– Ты в порядке? – поинтересовалась Кэтрин после того, как обработала брату плечо.

– Вроде бы да, – ответил я. – Как видишь, единственный, вернувшийся таковым.

– А что с ногой?

– Вот черт! – Я с удивлением уставился на разорванную левую штанину и находившуюся под дырой большую кровоточащую ссадину, которую, видимо, нанес мне колесом байк Самми, когда едва не залетел под брюхо «хантеру». Надо же, а я только заметил это...

– Дай, осмотрю, – Кэтрин опустилась на колени и принялась за свою привычную работу. – Кеннет сказал, что ты спас ему жизнь. Спасибо тебе от него, но в первую очередь от меня.

– Учитывая, сколько раз он и его ребята делали это для нас, – поморщившись от попавшего в рану йода, сказал я, – можно было и не благодарить... Кстати, тебе предстоит сегодня еще поработать...

Ей не понравилось то, о чем я поведал, сильно не понравилось.

– Мы уподобимся нашим врагам, – огорченно произнесла девушка, – и это прискорбно, однако, раз нет другого выхода... Делай как считаешь нужным, я помогу чем смогу. И, Эрик... только не мальчишку, хорошо?

– Начну со старшего, а там как пойдет...

Как я и распорядился, байкеры развели Ганса и Энрико по разные концы лагеря. Их привязали к деревьям и только после этого вытащили изо ртов кляпы.

– Предупреждаю вас всех! – выговорил Ганс после того, как выплюнул обрывки тряпки. – Покушение на жизнь Охотника карается!..

И заткнулся, потому что заметил меня и других бывших сослуживцев.

– Серьезно? – усмехнулся Михаил. – Ну спасибо, что просветил, а то я, батенька, даже не знал...

– А вас, каиново отродье, предупреждаю отдельно: внемлите Гласу Господнему и покайтесь, пока еще есть...

Теперь усмехнулись и мы – настолько из уст Ганса все это звучало нелепо и напыщенно.

– Перестань, Ганс, – попросил я. – Знаю – ты выполняешь приказ Бернарда, однако не утруждайся. Будь таким, каким мы привыкли тебя видеть, а не этим лицемерным занудой...

Я подошел поближе и присел перед ним на корточки. Лицо моего бывшего бойца скривилось презрением, но он продолжал смотреть мне прямо в глаза, словно бы играя со мной в детские «гляделки».

– Чего ты хочешь от нас? – уже чуть свободнее спросил Ганс.

– Успокойся: подпись твоя под контрактом на душу мне не нужна, – ответил я дружественным тоном, будто все еще являлся его командиром, а он получал от меня очередной приказ. – А нужно всего ничего: подробное расположение отрядов Охотников на границе и план действий на эти дни. Скажете это – останетесь жить...

– А ты сказал бы на моем месте? – с издевкой поинтересовался он. – Я в отличие от вас еще верен присяге!

– Я знал, что ты так ответишь, – разочарованно вздохнул я, – и это похвально для Охотника. Однако и ты пойми – нам очень нужна эта информация. Не хотелось тебя пытать, но, видимо, придется...

– Пытай, – хмыкнул он. – Не знаю, как Энрико, но от меня тебе ничего не добиться.

– Эрик, да чего ты стелешься перед эти козлом! – протолкавшийся ко мне Помойка уселся рядом. – Дозволь, я отделаю его как следует! Уж поверь – я вышибу из него кулаками больше, чем любой инквизитор со своими причиндалами!

Несмотря на то, что положение Ганса являлось незавидным, он не смог удержать в себе презрительный смешок:

– Ты, грязная дешевка, хочешь сказать, что заставишь меня бояться твоих жалких кулачков?!

За Помойку ответил державший больную руку на перевязи Оборотень:

– Ты зря скалишься, Охотник. Мой боец хоть и паршиво стреляет, но на кулаках уроет любого, не сомневайся!

– А такого толстяка, как ты, и подавно! – добавил довольный такой рекомендацией Помойка. – Зарос жиром в своем Ватикане! Да тебе только доходяг по притонам собирать, кабан неповоротливый!

– Не хочешь посмотреть, как кабан отхватит тебе яйца? – Ганс был не тем, кто оставил бы такое без внимания.

