Заключение

О Белом движении, советской власти и «исходе» гражданской войны

Проведенное исследование показывает, что политика Белого движения имела целью создание условий и предпосылок для образования завершенной, достаточно устойчивой, всероссийской государственной системы. Основным из характеризующих ее направлений было соблюдение правопреемственности, неразрывности в статусе и деятельности структур управления и в законодательной базе. Правопреемственность исходила не только от программных установок Временного правительства (деятельность которого лидеры Белого движения оценивали, в основном, отрицательно), но и в значительной степени от «дофевральской» и «дооктябрьской» России. Правопреемственность прослеживается в принятии белыми правительствами актов государственного управления, основанных на Своде законов Российской Империи, хотя и корректируемых применительно к изменившимся после февраля 1917 г. условиям, но не отвергаемых. Наиболее заметно это проявилось в формировании системы исполнительной власти, ориентировавшейся на период «Думской монархии», и судебной власти, опиравшейся на традиции судебных уставов 1864 г.

Преемственность выражалась в стремлении сохранить и персональную основу органов власти. Многие из тех, кто занимал определенные должности и в дофевральской администрации, и в период Временного правительства, в той или иной форме (пусть и на других должностях, и в ином статусе) продолжали работать в структурах белых правительств, участвовали в деятельности политических организаций, поддерживавших Белое движение (С. Д. Сазонов, В. Н. Коковцев А. В. Кривошеин, П. Л. Барк, М. В. Бернацкий, А. И. Коновалов, С. Н. Третьяков, Г. Е. Львов, Е. К. Климович и др.). Полностью сохранялся существовавший до Октября 1917 г. аппарат международного представительства – посольств и консульств, хотя и с ограниченной «полнотой признания». Белые правительства признавали все заключенные международные соглашения, финансовые обязательства как Российской Империи, так и Временного правительства. Неизменным провозглашался статус Русской Православной Церкви, утвержденный Поместным Собором 1917–1918 гг. И практически неизменными (на «дофевральском» уровне) оставались нормы гражданского, уголовного, административного, семейного права.

Отсутствовала вместе с тем определенность в вопросе формы правления и формы государственного устройства будущей России, в чем проявился принцип «непредрешения». Но необходимо учитывать, что акты отречения от Престола Николая II и непринятия Престола Михаилом Романовым еще не означали установления в России легитимного республиканского строя. Процесс формирования и эволюции идеологии Белого дела показывает, что в проектах будущего политического строя имела место тенденция к введению в России конституционной монархии или хотя бы возврата к «думской монархии» периода 1905–1917 гг. Несомненно слабыми были позиции как сторонников возврата к «неограниченному самодержавию», так и «республиканцев».

После февраля 1917 г. и в течение гражданской войны в России сложилась исключительная в своем роде ситуация, когда статус всероссийской государственной власти оспаривался тремя непримиримыми системами: Советской властью, «демократической контрреволюцией» и Белым движением, что в значительной степени усугубляло трагизм гражданского противостояния и раскола общества.

Тот факт, что принцип правопреемственности, исходящий из актов Николая II и Михаила Романова, искажался по произволу политических «деятелей» 1917 г. (например, известный акт Керенского о введении в России «республиканского строя» с 1 сентября 1917 г.), не означал, однако, невозможности возврата к традиционным основам Российской Государственности, о чем заявляли многие идеологи и политики Белого дела (Н. И. Астров, П. И. Новгородцев, П. Б. Струве, И. А. Ильин, Н. Н. Львов и др.). Позиция отрицания в политике Белого движения правомочности Учредительного Собрания созыва 1917 г. и всех принятых им решений (аграрных тезисов, резолюции о государственном устройстве и т. д.) отражала не столько стремление к восстановлению «старого строя», сколько признание невозможности считать «Всероссийской Конституантой» структуру, выборы в которую (как полагали идеологи Белого движения) прошли уже после «октябрьского переворота», с нарушениями избирательного права (единый список партии эсеров, запрет кадетской партии, «произвол» в отношении комиссии «Всевыборы» и др.), при игнорировании Собрания большевиками и левыми эсерами, составлявшими более трети состава его членов.

Восстановление прерванной политико-правовой традиции посредством созыва нового Национального Учредительного Собрания, призванного утвердить новые Основные законы, стало центральным пунктом всех программ белых правительств. До этого события лидеры Белого движения могли считаться лишь «временными правителями», главная цель которых – обеспечение созыва новой Конституанты и обеспечение «гражданского мира» посредством «подавления большевизма». Этот тезис стал основополагающим в военно-политическом курсе Белого движения. При этом следует отметить важную особенность программ белых правительств: созванное новое Национальное Учредительное Собрание должно было получить уже подготовленный в качестве основы «пакет» законопроектов, устанавливающих принципы политического, экономического устройства (в частности, в аграрной сфере). Независимо от того, каким стал бы окончательный выбор Конституанты в отношении формы правления, единоличный правитель и коллегиальная директория опирались бы на реально подготовленную правовую базу (это относилось к проектам областной автономии (федерации), принципам работы местной администрации, земско-городского, сельского самоуправлений, к судебной системе, правоохранительным органам, армии, положению Православной Церкви).

Для достижения провозглашенных целей требовалось наличие эффективно действующей системы организации армии и тыла. Эволюция военно-политического курса и государственного строительства в Белом движении показывала приоритетное значение принципа единоначалия в общей структуре власти. Данный принцип хотя и не вызывал существенных возражений со стороны политиков и общественных деятелей «белого лагеря», нередко оспаривался с позиций оценки его эффективности в тех или иных конкретных ситуациях на фронте и в тылу. Критика направлялась, как правило, на конкретных носителей власти, их «неумение» привлечь доверие населения, «недемократичность» их действий и т. п.

В свою очередь, представители «белой власти», военные руководители предъявляли достаточно убедительные аргументы против излишнего вмешательства «демократической общественности» в систему управления (ссылаясь, в частности, на негативный «опыт 1917 года»). За годы гражданской войны сформировалось несколько «вариантов» управления, каждый из которых в различной степени проявил свои достоинства и недостатки.

Одним из наиболее эффективных, с точки зрения достижения успехов на фронте и определенной поддержки в тылу белых армий, представлялся вариант, который можно было бы назвать «диктатурой сверху». При нем военный единоличный правитель – диктатор – устанавливал основы законодательства, определял общее направление политического курса, подбирал кадровый состав для реализации намеченных целей. Примерами подобной формы правления служат «диктатуры»: Верховного Правителя России адмирала Колчака, Правителя Российской Восточной окраины атамана Семенова, Временного Приамурского правительства Меркулова, Главнокомандующего ВСЮР генерала Деникина, Правителя Юга России генерала Врангеля.

При данной политической модели исполнительно-распорядительная власть имела главенствующее значение, но в то же время стремилась к созданию – во временной перспективе – тех или иных представительных структур (или санкционировала их создание, как, например, в Приморье «эпохи Меркуловых»). Делалось это в значительной степени под воздействием внешних факторов – положения на фронтах, роста повстанческого движения в тылу, требований «демократизации режима», предъявляемых со стороны иностранных государств. Но деятельность представительства «общественности», как правило, носила консультативный, рекомендательный характер.

Власть стремилась к сотрудничеству с «общественностью», «диалогу с населением», преимущественно по экономическим, финансовым вопросам, что было важно для стабильности тыла, укрепления внутреннего рынка, преодоления «товарного голода», снабжения продовольствием армии и городов и т. д. Примерами подобных представительных структур можно назвать Государственное Экономическое Совещание в Сибири в 1918–1919 гг., Финансово-Экономическое Совещание, созванное Врангелем в Крыму в сентябре 1920 г., первоначальный вариант Краевого Народного Совещания в Чите в 1920 г. Следует также отметить, что диктаторские функции может осуществлять не только «единоличная» власть. История 1917–1922 гг. показывает примеры создания т. н. коллегиальной диктатуры, наиболее характерными примерами которой, являются: Временное правительство в 1917 г., Комитет Членов Учредительного Собрания, Верховное Управление Северной области, Западно-Сибирский комиссариат в 1918 г., Крымское Краевое правительство в 1918–1919 гг., Временное Приамурское правительство в 1921–1922 гг.

Другим вариантом организации власти являлась «диктатура снизу», при которой установление единоличного управления происходило благодаря санкции уже существовавших представительных структур. Подобного рода примеры: Уфимская Директория, получившая власть с санкции Уфимского Государственного Совещания; Южно-русское правительство, утвержденное Верховным Кругом Дона, Кубани и Терека; власть Правителя Приамурского Края генерала Дитерихса, получившего власть от Приамурского Земского Собора; власть казачьих атаманов, избиравшихся на представительных собраниях (Рады, Круги) казачьих войск. В этих случаях представительная власть приобретала уже учредительно-санкционирующий характер. При организации данной формы власти в политическом курсе использовался тезис об «избрании» диктатуры населением и придания ей, в силу этого, необходимой «легитимности».

Наконец, третьим вариантом организации власти можно считать некий «синтез», сочетание форм двух вышеназванных типов «диктатур», при котором верховная власть принадлежала единоличному правителю (как правило, военному), но его полномочия ограничивались представительными органами или достаточно сильным полномочным правительством. Примеры подобного рода: Правительство Северо-Западной области и «диктатор» генерал Юденич; Земско-городское Совещание и «диктатор» генерал Миллер на белом Севере в начале 1920 г.; Российское правительство, созываемое Государственное Земское Совещание и Верховный Правитель Колчак в Сибири в конце 1919 г.; Краевое Народное Собрание и Главком атаман Семенов в Забайкалье летом – осенью 1920 г. Однако подобные варианты возникали в условиях ухудшения положения на фронтах, роста повстанчества в тылу и по сути носили временный, переходный характер и не отличались достаточной стабильностью, равно как и продолжительностью существования.

Примечательно, что вышеперечисленные способы создания и легитимации власти вполне вписывались в политико-правовые проекты, разрабатываемые еще в 1918 г. По точному замечанию Астрова, существовала «дилемма»: «Диктатор или директория. Власть, возникающая из действующей реальной силы, или власть, образуемая путем сговора». Довольно четко эта идея была провозглашена также на Ялтинском (в марте 1919 г.) совещании членов ЦК кадетской партии. При варианте «диктатора», признанного «центром», «собирание сил… определяется «действиями из центра», а гражданский порядок на местах и строительство местной жизни осуществляется органами местного самоуправления… Краевые государственные образования, стремящиеся к объединению России, сохраняются временно в качестве гражданской власти, впредь до образования Единой России».

При этом, правда, считалось, что центральная власть «диктатора» обязана опираться на принципы правопорядка и элементы легитимного представительства. Следовало, чтобы «центры Всероссийского объединения (армии) объявили во всеобщее сведение те общие нормы, которые определяют порядок закономерного действия власти, привлекали в состав высших органов управления лиц, пользующихся общественным доверием, обнародовали бы декларации о задачах деятельности в переходный период, впредь до определения Народным Собранием постоянной государственной власти и создали в возможно короткий срок твердый гражданский порядок в воссоединяемых областях».

