Глава 9

Итоги и значение последнего периода политической истории Белого движения в России. Приморская государственность – ее специфика.

Наиболее характерная черта последнего периода российского Белого движения (1920–1922 гг.) – наличие отдельного «белого региона», существенно ограниченного для того, чтобы белые правительства могли заявлять о себе как о выразителях общероссийской власти, даже в ее преемственном отношении, что, например, мог бы сделать генерал Деникин, получивший от Колчака полномочия Верховного Правителя. Это стало главной причиной, почему на данных территориях белые структуры управления и их лидеры заявляли о себе как о носителях всего лишь краевой власти (Правитель и Правительство Юга России, Временное Приамурское Правительство, Правитель Российской Восточной окраины, Правитель Приамурского Земского Края).

Данное положение отличало и белый Север (где еще в начале 1920 г. предполагалось создание самостоятельной государственности, признаваемой даже на международном уровне), и, особенно, белую Таврию, и белое Приморье, руководители которого были весьма заинтересованы во внешнеполитическом, международном статусе (признание Францией Правительства Юга России, отправка делегации Приамурского правительства на Вашингтонскую конференцию).

Но в то же время занятые белыми правительствами «окраины бывшей Империи» рассматривались в политических программах и официальных заявлениях белых властей как достаточные «основания» будущей общероссийской государственности. Действовавшие здесь государственные органы рассматривались, как полноправные и достаточно легитимные для того, чтобы выражать интересы местного населения и тех, кто вместе с белыми армиями (в их рядах или в тылу) оказался на этих территориях. С другой стороны, органы белой власти в 1920–1922 гг., в их политико-правовом контексте, расценивались в качестве первичных элементов будущих всероссийских органов управления (особенно явно это выражено в декларациях Приамурского Земского Собора).

Отдельная территория и отдельная, самостоятельная государственность, которая может стать базой для будущей «Белой России» – вот политический лейтмотив, характерный для «последних могикан» Белого движения, отнюдь не намеренных «примиряться» с советской властью и убежденных в том, что факт военного поражения отнюдь не означает для них политического и, тем более, духовного поражения.

Для укрепления внутриполитического положения белых окраин неизбежным становилось проведение не просто востребованных и необходимых реформ (обусловленных социально-экономическими и социально-политическими факторами), но реформ популярных, способных усилить степень легитимности белых режимов. В этом отношении показательно провозглашение земельной реформы Правителем Юга России генералом Врангелем и проведение выборов в Народное Собрание и Земский Собор в Приморье. Очевидно, что «дожидаться созыва Национального Собрания» становилось уже нереальным и «предрешение» (хотя бы частичное) преобразований, обозначенных в политических программах 1918–1919 гг., являлось неизбежным.

Один из основных принципов Белого движения стал ослабевать в новых условиях: безусловный приоритет военной власти над гражданской рассматривался уже не так категорично. «Положение о полевом управлении», активно применявшееся в 1918–1919 гг., в последний период использовалось все реже. И Деникин (согласившийся в марте 1920 г. на создание Южно-русской власти, в которой он сохранял за собой только полномочия командующего войсками), и генерал Миллер (признавший необходимость совместной работы исполнительной власти с Земским Совещанием), и атаман Семенов (активно сотрудничавший с Краевым Народным Собранием), – все они уже не могли исходить из сугубо диктаторских принципов управления. Характерным признаком перемен политического курса стало проведение выборов (на основах «четыреххвостки») в Приамурское Народное Собрание в 1921 г. Даже действия самостоятельных воинских единиц (Азиатская дивизия барона Унгерна, Сибирская Добровольческая Дружина генерала Пепеляева) сопровождались стремлением опираться на местные представительные собрания (народные съезды, повстанческие округа и др.).

Диктаторские полномочия стали пониматься не сами по себе, не в качестве самостоятельного, самоценного фактора, а в их отношении к возможности эффективно обеспечивать взаимодействие фронта и тыла. Немаловажное значение имело и создание коалиционных структур. Правительство Юга России, например, как орган исполнительной власти, с участием деятелей южнорусского казачества, создавалось с расчетом на их пополнение новыми региональными представителями, при условии расширения территории. В Забайкалье (1920 г.) и в Приморье (1921–1922 гг.) персональное представительство происходило путем выборов. Примечательно, что если в 1918–1919 гг. выборы считались недопустимыми, а их влияние «разрушительным», то теперь – напротив, избирательные кампании признавались вполне правомерными.

