– Мясник!!! – Задыхавшийся от ужаса Хорек мог проорать лишь это. – Мяс... Мяс... Мясник!!!

– Как же так? – недоуменно взглянул на меня Оборотень. – Но ведь он должен сейчас быть...

– Должен?! – процедил я, похолодев от вмиг нахлынувшего на меня парализующего ужаса. – Никому он ничего не должен! Мы лгали ему – он нам не поверил! Теперь готовьтесь...

Да, признаться, я уже мнил себя гениальным стратегом, способным запудрить мозги самому Главному Охотнику, но тот только что растоптал своим подкованным ботинком мое раздувшееся самомнение в пух и прах.

Надо было срочно что-то предпринимать, но первым делом, разумеется, взять себя в руки. На меня смотрели сейчас и мои бывшие подчиненные, продолжавшие считать Эрика Хенриксона своим командиром (то ли по привычке, то ли и вправду было за что), и ватага суровых повелителей дорог, с вожаком которых я был на «ты». Именно это и не дало мне впасть в отчаяние и тем самым уронить перед ними свое достоинство.

– Насколько они далеко? – крикнул я стоявшему на вышке Хорьку.

– Километров пять-шесть! – отозвался тот. – Машин из-за деревьев не разглядеть, но стекла бликуют вовсю. Так я их и засек!

– Значит, беря во внимание скорость по подобной местности, у нас где-то... минут семь-восемь в запасе, – прикинул я и тут же приказал наблюдателю: – Быстро слезай оттуда! Вы сваливаете немедленно!

– А вы? – спросил Кеннет.

– Мы остаемся! – заявил я, как отрезал. – Михаил, расставь людей, а я пока перекрою проход...

Михаил взялся за дело без единого признака недовольства – когда ситуация требовала, исполнителя лучше русского трудно было себе представить:

– Так, братцы-ренегаты, слушайте сюда: учитывая характер местности, огневые точки будут располагаться там и там. Гюнтер, слушай мой приказ: мы с тобой...

– Что ты делаешь, Эрик? – уставился на меня Оборотень. – Мы на территории русских; рвем к ним когти, и все! Охотники не сунутся в чужую страну!

– Ты думаешь, граница его остановит? – Я начинал не на шутку нервничать, поскольку часики неумолимо тикали. – Сколько до русской базы?

– Километров восемьдесят-девяносто.

– По прямой он нагонит нас уже через двадцать, расстреляет и преспокойно вернется назад докладывать об успехах! Ради тех, на кого он охотился три недели, Мясник пойдет на такое мелкое нарушение. Однако я со своими ребятами задержу его, а вы тогда сможете оторваться.

– Мы тоже умеем стрелять!

– Тебе и твоим людям не стоит мараться в этом. Лучше помоги Кэтрин доставить детей до петербуржцев и вернись назад через другой сектор.

– Но вы же... Вас же... – забубнил Кеннет, все еще топчась на месте.

– Да не спорь ты, а двигайся, мать твою! – выведенный из себя его пререканиями, гаркнул я с такой силой, что он аж подпрыгнул.

Кэтрин подлетела ко мне, гневно сверкая глазами.

– Черта с два я побегу отсюда! – накинулась она на меня рыжей фурией. – Кеннет и сам способен довезти ребятишек! Я отвечаю за их жизни наравне с вами, и ты мне не указ! Немедленно выдай мне винтовку – я остаюсь! Или ты думаешь, что женщины не умеют стрелять? Да будет тебе известно!

Я не умел пререкаться с женщинами, а тем более с такими разъяренными, да и что можно было ей сейчас доказать? Безусловно, лишний стрелок нам бы не помешал, но в последнюю очередь я хотел видеть в этой должности мисс Кэтрин О'Доннел. Потому пришлось отклонить ее инициативу настолько вежливо, насколько получилось.

Мой короткий удар под ее левый глаз просто сбил с ног это воплощение ангельской красоты и адского темперамента в одном лице. Сознание Кэтрин потеряла, а в таком состоянии, как известно, довольно-таки сложно пререкаться со старшими. К счастью, Кеннет не дал сестре шмякнуться оземь и, подхватив ее обмякшее тело на лету, хотел что-то высказать мне, но я не дал ему и рта раскрыть.

