я.

Она порылась в шкафу, вытащила несколько предметных стекол и отнесла их в другую комнату, где на столе стоял микроскоп. У него было два набора окуляров, так что два человека могли смотреть в него одновременно.

Я сел и уставился в микроскоп, в белое ничто.

– О’кей, вот хороший снимок, – сказала она и положила слайд под объектив.

Я увидел поле клеток. То тут, то там вспыхивали и разжижались очаги клеток.

– Это мужская репродуктивная ткань, – сказала она. – Она сильно заражена. Это заирский эболавирус у самца обезьяны, зараженного через легкие в 1986 году в ходе исследования, проведенного Джином Джонсоном и мной.

Глядя на срез обезьяньего яичка, я испытал неприятное ощущение.

– Вы хотите сказать, что он попал в легкие обезьяны и переместился в его…

– Да, это довольно противно, – сказала она. – Теперь я собираюсь сделать так, чтобы у вас закружилась голова. Я покажу вам легкое.

Сцена изменилась, и мы увидели сгнившее розовое бельгийское кружево.

– Это кусочек легочной ткани. Обезьяна, зараженная через легкие. Видите, как вирус пузырится в легких? Это Эбола Заир.

Я видел отдельные клетки, и некоторые из них были распухшими, покрытыми темными пятнами.

– Мы перейдем к более высокому увеличению.

Клетки стали больше. Темные пятнышки превратились в угловатые темные пятна. Капли вырывались из клеток, словно что-то вылуплялось.

– Это большие толстые кирпичи, – сказала она.

Это были кристаллоиды Эболы, вырвавшиеся из легких. Легкие выбрасывали Эболу прямо в воздух. У меня по коже головы поползли мурашки, и я вдруг почувствовал себя гражданским лицом, которое увидело то, чего, возможно, гражданским видеть не следует.

– Эти легкие очень горячие, – сказала Нэнси деловым тоном. – Вы видите, как эти кирпичи раскрываются прямо в воздушном пространстве легких? Когда вы кашляете, эта штука попадает в горло вместе с мокротой. Вот почему вам не нужно, чтобы кто-то с Эболой кашлял вам в лицо.

– Боже мой, он знает все о легких, не так ли?

– Может, и нет. Он может жить в насекомом, а у насекомых нет легких. Но здесь видно, что Эбола адаптировалась к этому легкому. Она выходит из легких прямо в воздух.

– Мы имеем дело с очень сложным организмом, не так ли?

– Вы абсолютно правы. У этой малявки организованный жизненный цикл. Это игра «А что, если?..» Что, если он попадет в легкие человека? Если он мутирует, это может стать проблемой. Серьезной проблемой.

В марте 1990 года, когда в Рестоне произошла вторая вспышка болезни, CDC ввел жесткие ограничения на импорт обезьян, ужесточив процедуры тестирования и карантина. CDC также временно отозвал лицензии у трех компаний – Hazleton Research Products, Charles River Primates Corporation и Worldwide Primates, обвинив эти компании в нарушении карантинных правил. (Позже их лицензии были восстановлены.) Действия CDC фактически остановили ввоз обезьян в Соединенные Штаты на несколько месяцев. Общий ущерб, нанесенный «Хэзлтону», исчислялся миллионами долларов. Обезьяны стоят денег. Несмотря на действия CDC против «Хэзлтона», ученые из USAMRIID и даже некоторые сотрудники CDC высоко оценили Дальгарда и его компанию за то, что они приняли решение передать обезьяний комплекс армии. «Это тяжело далось «Хэзлтону», но решение было правильным», – сказал мне Питер Ярлинг, подводя итог общему мнению экспертов.

«Хэзлтон» снимал обезьянник у коммерческого арендодателя. Неудивительно, что отношения между домовладельцем и «Хэзлтоном» во время военной операции и второй вспышки Эболы не были счастливыми. Позже компания освободила здание, и по сей день оно пустует.

Питер Ярлинг, носитель лихорадки Эбола, который выжил, чтобы рассказать об этом, теперь является главным ученым в USAMRIID. Он и Том Гейсберт, следуя традиции в названии новых вирусов, окрестили штамм, который они обнаружили, Рестоном в честь места, где он был впервые замечен. В разговоре они иногда небрежно называют его Эбола Рестон. Однажды в своем кабинете Ярлинг показал мне фотографию нескольких частиц вируса Эбола. Они напоминали макароны, сваренные al dente.

– Посмотрите на этого мерзавца. Посмотрите на эту длинную присоску, – сказал Ярлинг, проводя пальцем по петле. – Это Рестон… О, я хотел сказать, что это Рестон, но это не так… это Заир. Дело в том, что разницу между двумя штаммами очень сложно определить на глаз. Это возвращает нас к философскому вопросу: почему Заир так опасен для людей? Почему Рестон для людей не опасен, если штаммы так близки друг к другу? Вирус Эбола Рестон почти наверняка передается воздушно-капельным путем. Те работники из «Хэзлтона», у которых был вирус – я почти уверен, что они получили его по воздуху.

