Книга: Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем
Назад: С. М. Соловьев. Политическое измерение Чернобыльской катастрофы
Дальше: Политические последствия Чернобыля

Авария и управление ликвидацией

Парадоксально – но факт. В СССР в 1986 г. не существовало государственной системы действий в чрезвычайных ситуациях, что отмечалось в итоговом докладе о деятельности Оперативной группы Политбюро по вопросам, связанным с ликвидацией последствий Чернобыльской аварии. Сама эта Оперативная группа была создана только 29 апреля – скорость реакции государственного аппарата на катастрофу была явно замедленной. Правительственная комиссия во главе с заместителем Председателя Совета министров Борисом Евдокимовичем Щербиной была создана в день аварии, 26 апреля, но осознание масштабов катастрофы заняло несколько дней. Причем реакция информационная значительно отставала от организационной – первую неделю после аварии заслуженно называли «неделей лжи», причем это касалось далеко не только сокрытия информации от населения. Подчиненные вводили в заблуждение высшее начальство, оно, уже получив информацию, зачем-то обманывало медиков – мол, на станции не столько пострадавшие от лучевой болезни, сколько от горения пластика, – и затормозило вылет специализированной группы врачей на станцию. Попытка «не допустить паники» в итоге вызвала прямо обратную реакцию. Потом, когда информация об аварии стала распространяться, множество людей уже не верило тому, что писалось в газетах и показывалось по телевидению. Многие не верят по сей день.



Рыжков Н. И. (2-слева), Чебриков В. М. (3-й слева) осматривают макет местности в зоне аварии на Чернобыльской АЭС. РГАСПИ. Фонд Н. И. Рыжкова





Тем не менее, после начальной пробуксовки система заработала. 2 мая в Чернобыль прилетели Н. И. Рыжков и Е. К. Лигачев, участвовали в облете разрушенного реактора на вертолете. Рабочий блокнот Н. И. Рыжкова заполнен записями, посвященными аварии, начиная с 29 апреля.

Поначалу высшее руководство страны просто отказывалось верить в масштабы катастрофы. Редактор отдела науки «Правды» В. С. Губарев после поездки в Чернобыль по просьбе А. Н. Яковлева (который поначалу даже не хотел отпускать группу журналистов «Правды» в Чернобыль; разрешение было дано 30 апреля) написал записку в ЦК КПСС обо всем увиденном. В ней он отмечал отсутствие в Припяти мер на случай аварийной ситуации – даже пожарники, группа которых погибла из-за сверхвысоких доз радиации, не имели соответствующего оборудования и инструкций. Местное руководство не брало на себя ответственность – не дало приказ об эвакуации пострадавших населенных пунктов, прежде всего Припяти. У солдат не было индивидуальных средств защиты. Кровля станции была сделана из горючих материалов вопреки всем инструкциям. Главное, что отмечал Губарев, – героизм пожарников и первых ликвидаторов сочетался с пассивностью местных властей, опасавшихся каких-либо действий без указаний из центра. По радио и телевидению не выступил ни один из руководителей УССР, что само по себе стало одной из причин паники. Как считает сам В. С. Губарев, помимо прочих факторов его «Записка» способствовала тому, что М. С. Горбачев через 18 дней после аварии выступил по телевидению с обращением. Однако первая сводная карта загрязнения территории выбросами, составленная в мае 1986 г., была опубликована только в 1989 г.

Горбачев долго не верил в масштабы произошедшего. Из-за непонимания сути катастрофы и страха перед радиацией он так и не посетил место аварии в 1986 г. (в результате один раз все-таки приехал на полтора часа в 1988 г., а «архитектор перестройки» А. Н. Яковлев не был там вовсе), не доверял участникам ликвидации, лично перепроверяя их доклады. Для амбициозного автора политики «ускорения» и перестройки чернобыльская катастрофа выглядела как некий выпад против него лично. Основную работу по координации ликвидации последствий аварии вели Н. И. Рыжков, В. И. Долгих, Б. Е. Щербина.

Краткая хроника самых важных событий процесса ликвидации:

26 апреля 1986 г., 1 час 23 минуты – происходит взрыв на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС.

27 апреля – эвакуация Припяти.

6 мая – прекращение выбросов из реактора и введение предельно допустимых уровней радиоактивности для питьевой воды и продуктов. Завершение эвакуации населения из запретной 30-километровой зоны.

31 мая – пересмотр предельно допустимых уровней. Предельно допустимая доза для людей установлена в 100 мЗв.

Середина ноября 1986 г. – завершение строительства саркофага вокруг четвертого энергоблока.