– Кеннет, позаботься о них! – скорее потребовал, нежели попросил я у ирландца. – Мяснику нужны мы, а не дети. Без меня у вас больше шансов уцелеть, а за нас не волнуйтесь – мы себя в обиду не дадим. Оставьте нам два джипа – одним мы перекроем дорогу, а на втором – чем черт не шутит? – может быть, успеем уйти.

– А ваш раненый друг?

– Уходите, Дьявол вас побери! – подал голос из «хантера» Вацлав. – Я еще в состоянии спустить курок и хочу подохнуть с автоматом в руках, а не под ножом коновала!

– Уходите! – повторил за ним я. – И скажи своей сестре, как очнется, что я... Впрочем, ничего не говори... И, ребята: ясного вам неба и сухой трассы, Люди Свободы!

Я оглядел их всех: Кэтрин, лежащую без сознания и поддерживающего ее здоровой рукой Кеннета; байкеров, число которых изрядно уменьшилось с начала нашего совместного путешествия; магистра Конрада, в своей нелепой бандане уже практически неотличимого от них; ребятишек, взволнованно смотревших на меня через стекло кабины... Им, маленьким врагам грозного Пророка, я улыбнулся и подмигнул – не стоит волноваться, мы еще наверняка свидимся...

...И кинулся прочь от этой разношерстной компании, надеясь на то, что Кеннет и без понукания проявит должную расторопность. «Шевелись! Шевелись! Шевелись!» – пульсировало в моем мозгу и передавалось как по электропроводам во все конечности, заставляя те двигаться с удвоенной скоростью.

Первым делом я отогнал автомобиль с Вацлавом за здание главной казармы и поставил тот так, чтобы никакие шальные пули не попортили. Будем держать Охотников столько, сколько необходимо для совершения байкерами хорошего отрыва, решил я, а затем рискнем вырваться и сами – авось да и повезет! И хоть разум мой понимал, что подобное навряд ли уже случится, та часть сознания, где несмотря ни на что продолжала жить надежда, совсем не желала расставаться с телом таким обидным образом в двух шагах от заветной цели...

Вацлав, собрав все силы, какие у него еще оставались, со стоном поднялся и вылез из джипа следом за мной.

– Лежи, старик. Управимся как-нибудь, – постарался отговорить его я, но он глянул на меня так, что сразу стало понятно – это бесполезно.

– Снайпер хреновый теперь из меня, – с сожалением произнес он, – но автомат еще удержу. Я буду на первом этаже. До второго, уж прости, не доковыляю...

И держась одной рукой за стену, а другой волоча штурмовую винтовку, поляк поплелся внутрь казармы занимать огневую позицию...

Единственный путь, по которому можно было беспрепятственно пересечь заставу, проходил между двухэтажным зданием главной казармы и приземистыми постройками продсклада и хозблока. Другая дорога просто отсутствовала – от левого побережья перешейка до проезда и от проезда до правого берега все было завалено обломками ограждения, перегорожено второй – упавшей – стальной вышкой да и просто изрезано глубокими вымоинами. Края естественной природной дамбы уходили в наполнявшую кратеры воду довольно крутыми откосами, непроходимыми настолько, что если бы Мясник решил объехать заставу с флангов, то с высокой вероятностью опрокинул бы свои внедорожники кверху колесами.

Дождавшись, пока ведомый Крючком «хантер» с ребятишками, Кеннетом и пристегнутой ремнями безопасности бессознательной Кэтрин миновал коридор между казармой и складом, я махнул девятерым мотоциклистам, чтобы те поторопились за джипом. Я нервничал – пора было перекрывать эту лазейку.

Проезжая мимо меня, они погудели клаксонами, на что я принял уставную стойку и четко отсалютовал им, выказывая тем самым ответное уважение. А после этого влез за руль третьего «хантера» с байками в кузове и припарковал его между стеной склада и кирпичным крыльцом казармы. Теперь единственный проезд на восток напрочь заблокировала тяжелая стальная «затычка», миновать которую можно было лишь имея крылья.

Дабы совсем намертво перекрыть коридор, я прострелил многострадальному джипу (не далее, как вчера, он уже накувыркался всласть) все четыре колеса и вырвал из-под капота свечные провода, а после этого вдруг замер с зажатым в руке пучком обрывков, ошарашенный одной нехорошей догадкой.

Конрад! Его не было среди уехавших. Куда, черт побери, подевался этот мелкий прыщ?