– С превеликим удовольствием докажу тебе обратное! – огрызнулся Помойка...

Байкеры оживленно загалдели: еще бы – сейчас у них на глазах может произойти редчайшее и интереснейшее событие – их собрат и Охотник вызывали друг друга на поединок.

Я напрягся – ситуация явно выходила из-под контроля. Вознамерившись прострелить Гансу некоторые мягкие места (разумеется, с последующей обработкой ранений Кэтрин), я было подготовился к этому психологически, но тут этот проклятый Помойка взбаламутил и без того озлобленную потерей товарищей общественность.

Кеннет поманил меня рукой, приглашая отойти в сторону. Я подчинился и удалился с ним к берегу озера.

– Эрик, мои люди расстроены гибелью Покрышки и остальных, – вполголоса обратился он ко мне. – Дозволь им в качестве утешения немного отвести душу и посмотреть, как Помойка накостыляет этому увальню, раз ты все равно собрался попытать его маленько...

Ганс и впрямь был довольно упитан, однако я-то прекрасно знал, что скрывает его неуклюжая внешность, о чем и предупредил своего друга-ирландца.

– Ну что ж, – ответил тот, – тем будет интересней. Помойка тоже превосходный кулачник. Когда мы делим стоянки с другими бродягами, то часто устраиваем поединки «один на один», делая ставки деньгами или горючкой. Так вот, я всегда ставлю на него и еще ни разу не проиграл.

– Ну смотри, Помойка – твой человек, – дал я согласие. – Но все же советую и ему, и тебе подумать – Ганс не кулачник, он убийца...

Мотобандиты встретили наше решение одобрительным гулом. Осознание того, что сейчас один из них поквитается за смерть всеми уважаемого старшины и трех товарищей, сильно приподняло дух девяти оставшимся в строю байкерам.

Мои же соратники по отступничеству отнеслись к этому прохладно. Лишь Вацлав с иронией полюбопытствовал:

– А что будет причитаться Гансу за победу? Отпустишь его?

– Хоть ты не капай на мозги, – огрызнулся я. – Без тебя тошно...

Помойка представлял собой довольно габаритного парня и почти на голову превосходил Ганса в росте, хотя по весу оба были приблизительно равны. Ганс невозмутимо пронаблюдал, как под восторженные возгласы байкер оголился по пояс и якобы для пробуждения ярости нанес себе несколько чувствительных пощечин. Сам же освобожденный от пут Охотник скинул плащ, закатал рукава куртки, встряхнул после этого затекшими кистями и промолвил:

– Ну что, сучий потрох, готов? Тогда прошу, не стесняйся...

Как признался мне позже Кеннет О'Доннел, он пожалел о том, что не прислушался к моему предупреждению, ибо банде его светило в тот вечер лишиться еще одного члена...

Весь поединок байкера и пленного Охотника занял от силы минуты полторы. Помойка и впрямь обладал недюжинной мощью и сокрушительным ударом, однако, как и всем людям, проводящим полжизни в седле – неважно – живого коня или Стального Жеребца, – ему недоставало гибкости и подвижности. Их он старался компенсировать бешеным напором и прямо-таки звериной агрессией. От чего в конечном счете и пострадал...

Шутя уклонившись от нескольких яростных атак, Ганс дождался очередной, совершил нырок под правую руку противника, после чего коротким боковым своей левой ткнул того в челюсть.

Не ожидавший от «неповоротливого кабана» такой прыти, шокированный ударом, Помойка на мгновение оторопел и, как говорил наш семинарский инструктор по кулачному бою, – «потерялся». Чем и воспользовался более искушенный, как выяснилось, в этом деле брат Ганс.

Коварный и жутко болезненный удар Ганса голенью по бедру Помойки уронил того на правое колено, а последовавший за этим круговой той же ногой в голову и вовсе заставил байкера без сознания рухнуть на землю.

Но разошедшийся не на шутку Ганс и не подумал останавливаться на достигнутом. Ботинком перевернув лежащего на боку соперника животом вниз, он резво оседлал его спину и занес над затылком байкера локоть, намереваясь проломить тому основание черепа – прием, который бывший наш собрат демонстрировал нам в практическом применении множество раз.

