С. М. Соловьев
Политическое измерение Чернобыльской катастрофы
Ускорение перед Чернобылем
Последний экономический рывок СССР совершил во время известной Косыгинской реформы в 1965–1970 гг., которая была призвана обеспечить определенную самостоятельность предприятиям, уменьшить бюрократизм в управлении и обеспечить материальную заинтересованность работников с помощью премий. Затем реформа замедлилась, наткнувшись на сопротивление части партийного аппарата и опасения высшего руководства СССР, включая Л. И. Брежнева, которые видели в ней угрозу возможной политической нестабильности. О ее перспективах историки и экономисты спорят и сегодня. Одно очевидно: две главные взаимосвязанные проблемы советской экономики заключались, во-первых, в необходимости внедрения научных достижений в производство за пределами военно-промышленного комплекса и нескольких стратегических отраслей (энергетики, авиастроения), во-вторых, в повышении мотивации работников. В передовых отраслях эти вопросы более-менее решались, но вся остальная экономика замедлялась, падение производительности труда становилось несомненным, а прежняя система планирования явно демонстрировала свою неэффективность. Ясные признаки экономической стагнации заставляли советских руководителей искать новые пути развития. На апрельском пленуме ЦК КПСС новый Генеральный секретарь М. С. Горбачев провозгласил политику «ускорения» экономического развития, прежде всего в сфере тяжелой промышленности. На XXVII съезде КПСС (25 февраля – 6 марта 1986 г.) по инициативе Горбачева и нового Председателя Совета министров СССР Н. И. Рыжкова было продекларировано «ускорение» прежде всего машиностроения как за счет внедрения новых технологий, так и увеличения капиталовложений – до 200 млрд руб. в течение двенадцатой пятилетки. С августа 1984 г. под руководством Н. И. Рыжкова, который с 1982 г. был заведующим Экономическим отделом ЦК КПСС, готовилось специальное совещание ЦК КПСС по научно-техническому прогрессу, состоявшееся в июне 1985 г. В прошлом директор Уралмаша, Рыжков в технических вопросах и управлении производством разбирался куда лучше, чем большая часть аппарата ЦК, представители которого делали карьеру по партийной линии. В сентябре 1984 г. был подготовлен обстоятельный доклад с грифом «для служебного пользования» «Об ускорении научно-технического прогресса в СССР», где отмечался целый ряд кризисных моментов в управлении наукоемкими производствами и явное отставание СССР в технологическом соревновании с Западом. Предлагались меры по реформированию этой области, чем и должен был заняться Рыжков, введенный в апреле 1985 г. в состав Политбюро ЦК КПСС, а сентябре возглавивший Совет министров СССР. В целом в 1986–1990 гг. предполагалось увеличить капиталовложения в гражданские машиностроительные отрасли в 1,8–2 раза – и это при том, что бюджетный дефицит в 1985 г. уже составлял не менее 17 млрд. руб.
В соответствии с этими планами «ускоряться» должна была и энергетика. Но менее чем через два месяца после XXVII съезда грянул Чернобыль.
Н. И. Рыжков, хорошо знакомый с ситуацией в советской промышленности в целом и в энергетике в частности, на заседании Политбюро 14 июля 1986 г. сказал ставшую знаменитой фразу: «Атомная энергетика с некоторой неизбежностью шла к такому тяжелому событию». Но проблема была не только и не столько в энергетике. Планы экономического скачка разрабатывались без достаточного понимания проблем советской экономики и, главное, системы управления, что и привело к их провалу, одной из непосредственных причин которого стала Чернобыльская катастрофа.
Проблемы в отрасли были следствием общих управленческих проблем. Так, на второй конференции по обеспечению радиационной безопасности в связи с эксплуатацией АЭС, состоявшейся в мае 1982 г. в Вильнюсе, возможность взрыва в реакторе и серьезных выбросов вследствие взрыва не рассматривалась в принципе, а доклады рисовали весьма радужную картину безопасной работы АЭС.
Чернобыльская авария была не первой крупной аварией в атомной отрасли и даже – вопреки распространенным заблуждениям – не была крупнейшей техногенной катастрофой в истории. Крупнейшей была и до сих пор остается катастрофа в Бхопале в Индии 3 декабря 1984 г., когда погибло не менее 18 тысяч человек (не менее 3000 – в момент взрыва, а остальные – от его последствий). Это была типичная катастрофа для стран «третьего мира»: низкие затраты на обеспечение безопасности, иностранный капитал, дешевая – в том числе по стоимости человеческой жизни для собственников – рабочая сила. О ней говорят меньше, чем о Чернобыле: Индия не была сверхдержавой, там не было некапиталистической экономики, наконец, погибшие индийцы и сам факт события в Индии далеко не так сильно взволновал западные СМИ. Но эта катастрофа стоит в том же ряду, что и Чернобыль. В СССР про нее писала пресса, однако мало кому могло прийти в голову, что нечто подобное вот-вот произойдет в СССР, пусть и по другим причинам. Ни эта авария, ни авария на американской АЭС «Три-Майл-Айленд» 28 марта 1979 г., вызванная как техническим несовершенством системы управления реактором, так и ошибками персонала, никак не повлияли на работу советских АЭС – иностранный опыт просто не учитывался.