Существенным является также анализ специфики представительных структур, форм взаимодействия с «общественностью» при вышеназванных вариантах организации власти. Для первого – характерным признаком является опора на общественно-политические организации, на политических деятелей – правых или правоцентристских убеждений. При этом подобные организации могли не иметь партийного характера, а представлять собой своеобразные «протопартии», объединяющие в своих рядах как членов «дореволюционных» партий, так и беспартийных политиков.

Примерами подобного рода служат Всероссийский Национальный Центр, Совет Государственного Объединения России. Избирательная система, применявшаяся для создания представительных структур, строилась в данном случае как основанная на различных цензах и куриях. Выборы могли не носить всеобщего характера или могли заменяться делегированием представителей от отдельных, уже избранных структур (как это предполагалось, например, при проведении земской реформы в Крыму в 1920 г.).

Для второго варианта характерным становилась более высокая степень «демократизации». Предпочтение отдавалось использованию в избирательных системах принципов всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, что позволяло повысить степень легитимности власти (как это было, например, в белом Приморье при проведении выборов в Приамурское Народное Собрание летом 1921 г.).

Что касается специфики разрешения «национального вопроса» в политических программах белых правительств, то здесь приоритетным принципом становилось признание важности согласования своих позиций в отношениях с возникшими после февраля – октября 1917 г. «государственными образованиями». Формально деятели Белого движения не игнорировали ни одного, даже самого незначительного, с точки зрения «всероссийских интересов», «образования». С ними велись переговоры, заключались соглашения, делались попытки создания военно-политических коалиций (что было особенно характерно для последнего периода Белого движения – 1920–1922 гг.).

Наиболее приемлемыми формами будущего государственного устройства России признавались автономия (в политических программах 1918–1919 гг.) или федерация (в политических программах 1920–1922 гг.). Возврат к унитарному варианту исключался. Причем разница в понимании этих терминов (как считал проф. Крамарж) политиками и правоведами Белого дела была относительной. Наиболее сложные проблемы возникали в случае необходимости «признания» новообразования. И если для Польши и, в конечном счете, Финляндии декларировалась «независимость», то в отношении остальных «государственных образований» предстоял долгий путь переговоров, компромиссов, соглашений и договоренностей по вопросам «разделения полномочий» между центром и регионами (в случае «федерализации») или установления границ, «раздела государственного долга» (в случае признания «независимости»).

«Траектория» эволюции в политическом курсе Белого движения представляется, в конечном итоге, следующей: от директории, с обширными полномочиями («коллегиальной диктатуры») в 1917–1918 гг., через признание необходимости единоличной диктатуры, использующей определенную представительную поддержку (1919–1920 гг.), к «соборно избранной» и «соборно утвержденной» монархии, с полномочиями, близкими к варианту «президентской власти» (1922 г.); в форме государственного устройства – от восстановления «единой и неделимой» России в прежних границах (за исключением Польши и Финляндии) до признания возможности некоего союза новых государственных образований. Решение внутренних проблем, восстановление сильного, авторитетного всероссийского центра гарантировало бы и международное признание России как важнейшего фактора мировой политики в послевоенной системе межгосударственных отношений.

Конечно, не исключая политико-правовые особенности Белого движения, следует учитывать, что именно военные неудачи на фронтах составили главную причину его поражения во время гражданской войны. Поиск и апробация новых государственных моделей, реконструкция старых структур власти, не спасали от нехватки резервов (Гражданская война вообще отличалась их острой нехваткой, фактическим отсутствием у обеих воюющих сторон), пушек, снарядов, патронов. А провозглашение политического единства в лице Верховного Правителя Российского Государства адмирала А. В. Колчака – не гарантировало от несогласованности и несвоевременности военных усилий на фронтах.

И все же, помимо военных факторов, уместно перечислить и социально-политические причины поражения противников большевизма. Как уже отмечалось, Белое движение, объединявшее в своих рядах представителей различных политических движений и социальных структур, не могло избежать внутренних противоречий. Существенными были конфликты между военными и гражданскими властями на занятых белыми территориях.

В условиях подвижности фронтов, борьбы с повстанческим движением в тылу военные вполне обоснованно и закономерно стремились к осуществлению функций гражданского руководства, игнорируя структуры местного самоуправления, разрешая политические и экономические проблемы в приказном порядке (действия генерала Слащова в Крыму в феврале – марте 1920 года, генерала Родзянко на Северо-Западном фронте весной 1919 года, введение военного положение на линии Транссибирской железной дороги в 1919–1920 гг. и др.). Отсутствие политического опыта, незнание или игнорирование специфики гражданского управления нередко приводили к серьезным ошибкам, к падению авторитета белых правителей (кризис власти адм. Колчака в ноябре – декабре 1919 года, генерала Деникина в январе – марте 1920 года).

Противоречия военной и гражданской власти отражали противоречия между представителями различных политических направлений, входивших в Белое движение. Правые (СГОР, монархисты) поддерживали принцип неограниченной диктатуры, тогда как левые («Союз Возрождения России», сибирские областники) выступали за «широкое представительство общественности» при военных правителях. Немаловажное значение имели разногласия между правыми и левыми по земельной политике (по условиям отчуждения помещичьей земли), по рабочему вопросу (возможности участия профсоюзов в управлении предприятиями), в вопросах местного самоуправления (по характеру представительства общественно-политических организаций).

Существенной причиной, повлиявшей на неустойчивость белого тыла в политическом отношении, следует признать отсутствие сколько-нибудь прочной системы представительной власти. Как было показано в данной монографии, именно отсутствие контакта «власти» и «общества», или недостаточно полное его выражение, вызывало критику, недоверие к белым военным и политикам.

Принцип «Неделимой России» вызывал конфликты не только между Белым движением и государственными новообразованиями на территории бывшей Российской Империи (Украиной, республиками Кавказа), но и внутри самого Белого движения. Серьезные трения возникали между казачьими политиками, стремившимися к максимальной автономии (вплоть до государственного суверенитета) и белыми правительствами (конфликт атамана Семенова и адмирала Колчака, конфликт между генералом Деникиным и Кубанской Радой).

Возникали противоречия и по поводу внешнеполитической «ориентации». Так, в 1918 году многие политические деятели Белого движения (П. Н. Милюков и Киевская группа кадетов, Московский Правый Центр) высказывались о необходимости взаимодействия с Германией для «ликвидации советской власти». В 1919 году «прогерманская ориентация» отличала Совет гражданского управления Западной Добровольческой армии полк. Бермондта-Авалова. Большинство же в Белом движении выступало за сотрудничество со странами Антанты как союзниками России по Первой мировой войне.

Разумеется, не способствовали прочности Белого движения конфликты между отдельными представителями политических структур (лидерами СГОР и Национального Центра – А. В. Кривошеиным и Н. И. Астровым), внутри военного командования (между адмиралом Колчаком и генералом Гайдой, генералом Деникиным и генералом Врангелем, генералом Родзянко и генералом Юденичем и др.).

Вышеперечисленные противоречия и конфликты хотя и не носили непримиримого характера и не привели к расколу Белого движения, тем не менее нарушали его единство и сыграли важную роль (наряду с военными неудачами) в его поражении в гражданской войне.

Значительные проблемы у белой власти возникали из-за слабости управления на контролируемых территориях. Например, на Украине, до момента занятия ее войсками ВСЮР, сменилось на протяжении 1917–1919 годов четыре политических режима (власть Временного правительства, Центральной Рады, гетмана П. Скоропадского, Украинская Советская Республика), каждый из которых стремился к установлению собственного аппарата управления. Это затрудняло оперативное проведение мобилизаций в Белую армию, борьбу с повстанческим движением, реализацию принимаемых законов, разъяснение населению политического курса Белого движения и в целом лишало его необходимой социальной опоры.

Нельзя согласиться с тем, что противостоящий Белому движению партийно-советский режим был лишен вышеуказанных противоречий в той или иной форме. Завершая монографию, имеет смысл, очевидно, остановиться и на некоторых критических оценках Белого движения.

В частности, за последние годы в исторической литературе и, особенно, в исторической публицистике, очевидно стремление обозначить те или иные «причины поражения Белого дела». Но если разобраться, то суть почти в каждой из них является в той или иной степени спорной.

Один из таких, сущностных, тезисов основан на том, что «у белых отсутствовала политическая программа», она носила «аморфный, неопределенный характер». Да, программы в ее понимании как некий набор «политических и экономических пунктов», у белых не было. Однако подобная форма изложения программных установок принципиально была для «белого лагеря» гораздо менее приемлема, чем для их политических противников, как известно, оставивших в истории множество более или менее кратких декретов, обращений, политических прокламаций и т. д.

Теоретические разработки Белого движения (практически во всех областях внутренней и внешней политики) были весьма обширные. Этим занимались многочисленные Комиссии, составленные из профессиональных экспертов-юристов, экономистов, политических и общественных деятелей. Работа некоторых из этих Комиссий рассматривалась в данной монографии. В случае реализации, разработанные ими проекты должны были стать фундаментальной основой для будущей Российской Государственности, ее экономической системы, национальной идеологии. Суть данных проектов рассматривалась на протяжении всех четырех книг монографии, в специальных разделах, поэтому повторяться в «Заключении» нет необходимости.

Вот как, например, оценивал Деникин законопроект аграрной реформы, выработанный Комиссией проф. А. Д. Билимовича: «…при всех его спорных сторонах, он (законопроект. – В.Ц.) представлял попытку проведения грандиозной социальной реформы и, если бы был осуществлен до войны и революции в порядке эволюционном, законным актом монарха, стал бы началом новой эры, без сомнения предотвратил бы революцию, обеспечил бы победу и мир и избавил бы страну от небывалого разорения». Очевидно, нужно было и идти на определенные уступки «ожиданиям» крестьянства, поскольку, как продолжал Деникин, «маятник народных вожделений качнулся далеко в сторону, и новый закон не мог бы уже оказать никакого влияния на события».

Однако популяризации работы этих Комиссий было недостаточно. Пропаганды, отличающейся доступным, понятным для массы населения «языком», явно не хватало. Наиболее распространенным «образчиком» пропаганды был плакат-портрет, изображающий копию с фотографии того или иного военного командира (от адмирала Колчака до генерала Мамантова). Распространенными были и плакаты антибольшевистского содержания, показывающие, например, «зверства чрезвычаек». Это была пропаганда с заведомо негативной оценкой противника, но практически ничего не предлагавшая в качестве альтернативы. Средств же, демонстрирующих содержание (хотя бы краткое) политических и экономических программ Белого дела, было также недостаточно. Не хватало и брошюр, подробно разъясняющих те или иные программные вопросы. Крайне негативно на идеологической работе сказывалось отсутствие лиц, кто был бы заинтересован в ее эффективности. Профессиональные качества многих сотрудников Отдела пропаганды были весьма низки.

Еще одна черта, отмечаемая в качестве ведущей в числе причин поражения Белого дела, – слабость местных властей. Но и в этом факторе все относительно, поскольку в Сибири, например, политический режим в большинстве регионов сменился лишь дважды (советская власть и власть антибольшевиков и белых). История гражданской войны содержит немало примеров, когда состав аппарата, технический персонал структуры местного самоуправления просто передавался от земств к советам и обратно, при «смене власти» в ходе военных действий, и местные структуры возобновляли работу, всего лишь «сменив флаг» на фронтоне. Каждая новая власть, как правило, относилась к предыдущей по принципу «тотального отрицания» всех тех законов и подзаконных актов, которые ею же были изданы ранее. О какой-либо преемственности права в условиях жесткого противостояния гражданской войны говорить не приходилось.