– Я решил не бросать вас, милейшие, в столь мрачный час, – раздался позади меня знакомый голос. – Негоже, знаете ли, такому почтенному старику, как я, трусливо показывать спину, когда молодые решаются на битву!

– Нет, вы с каждым днем поражаете меня все больше и больше, ваша честь! – Я не знал, сердиться мне или хвалить этого исполненного героизмом недомерка. – Как вы слиняли от Кеннета?

– Когда вы прятали «хантер», я солгал этому разлюбезнейшему человеку, что вы предложили мне остаться. Вот и все.

– Ну что ж, воля ваша, – вздохнул я. – Недавно вы просили дать вам ствол? В таком случае хватайте любой на ваш выбор, и добро пожаловать на войну!

Благодарный Конрад кивнул и убежал за угол срочно проводить ревизию нашего арсенала.

Я посмотрел на восток вслед удалявшимся друзьям и ощутил невероятное облегчение. «Что ж, Жан-Пьер, неудачник из неудачников – подумал я, – как видишь, дети твои уцелели и находятся под опекой самой замечательной женщины из тех, которых я встречал. И пускай я не давал обещания присмотреть за ними, однако желание твое выполнил». Оставалось лишь придержать преследователей минут на пятнадцать-двадцать, чтобы Кеннет спокойно достиг базы русских, правитель которых, как хотелось надеяться, до сих пор не переменил свое решение относительно Проклятого. Бесспорно, мы испытывали недостаток в живой силе, но более выгодное стратегическое расположение и наличие у нас хорошего арсенала делало эту проблему решаемой.

Рука моя непроизвольно опустилась в карман и вытянула оттуда еще пребывающую там резинку для волос – обязательный боевой реквизит и одновременно талисман удачи Эрика Хенриксона, не важно, с кем предстояло теперь ему сражаться.

– Мясник только что въехал на перешеек! – крикнул мне из окна второго этажа главной казармы Саймон. – Русский определил нас сюда, так что поторопись – захвати пулемет и поднимайся живее.

– А где он сам? – спросил я.

– Мы здесь! – отозвался Михаил откуда-то с чердака находившегося через дорогу от казармы склада. – Да не стой ты как истукан, дуй к британцу – гости пожалуют через три минуты! А кстати: нехило ты попрощался со своей рыжей пассией! Хвалю! Это надолго отобьет ей охоту встревать в мужские разговоры!

– Да уж, – грустно пробормотал я, бегом огибая казарму, чтобы забрать из «хантера» пулемет. Тот, как оказалось, уже приглядел себе магистр Конрад. Сам едва высовывавшийся из-за него, коротышка прикусил от натуги язык и пытался приладить к незнакомой конструкции ленту с патронами.

– Отдайте, пока вас туда не зажевало! – отобрал я у Конрада явно не соответствующее его комплекции оружие.

– Но вы же обещали тогда на переправе!.. – обиженно прогнусавил он.

– Да, обещал, но будьте реалистом, ваша честь: у этой машины такая отдача, что вас расплющит, как мухобойкой таракана! Подберите что-нибудь под ваш калибр и – самое главное! – никуда от меня не отходите! Ясно вам?

– Так точно, милейший! – бодро отчеканил разжалованный из пулеметчиков магистр. – Куда вы, туда и я! Не сомневайтесь – прикрывать спину друга весьма почетно для меня!

Вацлав лежал на нижнем этаже у окна, уронив голову на автомат, и не двигался.

– Вацлав? – окликнул его я, обеспокоенный тем, что перемещение окончательно добило тяжелораненого поляка.

– Еще живой! – отозвался он, оторвав разгоряченный лоб от холодной оружейной стали. – Обязуюсь не умирать, Эрик, пока не прикончу пяток бернардовцев.

И, мечтавший некогда о долгожданной отставке, ветеран хрипло рассмеялся и тут же зашелся в сдавленном кашле...

Джипы Мясника были уже четко различимы на насыпи перешейка и продолжали неумолимо приближаться.

Пока Саймон заряжал в пулемет ленту, а Конрад по моей просьбе загонял для нас патроны в автоматные магазины, я решил проверить, что же творится сейчас в радиоэфире.

А там царило безумие. Перебивая друг друга, шли безостановочные доклады о том, что такое-то «гнездо» либо выдвигается, либо уже находится на пути к Глазам Дьявола. Подобной активности преследователей с момента начала Охоты на нас мне наблюдать еще не приходилось.