Однако отправить Помойку вслед за Покрышкой в Великое Никуда Охотнику не удалось. Стоявший до этого в охранении и подошедший лишь к началу схватки Саймон среагировал без колебаний (мы же, завороженные боем, поначалу и вовсе не поняли, что байкеру вот-вот вышибут душу). Он растолкал столпившихся у арены и молнией метнулся к уже начавшему смертельное движение Гансу, а затем столкнул того со спины поверженного противника наземь.

– Куда вы пялитесь? – в сердцах бросил после этого нам Саймон. – Он же его убивает!

– А, вот и ты! – Лежавший на траве Ганс приподнялся и сел, отряхивая с себя сухие еловые иголки. – Не сказать, что рад тебя видеть, но все равно здравствуй...

И два некогда закадычных приятеля смерили друг друга недобрыми взглядами.

– Никак не ожидал я, Саймон, что ты вступишься за этого... – Ганс указал глазами в моем направлении, но добавлять, кем он меня считает, не стал. Впрочем, это и так было понятно. – Ну русский и поляк ладно – они всегда за своего благодетеля горой вставали, – но ты!

– Не тебе, Ганс, и даже не мне судить Эрика, – ответил Саймон. – То, что он сделал, так это не переступил через определенную черту, и по-человечески его понять можно. К тому же, Ганс, ты наверняка ничего не знаешь об истинных подробностях смерти Проклятого...

– Все, что я знаю – Эрик размяк, нарушил Устав, присягу и убил своих братьев! По-моему, вполне достаточно. И это я должен по-человечески понимать? – Ганс мрачно усмехнулся и поднялся с земли. Вслед за ним, тряся головой и качаясь из стороны в сторону встал Помойка. Хорек и Муха тут же подхватили его и увели прочь с импровизированной арены. Ганс проводил их довольной ухмылкой.

– Ну что, есть еще желающие? – Он обвел взглядом притихших байкеров. Таковых не вызвалось. – Я так и знал – обыкновенные трусливые засранцы!

– Побил какого-то храбреца и доволен? – укоризненно покачал головой Саймон. – И тебе не совестно?

– Если бы не ты, вообще бы убил, – буркнул Ганс. – С вами, сволочами, иначе нельзя! А что, хочешь продолжить? Ну так давай вспомним прошлое!

И глаза Ганса превратились в узкие щелки, а ухмылка на этот раз появилась не снисходительная, а скорее настороженно-выжидающая.

– Почему бы и нет, – помешкав, промолвил Саймон. – По максимуму. До чьей-либо отключки. Я тебя правильно понял?

– Почти, – ответил Ганс. – Только не по простому, а по полному максимуму. Мне терять нечего: либо смерть, либо позор. А потому предлагаю разрешить все наши вопросы раз и навсегда – бьемся до смертельного исхода...

– Саймон, не вздумай! – вмешался я. – Если он себя списал, это не значит, что и тебе надо делать то же самое!

– Извини, Эрик, – ответил британец, – но сейчас я тебе не подчинюсь. А то не дай Бог этот австрияка решит, что я испугался. Много чести мерзавцу.

– Ты еще потребуешься нам при переходе границы, – продолжал я взывать к его здравомыслию, потому что знал – оно у него имелось. – Потребуешься с двумя ногами, с двумя руками и целой головой...

...Мне было из-за чего волноваться. В бытность обоих при моем отряде они частенько надевали перчатки и устраивали тренировочные поединки ради поддержания формы и просто из чистого азарта «кто кого». Так вот: брат Саймон частенько проигрывал брату Гансу лишь потому, что вел себя слишком по-джентльменски – не бил в спину, не добивал лежачего и всегда прекращал бой, если противник оказывался травмированным либо выдохшимся. Чего нельзя было сказать о Гансе...

– Нет, Эрик, это обсуждению не подлежит, – Саймон был непреклонен. – Вызов есть вызов. Извини еще раз, и ежели что, знай: мне нравилось служить под твоим командованием...

– Ну как хочешь, – отступился я. – И все же особенно не подставляйся и помни, что он за тип...