Повлияли ли на успехи Белого движения проходившие на его территориях бунты, крестьянские восстания, партизанское движение? Очевидно, да. Но ведь и у «красных» их было не меньше: следует помнить и многочисленные, хотя и не очень масштабные, крестьянские восстания в центре России осенью 1918 г., и гораздо более крупные повстанческие движения позже – в Тамбовской губернии, на Украине, в Поволжье и в Западной Сибири. Но при этом важнее отметить, что «красные повстанцы», анархистские отряды наносили удар по белым тылам именно в наиболее важный, с военной точки зрения, момент. Во время «похода на Москву» ВСЮР рейд по тылам повстанческой армии Н. И. Махно и антиденикинское движение горцев в Чечне и Дагестане отвлекли на борьбу с ними часть сил с фронта. Аналогичная ситуация возникла и в тылу Восточного фронта Колчака во время весеннего наступления 1919 г. и осенью 1919 г. А антибольшевистское повстанчество проявилось тогда, когда военное положение советской власти по отношению к Белому движению было уже превосходящим (1921 год).

Одна из наиболее острых, но объективно необходимых для изучения тем истории Белого движения – «белый террор», его определение, формы и масштабы. Очевидно, что отрицать организованную репрессивную деятельность белых правительств, равно как и наличие внесудебных расправ над противником, невозможно. Обе эти стороны, характерные для Белого движения, подрывали, по существующему мнению, доверие населения к противникам большевиков. Однако если рассмотреть такое отношение с «другой стороны», нельзя не отметить, что советская власть регулярно и не в меньших (а по другим оценкам – и в гораздо больших) масштабах проводила целенаправленную политику «красного террора». Таким образом, террор, по существу, как бы оправдывал свое предназначение, создавая атмосферу страха, недоверия, подозрительности, повлиявшую, к сожалению, на долгие десятилетия на особенности общественно-политической жизни в СССР. Да и в русской эмиграции настроения «непримиримой ненависти к большевизму» имели место и исключали поиск компромисса там, где это было возможно.

Очевидно, что как красный, так и белый террор не являлись, сами по себе, причиной побед или поражений советской власти или Белого движения. Совершенно очевидно, что воспринимать оба эти явления следует как жестокое, кровавое, но неизбежного «спутника» той формы общественного противостояния, каковой становится гражданская война. Как отмечал Ленин, «выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) ɩɪɨɬɢɜ Советской власти, ɬɨ ɟɫɬɶ ɡɚ Дɟɧɢɤɢɧɚ? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден. Вопрос стоит так и только так…».

Конечно, к числу причин поражения Белого движения относятся военные факторы. При этом один из главных – численное превосходство РККА над белыми войсками. Отрицать это не приходится, ибо численное соотношение, хотя и приблизительное, было – 5 миллионов в составе вооруженных сил «красных» и не более 1 миллиона (в общей сложности) в составе белых сил. Но известно, что численность не определяет безусловно высокой боеспособности. История военного искусства показывает, что решающее значение имеет «сила духа», воля к победе и вера в ее достижение. Не меньшее значение имеет и профессионализм военных. Как можно отметить по многочисленным воспоминаниям и оценкам, советские военачальники в качестве факторов боеспособности белых сил ставили на первое место именно его. Кроме того, успех операций во многом зависел от возможности и умения сосредоточить подавляющее превосходство сил и средств в решающий момент на стратегически важном участке фронта. Это подтвердили, в частности, «весеннее наступление» Восточного фронта адмирала Колчака и осенний «поход на Петроград» Северо-Западной армии в 1919 году.

В числе военных факторов, которые существенно повлияли на поражение белых, очевидно, не следует отмечать наличие или отсутствие военного профессионализма у командования РККА и белых армий. Гражданская война показала, что степень успешности боевых операций зависит отнюдь не только от уровня военного (академического) образования красных или белых военачальников. Обращает на себя внимание тот факт, что генералами в белых войсках становились в возрасте от 20 до 30 лет те, кто не успел получить углубленного военного образования (наиболее известные – начальники Корниловской ударной и Дроздовской стрелковой дивизий – генералы Н. В. Скоблин и А. В. Туркул).

Но у красных фактор недостаточной военной подготовки был ничуть не меньший, а гораздо больший. Помимо отсутствия специального военного образования, в рядах РККА имели место и «печальные факты» т. н. «партизанщины», «спецеедства», когда молодые красные командиры не считались с указаниями «военспецов», предлагавших те или иные варианты проведения боевых операций (на это, например, неоднократно обращал внимание Председатель Реввоенствета Республики Л. Д. Троцкий).

Переходя к теме «военных специалистов на службе Республики Советов», необходимо отметить следующее. Брать за основу эффективности или неэффективности РККА и белых армий критерий простых количественных показателей (у кого «служило больше», например, выпускников и специалистов Академии Генерального штаба) – не вполне корректно. Во-первых, нельзя не учитывать разный уровень подготовки, различия в опыте у генштабистов. Надо проводить действительно комплексный анализ их военных биографий, учитывая все важные показатели (от возраста – до знания иностранного языка и вероисповедания). Подобного рода исследования проводятся в современной историографии, достаточно отметить, например, исследования московского историка А. В. Ганина. Во-вторых, специфика гражданской войны оказалась настолько непредсказуемой и своеобразной, что «мерить» ее критериями войны с «внешним врагом» оказалось невозможно.

Сам Ленин не питал особых иллюзий в отношении «помощи» со стороны «военспецов». «Громадный заговор, который прорвался в Красной Горке и имел своей целью сдачу Петрограда, с особенной настоятельностью поставил вновь вопрос о военспецах и о борьбе с контрреволюцией в тылу. Нет сомнения, что обострение продовольственного и военного положения с неизбежностью вызывает и будет вызывать в ближайшем будущем усиление попыток контрреволюционеров (в питерском заговоре участвовал «Союз возрождения», и к.-д., и меньшевики, и правые эсеры; отдельно участвовали, но все же участвовали, и левые эсеры). Так же несомненно, что военспецы дадут в ближайшее время повышенный процент изменников, подобно кулакам, буржуазным интеллигентам, меньшевикам, эсерам.

Но было бы непоправимой ошибкой и непростительной бесхарактерностью возбуждать из-за этого вопрос о перемене основ нашей военной политики. Нам изменяют и будут изменять сотни и сотни военспецов, мы будем их вылавливать и расстреливать, но у нас работают систематически и подолгу тысячи и десятки тысяч военспецов, без коих не могла бы создаться та Красная Армия, которая выросла из проклятой памяти партизанщины и сумела одержать блестящие победы на Востоке. Люди опытные и стоящие во главе нашего военного ведомства справедливо указывают на то, что там, где строже всего проведена партийная политика насчет военспецов и насчет искоренения партизанщины, там, где тверже всего дисциплина, где наиболее заботливо проводится политработа в войсках и работа комиссаров, – там меньше всего, в общем и целом, является охотников изменять среди военспецов, там меньше всего возможности для таких охотников осуществить свое намерение, там нет расхлябанности в армии, там лучше ее строй и ее дух, там больше побед. Партизанщина, ее следы, ее остатки, ее пережитки причинили и нашей армии и украинской (армии Советской Украины. – В.Ц.) неизмеримо больше бедствий, распада, поражений, катастроф, потери людей и потери военного имущества, чем все измены военспецов…».

Учитывая эти факты, следовало обеспечить условия, при которых «рабочие, а затем крестьяне, коммунисты же в особенности, могли серьезно учиться военному делу». «Это делается в ряде заведений, учреждений, курсов, но это делается еще далеко, далеко недостаточно. Личная инициатива, личная энергия тут многое должны еще сделать. В особенности должны коммунисты усердно обучаться пулеметному, артиллерийскому, броневому делу и т. п., ибо здесь наша отсталость более чувствительна, здесь превосходство противника с большим числом офицеров значительнее, здесь возможно причинение крупного вреда ненадежным военспецом, здесь роль коммуниста в высшей степени велика».

Умение пользоваться опытом тех, кто не является сторонником советской власти и высокая степень доверия к тем, кто идейно поддерживает большевиков – вот главная линия в отношении к военспецам. В Циркулярном письме ЦК РКП (б) об укреплении РККА об этом говорилось четко: «Из числа офицеров за полтора года путем естественного отбора выделилась группа военных деятелей по большей части которые с преданностью и самоотверженностью служат делу рабоче-крестьянской России. Сотни и сотни этих офицеров погибли в первых рядах, сражаясь бок о бок с нами против белогвардейцев. Сотни и сотни таких офицеров остаются в рядах нашей Красной Армии и служат ей верой и правдой. Само собой понятно, что эта часть офицерства заслуживает величайшего уважения со стороны рабочих и что для нее мы должны создать такие условия существования, при которых они имели бы полную возможность применить свои способности в деле строительства пролетарской армии.

Но нельзя забывать и о том, что большинство так называемых военных специалистов принадлежит к другому, враждебному нам классу, что буржуазия стран Согласия систематически подкупает и развращает этих военных специалистов. В момент, когда на том или другом фронте неудачами наше положение поколеблется, иногда начинаются эпидемии измен со стороны военных специалистов. События на Красной Горке, в Кронштадте и на Петроградском фронте вообще показали, как широко развита измена известных кругов военных специалистов. Закрывать на это глаза было бы величайшим преступлением. Чем большую власть мы в интересах дисциплины отдаем командирам воинских частей, тем больше обязаны мы в оба следить за их политической лояльностью. Надо по всей России создать положение, при котором всем военным специалистам было бы ясно: те из них, которые честно служат рабоче-крестьянской России, – тем честь и место, но кто идет к нам с камнем за пазухой, кто пытается использовать свое пребывание в армии для организации контрреволюционных ячеек, – тем беспощадный красный террор».

Поэтому, основной задачей становилось (как, впрочем, и в других областях управления и государственного строительства) воспитание и надлежащая подготовка собственных военных кадров, военных специалистов пролетарского происхождения и партийной «закалки»: «…Нужно пробудить в самых широких партийных кругах интерес и любовь к военному делу… Командиры полков и батальонов в большом количестве мест уже выдвигаются в коммунисты… В течение нескольких месяцев мы должны добиться того, чтобы все командиры батальонов, полков, а по возможности и бригад, и дивизий, были из числа надежных сторонников рабоче-крестьянской России…». И, разумеется, особое значение приобретала и роль «наших военных комиссаров», которые «обязаны в связи с переживаемым моментом усилить надзор и контроль над военными специалистами…».

Степень «патриотических» настроений, которые приводили бы военных специалистов на службу в РККА, отнюдь не переоценивались. В начале 1918 г. «политическая обстановка была такова, что позволяла надеяться на большую лояльность старых военных специалистов. В борьбе против немцев многими из этих специалистов руководили чувства патриотизма. Теперь наступает другая эпоха. Гражданская война принимает самые обостренные формы, приближается в буквальном смысле слова решающий момент. Теперь больше чем когда бы то ни было мы должны иметь на командных постах людей, на которых рабочий класс и наша партия в критическую минуту могут положиться».