– Слетаются, как пчелы на мед, – заметил Саймон, раскладывая пулеметные сошки на подоконнике.

– Не жалеешь, что ты здесь, а не с ними? – спросил его я; очевидно, любопытство мое умрет последним, пропустив вперед даже надежду.

– Какая разница, жалею или нет, – уклончиво ответил британец и прильнул к прицелу пулемета. – Что сделано, того не воротишь. Но знаю абсолютно точно: я бы сожалел гораздо больше, если бы мне пришлось стрелять по вам и по детям...

Бернард заметил перегораживающий дорогу «хантер» на спущенных колесах и понял, что очутился он там отнюдь не случайно. Не добавили Мяснику радости и тела его бойцов, распластанные на подъезде к заставе.

– Отряд – стой! Спешиться! Занять оборону! – взревела рация открытым текстом – старый вояка если и не унюхал западню носом, то в любом случае мог легко предугадать ее.

Конечно, отрядом, это назвать было нельзя – количество прибывших бойцов Первого едва ли тянуло на его половину, – но я-то прекрасно знал, что у противника на подходе довольно крупные силы, а потому не стал дожидаться, пока те соберутся вместе и ударят скопом. Передернув затвор штурмовой винтовки, я вскинул ее к плечу, взял на мушку первый автомобиль и открыл огонь.

Это послужило сигналом для остальных. Слева из окна до меня долетели грохот «земляка» Михаила и тяжелое уханье карабина Гюнтера. Справа, в другом конце казармы, Саймон прильнул к пулемету и короткими очередями начал долбить по вражеской колонне, а внизу Вацлав, зажав автомат в слабеющих руках, старался сдержать данное мне обязательство о «пяти бернардовцах».

Не смог вовремя вступить со своим инструментом в нашем слаженном оркестре только его наихрабрейшая честь. Автомат магистра самым обидным образом переклинило, что вогнало собравшегося было покуражится Конрада в яростное негодование.

– Патроны, ваша честь! – прокричал я отбросившему оружие коротышке. – Не забывайте про патроны! Снаряжайте магазины и разматывайте ленты!

Наш залп серьезно попортил два передних «сант-ровера» и даже умудрился поджечь один из них, однако живой силе противника особого ущерба не нанес. Классность подготовки бойцов Первого вызывала восхищение: едва ли не синхронно распахнулись дверцы джипов, и Охотники кинулись врассыпную, занимая оборону за торчащими кругом в изобилии бетонными обломками. Пару человек мы таки зацепили, но у них хватило сил добраться до укрытий самостоятельно. Убитых же не оказалось ни одного – выверенность действий преследователей невольно заставляла проникнуться к ним уважением.

Заметив метнувшуюся вбок коренастую фигуру Бернарда, я повел стволом в том направлении. Но главнокомандующий являл собой просто образец проворности, и пули мои, взрыхлив почву буквально у его каблуков, Мясника не задели.

Загремели ответные выстрелы. То и дело пули Охотников влетали внутрь и откалывали целые куски штукатурки на потолке, а потому нам уже становилось опасно излишне маячить перед окнами.

– Береги патроны! – крикнул я Саймону, когда тот менял пулеметную ленту. – Пока все идет как надо – они задержаны и рассеяны! Еще десять-пятнадцать минут, и можно будет сваливать отсюда!

– Согласен! – кивнул Саймон. – Мы попортим их джипы и они уже не двинутся с места! Однако, Эрик, скоро явятся другие, и это здорово меня пугает!

«Меня тоже», – хотел ответить я, но промолчал – незачем командиру, пусть и бывшему, лишний раз выказывать свою неуверенность.

– Хенриксон! – внезапно очнулась лежавшая рядом со мной рация. – Я знаю, что ты меня слышишь, грязная собака! А ну-ка потявкай в передатчик – я хочу знать, что ты еще жив!

– Ну где же ваша хваленая британская учтивость, мистер Уильямс? – нажав кнопку передачи, укоризненно «протявкал» я. – Вам, замечу, не к лицу базарный жаргон...

– А-а-а, живой и как всегда пышущий сарказмом! – В голосе Мясника просквозила какая-то нездоровая радость. – Признаю, ты меня не разочаровал: подсунуть рацию соплякам было просто гениальной идеей! А я ведь и впрямь чуть не купился на это!

– О, весьма польщен! – снова снизошел на иронию я. – И если бы вы могли видеть сейчас мое лицо, то узрели бы на нем румянец моей задетой скромности...