При этом постепенно менялась и форма местного самоуправления, местного представительства. На смену бюрократическим, административным структурам, назначаемым и контролируемым «сверху», приходили земства, православные приходы, – органы, в которых участие и роль местного населения в 1920–1922 гг. становились более значимыми, чем в 1918–1919 гг.

Открыто провозглашенные лозунги «восстановления монархии» принципиально отнюдь не противоречили политической программе Белого движения, а стали ее логическим завершением. В перспективе, с учетом роста антибольшевистского «повстанческого фактора» в социальной базе, вполне вероятным представлялась бы эволюция монархического лозунга от безусловного следования принципам и нормам «легитимизма» к идее «народной монархии» (столь ярко обозначенной в публицистике Ивана Солоневича). Пока же наиболее приемлемым становился путь созыва Земского Собора, причем не с партийно-политическим, а с выраженным сословным и профессиональным представительством. Соборность, не противоречившая принципам «непредрешения» и «национального единства», вполне соответствовала уже сложившимся к 1921–1922 гг. политико-правовым основам Белого дела.

Но не следует забывать, что в это же время в Зарубежье происходит четкое оформление традиций «легитимизма», основанных на принципах «местоблюстительства Престола», в свою очередь, основанного на буквальном следовании статьи 45 «Свода Основных Государственных законов»: «Когда нет отца и матери, то правительство и опека принадлежат ближнему к наследию Престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнаго Императора».

Поэтому даже при наличии серьезных разногласий об очевидности гибели всей Царской Семьи, легитимистский подход диктовал условия, при которых «ближним к наследию Престола» являлся Великий Князь Кирилл Владимирович. Дискуссионным при этом оказался вопрос о сущности родства: должен ли претендовать на Престол «старший» в роду (а таковыми признавались Великий Князь Николай Николаевич или – по женской линии – Вдовствующая Императрица Мария Федоровна) или «ближний» в роду к Царской Семье (то есть Великий Князь Кирилл Владимирович).

Но очевидно, что разрешение всех «монархических споров» («соборян» и «легитимистов») могло бы произойти с гораздо большей результативностью в случае укрепления белой государственности в одном из российских регионов. Исторически ситуация сложилась так, что данная возможность вполне могла быть осуществлена в Приморье (Приамурском Земском Крае).

История белого Приморья является весьма показательным примером в политико-правовой истории Белого движения в России. К сожалению, до недавнего времени эта тематика заметно уступала по количеству исследований другим регионам Белого движения, прежде всего белому Югу России, белой Сибири, казачьим областям. Вместе с тем изучение этой темы, с привлечением различных источников, позволит определить многие специфические особенности, характерные для последнего периода Белого дела.

Так, например, в Приморье после 1920 г. сложилась ситуация, при которой роль представительных органов имела весьма важное значение. Невозможно было, в частности, игнорировать наличие влияния эсеров, кадетов, сибирских областников. Не смогли проигнорировать этот фактор и сторонники советской власти, согласившиеся с введением в регионе своего рода «буфера» – Дальневосточной Республики. Примечательно, что в сентябре 1920 г. во Владивостоке распространялся проект создания особой для этого края государственной системы, опирающейся на специально разработанные «Законы Приморской области» (изданные под заглавием «Во имя народа, через народ и народом для народа»). Их автором был бывший ординарец генерала Корнилова, автор антиправительственных «воззваний» из Ставки Главковерха в августе 1917 г. В. С. Завойко. Эти «Основные законы» (или «Конституция») предполагались в качестве «кодифицированного изложения Государственного Строительства на широких основаниях истинного Народоправства, Демократии и Федерации».

Подчеркивалось, что «первый камень фундамента – есть организация деревни, села, станицы», после чего «сами собой образуются волости, округа, города, области». «Партийное строительство» не считалось перспективным, так как «партии не содействуют выявлению Воли Народной, а наоборот навязывают народу свою волю».

В разделе «обязанности и права гражданина Приморской области» отмечалось всеобщее «равноправие», «свобода вероисповедания» и весьма своеобразно обозначенный тезис, что «каждый гражданин постольку остается гражданином, поскольку он выполняет свои гражданские обязанности». Декларировались «свобода слова и печати», но за распространение необоснованных «порочащих сведений и слухов» предполагалась судебная ответственность. Все основные органы власти строились на основе избирательного права. Всеобщее активное избирательное право предполагалось обязательным.