Отличительная черта гражданской войны в том, что она ведется со значительной долей импровизации, и далеко не всегда с учетом общих «правил» стратегии и тактики. Большое значение приобретает здесь не столько учет ресурсов (людских, экономических, военно-технических), сколько учет психологических особенностей, настроений местного населения и многочисленных общественно-политических факторов.

Уместно ли включить в перечень причин поражения Белых армий значение «иностранной военной интервенции», которая подорвала доверие к белой власти со стороны местных «патриотически настроенных слоев населения»? Ведь, к сожалению, интервенция, помощь со стороны иностранных государств далеко не всегда воспринималась местным населением негативно. Многие были убеждены, что «придут иностранцы – наведут порядок». К тому же белая пропаганда достаточно четко отмечала, что помощь стран Антанты представляет собой «помощь союзников» еще по периоду Первой мировой войны, в отличие от большевиков – «агентов Германии».

Еще один, на этот раз уже политико-правовой фактор поражения белых, – отсутствие монархического лозунга, который, якобы единственный из всех провозглашаемых противниками большевиков лозунгов, мог вызвать к себе сочувствие со стороны подавляющего большинства российского общества. Но нужно учитывать, что об отречении Государя знало все население, и мало кто сомневался в его собственной воле (сомнения вызывала правомерность актов). Восстановить династию Романовых или создать новую династическую традицию представлялось возможным только через Земский Собор. Созвать же его можно было только после «победы над большевизмом» и с территориальным представительством всех областей бывшей Российской Империи. До этого момента монархический (равно как и любой другой вопрос о форме правления) не мог считаться полностью разрешенным…

Тезис, представляющий собой определенную трансформацию «марксистско-ленинского» суждения об изначальной, в ходе мировой революции, обреченности Белого дела, из-за его «буржуазной сущности», – весьма ограничен и содержит, как правило, весьма одностороннее толкование.

Так же односторонне понимается и противоположный тезис о «Божественном промысле» в отношении Белого движения. Якобы «Бог не хотел победы» противников большевизма. Продолжением данного тезиса стало абсурдное положение о том, что «свыше» была дана победа именно большевикам, следовательно, большевики угодны Богу, а между коммунизмом и христианством практически нет различий.

Наличие или отсутствие эффективных вождей, харизматических лидеров также представляется во многих научно-популярных, публицистических работах в качестве одной из причин поражения белых. Однако и этот критерий небесспорен. Отсутствие единственного лидера не отличало белых от красных, поскольку и у последних можно было выделить «многолидерство»: Троцкий, Ленин, Зиновьев, в определенные моменты – Сталин, Калинин. Наиболее харизматичными (с легитимистским основанием) из числа противников большевиков могли бы считаться Великий Князь Михаил Александрович и Великий Князь Николай Николаевич. Но и на этот счет не было единства мнений (достаточно отметить различное отношение к этим представителям Дома Романовых со стороны, в частности, барона Унгерна и генерала Дитерихса). А отсутствие полной и достоверной информации о судьбе и Михаила Романова, да и всей Царской Семьи, делало невозможным уверенное «закрепление» Престола за конкретным претендентом.

Следует также учитывать, что формирование и первоначальную эволюцию Белого дела правомерно рассматривать в условиях прежде всего российских территорий. С 1921 г. политические центры Белого движения переместились в Зарубежье, где произошло их дальнейшее переформирование и политическое размежевание («Русский Национальный Комитет», «Совещание послов», «Русский Совет», «Парламентский Комитет», «Русский Общевоинский Союз» и т. д.). Белое движение в самой России подошло к концу…

И все же есть еще одна причина, на которую до настоящего времени не обращают достаточно внимания, но именно ее можно было бы считать тем решающим фактором, который привел к поражению Белого движения в период гражданской войны. Можно определить ее так: явная недооценка противостоящего белым советского режима. Помимо этого – переоценка степени недовольства данным режимом у части населения Центральной России и переоценка белыми степени военно-политического «активизма» с ее стороны (в том числе – готовности к безусловной поддержке белых армий и «борьбе с большевизмом» вооруженным путем).

Таким образом, представляется, что причины поражения (особенно в период «решающих боев» лета – осени 1919 г.) все-таки не стратегического характера (изначальная «обреченность антинародного Белого дела» и прочие конъюнктурные, далекие от исторической объективности, оценки), а сугубо тактического порядка.

Недооценка белыми своих возможностей приводила, в конечном счете, к недостаточной подготовленности к вооруженной борьбе с частями красной армии.

Показательным примером подобного рода тактических ошибок может служить весеннее наступление Восточного фронта адмирала Колчака в 1919 г. Наступление «враздробь», то есть одновременно по расходящимся направлениям (Сибирская армия в направлении на Вятку и Вологду для соединения с частями Северного фронта генерала Миллера, Западная армия – в центральное Поволжье, а Южная, Оренбургская и Уральская армии – на нижнюю Волгу с перспективой последующего соединения с ВСЮР генерала Деникина) вызывало позднее вполне справедливую, обоснованную критику. Действительно, нельзя было «бить растопыренными пальцами», а следовало добиться концентрированных ударов по противнику. В результате, по справедливой оценке критиков, наступление окончилось поражением. Силы белых армий иссякли, а сосредоточенные контрудары превосходящих сил РККА (под Бугурусланом, Белебеем, Уфой) не только остановили продвижение «колчаковцев» к Волге, но и привели к их быстрому отступлению за Урал, в Сибирь.

Но подобная «авантюрность» белого командования стала преобладать позднее, весной же 1919 г. еще сохранялась надежда на «чудо», на возможность белых армий сильными фронтальными ударами рассечь и опрокинуть не «отличающиеся высокими боевыми качествами» противостоящие им части РККА. Кроме того, были расчеты на начало массовой сдачи в плен красноармейцев, на восстания в тылу (по мере приближения фронта к Волге). Надеяться, что численное превосходство над красными будем подавляющим – не приходилось, и по политическим причинам (необходимость признания Российского правительства союзниками, скорейшее прекращение «междоусобной брани», установление «государственного порядка» и т. д.).

С этим связано также и почти полное отсутствие резервов (за исключением корпуса генерала Каппеля, правда, очень скоро введенного в бой во время Уфимской операции), что не позволило «развить наметившийся успех» первых месяцев наступления и «заткнуть бреши», «разрывы», образовавшиеся в результате ожесточенных боев с красными войсками в апреле – мае 1919 г. В то же время в РККА, даже в самые напряженные периоды боевых действий удавалось заниматься подготовкой резервов (например, создание т. н. Резервной армии в районе Казани в 1919 г.).

Кстати, мнение о целесообразности одновременных ударов на широкой протяженности фронта также было относительным. Эффективность фронтального наступления (противник не успевает подводить резервы и маневрировать в условиях постоянных ударов по всей его оборонительной линии), казалось бы подтверждал и опыт Первой мировой войны, в частности – успех прорыва на Юго-Западном фронте, осуществленный генералом Брусиловым весной – летом 1916 г. А осенью 1919 г. в условиях т. н. Второго похода Антанты, обозначались перспективы стратегического взаимодействия между Северо-западным, Северным фронтами, ВСЮР и Восточным фронтом, что, в принципе, позволяло наносить сосредоточенные одновременные удары по разным участкам «кольца», в котором оказались советские республики. Теоретически это позволяло добиться (как будет показано далее) объединенного военного давления на РККА с целью недопущения перебросок частей с одного участка фронта на другой (на практике оказалось иначе).

Уверения в «слабости советской власти» содержались в донесениях белой разведки. Так, например, социальные и политические выгоды наступления Белой армии через Малороссию к Центру России выражены в разведывательных сводках Штаба Главкома ВСЮР, составленных полковником Ряснянским: «В Центральной России атмосфера всеобщего недоверия и ненависти к советской власти начинает охватывать самые широкие массы населения…, большевизм в России уже изжит путем долгого и тяжкого опыта, и «красные» дни его близятся к закату». Тот же Ряснянский в другом обзоре отмечал, что «в самой Великороссии изжит большевизм и народ, как скрытый вулкан под коркой, кипит негодованием и ненавистью, но, видя пока свою беспомощность, не восстает и лишь местными восстаниями прорывает сверху кору большевизма… В течение этой же зимы (1918/19 г.) против большевиков в России выросли армии генерала Деникина и адмирала Колчака, одновременно борется против красных армия Юденича, действующая под теми же лозунгами, что и первые две, белорусские и польские, защищающие свои очаги и украинская армии, преследующие свою собственную задачу – самостийность Украины. Видя общемировую опасность большевизма, на помощь антибольшевистским армиям пришли и союзники… Смелые и талантливые действия антибольшевистских армий, воодушевленных истинным патриотизмом, лучшая государственная организация и выдержка дадут несомненную победу врагам большевиков». Стремление к обладанию районом со значительными людскими и материальными ресурсами предопределило направление главных ударов ВСЮР на Малороссию, с Дона на север и северо-запад, а не на соединение с отступавшими за Урал войсками Верховного Правителя России адмирала А. В. Колчака или с оренбургскими и уральскими казаками.

Аналогичные оценки давались и разведкой Донской армии. «Вопрос о личном составе частично может быть решен, а именно: людей за большие деньги и под угрозой террора достать можно (имелось в виду увеличение численности РККА. – В.Ц.), но трудно рассчитывать, чтобы нашлось достаточное количество идейных работников», – писал начальник разведотдела полковник Добрынин.

Не отличались взвешенностью суждений и иностранные представители в штабах белых армий. «Им казалось, что стоит только начать, а там военные действия разовьются, вспыхнет народное движение». А ЦК кадетской партии видел процесс свержения советской власти «исключительно в форме восстания против власти со стороны самого народа, которому должны были приходить на помощь лишь те или другие отряды добровольцев. Необходимы были, конечно, базы; ими должны были служить окраины».

Да и что можно было ждать от политиков, если «военные авторитеты» всячески стремились подчеркнуть «близость победы», обосновывая ее с позиций реальной стратегии и тактики. Вот, например, как оценивал военные перспективы белых армий начальник Николаевской Академии Генерального штаба генерал-лейтенант А. И. Андогский. Осенью 1919 г. в первом номере колчаковского официоза, журнале «Единая Россия» был опубликован его «военный обзор» (перепечатан позднее в других газетах), излагавший стратегию «железного кольца». Интересно привести данный текст целиком.

«Все здоровые силы, восставшие против большевиков, образовали ныне громадный замкнутый кольцеобразный общий стратегический фронт протяжением около 6500 верст, – внутри которого задыхается советское правительство, судорожно перебрасывая свою красную армию с одного участка фронта на другой в тщетных попытках не дать этому железному кольцу стягиваться около себя. Но неутомимый рок ведет советскую власть к неизбежному концу – медленно, но неуклонно и настойчиво стягивая это железное кольцо.

В настоящее время восставшие против большевиков силы расположены следующим образом:

1. Войска, подчиненные Верховному Правителю адмиралу А. В. Колчаку, – занимают фронт в 5100 верст, т. е. 5/6 всего протяжения общего кольцеобразного стратегического фронта борьбы с большевиками.