Бой насмерть, тем более среди профессионалов убийства голыми руками, являлся для байкеров (что для них – и для нас, экс-Охотников, тоже!) и вовсе сущей диковинкой. Прихромал даже побитый Помойка, решивший наблюдать поединок, опираясь на плечи друзей. Все единодушно хранили молчание, стараясь не мешать бойцам.

Кэтрин осуждающе глянула на меня как на виновника этого беспредела, вздохнула и без лишних напоминаний увела детей подальше к озеру. Поль, правда, норовил остаться, но, уловив мое мрачное настроение, предпочел не дожидаться, когда я сам прикажу ему уйти, и присоединился к брату и сестре.

– Что эти изверги сделали с вами, ваша честь? – завидя среди публики магистра Конрада, поразился Ганс его невероятному одеянию. – Но не сомневайтесь – они ответят и за надругательство над вами тоже! Сполна ответят!..

Его честь промолчал и спрятался за спину Кеннета...

Ганс и Саймон неспешно вышли на середину круга, кивнули друг другу и по взаимному согласию начали схватку...

Жилистый Саймон был гораздо легче упитанного Ганса, и каких-либо сомнений в победе последнего возникнуть не могло в принципе. Однако австриец, сам только что доказавший, как порой обманчива бывает внешность, не спешил бросаться на противника очертя голову, а предпочел для начала провести несколько ложных атак, вынуждая Саймона раскрыться.

Но Саймон не клюнул на них, а выбрал наиболее подходящую для своей комплекции стратегию. Будучи намного подвижнее тяжелого Охотника, он принялся кружить перед ним, тем самым медленно, но верно изматывая Ганса.

В первые минуты поединка соперники обменялись несколькими весьма чувствительными для обычного человека, но не для них самих, ударами. Ногами и тот, и другой старались пока не бить – атаки ими являлись энергоемкими и малоэффективными для постоянно движущегося противника.

Понимая, что, работая в таком темпе, он довольно скоро выдохнется, Ганс первым предпринял действия, ведущие к завершению боя (в свою, разумеется, пользу). Дождавшись, пока Саймон в очередной раз нападет, он молниеносно контратаковал того серией легких ударов в голову и в это же время постарался провести свой коронный удар голенью по бедру соперника. Но не попал – британец успел отскочить в сторону, и Ганс, потеряв равновесие, всем телом повалился вниз.

Левая нога Саймона плетью хлестнула австрийцу в лицо, попав аккурат по носу. Ганс дернул головой и упал на бок, но, едва Саймон вознамерился провести добивающий удар, Ганс, перекатившись назад, вскочил и снова вернулся в стойку.

– Засранец! – прошипел Ганс, потрогав свернутый нос и вытирая бегущую по подбородку кровь. – Все-таки достал! Ну ничего, рано радуешься...

С этого момента схватка уже мало чем напоминала хрестоматийный обмен ударами. Ботинки Ганса то и дело целили по коленным чашечкам и паху противника. Саймон тоже в долгу не оставался, хотя для него вести бой в такой манере с некогда лучшим другом было немного непривычно. Но он, как и подобает высококлассному бойцу, довольно быстро осваивался...

Очередной «грязный» удар наконец попал-таки по голени Саймона, и лицо того перекосило от нестерпимой боли. Однако это не выбило британца из колеи, а, наоборот – только придало решительности. А потому он с удвоенной яростью кинулся на соперника, молотя того напропалую как руками, так и ногами.

Тут-то и подловил его Ганс, воспользовавшись своим преимуществом в весе. Произведя нырок-уход от бокового удара рукой, он не стал возвращаться в стойку, а рванулся к сопернику и, обхватив того за поясницу, бросил лопатками оземь.

Очутившись под намертво придавившим его австрийцем, Саймон, вопреки незавидной позиции, не растерялся. Он не стал дожидаться, пока Ганс начнет удушение или выдавливание глаз, а поступил так, как и подсказывал ему инстинкт самосохранения, а не благородные принципы. Левой рукой – единственной конечностью, которая еще могла свободно двигаться, – он нанес ряд быстрых ударов по самому больному месту Ганса – его пускающему кровавые пузыри носу.

Боль ослепила Охотника. Он взревел, стараясь отвернуть лицо, отчего хватка его ослабла, позволив Саймону освободить и правую руку.