Апрель 1987 г. – завершение годичных работ по защите водной системы.

Помимо Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС была создана аналогичная Оперативная группа Политбюро ЦК Компартии Украины. И хотя все материалы Оперативной группы ЦК КПСС по Чернобылю пока недоступны для исследователей, по документам украинского руководства можно сделать некоторые выводы.

Уже 5 мая принимаются решения об увеличении газохранилищ на территории УССР, замещении мощностей атомной отрасли тепловыми электростанциями, увеличении производства продуктов питания в непострадавших от аварии регионах Украины. Оперативная группа Политбюро должна была организовать работу ученых по выработке соответствующих предложений по ликвидации аварии, дважды в день предоставлять данные по радиационной обстановке. И обратим внимание на этот пункт: «Используя средства массовой информации и пропаганды, правдиво, доходчиво и оперативно информировать трудящихся о принимаемых мерах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Своевременно и аргументировано разоблачать лживые, подстрекательские измышления буржуазной пропаганды. Учитывать возможность попадания отдельных лиц под ее влияние, давать действенный отпор тем, кто распространяет ложные слухи».

Еще раз стоит подчеркнуть: с информированием населения дело обстояло очень плохо. Академик Легасов сетовал: «Я <…> предлагал с самого начала создать пресс-группу при Правительственной комиссии, которая бы правильно информировала население о происходящих событиях, давала бы правильные советы. Но это почему-то не было принято. После приезда в зону бедствия Рыжкова и Лигачева в Чернобыль были допущены журналисты. Их там появилась большая армия. И, наверное, хорошо, что это было разрешено, но плохо, что это не было организовано должным образом. Почему? <…> То, что было ими собрано, и то, что было ими напечатано, конечно, в историческом, архивном смысле имеет колоссальное значение как живой документальный материал. И он является необходимым и обязательным, но при этом из-за того, что информация каждый раз подавалась в некоем частном виде, цельной картины ежедневно, или хотя бы еженедельно, по состоянию событий страна не получала. Например, шла информация о том, что идут такие-то работы на блоке, и героически трудятся там шахтеры, но при этом отсутствовала информация о том, каков уровень радиации там, где они работают, что происходит рядом в Брестской области, как и кем это контролируется. И поэтому, наряду с очень многими точными описаниями и замечаниями, к примеру, было много и неточностей. Подробно описывались отдельные броские эпизоды, не имевшие особого значения для продвижения работ, но в то же время скромная работа дозиметристов <…> не описывались должным образом, так же как логика всех работ, анализ проектов. А главным образом, последовательности, динамики самих событий не было описано. Но в таких ситуациях народа много, кто-то где-то что услышал, – и рождались преувеличенные слухи, что естественно: и о количестве пораженных лучевой болезнью людей, и об уровне загрязненности, скажем, города Киева, и о масштабах пораженной территории».

Информационное поражение властей, причем не только в связи с известным изначальным сокрытием информации об аварии от жителей Киева, вышедших на первомайскую демонстрацию. Плохое информирование продолжалось и после, несмотря на то, что возможности для экстренного информирования были. Не только радио и телевидение. Так, инструкции для диагностики и лечения лучевой болезни, написанные и изданные малыми тиражами еще в 1960-е годы, с помощью первого заместителя председателя КГБ Ф. Д. Бобкова этим ведомством были срочно отпечатаны в должном количестве ночью 2 мая 1986 года. Их сразу стали высылать медикам на Украину, где с подозрениями на лучевую болезнь уже были госпитализированы тысячи людей. Но вот простых разъяснений произошедшего для обычных граждан СССР с такой оперативностью не давали.

20 мая в очередном протоколе Политбюро Компартии УССР констатируется, что эвакуация проведена, а население в целом обеспечено всем необходимым, учащиеся школ из 30-километровой зоны отправлены в лагеря на юг Украины, а беременные женщины и кормящие матери размещены в санаториях. Также в пострадавшие районы был организован завоз сухого и консервированного молока, так как именно в свежем молоке содержался усвоенный скотом вместе с травой, выброшенный в атмосферу из реактора радиоактивный йод, крайне опасный прежде всего для детей. Однако полноценное информирование населения о том, что свежее молоко пить категорически нельзя, судя по ряду свидетельств, было организовано недостаточно эффективно и само по себе запоздало.

30 мая Политбюро Компартии Украины принимается за выполнение постановления ЦК КПСС «О проведении дезактивационных работ в районах Украинской ССР и Белорусской ССР, подвергшихся радиоактивному загрязнению в связи с аварией на Чернобыльской АЭС», причем особое внимание уделяется состоянию здоровья детей и защите водоемов от заражения, а также обеспечению защиты от пылевых выбросов с зараженных грунтов. Тут, как говорят некоторые свидетельства, даже пытались перегнуть палку с безопасностью.