В свою очередь эти войска образуют четыре фронта, объединенных в руках особых военачальников, подчинившихся власти Верховного Правителя, а именно: а) Восточный фронт, занятый Сибирскими войсками, Оренбургскими и Уральскими казаками. Фронт этот, протяжением около 2200 верст, пролегает ныне от верховьев Печоры, через Оренбург, севернее и западнее Уральска, через Новоузенск и выходит к Волге севернее Астрахани. Операциями этих войск руководит Верховный Правитель; б) Северный фронт, от Петрозаводска через Повенец, к верховьям р. Печоры, протяжением около 1 200 верст, занят войсками генерала Миллера; в) Северо-Западный фронт, от Петрограда через Лугу и станцию Дно, затем южнее Пскова, загибающийся на запад до соединения с латышской армией, – протяжением около 500 верст, занят русско-эстонской армией (примечательное определение в официальном обзоре. – В.Ц.) генерала Юденича; г) Южный фронт, от Волги севернее Астрахани до района северо-западнее Камышина, Балашова, севернее Белгорода – между Харьковом, Полтавой, Екатеринославом, до берега Азовского моря западнее Бердянска – протяжением около 1200 верст, занят войсками Добровольческой и Донской армий, кубанскими и терскими казаками и горскими народами, под общим руководством генерала А. И. Деникина. В самое последнее время очищен от большевиков Крымский полуостров и поступают сведения о занятии войсками генерала Деникина Тамбова, Пензы и Ртищева.

2. Войска наших союзников (Англии, Франции, Америки, Румынии), а равно Финляндии, Латвии, Литвы и Польши и войска украинские – занимают остальной фронт протяжением до 1 400 верст, т. е. 1/6 общего стратегического фронта, заполняя промежуток между нашими Северным и Северо-Западным фронтами (Финляндия) и весь участок к югу от армии генерала Юденича, через Двинск, Молодечно, восточнее Барановичей, через Мозырь, севернее и западнее Житомира, восточнее Проскурова и Каменец-Подольска и далее по р. Днестру до Черного моря. Внутри Украины, т. е. между Днестром и Днепром, вспыхнули стихйиные народные восстания, поддержанные многочисленной вооруженной силой, перешедшей из рядов красной армии на сторону противников советской власти. Восстания охватили Киевскую, Черниговскую, Полтавскую, Екатеринославскую, Харьковскую губернии, смыкая таким образом железное кольцо вокруг большевиков и соединяя фланги войск генерала Деникина с войсками украинсцев и румын.

Неумолимо и беспощадно неизбежный рок стягивает это кольцо. Проклинаемая населением, красная, советская армия мечется внутри этого кольца. Но сил ее уже не хватает. Собрав все силы, она делает отчаянные усилия на одном из участков кольца и временно сдерживает его продвижение внутрь, к Москве. В это же время на других участках большевики терпят страшные поражения. Бросятся красные войска исправлять положение в другом месте, – недавние успехи их вновь ликвидируются на оставленном участке. А кольцо после этого вновь сжимается, угрожая задушить советскую власть в своих железных объятиях и приближая час ее конечной гибели.

Наиболее грозный удар ведет сейчас против Советской России генерал Деникин, выручающий войска Восточного фронта так же, как три месяца тому назад войска Восточного фронта выручили генерала Деникина. Войска генерала настолько глубоко вклинились в территорию Советской России, что угрожают подступом к Москве. Разбитые 13, 8, 9, 10-я и 11-я советские армии в беспорядке бегут, не в силах оказать какое-либо сопротивление. Большевики спешно снимают целые дивизии с фронта и перебрасывают в Центральную Россию, пытаясь остановить натиск генерала Деникина.

Только принимая во внимание положение на всем фронте борьбы, – можно делать правильные выводы о ходе ее. Временные местные успехи большевиков бледнеют перед теми грандиозными успехами, которые ныне достигли на всем стратегическом фронте мощные силы, объединенные в решительной борьбе против советской власти…».

Отсюда следовало и неумение выставлять военно-политические приоритеты. Даже при общей, стратегически выверенной политической цели Белого дела, к проблеме приоритета единоличной власти, необходимой для эффективной «борьбы с большевизмом», пришли только к ноябрю 1918 г. При неизменности существа аграрной политики («ставка на крестьянина-собственника», ограничение помещичьего землевладения, широкая помощь деревне инвентарем, доступными кредитами и мануфактурой и др.), ее реализация откладывалась, затягивалась.

Наконец, решение проблемы о политико-правовом статусе тех или иных политических режимов Белого движения в России тесно связано с определением понятий «социальная база» и «социальный состав» Белого движения. При обращении к данной проблематике необходимо учитыать следующее.

Понятия «социальная база» и «социальный состав» отнюдь не идентичны. В советской историографии делался акцент на том, что «социальную базу» советской власти составляют пролетариат и беднейшее крестьянство, при колеблющемся середняке. Соответственно, социальная база противников советской власти – это представители свергнутых, эксплуататорских классов, среди которых основную массу составляет городская и сельская буржуазия (кулачество).

Боевым авангардом свергнутых эксплуататорских классов выступает контрреволюционно настроенное офицерство, отравленное событиями империалистической войны, а колеблющееся положение занимает то же среднее крестьянство или казачество. Для позиции середняков была характерна, в зависимости от ряда экономических и политических условий (например, недовольство продразверсткой и стремление к свободе хлебной торговли, или же страх перед восстановлением помещичьей земельной собственности), поддержка то белых, то красных. Социальный статус казачества изначально контрреволюционен, однако при ликвидации данного статуса («расказачивание») открывается широкая перспектива к их слиянию с «народными массами».

Советская историография гражданской войны исходила также из тезиса о несоответствии «социального состава» и «социальной базы» красной и белой армий. Признавалось, что и в красной, и в белой армии могли в разное время служить представители рабочего класса и беднейшего крестьянства.

Тем не менее подобное разделение страдает значительной долей схематизма и условности. Не стоит, очевидно, отмечать, что в основе этого разделения лежит односторонне понятый тезис о неизменно «классовом устройстве» любого общества и государства и неизбежности «классовой борьбы», высшей формой которой является гражданская война. Если исходить из неоспоримой правильности марксистско-ленинской методологии, это действительно так. Но является ли данная методология бесспорной?

Анализируя политическую структуру и цели Белого движения в период гражданской войны как альтернативу Советской власти, мы видим, что и прочность и притягательность созданной большевистским режимом модели оказались сильнее, что и способствовало победе «красных» в гражданской войне.

Поэтому, рассматривая причины поражения Белого движения и победы советской власти, следует учитывать специфику политико-правовой системы Советской России, сложившейся в 1917–1920 гг. Необходимо при этом иметь в виду, что военно-политическое положение советской власти отнюдь не было стабильно прочным, оно зависело от множества факторов и быстро менявшейся обстановки. В отличие от своих противников, лидеров Белого движения, явно недооценивавших (как отмечалось выше) степень организованности и сплоченности большевистской партии и РККА, Ленин неоднократно подчеркивал опасность и силу Белого движения, особенно при поддержке, оказываемой белым со стороны стран Антанты.

Особенно часто подобные опасения высказывались Лениным во второй половине 1919 г., в период, когда положение советской власти действительно было критическим. Так, в Политическом докладе ЦК 2 декабря 1919 г. на VIII Всероссийской конференции РКП (б) он отмечал: …Прежде всего, Антанта, победив Германию, при своем плане удушить Советскую республику в России, естественное дело, опиралась на свои собственные войска. И, разумеется, если бы Антанта хотя бы небольшую долю своих гигантских армий, которые освободились после поражения Германии, – если бы она хотя бы только одну десятую долю этих войск могла двинуть настоящим образом против Российской Советской республики, то само собой понятно, что нам бы не удержаться. И первый период гражданской войны в России характеризуется тем, что попытка Антанты своими собственными войсками сломить Советскую республику потерпела крушение. Высадка французских войск на Юге России кончилась рядом восстаний французских матросов…».

Ленин считал, что именно этот фактор («Мы отняли у Антанты ее солдат»), связанный с интернациональным значением российской революции, с перспективами ее перерастания в мировую революцию, сыграл решающую роль. «Когда мы с самого начала говорили, что ставим ставку на всемирную революцию, над этим смеялись и сотни раз объявляли и сейчас объявляют это несбыточным. Но мы за два года получили точный материал для проверки. Мы знаем, что если говорить об этой ставке в смысле надежды на быстрое непосредственное восстание в Европе, то этого не было. Но что эта ставка оказалась в основе своей глубоко верной и что она вырвала с самого начала почву для вооруженного вмешательства Антанты, – после двух лет и, особенно, после поражения Колчака, после ухода английских войск из Архангельска и со всего Северного фронта, – это бесспорнейший исторический факт. Было достаточно самого небольшого количества из имевшихся у Антанты армий, чтобы нас задавить. Но мы смогли победить врага, потому что в самый трудный момент сочувствие рабочих всего мира показало себя…».

Примечательна также оценка Белого движения и белых армий лидером партии большевиков. В. И. Ленин, давая характеристику Белого движения и его программных положений, отнюдь не сводил все к его односторонне понимаемой классовой, буржуазной природе. Оценивая степень единства контрреволюционных, антибольшевистских сил, Председатель Совнаркома утверждал, что белым помогает не только Антанта, но и «предатели» из т. н. социалистического лагеря – «меньшевики и эсеры». И хотя степень поддержки антибольшевистскими структурами (в частности, меньшевиками и эсерами) Белого дела была весьма незначительна, Ленин однозначно считал их в одном «лагере». В своем докладе на 2-м съезде коммунистических организаций народов Востока он подчеркивал:

«…Такой неприятель, как Колчак, который имел помощь всех сильнейших держав мира, который имел железнодорожную линию, охранявшуюся сотней тысяч войск иностранных держав, в т. ч. лучшими войсками международных империалистов, как, например, японскими войсками, которые готовились к империалистической войне, почти не участвовали в ней и потому мало пострадали, Колчак, который опирался на крестьян Сибири, самых зажиточных, не знавших крепостного права и потому, естественно, бывших дальше чем кто-либо от коммунизма, – казалось, что Колчак представляет собой непобедимую силу, потому что его войска были передовым отрядом международного империализма.

И до сих пор еще в Сибири действуют японские, чехословацкие и ряд других войск империалистических наций. Тем не менее, опыт больше чем годовой власти Колчака над Сибирью с ее громадными естественными богатствами, опыт, который был вначале поддержан социалистическими партиями II Интернационала, меньшевиками и эсерами, создавшими Комитет учредительного собрания, и при таких условиях, с точки зрения обывательской и обычного хода истории, казался прочным и непобедимым, на самом деле показал следующее: чем дальше продвигался Колчак в глубину России, тем он больше истощался, и в конце концов мы видим полную победу Советской России над Колчаком…».

Колебания «мелкобуржуазной массы» обеспечивали временные успехи Белого движения и причиняли неудачи советской власти. В тезисах ко II Конгрессу Коммунистического Интернационала, в резолюции «О середняках», Ленин писал: «Революционный пролетариат не может ставить своей задачей – по крайней мере, для ближайшего будущего и для начала периода диктатуры пролетариата – привлечь этот слой («мелкобуржуазный». – В.Ц.) на свою сторону, а должен ограничиться задачей нейтрализовать его, т. е. сделать нейтральным в борьбе между пролетариатом и буржуазией. Колебания этого слоя между той и другой силой неизбежны, и в начале новой эпохи преобладающая его тенденция, в развитых капиталистических странах, будет за буржуазию. Ибо миросозерцание и настроения собственников здесь преобладают; заинтересованность в спекуляции, в «свободе» торговли и собственности – непосредственная; антогонизм к наемным рабочим – прямой…».