Теперь британец исходил из принципа «промедление смерти подобно», и следующий его удар ладонями по ушам Ганса – удар, способный при удачном попадании разорвать барабанные перепонки – вогнал того в еще больший шок. Австрийцу не оставалось ничего иного, как только ослабить захват.

Саймон только этого и ждал. Едва отплевывающийся кровью Ганс расцепил руки, как британец оттолкнул его и высвободил свою левую ногу из-под его сместившегося тела.

Далее верткий Саймон действовал практически без остановок – сказывались его громадная физическая выносливость и рациональный расход сил при борьбе на земле. Потерявший инициативу Ганс угодил в так называемые «ножницы» между ногами Саймона. Этот хитрый борцовский прием позволил британцу перейти в активное контрнаступление.

Он вскочил с земли на мгновение раньше Ганса. Не обладавшему подобной легкостью австрийцу потребовалось сначала встать на четвереньки, а лишь затем выпрямиться. Но этого он сделать не успел...

Сокрушительный удар ботинком по ребрам заставил Ганса сжаться, однако тот, превозмогая боль, все-таки попытался ухватить соперника за ногу. Именно этот маневр и оказался для Охотника фатальным...

Ни времени, ни пространства для повторного замаха ногой у Саймона уже не оставалось, а голова противника находилась аккурат возле его колена. Потому свалившись на Ганса всем телом, британец обрушил кулаки именно на голову, целясь прямо в висок...

От раздавшегося вслед за этим хруста и я, и все остальные зрители невольно вздрогнули. Саймон в пылу ярости хотел нанести еще один удар, но едва кулак его взмыл в воздух, как стоявший на коленях Ганс обмяк, после чего грузно рухнул на землю, распластавшись на траве лицом вниз. Багровеющая глубокая вмятина на его левом виске и немигающие глаза не вызывали сомнений в исходе поединка.

Одобрительные крики байкеров огласили лагерь, однако от моих людей не донеслось ни звука – это была не та победа и не над тем врагом, которая могла бы нас порадовать.

– Заткнитесь, вы все!!! – рявкнул Саймон и отпихнул от себя собравшегося похлопать его по плечу Оборотня. – Слышите, вы? Заткнитесь!!!

Гул затих. Байкеры недоуменно переглядывались – реакция победителя казалась им совершенно ненормальной.

А Саймон продолжал стоять над телом Ганса и судорожно ловить ртом воздух, утихомиривая натруженные легкие и одновременно успокаивая расходившиеся нервы.

Я подошел к нему и встал рядом. Саймон недобро покосился, но на меня огрызаться не стал, лишь словно в оправдание проговорил:

– С самого начала нашего бегства я опасался, что придется убивать именно своих... Других бойцов из других отрядов – ладно, смирюсь... Но только не наших, не Одиннадцатого... Видит Бог, я не хотел этого. Он сам так решил... Эрик, не обижайся, но Ганса надо похоронить как Охотника. Он заслужил...

– Обязательно, Саймон, – уверил я. – Это без сомнения, будь спокоен. Как только решим трогаться дальше, так и проведем обряд. А ты иди-ка полежи немного; сегодня намечается тяжелая ночь...

– Что планируешь с Энрико? – спросил меня Михаил после того, как тело Ганса оттащили в сторону. – Сдается мне – он тоже не пожелает откровенничать.

– Ты прав, – согласился я. – Испанцы народ гордый, да и навряд ли у меня поднимется рука на мальчишку.

– Ни у кого из нас не поднимется, – подтвердил Михаил, – но способ все же есть. Надо только напугать его до потери пульса.

– Каким образом?

– А вот это уже, испаноскандинав, моя забота!

– Тоже мне пугало! – усмехнулся я. – Заболтать или обыграть в карты еще поверю, но стращать кого-то? Тобой?! Ерунда какая-то!

– Нет, главный персонаж не я. Я выступаю как автор пьесы и второстепенное действующее лицо, – пояснил усатый драматург. – А называется постановка «Безумный Инквизитор».

– «Безумный...» кто?

– Сейчас поймешь. Эй, ваше черпачество, подойдите-ка сюда...