– Слава Богу, я вовремя догадался, что это очередная твоя подлянка – не тот ты человек, чтобы так опростоволоситься! Но теперь-то, иммигрантский выродок, ты уже никуда от меня не денешься!

– Опять грубите!

– Я джентльмен только с джентльменами, а не с теми, кто стреляет братьям в спины, пора бы и усвоить!..

– Я запомню на будущее...

– Ха-ха, да нет у тебя больше никакого будущего! Слушай сюда: я так понял, что ты выгораживаешь улепетывающих детишек Проклятого? Что ж, похвально, но только мне в отличие от магистра Аврелия плевать и на них и на эту рыжую шлюху – пусть уходят! Я пришел за твоей головой, а потому говорю откровенно: сейчас вы все подохнете! Переговоров не будет! Предложений о сдаче не будет! Так что пока есть время, попрощайся со своими прихлебателями, ибо жить вам осталось совсем недолго! Конец связи!

– Но, мистер Уильямс, а как же... – начал было я, но договорить: «...гостеприимные объятия Трона Еретика?» не успел – внимание мое привлек ползущий к «хантеру» Бернарда его боец. Но вот незадача – для меня автомобиль главнокомандующего был скрыт уцелевшим пролетом бетонного ограждения.

– Михаил! – заорал я в окно на торцевой стороне казармы, – вам колымага Мясника должна быть лучше видна! Будьте внимательны: к ней крадется один ублюдок, и явно не за забытой канистрой пива!

– Вас понял – прослежу! – отозвался русский и заботливо полюбопытствовал: – Как вы там?

– В порядке! С Мясником по рации в «крестики-нолики» играем!

– И чья берет?

– Пока ничья, но он, мерзавец, хамит и жульничает!

– На него похоже! Мы тоже вроде пока целы! Гюнтер сегодня разговорчивый как никогда – целых три слова вместо двух обычных произнес, а вообще ему тут тесновато!

Договорить нам не дал ураганный огонь, открытый противником по нашим укрытиям. Я догадался – бойцы Бернарда прикрывали того, кто зачем-то рвался к «хантеру», – но мы ничего поделать уже не могли. Мне, Саймону и Конраду только и оставалось, что попрятаться за простенками и не высовываться. По видимому мной в боковое окно осыпаемому пулями убежищу Михаила и Гюнтера приходилось констатировать, что тем тоже несладко. Из нас отстреливался один Вацлав, и его выстрелы красноречиво свидетельствовали о том, что поляк будет бороться со своими врагами до самого конца. Вот только и он, и мы предчувствовали, что конец тот будет для него далеко не победным...

Когда же снова воцарилось затишье и я краем глаза смог оценить обстановку, возле «хантера» Бернарда уже никого не было. Но валявшийся на земле сдернутый с кузовка брезент говорил, что так усердно рвавшийся к автомобилю боец сумел заполучить то, что хотел. Но что же такое важное скрывал под собой этот кузовной тент?

– У них наверняка еще остались гранаты, – поделился догадкой Саймон. – А больше нас здесь ничем не возьмешь.

– Далековато для броска гранат, – не согласился я. – Но, кажется, я знаю, что он нам готовит. Помнишь те штуки, которыми поджаривали нас на дамбе у острова?

– Эти адские трубы, один плевок которых способен спалить «самсон» за долю секунды? – Конечно же, Саймон не мог позабыть такого. – Но мне помнится, Аврелий передал их парижским Защитникам в качестве откупного...

– Неужто ты думаешь, что Бернард не оставил себе одну-две в качестве памятного сувенира? – усмехнулся я. – Я бы не стал так недооценивать нашего злобного старичка...

Мы переглянулись: до нас только сейчас дошло, что, говоря о нашей скорой кончине, «злобный старичок» нисколько не преувеличивал и не испытывал по поводу нее ни малейшего сомнения.

Еще минуту-другую наши стороны позанимались малоэффективной в данном случае позиционной войной. И мы, и Охотники, были надежно укрыты за препятствиями, а потому обмен пулями между нами носил скорее сдерживающий характер, нежели ставил перед собой цель поразить кого-либо конкретно.

– Эрик, эти мерзавцы расчехлили какое-то бревно! – внезапно прекратив огонь, прокричал мне Михаил. – Похоже на иудовский гранатопускатель!