Государственное устройство Приморья строилось на основе «самоуправляющейся земельной единицы» (округ – волость – село). Завойко тщательно разработал порядок функционирования представительных структур. Утверждалось, что «не численностью членов законодательных собраний, а их личными качествами и способностями определяется работоспособность и полезность этих собраний для Народа»: «Малочисленность состава является залогом более внимательного отбора членов собраний…, малочисленность состава – залог честности, ревностного исполнения обязанностей».

В селе действовало Сельское, а в волости – Волостное законодательные собрания. Представительная власть в Округе гарантировалась Окружным Собранием. Городское население выражало свои интересы через округа. Областное же Собрание состояло из двух палат (Совет Области и Дума Области). Областной Совет (верхняя палата) сосредоточивал у себя «всю власть законодательную в Области», обладал «правом законодательной инициативы» и «по отношению к Областной Думе являлся учреждением редакционным и разрабатывающим законодательные предложения, получившие большинство в Думе». В Совете и Думе создавались Комитеты (сметный, контрольный, налоговый и др.).

Исполнительная власть обладала достаточно широкими полномочиями и, согласно проекту, должна была быть «ответственная лишь перед Верховным Хозяином Земли Приморской Области», т. е. «непосредственно перед Народом Ее». При этом «власть исполнительная» объявлялась «безответственной перед Властью Законодательной». Глава исполнительной власти («Предводитель») возглавлял совещательную Управу. Члены Управы подчинялись только Предводителю. Исполнительная власть на среднем и низовом уровнях (село – волость – округ) осуществлялась соответствующими Управами и Предводителями. Предводитель получал право налагать «условное вето» на законы, принимаемые Окружным Собранием («вето» можно было преодолеть «большинством – ²/₃голосов – номинального состава Собрания»). Вводилась должность Областного Предводителя – легитимного политического лидера, который также становился «Верховным Главнокомандующим Народной Гвардии и Милиции, Главой Коллегии Прокуратуры, Главой Полиции и всех других органов Власти Исполнительной».

Местные исполнительные структуры имели довольно обширные хозяйственные полномочия, в том числе: «сбор налогов прямых», «установление форм землепользования», «организация, обучение и ведение сельской милиции», «хозяйственное ведение школами», «поддержание в порядке местных сообщений и дорог». Также предполагалась и практическая «организация всех выборов».

Судебная вертикаль предполагалась полностью независимой в своих решениях. В ее системе предполагалось создание мирового, окружного и Высшего Областного Суда. Мировой суд, окружной суд и высший суд осуществляли свою деятельность в пределах Области. Прокурорская коллегия, судебные следователи, судебная полиция обеспечивали соблюдение и охрану законности и правопорядка. Действовали в Области и суды присяжных.

«Единственной регулярной военной силой в Области» признавалась только Народная гвардия (из трех родов войск), обязательная служба в которой признавалась с 19 лет. Создание армии предполагалось, конечно, только в «будущей Государственности».

«Общие Положения» утверждали защиту частной собственности, введение концессий в регионе. Провозглашались 8-часовой рабочий день, «обязательность образования», защита интересов семьи и детства. Прежние «Табель о рангах», «права государственной службы», «чины, ордена, знаки отличия» – отменялись. Считалось, что Приморская область будет иметь собственную геральдику (герб, флаг, печать). В территорию Приморья позднее должны были войти Камчатская и Охотская области.

Но наиболее важной была заключительная часть «Конституции» Завойко, утверждавшая принципы будущей организации власти в Области и во всей России. Тем самым сохранялась как идея будущей «всероссийской Конституанты», так и принцип создания будущего государства на федеративных началах. В главе об «установлениях областных» отмечалось: «Россия ныне, как Держава самостоятельная в ее бывших пределах, не существует, и… народ Приморской Области, ее Верховный Хозяин, есть естественный исторический правопреемник всех прав и обязанностей государственных в пределах Приморской Области». «Дополнение к Основным Законам» утверждало порядок созыва Земского Собора.

Декларировалось, что «народ Приморской Области ныне же заявляет, что он не имеет никаких предположений и намерений существовать в качестве независимого и самостоятельного государства и желает быть в будущем нераздельной частью сперва Сибирского края, а затем Единой Великой России». В будущей России «Конституция» Приморья должна была сохранить свою силу. «В будущем, по организации всех Областей Сибирского края, имеет быть созван Земский Собор Сибирского Края». Он «составлялся из представителей всех Областей в числе двух представителей от каждой Области, выбранных большинством ²/₃голосов Соединенного Собрания двух Палат Области». «В дальнейшем будущем, при организации Великой Единой России, имеет быть созван такой же Земский Собор из представителей избранных Краевыми Законодательными Собраниями, на основании Основных Законов Краев».