Идея Михаила оказалась простой и гениальной одновременно (обидно, что я сам не додумался до нее) и заключалась в том, что Энрико не знал о Конраде как о перешедшем на нашу сторону. Для молодого Охотника магистр до сих пор являлся нашим пленником, потому-то Михаил и решил его использовать в своих целях.

Безусловно, то, что предложил русский, было намного гуманнее того, что придумал я, поэтому я не мешкая согласился.

Первым делом все байкеры были отправлены с глаз долой. Кеннет, промолвив только «надеюсь, вы знаете, что делаете», отправился вслед за ними, недоумевая не меньше остальных. Плюс ко всему, я настоял, чтобы вместе с ними скрылись и Гюнтер с Вацлавом. Кэтрин, дети и ушедший отдыхать Саймон находились в «хантерах», а потому ничуть нам не мешали. Итак, занавес над сценой поднялся...

Взгляд привязанного к дереву Энрико красноречиво выражал то, что он обо мне думал. Настолько красноречиво, что я поначалу даже растерялся...

– Вы служили для меня примером! – гневно бросил он. – Я уважал вас как своего отца! А теперь я презираю и вас, и всю вашу банду! Можете пристрелить меня прямо сейчас, потому что...

– Хорошо, пристрелить так пристрелить, – наигранно вздохнул я и вынул из кобуры «глок», отчего Энрико, вероятно, ожидавший допроса и мучительных пыток (злодеи мы для него или не злодеи, в конце концов?), оторопел. – Да и скажу откровенно, пытать тебя я и не смогу... Прощай!

– Брат Эрик! – раздался за моей спиной суровый окрик магистра Конрада. – Что это за самодеятельность разводите вы с этим мерзким еретиком?

– Э-э-э... ничего предосудительного, ваша честь! – Я попытался изобразить растерянность, после чего вроде как незаметно для экзекутора вернул пистолет в кобуру. – Просто хочу подготовить его к э-э-э...

– Еретика?! – возмутился ошарашенный Энрико. – Это кто еретик?! Я еретик?! Да вы совсем, что ли, тут с ума посходили?

– Не превышайте свои полномочия! – предупредил меня магистр Конрад. – Дознание пока что моя юрисдикция! Проверьте-ка лучше Трон; я подойду через пять минут...

Едва лишь Конрад удалился, как ко мне подбежал Михаил, пытавшийся изо всех сил изобразить крайнюю обеспокоенность.

– Плохи наши дела, Эрик! – выпалил он, будто и вовсе не замечая Энрико. – У Конрада очередной припадок!

– Я уже в курсе, – ответил я и с нескрываемым раздражением сплюнул. – Вот проклятье!

Любопытство все же одержало верх над Энрико, хотя всего минуту назад он призывал меня пустить ему пулю в лоб:

– Что вы сделали с магистром Конрадом? Какой припадок? Какой Трон? И почему вдруг я «мерзкий еретик»?

– Тебе интересно? – спросил его Михаил, а потом поинтересовался у меня. – Рассказать ему?

– Валяй, – вздохнул я. – Утоли его последнее любопытство. Все равно он только что уговорил меня пристрелить его...

– Ты хочешь умереть? Сам? По своей воле? – На лице Михаила появилось такое скорбное выражение, что я чуть и впрямь не поверил в правдивость всего происходящего. – Ну что ж, это решит много проблем! О, извини, парень, конечно же, я тебе сочувствую. В общем, подготовься, а я пока расскажу тебе все...

Энрико уставился на Михаила, словно на саму старуху с косой.

– Магистр Конрад болен, – загробным тоном начал Михаил. – Тяжело болен... Похоже, плен окончательно повредил ему разум, хотя вроде обращались мы с ним гуманно, особо не издевались... Так-то почти все время спокоен, лишь ест да спит, но временами – как, например, теперь – на него находит, и он представляет себя в очередном рейде. Нас считает своим отрядом, а всех остальных – гнусными еретиками. Ты думаешь, почему байкеры поразбежались кто куда? Его честь уже спалил двух из них огнеметом...

– Вот Дьявол! – схватился за голову я. – А я опять забыл спрятать его любимую игрушку!

– А п-почему вы п-просто не п-пристрелите его? – Похоже, до Энрико начинало доходить, какой конец его в скором времени ожидает. – Или не свяжете?