– Где, мать твою?! – не на шутку обеспокоился я, поскольку нам из казармы ничего такого заметно не было. – По какому флангу?

– По твоему! Но мне их не достать – они по уши зарылись в канаву возле вышки! Поберегитесь там!

Значит, к нашему глубокому сожалению, я оказался прав. А на что способны эти чудовищные «бревна», мы насмотрелись достаточно, и потому...

– Ваша честь! Саймон! – приказал я своим соратникам. – Быстро в коридор на лестницу – сейчас шарахнет!

Между коридором и тем помещением, где мы засели, была толстенная капитальная стена, которая выдержала бы – я уверен – не один гранатометный выстрел. Похватав оружие, мы как можно скорее покинули наши позиции и, выскочив в коридор, схоронились на ступеньках ведущей с первого этажа на второй лестницы.

Удар страшной силы не заставил себя долго ждать, и я мысленно возблагодарил русского за его наблюдательность. Главная казарма содрогнулась от фундамента до оголенных стропил разрушенной крыши...

Однако граната угодила совсем не туда, куда мы ожидали. Из дверного проема нижнего этажа на нас обрушилось густое облако дыма, кирпичной крошки и пыли, обдав меня, британца и магистра всей этой дрянью с ног до головы.

«Вацлав!» – щелкнула у меня в голове резкая, как пистолетный выстрел, мысль, которую я немедля и продублировал:

– Вацлав! Вацлав, ты жив? Отзовись!

Ничего. Только было слышно, как в том углу, где он залег, обваливаются со стен сколотые взрывом пласты штукатурки.

– Ваша честь! Ваша честь, оглохли, что ли? – Я встряхнул за плечо сжавшегося в уголке и зажмурившегося Конрада. Тот встрепенулся и посмотрел на меня взглядом побитой собаки – похоже, коротышка только что пожалел о том, что не уехал вместе с байкерами к петербуржцам. – Идите, ваша честь, проверьте, как там Вацлав, а мы пока попробуем нащупать логово этих пушкарей...

Честно сказать, я не понимал, зачем было тратить столь мощный заряд на одного-единственного стрелка с автоматической винтовкой. Видимо, гранатометчики Бернарда по неопытности неверно выверили прицел и потому промахнулись по верхнему этажу. Однако же залетев на нижний, граната свое грязное дело все-таки сделала...

То, что мы с Саймоном увидели по возвращении на позиции, никак нельзя было назвать желанным развитием событий. Под прикрытием гранатомета Мясник отправил две небольшие – по три человека – группы, дабы те, продвигаясь по противоположным склонам перешейка, обошли заставу с флангов. Точнее, засекли мы лишь одну группу, заходящую по нашей стороне, но – я был полностью убежден, – что по другому краю шла точно такая же, поскольку условия местности там являлись даже более выгодными.

На этот раз нам немного повезло. Выпустив вслед бегущим к склону бойцам Мясника по длинной очереди, мы смогли-таки прикончить одного из них. Он повис на бетонном парапете, не добежав до спасительного укрытия всего пару-тройку шагов. Но оставались еще двое, которые отказываться от своих намерений не собирались.

– Михаил! – стараясь перекричать грохочущий пулемет Саймона, позвал я русского. – У вас гости по левую руку!

– Спасибо, швед! Видим их – ползут на брюхе вдоль воды, как жабы! – отозвался он бодрым, как и всегда, голосом. – А вам советуем опять поберечься! Если не ошибаюсь, то эти типы затолкали в трубу новую болванку!

– Эрик, глянь-ка! – Саймон, оторвавшись от пулемета, указал в направлении врага. – Их становится все больше и больше!

А как хорошо все начиналось! Мы тут – они там; сидим на месте да постреливаем друг в друга для острастки... И вот теперь вдобавок к гранатометчикам и обходившим нас с фланга штурмовикам к Мяснику прибыло первое подкрепление – два «сант-ровера» остановились, не доезжая ста метров до позиций Бернарда, и восемь высыпавших из них бойцов, пригнувшись, подтягивались к обломкам бетонного заграждения.

– Да, старик, похоже, настоящая работа только начинается, – ответил я. – Бежим-ка вниз; наши трубадуры опять готовы протрубить для нас похоронный марш...

Выстрел гранатомета раздался гораздо раньше, чем я рассчитывал. Понимая, что, залети граната в окно – и нас уже не спасет ничто, мы все-таки инстинктивно попадали на пол, позакрывав головы руками и зажав уши.