«Законы» Завойко не были введены в действие, но стали весьма примечательным отражением эволюции политико-правовых представлений Белого дела. Вообще, следует отметить, что белое Приморье дало истории Белого движения характерный пример создания государственности, именно в отношении политических новаций и перемен. Эволюция политических структур и политических программ Белого дела здесь продолжалась и происходила весьма интенсивно. Если белый Крым дал пример социально-экономических перемен на основе проведения, в первую очередь, земельной реформы, и лишь в перспективе говорилось о «широкой реформе земского самоуправления», то белое Приморье показательно, в первую очередь, в плане политического опыта.

В течение полутора лет существования белого Приморья (май 1921 – ноябрь 1922 гг.) в нем можно было бы проследить все этапы развития российской контрреволюции и в ее «антибольшевистской», и в ее «белой» составляющих. В течение лета 1921 г. можно отметить наличие достаточно широкого антибольшевистского движения, на волне которого и произошел «майский переворот», ликвидировавший власть ДВР (хотя непосредственными инициаторами его были приморские «правые»). Идеология возвращения к «демократическим ценностям 1917 года», к необходимости созыва местного «Парламента», по подобию Всероссийского Учредительного Собрания 1917–1918 гг., была широко распространена. Но очень скоро идеология в Приморье меняется: вера в возможности «российского парламентаризма» уступает место идее «коллегиальной диктатуры», т. е. сильной исполнительной власти, построенной на принципах Директории (во многом аналогичной структурам 1917–1918 гг. – «Совет пяти» и Уфимская Директория). Данную идею выразило Временное Приамурское Правительство братьев Меркуловых, опиравшееся на проправительственное большинство в парламенте («несоциалисты» в Народном Собрании).

Но и данная модель оказалась временной. Противоречия политического характера, амбиции лидеров и неудачи на фронте неизбежно вели от «коллегиальной» к «единоличной» диктатуре. Закономерным стал (после июньского «недоворота» 1922 г.) приход к власти генерала Дитерихса в качестве Правителя, хотя и опирающегося на «соборную волю» Приамурского земского «парламента». Позднее можно отметить перспективу развития контрреволюции именно в условиях роста антибольшевистского повстанчества («Якутский поход» генерала Пепеляева).

Показательно, что каждый переход от одной модели управления к другой сопровождался кризисной ситуацией. Осенью 1921 г. от тесного сотрудничества с властью отказались эсеры и меньшевики, в силу чего фронт «антибольшевистского сопротивления» сузился. Весной 1922 г., после неудачного Хабаровского похода, стали сужаться перспективы широкой «правой» коалиции (хотя, как отмечалось выше, конфликт произошел не в идеологии, а в личностных отношениях). Однако во всех случаях конфликты не приводили к «катастрофе», к полному «расколу» в белом Приморье. Следует отметить очевидную стабилизирующую роль представительных структур управления, которые, несмотря на ограниченность полномочий, все же способствовали, в определенной степени, «выходу политического пара» (как тогда говорилось) и поиску согласованной, компромиссной позиции основных военно-политических сил, действовавших в крае.

Таким образом, опыт белого Приморья в 1921–1922 гг. дает показательный пример тенденций совместимости единоличной власти с опорой на представительные структуры. Исполнительная и представительная власть не противоречат, а дополняют друг друга и могут взаимодействовать достаточно эффективно. Правда, при этом сама система представительства меняется. Меняется и местное самоуправление (от земско-городской «модели» – к православному приходу), претендующее на роль «основы народного волеизъявления».

Показательна эволюция и такого принципиального положения программы Белого дела, как непримиримая «борьба с большевизмом». Здесь можно отметить четко продекларированное властью стремление к «прекращению гражданской войны» (летом 1921 г.). Невозможно было представить себе подобные высказывания со стороны деятелей антибольшевистского, Белого движения в 1918 или 1919 гг. Выступления атамана Семенова, претендовавшего на роль единственно легитимного руководителя Белого дела и требовавшего незамедлительного возобновления военных действий с ДНР, не встречали поддержки со стороны Приамурского правительства. Трудно назвать данный факт проявлением некоего «миролюбия», ведь военные действия (Хабаровский поход) и позже продолжались. Очевидно другое – противостояние с «большевизмом» должно было происходить не только и не столько в «плоскости» сугубо военной, сколько в «плоскости» политической, идеологической.