– Мы увернулись от пули?

– Я так не думаю, – сказал Ярлинг. – Пуля попала в нас. Нам просто повезло, что пуля, которую мы получили, была резиновой пулей двадцать второго калибра, а не разрывной пулей сорок пятого. Меня беспокоит, что люди говорят: «Фух, мы увернулись от пули». И в следующий раз, увидев Эболу в микроскоп, они скажут: «О, это просто Рестон», – и вынесут ее за пределы изолятора. И мы получим по лбу, когда эта штука окажется не Рестоном, а его старшей сестрой.

Питерс позже ушел из армии и стал начальником отдела специальных патогенов в CDC. Оглядываясь назад на событие в Рестоне, он сказал мне однажды, что был уверен в том, что Эбола распространилась по воздуху:

– Я думаю, что картина распространения, которую мы видели, и тот факт, что вирус попал в другие помещения, предполагают, что в здании появились аэрозоли Эболы, – сказал он. – Если посмотреть на фотографии легких обезьяны с лихорадкой Эбола Заир, то видно, что в легких стоит туман от лихорадки Эбола. Вы видели эти фотографии?

– Да, мне их показывала Нэнси Джакс.

– Тогда вы знаете. Частицы Эболы ясно видны в воздушном пространстве легких.

– Вы когда-нибудь пытались выяснить, можно ли поднять Эболу Рестон в воздух и таким образом распространить ее среди обезьян? – спросил я.

– Нет, – твердо ответил он. – Я просто не думал, что это хорошая идея. Если бы кто-нибудь узнал, что армия проводит эксперименты, проверяя, адаптировался ли вирус Эбола к распространению в дыхательных путях, нас бы обвинили в ведении наступательной биологической войны – попытке создать микроб Судного дня. Поэтому мы решили не продолжать расследование.

– Это значит, что вы на самом деле не знаете, распространяется ли Эбола в воздухе.

– Совершенно верно. Мы этого не знаем. Остается только размышлять, способна Эбола на это или нет. Если это возможно, то это самое худшее, что вы можете себе представить.

Таким образом, к трем сестрам – Марбург, Эбола Судан и Эбола Заир – присоединилась четвертая сестра – Рестон. Группа исследователей из отдела специальных патогенов ЦКБ – под руководством Энтони Санчеса и Хайнца Фельдмана – отобрала гены всех филовирусов. Они обнаружили, что Заир и Рестон настолько похожи, что трудно сказать, чем они отличаются. Когда я встретился с Энтони Санчесом и спросил его об этом, он сказал мне:

– Я называю их целующимися кузенами. Но я не могу понять, почему Рестон не склонен вызывать болезнь. Лично я не чувствовал бы себя комфортно, работая с ним без скафандра и максимальной процедуры сдерживания.

Каждый вирус содержит семь белков, четыре из которых совершенно неизвестны. Что-то немного отличное в одном из белков Рестона, вероятно, является причиной того, что вирус не вспыхнул в Вашингтоне, как костер. Армия и ЦРУ никогда не понижали статус безопасности вируса Рестон. Похоже, он классифицируется как горячий агент 4-го уровня, и, если вы хотите пожать ему руку, вам лучше надеть скафандр. Эксперты по безопасности считают, что пока еще недостаточно доказательств того, что штамм Рестона не является чрезвычайно опасным вирусом. На самом деле он может быть самой опасной из всех сестер филовируса, потому что его способность довольно легко перемещаться по воздуху, возможно, легче, чем у других. Малейшее изменение в его генетическом коде, и он может превратиться в кашель и уничтожить человеческую расу.

Почему вирус Рестона так похож на заирскую лихорадку Эбола, если он предположительно происходит из Азии? Если штаммы берут начало на разных континентах, они должны сильно отличаться друг от друга. Одна из версий заключается в том, что штамм Рестона возник в Африке и не так давно прилетел на Филиппины на самолете. Другими словами, Эбола уже попала в сеть и в последнее время путешествует. Эксперты не сомневаются, что вирус может облететь весь мир за считаные дни. Возможно, Эбола пришла из Африки и приземлилась в Азии несколько лет назад. Возможно – это только предположение, – Эбола попала в Азию внутри диких африканских животных. Ходили слухи, что богатые филиппинцы, владеющие частными поместьями в тропических лесах, незаконно ввозят африканских животных, выпускают их в филиппинские джунгли и охотятся на них. Если Эбола живет в африканских животных, на которых охотятся, – в леопардах, львах или в Капских буйволах, – то она могла попасть на Филиппины именно таким путем. Это только предположение. Как и все остальные филовирусы, Эбола Рестон скрывается в тайном убежище. Однако вполне вероятно, что вся вспышка Рестона началась с одной обезьяны на Филиппинах. Одна больная обезьяна. Эта обезьяна была неизвестным индексным случаем. Все началось с одной обезьяны. Эта обезьяна, возможно, подхватила четыре или пять частиц лихорадки Эбола, которые произошли от… остается только догадываться.