Но на сей раз смертоносный подарок предназначался не нам. Расположившись напротив главной казармы, гранатометчики ударили по убежищу Михаила.

Лежа на полу, я не смог пронаблюдать, куда угодила граната, но последствия ее попадания заставили нас с Саймоном позабыть обо всем и уставиться в боковое окно, через которое я только что предупреждал Михаила об опасности. Опасности хоть и спрогнозированной, но все равно неожиданной, как упавший на голову кирпич.

Вслед за разрывом гранаты послышался еще один оглушительно-хлесткий звук – это треснули балки, поддерживающие стропила складской крыши. Вероятно, каркас ее и без того был ослаблен разгулами стихий, а взрыв лишь поспособствовал разрушению конструкции.

Четырехскатная, покрытая черепицей крыша сначала содрогнулась и слегка покосилась, замерев в этом положении на несколько секунд, а затем провалилась внутрь склада, сложившись подобно гигантскому карточному домику.

У меня подкосились ноги, когда я осознал, что где-то среди этого нагромождения досок и бревен находятся сейчас мои друзья. Погибнуть мучительной смертью, придавленному тоннами древесины, было совсем не то, что они заслуживали...

Никто не отозвался ни на третий, ни на четвертый мой призыв. Обрушившаяся крыша стала для Михаила и Гюнтера их последним пристанищем или если угодно – склепом...

– Эрик, все кончено, – проговорил Саймон. – Их больше нет...

– Прикрывай меня! – Я не мог и не хотел верить в то, что случилось сейчас на моих глазах. – Продержи этих засранцев в их укрытиях еще хотя бы минут пять, а я сбегаю проверю!.. И если они мертвы, то сваливаем отсюда к чертовой матери!..

Какая-то отрешенность навалилась на меня после всего произошедшего, и, находясь как в тумане, я расстрелял по нападавшим последний свой магазин. Они же, вдохновленные тем, что их стало больше, короткими перебежками от укрытия к укрытию начали продвигаться вперед.

Но Саймона, в отличие от меня, ясность рассудка не покинула, и он стрелял не куда попало, а лишь тогда, когда кто-нибудь из врагов решался высунуться наружу.

– Я пошел! – проорал я ему перед тем, как двинуться на обследование разрушенного склада. – Как только позову, бросай все и беги к «хантеру»!

Саймон, не прекращая прицельного огня, показал большой палец, дав понять, что расслышал...

Бросить моих бойцов, если те еще живы, было для меня невозможным по совершенно очевидной причине, однако сейчас я даже понятия не имел, каким образом извлеку их из-под обломков крыши.

«Захвачу с собой Конрада, – подумал я. – Подсобит, ежели чего...»

Но до склада я так и не добрался. Мало того – мне вообще не удалось выйти из помещения, из которого мы с Саймоном вели огонь по противнику...

Едва моя нога переступила через порог и я собрался окликнуть возившегося где-то на первом этаже коротышку, как вдруг уперся лицом в возникшую прямо из ниоткуда серебристую пряжку от поясного ремня Охотников. И пока мой туго соображающий разум гадал, как она могла очутиться на такой высоте (кокарда на берете у малорослого брата Тадеуша находилась и то ниже), владелец пряжки освежил мне память очень убедительным методом.

Тяжеленный кулак, без преувеличения имевший размеры головы взрослого человека, вылетел из полумрака и состыковался с оказавшимся на его траектории моим носом. Боль от сломанной переносицы острыми иглами пронзила мне мозг, а сам я, получив мощнейшее ускорение, пронесся по воздуху не касаясь пола и врезался спиной в противоположную стену.

Заместитель командира Первого отряда брат Вольф, он же Циклоп (а кто еще, кроме него, мог подпоясываться в Братстве на уровне полутора метров от пола?), согнувшись в три погибели, протиснулся в дверной проем, а затем распрямился во весь рост, почти достав потолок казармы своей бритой макушкой. Из-за его спины выскочил еще один мой знакомый по зачистке Ла-Марвея – брат Николас.

Время для меня словно остановилось. Тело отказывалось подчиняться получившей солидную встряску голове, а перед глазами все уплывало куда-то вбок. В ушах моих стоял такой звон, что сквозь него едва-едва доносились до сознания раздававшиеся вокруг звуки. Так что я не расслышал, а скорее прочитал по губам, о чем Вольф рявкнул своему подчиненному:

– Живым!!!