И если говорить о возможных политических альтернативах советской власти, то нужно учесть именно это – создание белой власти на основе активного общественного движения. Здесь уже неприятие навязанных стереотипов и формально-правовых принципов (как в ситуации с атаманом Семеновым), а прежде всего попытка создания собственной власти на основе общественного представительства. Была апробирована и система «четыреххвостки», и система представительства от отдельных политических структур (Приморское Народное Собрание 1921 г.), сословных и профессиональных организаций (Земский Собор 1922 г.).

Белое Приморье с его лозунгами Православной, Соборной Руси ушло в историю. Но память о нем сохранялась и отразилась в весьма необычном свете. Спустя несколько дней после гибели Сибирской Дружины, 29 июня 1923 г. в уссурийской станице Гродеково произошло Чудо, отмеченное в книге архиепископа Мефодия (Герасимова). Настоятель местного храма писал: «По окончании литургии и по потреблении Святых Даров я читал благодарственные молитвы. Входит ко мне в алтарь казак Иван Семенович Понявкин и говорит, что на нашем храме обновляются кресты и что много собралось народу. Один из крестов обновлялся на глазах у всех.

Обновилось пять крестов; даже там, где местами золото слиняло, обновилась грунтовка желтого цвета. Обновились местами также купола, покрытые зеленою краскою и от времени побелевшие. Когда я вышел на улицу, то действительно народу собралось много. Было много служащих железной дороги и красноармейцев, которые относились с насмешкой к чуду и говорили казакам: «За сколько вам поп в одну ночь выкрасил кресты? Наверное, рублей двести взял?» Против этих нечестивцев восстали женщины и говорят: «Дадим тебе триста, выкраси в неделю». После этого три дня приходило еще много народу, и все говорили, что это дело совершил Бог, даже китайцы – и те говорили, что это «Бога сделала».

«Летом 1925 г. обновились кресты на храме в станице Поярковой Амурской области, в сотне верст от города Благовещенска. Это была трехглавая церковь, построенная еще при графе Муравьеве-Амурском, знаменитом генерал-губернаторе Восточной Сибири. Эмигрантская газета «Русский голос» сообщала, что западный крест церкви обновился с восточной стороны, восточный – с западной, а средний «весь блестит лучше нового». Обновление крестов совершилось на глазах у всех.

Дивное знамение наблюдали и с парохода, который стоял в тот день на Амуре возле станицы Поярковой. «Амурская правда» тогда ежедневно печатала «разоблачительные» статьи, доказывая, что в обновлении нет ничего чудесного, что это «влияние химической реакции, развившейся благодаря засухе»: «…народ в эти толкования не верил, да и трудно было поверить: сделанные из самых разных материалов иконы, кресты, купола на глазах обновлялись, в то время как остальные предметы под воздействием этой «химической реакции» ничуть не менялись…

Тем же летом 1925 г. обновились кресты и купола в станице Раздольной, в восьмидесяти верстах от Владивостока. В конце июня 1925 г. в Благовещенске (Амурская область) в нескольких домах произошли обновления икон. Чудо это подняло на ноги многих жителей городка, весь день 28 июня в городе звонили колокола. А еще через несколько дней на глазах у массы людей на куполах церкви Святителя Николая обновились кресты. В это время на Никольской улице оказался один активный городской коммунист. Он вскочил на бочку и стал громко обвинять церковников в «шарлатанстве». Но речь его внезапно была прервана громкими возгласами. Прямо перед большевиком начал проясняться образ святителя Николая Чудотворца, вделанный в кирпичи на воротах ограды церкви по Никольской улице.

Оратор замолчал, глядя на образ перед собой, потом изменился в лице, спрыгнул с бочки и быстро скрылся в толпе. Подходя к иконе, все видели, что насевшая на ней пыль осталась совершенно нетронутой, а икона и риза блестели сквозь нее как новые. Невидимая рука обновила святую икону, не коснувшись даже легкой пыли, которая на нее насела! Вскоре обновилась еще одна икона святителя Николая на воротах – уже по Релочной улице. В Никольскую церковь началось паломничество. Народ толпился и возле церковной ограды. Совершались исцеления. Так, одна девочка, у которой болели глаза, приложилась в храме к иконе Спасителя из дома Казанцевых, и зрение полностью к ней вернулось. Не зная, что предпринять, чтобы остановить религиозный подъем в народе, ГПУ развернуло по всему городу аресты. Арестами сопровождались чудеса и в других городах России…».