Еще более четко эти тезисы были раскрыты Лениным в его «Письме по поводу победы над Колчаком». Помимо традиционной, в его оценках, «поддержки Антанты», здесь отмечались также «колебания середняков» и, что не менее важно, деятельность белого подполья. «На примере колчаковских побед в Сибири и на Урале, – писал Ленин, – мы все видели ясно, как малейший беспорядок, малейшее нарушение законов Советской власти, малейшая невнимательность или нерадение служат немедленно к усилению помещиков и капиталистов, к их победам. Ибо помещики и капиталисты не уничтожены и не считают себя побежденными: всякий разумный рабочий и крестьянин видит, знает и понимает, что они только разбиты и попрятались, попритаились, перерядились часто в «советский» «защитный» цвет. Многие помещики пролезли в советские хозяйства, капиталисты – в разные «главки» и «центры», в советские служащие; на каждом шагу подкарауливают они ошибки Советской власти и слабости ее, чтобы сбросить ее, чтобы помочь сегодня чехословакам, завтра Деникину… Малейшее беззаконие, малейшее нарушение советского порядка есть уже дыра, которую немедленно используют враги трудящихся, – есть зацепка для побед Колчака и Деникина. Преступно забывать, что колчаковщина началась с маленькой неосторожности по отношению к чехословакам, с маленького неповиновения отдельных полков…».

Традиционно не обошел вниманием Ленин и т. н. «социалистов», отметив, что политическая программа Белого движения закономерно вынуждена эволюционировать в сторону «демократии» (хотя и неискренне): «Называя себя социалистами, меньшевики и эсеры на деле (весьма категоричная оценка. – В.Ц.) – пособники белых, пособники помещиков и капиталистов. Это доказали на деле не отдельные только факты, а две великие эпохи в истории русской революции: 1) керенщина и 2) колчаковщина. Оба раза меньшевики и эсеры, на словах будучи «социалистами» и «демократами», на деле сыграли роль пособников белогвардейщины. Неужели мы окажемся так глупы, чтобы поверить им теперь, когда они предлагают нам еще раз позволить им «попробовать», называя это позволение «единым социалистическим (или демократическим) фронтом»? Неужели после колчаковщины останутся еще крестьяне, кроме одиночек, не понимающие, что «единый фронт» с меньшевиками и эсерами есть единение с пособниками Колчака?.. Во-первых, правые меньшевики и эсеры даже и не отреклись от такого союза, а грани с этими «правыми» определенной нет, и не по вине «левых» меньшевиков и эсеров; на словах «осуждая» своих «правых», даже лучшие из меньшевиков и эсеров остаются на деле бессильными рядом с ними и вопреки всем их словам. Во-вторых, даже лучшие из меньшевиков и эсеров защищают как раз колчаковские идеи, помогающие буржуазии и Колчаку с Деникиным, прикрывающие их грязное и кровавое капиталистическое дело.

Эти идеи: народовластие, всеобщее, равное, прямое избирательное право, Учредительное собрание, свобода печати и прочее (объективная оценка Лениным программ белых. – В.Ц.). Во всем мире видим мы капиталистические республики, оправдывающие именно этой «демократической» ложью господство капиталистов и войны из-за порабощения колоний. У нас мы видим, как и Колчак, и Деникин, и Юденич, и любой генерал раздают охотно такие «демократические» обещания. Можно ли верить тому человеку, который из-за словесных обещаний помогает заведомому бандиту? Меньшевики и эсеры, все без изъятия, помогают заведомым бандитам, всемирным империалистам, прикрашивая лжедемократическими лозунгами их власть, их поход на Россию, их господство, их политику.

Все меньшевики и эсеры предлагают нам «союз» на условиях, чтобы мы делали уступки капиталистам и их вождям, – Колчаку и Деникину, например, «отказались от террора» (когда против нас стоит террор миллиардеров всей Антанты, всего союза богатейших стран, устраивающих заговоры в России), или чтобы мы открыли дорожку свободной торговле хлебом и т. п. Эти «условия» меньшевиков и эсеров означают вот что: мы, меньшевики, эсеры, колеблемся в сторону капиталистов, и мы хотим «единого фронта» с большевиками, против которых идут капиталисты, используя всякую уступку! Нет, господа меньшевики и эсеры, ищите теперь уже не в России людей, способных вам поверить. В России сознательные рабочие и крестьяне поняли, что меньшевики и эсеры суть пособники белогвардейцев, одни – сознательные и злостные, другие – по неразумию и по упорству в старых ошибках, но все – пособники белогвардейцев».

Действительно, показной, внешний демократизм обманчив. Суть политических принципов Белого движения (здесь Ленин весьма точен) – военная диктатура. В работе «Все на борьбу с Деникиным!», написанной в форме директивного «письма» – обращения от имени ЦК РКП (б), Ленин отмечал: «…Надо во главу угла всей агитации и пропаганды поставить осведомление народа об этом. Надо разъяснить, что либо Колчак с Деникиным, либо советская власть, власть (диктатура) рабочих; середины нет; середины быть не может. Надо особенно использовать свидетельские показания не большевиков: меньшевиков, эсеров, беспартийных, ɩɨɛɵɜɚɜɲɢх у Колчака или у Деникина. Пусть знает всякий рабочий и крестьянин, из-за чего идет борьба, что ждет его в случае победы Колчака или Деникина…».

Политическая реальность такова, что «Колчак и Деникин – главные и единственно серьезные враги Советской республики». «Не будь помощи им со стороны Антанты (Англия, Франция, Америка), они бы давно развалились, – уверен Ленин. – Только помощь Антанты делает их силой. Но они вынуждены все же обманывать народ, прикидываться от времени до времени сторонниками «демократии», «Учредительного собрания», «народовластия» и т. п. Меньшевики и эсеры охотно дают себя обмануть».

Подлинная «правда о Колчаке (а Деникин – его двойник) раскрыта вполне» и заключалась она в ужасных «фактах» репрессивной политики, «белого террора», на освещении которого следовало строить пропагандистскую работу: «…расстрелы ɞɟɫяɬɤɨɜ ɬɵɫяɱ рабочих. Расстрелы даже меньшевиков и эсеров. Порка крестьян целыми уездами. Публичная порка женщин. Полный разгул власти офицеров, помещичьих сынков. Грабеж без конца. Такова правда о Колчаке и Деникине. Даже среди меньшевиков и эсеров, которые сами были предателями рабочих, были на стороне Колчака и Деникина, все больше находится людей, которые вынуждены признать эту правду». «Демагогия» рассуждений о «народовластии», по мнению Ленина, не должна приводить к забвению той правды, что «Колчак и Деникин несут восстановление порядков хуже, чем царские, восстановление ɪɚɛɫɬɜɚ рабочих и крестьян, порки, грабежи, надругательства офицеров и дворянчиков».

В этом же «письме» заявлялось и о том, что «наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции». Исходя из этого, Ленин считал необходимым проведение целого комплекса мер, призванных сделать «Советскую республику единым военным лагерем не на словах, а на деле». «Все силы рабочих и крестьян, все силы Советской республики должны быть напряжены, чтобы отразить нашествие Деникина и победить его, не останавливая победного наступления Красной армии на Урал и на Сибирь. В этом состоит основная задача момента», – отмечал Председатель Совнаркома. Показательны связанные с этим оценки, данные в отношении к ВСЮР: «Особенностью деникинской армии является обилие офицерства и казачества. Это тот элемент, который, не имея за собой массовой силы, чрезвычайно способен на быстрые налеты, на авантюры, на отчаянные предприятия, в целях сеяния паники, в целях разрушения ради разрушения». Поэтому, убеждал Ленин, «в борьбе против такого врага необходима военная дисциплина и военная бдительность, доведенные до высших пределов. Прозевать или растеряться – значит потерять все. Каждый ответственный партийный или советский работник должен учесть это. Военная дисциплина в военном и во всяком деле! Военная бдительность и строгость, неуклонность в принятии всех мер предосторожности!»

«Все коммунисты прежде всего и больше всего, все сочувствующие им, все честные рабочие и крестьяне, все советские работники должны подтянуться по-военному, переведя максимум своей работы, своих усилий и забот на непосредственные задачи войны, на быстрое отражение нашествия Деникина, сокращая и перестраивая, в подчинение этой задаче, всю свою остальную деятельность… Всю работу всех учреждений приспособить к войне и перестроить по-военному!». Поэтому «коллегиальность», считавшаяся основой работы советского административного аппарата, должна быть сведена к «абсолютно необходимому минимуму», чтобы под ее видом не распространялись бы «безответственность», «организационная суетливость или организационное прожектерство». При этом Ленин считал, что «создание особых «комитетов обороны» или «ревкомов» (революционных или военно-революционных комитетов) допустимо лишь в виде исключения» и «не иначе, как с утверждения подлежащей военной власти или высшей Советской власти».

Следовало наладить централизованный «сбор оружия», немалое количество которого сосредоточено у населения. Следовало усиленно работать по «сокращению невоенной работы». Следовало, что было особенно актуально для сложившегося военно-бюрократического аппарата в РСФСР, провести надлежащие сокращения управленческих звеньев: «…Мы должны ɩɪɢɨɫɬɚɧɨɜɢɬɶ на три, четыре, пять месяцев ɜɫɟ не безусловно необходимые учреждения и отделы учреждений, в центре и на местах, или, если нельзя приостановить их вовсе, ɫɨɤɪɚɬɢɬɶ их на такое (приблизительно) время, сократить в наибольших возможных размерах, т. е. оставить лишь минимум работы, безусловно необходимой…».

Летнее «письмо» – воззвание «Против Деникина» продолжало тезисы Ленина, высказанные им осенью того же, 1919 года, когда им неоднократно подчеркивалась насущная необходимость концентрации ресурсов материальных и людских на «главных направлениях» вооруженной борьбы «с контрреволюцией», коль скоро «война есть испытание всех экономических и организационных сил каждой нации». Безусловно, огромной силы вера в важность победы в гражданской войне, строжайшая внутренняя организация и жесточайшая дисциплина, беспощадность как в отношении к «врагам советской власти», так и в отношении к самим себе – эти черты позволяли большевистской партии выстоять и победить в непримиримом противостоянии гражданской войны.

В статье «Итоги партийной недели в Москве и наши задачи», написанной в наиболее «критическое» для советской власти время (21 октября 1919 г.), Ленин давал объяснение факту, что «в Москве во время партийной недели записалось в партию 13 600 человек». По мнению Ленина, этот, во многом неожиданный, «успех доказал и наглядно показал столичному населению, а за ним и всей республике и всему миру, что именно в глубинах пролетариата, именно среди настоящих представителей трудящейся массы заключается самый надежный источник силы и крепости Советской власти.

Диктатура пролетариата в этом успехе добровольной записи в партию, в момент наибольших трудностей и опасностей, показала себя на деле с той стороны, которую злостно не хотят видеть враги и которую выше всего ценят действительные друзья освобождения труда от ига капитала, именно со стороны особой силы морального (в лучшем смысле слова) влияния пролетариата (владеющего государственной властью) на массы, со стороны способов этого влияния».