И единственный выпученный глаз Циклопа вперился в меня.

Николас в два скачка оказался возле меня, ухватился за мой «конский хвост» и, рванув за него, отбросил мое бренное тело от стены.

В мгновение ока я очутился лежащим на битом кирпиче, уткнувшись в пол своим сломанным носом (мне даже был заметен торчавший наружу хрящ переносицы). Николас уселся мне на спину, оттянул голову за волосы назад и, точно так же, как и тому отступнику в монастыре, приставил нож к моему кадыку. Из этого положения я и пронаблюдал всю дальнейшую трагическую сцену.

Пока я совершал полет через комнату, Саймон достреливал очередную ленту и поэтому, увлеченный стрельбой, поначалу никого из ворвавшихся не заметил. Когда же, прекратив, он развернулся и узрел идущую на него махину в необъятном, как тент от «хантера», плаще, то пулемет его был пуст и ничем, как только дубинкой, послужить уже не мог. Потому, не имея под рукой ничего другого, британец кинулся на Циклопа с этим и в незаряженном виде весьма устрашающим оружием.

Верткость для брата Вольфа по вполне очевидным причинам была нехарактерна. Все, что он сделал, так это просто-напросто подставил под удар свою непрошибаемую спину, а после чего, даже не изменившись в лице, обхватил приклад пулемета ладонью, как будто тот был не толще рукояти ножа. Единственное преимущество Саймона вылетело из его рук с невероятной для тяжелого предмета легкостью.

Обладавший солидным арсеналом рукопашных приемов Саймон оказался в затруднительном положении – ни один из них не мог теперь должным образом сработать в связи с чудовищной разницей в росте, весе, а главное – силе! – противников. Циклоп отмахнулся от кулаков британца как от назойливых мух и, отпихнув Саймона к стене, обхватил того обеими ладонями за голову.

Саймон попытался вцепиться в запястья Вольфа и постараться если не оторвать ручищи великана от головы, то по крайней мере хотя бы ослабить захват. Но он так и не смог схватиться за его толстенные кисти, а только судорожно царапал те ногтями...

Сквозь висевшую перед глазами кровавую пелену я, воя от беспомощности, видел, как погибал последний из моих бойцов – человек, прослуживший под моим командованием шесть лет, поддержавший мой поступок и, бесспорно, имеющий право считаться для меня настоящим боевым товарищем.

Шея Саймона, свернутая Циклопом одним резким рывком, глухо хрустнула, а руки его, прекратив бесплодные попытки разжать Циклоповы пальцы, вяло обвисли вдоль задрожавшего в агонии тела...

Не помню, что орал я в тот момент и какими проклятиями угрожал, лежа на полу с ножом у горла. Кровь из носа заливала мне рот и стекала на шею, а в глазах стояли слезы, выступившие и от ослепляющей боли, и от горя, но прежде всего от внезапно охватившего меня чувства такого безысходного одиночества, о котором я читал, пожалуй, лишь у Дефо в его «Робинзоне Крузо». Никого не было рядом со мной и никто уже не мог спасти меня от ожидаемой в скором времени страшной кончины...

Вольф отшвырнул бездыханное тело Саймона с неестественно развернутой головой словно детскую тряпичную куклу, а затем подошел ко мне и остановился напротив.

– И из-за этого ничтожества мы кормим здесь комаров уже вторую неделю? – прогудел великан и распорядился брату Николасу: – Забери у него пистолеты и дуй к брату Бернарду. Скажи: дело сделано; Бегущий Мертвец взят и выходит к нему...

Николас шустро обшмонал меня с ног до головы, отобрав «близнецов», обоймы, нож и кое-какую мелочь из карманов. Дождавшись, пока он скроется, Циклоп, очевидно, желая лично представить командиру плененного отступника, заграбастал ворот моего плаща и, не обращая внимания на то, что весил я ни много ни мало около девяноста килограммов, поволок по грязным полам к выходу.

Так что, в отличие от Проклятого Иуды, выйти к своим палачам с гордо поднятой головой Эрику Хенриксону, или как теперь его величали – Бегущему Мертвецу, – не довелось. Тусклым был облик бывшего командира отряда на фоне яркой фигуры бывшего Апостола, да и кровавые братоубийства этого изменника лишали его права даже на элементарное достоинство. Обидно, но что поделаешь...