В конце мая 1986 г. редактор отдела науки «Правды» В. С. Губарев, первым из журналистов вместе со своими сотрудниками оказавшийся на месте катастрофы (30 апреля), опубликовал материал под названием «Рыбалка с дозиметром». Эта рыбалка на Киевском водохранилище, затронутом 30-километровой зоной отчуждения, показала, что рыба в водоеме не заражена, вода – а значит, и Киев – в безопасности, панические слухи беспочвенны, а идея некоторых местных руководителей эвакуировать Киев (!), что неминуемо привело бы к еще большой панике, не имеет никаких оснований. Эту точку зрения перед руководством отстаивали метеоролог, составлявший для Правительственной комиссии сводки распространения радиации, академик Ю. А. Израэль, и специалист по радиационной гигиене академик Л. А. Ильин. К слову сказать, и Губарев, и Израэль, и Ильин в независимой Украине некоторое время были объявлены персонами нон грата…

30 июня 1986 г. постановлением Политбюро УССР назначается новый директор ЧАЭС Э. Н. Поздышев, который решительно стал наводить порядок на остальных трех энергоблоках станции.

К октябрю 1986 г. намечено обеспечение эвакуированных работников жильем в разных районах Украины. Причем это не просто решение, оно сопровождалось уже детальными планами работ, были подсчитаны расходы, распределены ресурсы для строительства жилья и инфраструктуры для эвакуированных. И несмотря на ряд сбоев, эта работа была в целом выполнена в срок.

8 июля 1986 г. отмечается недостаточность дозиметрического контроля и усиливаются меры для его обеспечения. Следует сказать, что дозиметристы несли огромную нагрузку в Чернобыле, без их данных работа была бы попросту невозможна.

В июле Политбюро ЦК Компартии УССР принимает решение «О выполнении постановления ЦК КПСС “О результатах расследования причин аварии на Чернобыльской АЭС и мерах по ликвидации ее последствий, обеспечения безопасности атомной энергетики”». В этом постановлении – еще до расследования – виновные в аварии определялись высшим руководством СССР так: «Авария является прежде всего следствием безответственности и халатного отношения руководителей электростанции, Министерства энергетики и электрификации СССР, Министерства среднего машиностроения СССР, Госатомэнергонадзора к вопросам ядерной безопасности, низкой требовательности к кадрам за соблюдение строжайшей дисциплины и порядка эксплуатации реакторных установок, неудовлетворительного выполнения решений партии и правительства по обеспечению высокой надежности работы атомных электростанций.

В результате расследования причин аварии установлено, что директор и главный инженер Чернобыльской АЭС допустили преступную халатность в работе, недооценку особой важности обеспечения безопасной эксплуатации электростанции».

Остановимся на этой формулировке. Еще до завершения официального расследования высшие органы власти СССР сняли с себя ответственность за произошедшее, но, тем не менее, в первом абзаце в числе виновников были названы профильные министерства: среднего машиностроения – т. е. атомной промышленности – и энергетики. Однако персональная ответственность была указана только для руководителей станции.

Через год после этого постановления ЦК КПСС в Чернобыле – прямо в зоне отчуждения – состоялся судебный процесс. С 7 по 29 июля 1987 г. в пустом городе в присутствии советских и иностранных журналистов показательно судили шестерых работников станции: директора В. П. Брюханова, главного инженера Н. М. Фомина, его заместителя А. С. Дятлова, а также начальника реакторного цеха № 2 А. П. Коваленко, инспектора Госатомэнергонадзора на ЧАЭС Ю. А. Лаушкина и начальника смены станции Б. В. Рогожкина. И Коваленко, и Рогожкин повторят в своих показаниях на суде почти одни и те же слова. Коваленко: «Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться»; Рогожкин: «Я 34 года проработал на уран-графитовых реакторах, но ни разу, нигде не было отмечено, что они взрываются». Во время следствия сломленный Фомин попытается покончить с собой… Если эти шесть человек и были виновны (на этот счет можно дискутировать), то только в сравнительно незначительных нарушениях. Очевидно, что они были назначены «стрелочниками».

В своих книгах и А. С. Дятлов, и Н. В. Карпан (на момент аварии заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности) настаивают на том, что «причины аварии оказались скрыты в непредсказуемых проявлениях опасных “особенностей” физических свойств реакторной установки РБМК». То есть виновными оказывались разработчики реактора: главный конструктор академик Н. А. Доллежаль и научный руководитель проекта академик А. П. Александров, директор Института атомной энергии им. Курчатова в 1960–1988, в 1975–1986 гг. – Президент Академии наук СССР. Но дело и не в конструкторах, а в политических решениях, принятых руководством атомной отрасли и страны в целом.