«Побеждает на войне тот, у кого больше резервов, больше источников силы, больше выдержки в народной толще… У нас всего этого больше, чем у белых, больше, чем у «всемирно-могущественного» англо-французского империализма, этого колосса на глиняных ногах. У нас этого больше, ибо мы можем черпать и долго еще будем черпать все более и более глубоко из среды рабочих и трудящихся крестьян, из среды тех классов, которые капитализмом были угнетены и которые составляют везде подавляющее большинство населения. Мы можем черпать из этого обширнейшего резервуара, ибо он дает нам самых искренних, самых закаленных тяготами жизни, самых близких к рабочим и крестьянам вождей их в деле строительства социализма…».

Аналогичные тезисы высказывались и в докладе на соединенном заседании ВЦИК, Московского Совета Рабочих и крестьянских депутатов, ВЦСПС и фабрично-заводских комитетов, посвященном двухлетней годовщине Октябрьской революции (7 ноября 1919 г.): «…Вы знаете, что это был страшно тяжелый момент и в смысле материальном, и в смысле внешнеполитического и военного успеха противника. И вы знаете, каким невиданным, неожиданным и невероятным успехом кончилась эта партийная неделя в одной Москве, где мы получили свыше 14 тысяч человек новых членов партии…».

А победы на фронте, естественно, изменили и отношение к Деникину со стороны его «покровителей», «англо-французских империалистов», уже размышляющих о возможностях «сотрудничества» с советской властью. В речи на митинге, посвященном годовщине декабрьского восстания 1905 года в Пресненском районе (19 декабря 1919 г.), Ленин, отмечая несомненные военные успехи РККА, считал неизбежным перемены и во внешней политике: «…Мы видим, товарищи, что все те неслыханные тяжелые бедствия, которые рабочий класс перенес ради победы, мы знаем, что теперь, когда окончательно разгромлены войска Колчака, когда недавно восстания в Сибири, по всей видимости, лишили возможности остатки колчаковской армии перебросить к Деникину, когда под Новониколаевском были захвачены громадные военные силы, – видимо, никакой колчаковской армии нет. В настоящее время на юге, где Деникин имел возможность хвастать успехами, мы видим там все более и более усиливающееся наступление нашей Красной Армии. Вы знаете, что Киев, Полтава и Харьков взяты, и наше продвижение к Донецкому бассейну, источнику угля, происходит с громадной быстротой… Мы видим, как за границей, где капиталисты до сих пор оказывали миллионами рублей и всяческими военными припасами помощь сначала Колчаку, а потом Юденичу и Деникину, мы видим, как они заколебались…, перелом в международной политике надвигается…, громадные внутренние силы рабочего движения каждой страны действительно привели к тому, на что мы всегда надеялись…; мы не только спасаем Советскую Россию, но и привлекаем к себе с каждой неделей борьбы сочувствие и поддержку миллионов и миллионов рабочих других стран…».

Заслуживают внимания и те тезисы и оценки, которые были даны Лениным многим рассматриваемым в монографии проблемам в его докладе на VIII съезде РКП (б) (18 марта 1919 г.). Примечательна, например, оценка возможностей «переговорного процесса» с белыми, отношение к перспективам созываемой по инициативе В. Вильсона конференции на Принцевых островах. Ленин напоминал делегатам важность компромиссов, оправданных, в частности, борьбой за пропаганду интернационального характера внешней политики: «…Когда мы ответили согласием на предложение конференции на Принцевых островах, мы знали, что идем на мир чрезвычайно насильнического характера. Но, с другой стороны, мы теперь больше знаем и о том, как подымается в Западной Европе революционная пролетарская волна… Когда нашему ЦК пришлось обсуждать вопрос об участии в конференции на Принцевых островах вместе с белыми, – что, в сущности, сводилось к аннексии всего, что белыми занято, – этот вопрос о перемирии не вызывал ни одного негодующего голоса в среде пролетариата, и так же отнеслась к этому и партия…».

Не меньшее значение в докладе имели свидетельства об эффективной работе советской власти, советской системы управления. «Нет ни одной страны в мире, которая сделала бы хоть десятую долю того, что сделала за истекшие месяцы Советская республика для рабочих и беднейших крестьян в смысле привлечения их к управлению государством… Вопрос о лишении избирательных прав буржуазии мы никоим образом не рассматривали с абсолютной точки зрения, потому что теоретически представляется, что диктатура пролетариата будет подавлять буржуазию на каждом шагу, но может не лишать буржуазию избирательных прав… Свободы для буржуазии мы не хотим, равенства эксплуататоров и эксплуатируемых мы не признаем, но мы рассматриваем в программе этот вопрос таким образом, что меры такого рода, как неравенство рабочих с крестьянами, Конституцией вовсе не предписываются… Буржуазию до Октябрьской революции и после нее никто из Советов не изгонял. Буржуазия сама ушла из Советов…».

Действительно, в Советской России был создан не только жесткий административно-бюрократический аппарат, без которого власть большевистской партии не могла бы существовать в условиях гражданской войны. Ведь большинство населения (что показали выборы в Учредительное Собрание) относилось к ее политике нейтрально или враждебно. «Левая альтернатива», за которую по сути проголосовали политически активные граждане России, была отнюдь не большевистской. Эсеры и меньшевики, как известно, в значительной степени были не готовы к принятию ленинской альтернативы и участвовали в антибольшевистском движении (хотя и не объединенные в организованные партийно-политические структуры и далеко не так последовательно, как считал Ленин) вплоть до 1923 года. А уже с конца 1919 г. лозунг «левая политика правыми руками» по существу имел характер реальной альтернативы большевистской политике отнюдь не только в земельном вопросе.

Говоря о специфике партийно-политического противостояния «красных» и «белых», следует признать, что большевики умело использовали систему советов, советской власти. Советская вертикаль, при всей ее очевидной ограниченности в 1918–1920 гг., все же стала той самой представительной, выборной структурой, которой так и не удалось создать белым властям.

В РСФСР, несмотря на жесткие условия гражданской войны, функционировала Советская вертикаль представительной власти на разных уровнях. Советы в те годы можно оценивать как реальную общественную поддержку партийной власти большевиков (подобная же форма поддержки предполагалась и со стороны профсоюзных организаций). Это была исторически новая «вертикаль власти», отвергнувшая принципы правопреемственности от «дореволюционного» политико-правового строя, легализовавшаяся с первых же дней марта 1917 г., развившаяся и законодательно закрепленная в первых Конституциях Советских республик в 1918–1919 гг.

Не менее новаторской стала и практика законотворческой работы, при которой полномочия советов обеспечивали им формальную «полноту власти», т. е. высшие полномочия законодательной, исполнительной и даже судебной властей. Думается, что углубленное изучение политико-правовой эволюции Советской власти в годы гражданской войны еще станет предметом новых исследований в отечественной историографии, с учетом новых направлений анализа, открытием новых источников.

Вертикаль Советов, по оценке Ленина, составляла достаточно прочную основу большевистской диктатуры. Конечно, при всех недостатках представительства (отсутствие участия «цензовых элементов», открытое голосование, преимущественное представительство рабочих и беднейшего крестьянства вместо «всенародного» характера представительства в «буржуазной парламентской системе», явные преимущества при голосовании партии большевиков и др.) советская власть все же обеспечивала определенную общественную поддержку проводимой политике. В то же время именно стабильного представительного фундамента было лишено Белое движение, несмотря на разработку многочисленных проектов парламентских структур власти.

Следуя ленинским тезисам о классовой борьбе за советскую власть, Н. И. Бухарин, «любимец партии», в своей работе «Теория пролетарской диктатуры» (1919 г.) дал такую оценку российской гражданской войне:

«Пролетарская революция есть… разрыв гражданского мира – это есть гражданская война. Гражданская же война вскрывает истинную физиономию общества, расколотого на классы. Как раз в огне гражданской войны сгорает общенациональный фетиш, а классы размещаются с оружием в руках по различным сторонам революционной баррикады. Поэтому неудивительно, что в процессе революционной борьбы пролетариата неизбежно возникает распад всех тех форм, всех учреждений и институтов, которые носят видимость «общенационального». Это есть опять-таки совершенно неотвратимый, исторически абсолютно неизбежный процесс, хотят его или не хотят отдельные люди, отдельные группы или даже некоторые промежуточные классы, ибо гражданская война имеет свою внутреннюю логику, и, раз она дана, тем самым дан и процесс распада старых форм, где буржуазия господствовала под псевдонимом всего общества».

В этом отношении идеологические позиции Белого дела, ориентированного именно на «национальные ценности», представляются Бухарину абсолютно безжизненными и бесперспективными. «…Какую область ни взять, всюду и везде мы видим одно и то же: общенациональные, «общедемократические» институты немыслимы, при данном соотношении сил они невозможны». Сугубо социально-классовый подход, ставка на гражданское противостояние, а не на поиск общегосударственных, общенациональных «точек соприкосновения» – все это было типичным для большевиков периода революции и гражданской войны. Эти постулаты касались любой государственной структуры – армии, построенной по классовому признаку, высших органов власти, местного самоуправления.

«Возьмем одну из главных составных частей всякой государственной власти – армию. Для всякого неутописта ясно, что общенациональная армия теперь немыслима. Пролетариат не может пускать в свою армию буржуазию, и Советская республика организует рабоче-крестьянскую красную армию. Но и для буржуазии все более опасно становится пускать в свою армию принудительно набранных рабочих и крестьян; поэтому она вынуждена организовать белую гвардию. Там же, где пробуют сорганизовать «общенациональный» военный аппарат, с буржуазными контрреволюционерами во главе (ср., напр., «народную армию» чехословацко-белогвардейских сил), этот аппарат неизбежно разлагается и погибает, ибо конструкция его, по теперешним временам, внутренне противоречива.

То же самое происходит по всей линии, вплоть до экономики: на фабрике становится невозможным «межклассовое» сожительство буржуа и пролетария; общие «домовые комитеты» распадаются и заменяются домовыми комитетами бедноты; деревенские общие советы разрушаются, и на их место ставятся комитеты деревенской бедноты; в муниципалитетах не могут ужиться рядом те, кто на улицах стоит друг против друга с оружием в руках, и муниципалитеты заменяются отделами рабочих классовых советов; Учредительное собрание по той же причине существовать не может; старые парламенты взрываются вместе со всякой «общенациональной» конституцией…».

Вместе с тем Бухарин совершенно справедливо охарактеризовал особенности формирования политико-правовой системы Белого движения, заключающиеся, в частности, в изменениях избирательного законодательства, отмеченных в данной монографии: «Наши враги, яростные сторонники «Дум» и «Учредилки», только на словах стоят за общедемократические формулы. Ведь вместо Учредилки есть один только правый, т. е. классовый, сектор, а во всех Думах и пр. Сибири и «Чехословакии» торжественно заявлялось, что там есть всеобщее избирательное право, но нет места представителям антигосударственных партий (наиболее характерный пример – законодательство о выборах в Приамурское Народное Собрание. – В.Ц.), т. е. большевикам, а следовательно, рабочему классу… Победа пролетариата, полная и окончательная, его мировая победа, восстановит в конце концов единство общества на новых началах, на началах деклассирования всего общества. Тогда осуществится полный безгосударственный коммунизм. Но до этого периода предстоит пройти через жестокую борьбу, которая не мирится ни с какими иными формами, кроме диктатуры: если побеждает рабочий класс, тогда будет диктатура рабочих; если побеждает буржуазия, это будет диктатура буржуазии и ее генералов…».