– Невозможно! – развел руками Михаил. – Его честь слишком ценная персона, чтобы пускать его в расход. А если связать, то он и вовсе впадает в припадок, того и гляди откусит себе язык. Эпилептик, одним словом... Ну а коли предаст кого Очищению, то спит потом пару суток как сурок и ни за кем не гоняется. Эх, надо было сегодня приглядеть за ним! Просчитались! Насмотрелся на мордобой и опять сбрендил...

– Прости, Энрико, – я угрюмо понурил голову. – Никогда себе этого не прощу. Теперь о пуле в лоб тебе осталось только помечтать...

– Ну а ты, брат Энрико, можно сказать, наш спаситель! – продолжал гнуть Михаил свою садистскую легенду. – Байкеры от него уже как от чумы шарахаются и жечь себя, разумеется, больше не позволят. А тебе не все ли равно – один черт просил прикончить...

– Я н-не хочу т-такую п-позорную с-смерть! – вскричал Энрико. – Я имел в виду с-смерть от п-пули или на х-худой к-конец как Г-ганс!

– Ну на тебя не угодишь! – раздраженно ответил Михаил. – «Хочу не хочу»... К сожалению, ничем помочь тебе не можем! Больше за сотню километров в округе нам этому ненормальному под огнемет подсунуть некого!

– А мы хоть некоторое время поживем спокойно, – добавил я, – пока его честь... Да вот, кстати, он сам! Ладно, прости, Энрико, нас, перед смертью; не бери обиды к Господу, договорились?

Конрад прекрасно ухватил поставленную перед ним задачу. Он явился перед Энрико во всей красе: в правой руке поварской тесак, в левой наш трофейный и так хорошо зарекомендовавший себя на кухне огнемет.

– О, замечательно, брат Эрик! – похвалил он меня, безумно (по-моему, даже чересчур безумно) вращая глазами. – Отступник готов, и ваши люди вновь на высоте! Нет, ну посмотрите, милейший – какой великолепный экземплярчик!

– Ваша честь, а зачем вам этот просто-таки чудовищный ножик? – спросил Михаил, произнеся это громким и нарочито размеренным голосом.

И действительно: при инструктаже Конрада речь шла лишь об огнемете и не более. Инициатива задействовать в спектакле столовый инвентарь целиком и полностью исходила уже от самого инквизитора...

– Кто-то украл мои инструменты для дознания, – притворно посетовал Конрад и, укоряя несуществующего вора, укоризненно покачал головой. – Мерзкие отступники посчитали, что таким образом сорвут мне процедуру. Как бы не так!

Энрико заерзал возле дерева, однако деваться ему было абсолютно некуда.

– Я не еретик!!! – отчаянно завопил он на весь лес. – Я не совершил ничего такого, чтобы предавать меня дознанию и Очищению!!! Я Охотник и хочу умереть как Охотник!!!

– Будь добр, кричи потише! – промолвил магистр, извлекая из кармана байкерской куртки наждачный брусок и начиная скрупулезно точить тесак. – А то иначе мне придется отрезать у тебя язык, дабы не нарушал ты своими воплями сей божественной природной гармонии.

– Брат Эрик! Брат Михаил! – Впав в животный ужас пред столь позорной церемонией, Энрико и не заметил, как снова стал называть нас братьями. – Да скажите же ему! Мой отец – архиепископ Мадридский! Я не могу, просто не имею права вот так!

– Ты прав, – понимающе кивнул я. – Приняв Очищение от магистра ордена Инквизиции – пусть даже и безумного – ты навек покроешь позором своего отца; да что отца – весь свой благороднейший род! Бедный, бедный Энрико! Твои предки наверняка попереворачиваются в гробах...

Довольно правдиво косивший под сумасшедшего коротышка тем временем вонзил тесак в дерево над головой Энрико и, напевая себе под нос гимн Ордена «Покайтесь, Грешники И Да Воздастся Вам!», скинул с себя куртку. Потертая и заштопанная байкерская майка Конрада лишь подчеркивала его якобы полное безумие.