Однако и в самой системе эксплуатации АЭС была допущена принципиальная управленческая ошибка. Реакторы типа РБМК изначально создавались и эксплуатировались в системе Министерства среднего машиностроения – полувоенного ведомства с жесткой дисциплиной и контролем. Многие специалисты после аварии заявляли, что передача АЭС в целях экономии средств в ведение «гражданского» Министерства энергетики и электрификации с совершенно иным уровнем дисциплины, квалификации персонала и контроля стала одной из причин произошедшего. Это была еще одна из многих экономических управленческих ошибок времен «застоя», наряду с известным неэффективным использованием валютных поступлений от продажи нефти после роста нефтяных цен вследствие энергетического кризиса 1973 г. Один из руководителей «Росатома», много лет проработавший на атомных станциях, С. И. Антипов, в интервью В. С. Губареву говорил:
«Те люди, которые строили 4-й блок Чернобыльской АЭС, понимали, что эксплуатировать его нужно очень строго, соблюдая все технологические и технические нормы. Они, конечно же, сознавали опасности, понимали недостатки этого типа реакторов, а потому рассчитывали на жесткую дисциплину, которая властвовала тогда в нашей отрасли. Но в это время появились люди, для которых награды, звания, служебное положение, карьера стали главными, а все остальное ушло на задний план, в том числе и ощущение опасности. Для них главное – выполнить указание сверху».
Речь, конечно, идет не о персонале станции, а именно об управленческом решении. Само решение о массовой постройке реакторов РБМК без полного понимания особенностей этого типа реакторов было ошибкой. Передача АЭС в ведение «гражданского» министерства было ошибкой. Полное отсутствие понимания опасности АЭС также было очевидной грубейшей ошибкой. В. Г. Асмолов, многолетний сотрудник, а затем один из руководителей Института атомной энергии им. Курчатова, вспоминал:
«Для нас тревожным сигналом стало то, что случилось в Америке. К счастью, весь расплав остался в реакторе. И мы поняли – без знаний тяжелых запроектных аварий атомная энергетика развиваться не имеет права. Мы представляли в министерство большую программу работ. Естественно, денег требовалось очень много, а потому мы получили уникальный ответ: “При капитализме все делается ради выгоды и реакторы там ненадежные, а наши – очень хорошие”! Было направлено еще одно письмо, авторы его – наши специалисты института Доллежаля. В письме подробно описана будущая чернобыльская авария. Ответ пришел быстро, в нем говорилось, что подобная авария практически невозможна, но тем не менее исследования целесообразно провести. На них деньги будут выделены в 1987 году».
Ухудшал ситуацию еще и тот факт, что чрезмерная секретность в отрасли приводила к дублированию работ в разных институтах по одним вопросам атомной энергетики и сохранению «белых пятен» в других. Физик-атомщик В. П. Сидоренко, один из инициаторов создания и заместитель председателя Госатомэнергонадзора, отмечал, что реактор РБМК не соответствовал «Общим положениям обеспечения безопасности атомных электростанций при проектировании, строительстве и эксплуатации», принятым еще в 1973 г. и уточненным в 1982 г. Сидоренко также отмечал, что внедрение дополнительной защиты наталкивалось на сопротивление (в связи с удорожанием эксплуатации) министра среднего машиностроения Е. П. Славского, главного конструктора академика А. Н. Доллежаля, и, собственно, Министерства энергетики и электрификации. Схожим образом ситуация обстояла и в медицине: заместитель министра здравоохранения А. И. Бурназян в 1970-е в гневе разбросал листы доклада о медицинских последствиях наземного ядерного взрыва или аварии в мирное время.
Характерен еще один эпизод, дополняющий в этом моменте и вышесказанное, и воспоминания Легасова. В начале 1970-х годов медики, занимавшиеся проблемами острой лучевой болезни, создали учебный фильм о ней. Часовая лента была секретной, и рассекретить ее могло только Министерство среднего машиностроения. Руководитель спецотдела министерства, осуществлявший цензуру, не заменил в ней никакой крамолы, но попросил показать министру – Е. П. Славскому. После первых же кадров (с последствиями болезни) на просмотре раздалась матерная ругань. Академик, крупнейший специалист по лучевой болезни гематолог А. И. Воробьев, свидетельствует: «Говорили, что в кабинете он орал на виновников показа: де все это сгущение красок, что так можно перепугать весь аппарат, что и речи быть не может о рассекречивании. <…> Если бы на атомных станциях, на подводных лодках с атомным двигателем эти кадры видели рядовые операторы и руководители “от мала до велика”, Чернобыля могло не быть…».
В 1986 г., уже после Чернобыльской аварии, в свет вышло сугубо специальное издание со статьей, в числе авторов которой был человек, ставший одним из главных организаторов ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Статья называлась: «Основы анализа безопасности в ядерной энергетике», ее авторами были академик Валерий Легасов вместе с В. Ф. Деминым и Я. В. Шепелевым. Седьмой выпуск сборника «Атомно-водородная энергетика и технология» был сформирован в январе 1986 г., а подписан в печать по злой иронии судьбы 23 апреля 1986 г. – менее чем за трое суток до аварии. В статье речь шла об экономическом измерении безопасности и расчета рисков, авторы предлагали включить фактор безопасности в экономические расчеты, используя единый подход во всех отраслях экономики. В том числе – математически вычисляя возможность катастроф в той или иной отрасли и подсчитывая в соответствии с этой высчитанной вероятностью стоимость ущерба. Ущерб от Чернобыльской аварии – экономически гигантский – явно не был учтен в процессе разработки и использования реактора РБМК.
О возможности аварии знали многие специалисты, руководители отрасли были информированы об этой возможности, но в силу именно управленческих пороков и ошибок никаких мер принято не было.