Политическое и экономическое руководство страны плохо понимало суть атомной энергетики и доверяло старым руководителям отрасли – министру среднего машиностроения Е. П. Славскому (министр в 1957–1986 гг.) и академику А. П. Александрову. А управление отраслью было выстроено – при огромных научных, экономических и финансовых ресурсах – пирамидальным образом, без возможности критики снизу, без практики живых дискуссий. Все эти управленческие пороки описаны в воспоминаниях В. А. Легасова. Тот факт, что вину за небезопасность станций разделяет как минимум руководство атомной и энергетических отраслей, было зафиксировано уже в начале июня Оперативной группой Политбюро. И меры немедленно начали приниматься, в том числе и долгосрочные, – по разработке автоматизированных систем диагностики и управления реакторами. Воистину, пока гром не грянет…

Тем не менее, «стрелочники» были назначены. А пьеса В. С. Губарева «Саркофаг» – выдающееся литературное свидетельство Чернобыля, – поставленная на сценах десятков стран мира, подверглась резкой критике и чуть не попала под запрет, судя по всему, в том числе и за фразу: «Слишком многих надо судить за эту аварию».

* * *

Проблемы с медицинским обеспечением имели место и впоследствии. Дозиметрический контроль за работой ликвидаторов не был налажен. Были те, кто рисковал по собственной инициативе, утаивая реальные показания приборов. Как по причине юношеского гонора, так и для того, чтобы побыстрее получить, «заработать» максимальную дозу – 250 мЗв (2,5 бэр). В 1987 г. предельная доза была снижена до 100 мЗв, в 1988 г. – до 50 мЗв. Многие руководители ликвидации, включая академика Легасова, вообще не считали «своих» доз облучения.

Недостатки контроля отмечались и партийными органами. Киевский горком партии 23 декабря 1986 г. констатировал, что оперативный учет и медицинское обслуживание получивших радиационное облучение людей, не обеспечено должным образом: «Ослаблен в этом спрос с руководителей медицинских учреждений. Проверка показала, что в Иванковской, Вышгородской, Васильковской, Мироновской центральных районных больницах не были своевременно организованы комплексные медицинские осмотры работавших в зоне людей, не обеспечен контроль за состоянием их здоровья и медикаментозной помощью. Медико-санитарная часть № 126 Главного управления Минздрава СССР, ее санитарная служба не обеспечила качественного медицинского обслуживания основного персонала Чернобыльской АЭС. Диспансерное наблюдение, профилактические осмотры прошли лишь 65, а по строительным организациям – только 50 процентов работающих. Бездушно отнеслись к этому руководители АЭС (т. Поздышев Э. Н.), управления строительства (т. Акулов Б. П.). Недопустимым является тот факт, что в зоне с повышенным уровнем радиации работают люди, уже набравшие предельные дозы, таких сотрудников при проверке оказалось 35 человек. <…> Понижен спрос с руководителей, допускающих бездушное, формально-бюрократическое отношение к людям, со стороны Припятских горкома и горисполкома». Далее в документе говорится про фактический срыв диспансеризации 40 % военнослужащих, работавших в зоне, про возвращение части населения, ранее вывезенного из «зоны отчуждения». И хотя в 1987–1988 гг. контроль был действительно ужесточен, стоит отметить, что на самом деле в процессе ликвидации аварии больше уделялось внимание техническим задачам, чем обеспечению здоровья ликвидаторов. Выяснились эти факты только после вмешательства Оперативной группы Политбюро и проведения ревизии.

И это при том, что должные научные разработки в области контроля и лечения радиационных поражений были в СССР на высочайшем уровне. Лечение пострадавших во время аварий на комбинате «Маяк» в Озерске Челябинской области, на атомных подводных лодках и в процессе испытаний атомного оружия дало советским медикам уникальный опыт, который, вместе с международной помощью, сыграл большую роль в лечении пострадавших от аварии.

Как показывают свидетельства и архивные документы, организация работ по ликвидации аварии в целом была эффективной. Но значительной части общества доказать это впоследствии оказалось крайне затруднительно.

Назад: С. М. Соловьев. Политическое измерение Чернобыльской катастрофы
Дальше: Политические последствия Чернобыля

WilliamGox
Guys just made a website for me, look at the link: 1111111111111111111111111111111111111111 Tell me your guidances. Thank you.