– Ну что, разлюбезнейший, приступим? – вежливо полюбопытствовал он у пленника и, не дождавшись ответа, вырвал из ствола ели свой пыточный инструмент. – Я думаю, стоит начать с моей любимой процедуры – скальпирования. Я называю ее: «Снимите Шапку Перед Пророком!» Не правда ли, довольно поэтично?

О чем и думал сейчас Энрико, то только не о поэзии.

– О, нет-нет-нет-нет! – затараторил он. – Одну минуточку, ваша честь! Прошу вас, только одну минуточку! Ну, посмотрите на меня! Это же я – брат Энрико! Вы же руководили нашим рейдом год назад! Ну, вспомните!

– Бесполезно, малыш, – сказал Михаил. – Ты же знаешь – при дознании его честь глух к мольбам – это его профессиональное кредо. Здесь только мы с Эриком можем докричаться до него. С нами он общается охотно...

– Я готов пойти на сделку! – к нашему облегчению, наконец-то сломался Энрико. – Вы требовали у меня информацию о расположении наших сил? Я предоставлю ее в обмен на... на... Ой, господи!!! Ой, боже мой!!!

Энрико было с чего взывать к Всевышнему. Маленькая, но довольно ухватистая длань Конрада вцепилась ему в волосы, а вторая уже прицеливалась, где бы нанести надрез. Руки магистра не дрожали – сказывались десятилетия полевой практики.

– Но, молодой человек, – решил доиграть спектакль Михаил. – Не ты ли только что называл это позором?

– Да, называл! – кричал Энрико, мотая головой в тщетной надежде стряхнуть с себя цепкие пальцы инквизитора. – Но этот позор не такой страшный! Уж лучше я трижды предам брата Бернарда, чем собственноручно замараю грязью отца! Брат Эрик, брат Михаил, умоляю: остановите его!!!

– Разлюбезнейший грешник, – продолжал играть свою не лишенную шарма роль магистр. – Я буду премного благодарен, если вы перестанете брыкаться. Да будьте же мужественны: примите приговор Божественного Правосудия со смирением!

Мы с Михаилом сделали вид, что совещаемся, хотя, разумеется, все было уже решено.

– Ну так и быть, – сжалился я. – И только ради твоего некогда ко мне уважения...

– К тому же, – добавил Михаил, – твой папаша замнет этот инцидент и ты покинешь Братство по какой-нибудь болезни. Все это куда лучше, чем распознавать по зубам твои обожженные останки... Разумный выбор, сынок!

Я приблизился к вошедшему в раж Конраду и, деликатно покашляв, потряс того за плечо:

– Простите великодушно, ваша честь, что отрываю вас от работы, но курьер Главного магистрата срочно требует отчета о предыдущем Очищении.

– Насколько срочно? – Недовольная мина Конрада была более чем естественной.

– Безотлагательно!

Конрад отцепился от волос жертвы, снова вонзил тесак в дерево и подчеркнуто любезно поинтересовался у Энрико:

– Надеюсь, вы не будете против, если я отлучусь на часок-другой? – Чувство юмора у коротышки было весьма специфическим. – А вы, милейший, посидите пока здесь, в этой девственной благодати, и хорошенько поразмышляйте над своими грехами. Как вернусь, так сразу и продолжим...

– Он не вернется, – успокоил я дрожащего Энрико, когда Конрад и Михаил удалились. – Через пару часов писанины он заснет, однако, если ты примешься за старое, я тут же разбужу его честь...

Повторная встреча с инквизитором не входила в планы Энрико, а потому он делился сведениями не то, чтобы охотно, но, по крайней мере, обстоятельно.

– Учти, – пригрозил я ему после того, как мы закончили и он, уронив голову, заплакал навзрыд. – Сегодня же пошлю байкеров все перепроверить, и не дай Бог тебе меня обмануть!

Разумеется, я лгал Энрико. Времени перепроверять его данные у нас уже не было – потеря четырех Охотников не сегодня-завтра должна была обнаружиться, а потому переходить границу следовало в течение ближайших двенадцати-четырнадцати часов. То есть если завтра мы не будем обедать в России, то ужинать, возможно, не придется уже никогда, ну разве что сидя на Троне Еретика.

Кэтрин, Кэтрин! Ну, о каких планах на жизнь я должен, по-твоему, сейчас задумываться?