Показательна и оценка Бухариным особенностей формирования структур представительной власти в Советской России. «Совсем иное видим мы в Советской республике. Советы – непосредственная классовая организация. Это – не забронированные учреждения, ибо проведено право отзыва каждого депутата: это – сами массы в лице их выборных, в лице рабочих, солдат и крестьян.

Но дело не только в одних Советах, составляющих, так сказать, верхушку всего государственного аппарата. Нет, все рабочие организации становятся частями аппарата власти. Нет ни одной массовой организации, которая не являлась бы в то же время органом власти. Профессиональные союзы рабочих – важнейшие органы экономической диктатуры, управляющие производством и распределением, устанавливающие условия труда, играющие крупнейшую роль в центральном учреждении экономической диктатуры – Высшем совете народного хозяйства, фактически ведущие работу Комиссариата труда; фабрично-заводские комитеты – нижние ячейки государственного регулирования; комитеты деревенской бедноты – один из важнейших органов местной власти и в то же время распределительного аппарата страны; рабочие кооперативы – точно так же ячейки этого последнего. Все они принимают участие в выработке всяческих проектов, решений, постановлений, которые потом проходят через центральный аппарат – Центральный Исполнительный Комитет или Совет Народных Комиссаров…

Тов. Ленин писал, что задача пролетарской диктатуры заключается в том, чтобы приучить даже каждую кухарку к управлению государством. И это был вовсе не парадокс. Через организации пролетариев города и деревенской бедноты, – организации, которые все глубже и глубже захватывают самую толщу народных масс, – эти массы, боявшиеся когда-то и думать о своей власти, начинают работать как органы этой власти. Никакое государство никогда и нигде не было таким близким к массам. Советская республика есть в сущности громадная организация самих масс.

Мы подчеркиваем здесь и другую сторону дела, а именно то, что это – организация не только рабочая по преимуществу, но и работающая. В «демократических республиках» высшим органом является «парламент», в переводе на русский язык – «говорильня». Власть делится на законодательную и исполнительную. Путем посылки депутатов от рабочих в парламент (раз в 4 года) создается опять-таки фикция, что рабочие принимают участие в государственной работе. Но на самом деле этого не делают даже депутаты, ибо они говорят. Все же дела вершит специальная бюрократическая каста…

Таким образом, советская форма государства есть самоуправление масс, где любая организация трудящихся является составной частью всего аппарата. От центральных коллегий власти тянутся организационные нити к местным организациям по самым разнообразным направлениям, от них – к самим массам в их непосредственной конкретности. Эта связь, эти организационные нити никогда не обрываются. Они – «нормальное явление» советской жизни. Это – то основное, что отличает Советскую республику от всех решительно форм государственного бытия».

Ничуть не смущала Бухарина критика противников советской власти, оценивавших выборы в советы как «недемократические»: «Связь между политикой и экономикой, между «управлением над людьми» и «управлением над вещами»… и в том, что даже выборы в Советы производятся не по чисто искусственным территориальным округам, а по данным производственным единицам: фабрикам, заводам, рудникам, селам, на местах работы и борьбы. Таким образом, достигается постоянная живая связь между коллегией представителей, «рабочих депутатов», и теми, кто их посылает, т. е. самой массой, сплоченной общими трудовыми усилиями, сконцентрированной самой техникой крупного производства.

Самодеятельность масс – вот основной принцип всего строительства Советской власти. И достаточно посмотреть, какую роль сыграли рабочие Петербурга, Москвы и других городов в деле организации Красной Армии, с величайшим энтузиазмом дав на фронт тысячи товарищей, организаторов, агитаторов, бойцов, которые переделали и поставили армию на ноги; или взглянуть на рабочих, которые выросли на несколько голов, воспитались на деловой работе в разного рода советских экономических учреждениях, чтобы понять, какой колоссальный шаг вперед сделала Россия со времени октябрьской победы.

Советам принадлежит будущее – этого не могут отрицать даже их враги… Советы – это совершенная, открытая русской революцией форма пролетарской диктатуры. И поскольку это так – а это безусловно так, – постольку мы стоим на пороге превращения старых разбойничьих государств буржуазии в организации пролетарской диктатуры. Третий Интернационал, о котором так много говорили и писали, придет. Это будет Интернациональная Советская Социалистическая Республика…».

Примечательный пример преобразования статуса и полномочий, традиционных норм и принципов управления дала работа по подготовке к принятию первой советской Конституции. В апреле 1918 г. начала работу специальная Комиссия для выработки проекта Конституции РСФСР. Ее председателем был Я. М. Свердлов, занимавший должность Председателя ВЦИКа Советов, секретарем – В. А. Аванесов. В состав Комиссии входили представители и других партий: от левых эсеров – А. А. Шрейдер, от эсеров-максималистов – Д. А. Магеровский. Принимали участие в ее работе М. Н. Покровский, И. В. Сталин, представители наркоматов по национальным делам, внутренних дел, юстиции, финансов: М. Я. Лацис, М. А. Рейснер, Д. П. Боголепов и др.

Выступая на Пленуме ВЦИКа 1 апреля 1918 г., Я. М. Свердлов, в частности, отмечал: «Мы перенеслись в новый период, в фазу строительства, и нам приходится наталкиваться на целый ряд вопросов в силу того, что точно зафиксированных положений (о взаимоотношениях) между целым рядом существующих органов у нас не существует в жизни, что и наталкивает нас к выработке более подробной Конституции Советской республики… Все мы великолепно сознаем, – говорил Свердлов, – что только благодаря самой тесной связи с широкими массами рабочих и крестьян нам удается проводить все те мероприятия, которые мы намечаем. Только постольку, поскольку нам удается выделить из массы достаточное количество активных сознательных работников, могущих практически проводить в жизнь все намеченные мероприятия, поскольку мы имеем кадры таких товарищей, – мы можем сказать, что дело обеспечено… При разработке Конституции необходимо построить Советскую власть таким образом, чтобы она не только давала возможность работы, но чтобы привлекала значительно более широкие круги трудового народа к непосредственному управлению страной».

В процессе работы Комиссии ВЦИКа выявлялись позиции, достаточно характерные для многих правоведов и политиков того времени, причем отнюдь не большевистского свойства. Весьма популярными были идеи «областничества». Это касается и проекта М. А. Рейснера, предлагавшего построить государство как федерацию «различных профессиональных организаций трудящихся, политических, классовых и т. д.», объединяющихся позднее в коммуны и, далее, – в областные республики. Сторонником «областной точки зрения» объявлял себя бывший председатель Моссовета, историк М. Н. Покровский, считавший необходимым при строительстве «областных Советов» исходить из приоритета «низовых» интересов перед «централистскими» тенденциями. Свердлов же и Ленин, выступавшие с общих позиций, были противниками таких «правовых определений» и считали нужным следовать уже сложившейся практике «советского управления», вместо того чтобы «резать конституционными ножницами живую ткань советского роста».

Как отмечали исследователи, «Свердлов добивался, чтобы Конституция как можно более точно, реально отражала прежде всего факт существования диктатуры пролетариата в ее конкретной форме – в форме Советского государства». И, таким образом, Конституция 1918 г. явилась совершенно новым правовым актом, не следовавшим сложившимся нормам международной конституционной теории. Новациями стали: включение в текст высшего закона «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» (этот акт отказалось признать Учредительное Собрание в январе 1918 г.), отказ от куриальной системы голосования в пользу приоритета «классового характера» избирательной системы (преимущества рабочих избирателей перед крестьянами, лишение избирательных прав бывших представителей «эксплуататорских классов»), гарантии на свободу выражения мнений, обязанности «вносить свой труд в труд республики» и «защищать социалистическую революцию с оружием в руках».

Объективная оценка событий революции и гражданской войны в России, безусловно, требует глубокого, систематического изучения истории советской власти, ее политико-правовых особенностей, ее государственного строительства. При этом не должны быть забыты достижения советской исторической науки, работы, в частности, советских историков 1950—1980-х гг. Конечно, это вовсе не исключает важности изучения проблем советской истории в свете новых исторических источников и научных, исследовательских методик. И абсолютно неправомерными и вредными являются суждения о том, что изучение политики «красных» не требует серьезного внимания в силу якобы «преступности большевицкого режима» и т. п.

И не только большевистскими лидерами оценивалась роль представительной власти в будущей системе управления Российского государства, о важности «народного волеизъявления». Не менее показательна, например, оценка генералом Дитерихсом (уже в эмиграции) перспектив образования структур управления, наилучшим образом сочетавших в себе общепринятые государственно-правовые нормы с национальными российскими, отнюдь не классовыми, политическими, духовными, моральными традициями. Бывший Правитель белого Приморья считал, что «Основы Веры Христовой определяют и сами принципы благодатной и истинной формы государственного правления в идеологии русского народа: единство власти во главе Церкви, единство власти во главе правления и коллегиальность власти во главе управления: Патриарх, Царь и Земский Собор – три начала русского, национально-религиозного, самодержавного монархизма. Эти три начала государственной формы и сущности правления проходят через всю историю политического бытия русского народа, вплоть до первой половины царствования Алексея Михайловича включительно. Временами, под влиянием различных династических и «земских» грехов, благодатность и истинность этих трех начал уклонялась по своему существу и духу от чистоты основной идеи, установленной верно, и тогда назревали на Руси политические беды. Но иногда чистота их выражения чрезвычайно приближалась к идеализму, что вызывало исключительно мощное и прогрессивное творчество Государства на почве развития своего благополучия и мирового значения.

Не могу вдаваться здесь в подробности практического осуществления исповедуемого мной понятия национально-религиозной идеологии народа, к которому принадлежу я сам. Подчеркну лишь еще раз, что Помазанник Божий является Самодержавным Правителем, сословный Земский Собор – представительным при нем органом Самодержавного Народа и по функциям – органом управляющим, то есть исполнительным, а Патриарх – строгим, но справедливым Самодержавным творцом, претворяющим и ведущим любовью и духом Христовой веры волю Помазанника Божьего и Самодержавного народа в путях и духе законов Нового Завета Христа»..

В любом случае, считалось важным создание представительного органа, в котором можно было бы соблюсти баланс различных интересов и стремлений. Но опыт революционных лет и периода гражданской войны доказывал, что данный представительный орган мог действовать эффективно только под контролем сильной исполнительной власти.

Произошедшие 100 лет назад события революции и гражданской войны имели, бесспорно, «величайшее», «всемирно-историческое значение» (используя терминологию советской историографии). Это – переломный этап в истории ХХ столетия. И изучая историю Советской России, равно как и историю Белого движения, нужно, очевидно, исходить из того, что обе непримиримые друг другу силы по сути являлись частями расколотого единого целого – Единой прежде России. И между ними можно найти гораздо больше точек соприкосновения, чем это представляется на первый взгляд. Трагедия братоубийства, расколовшая российское общество, носила в себе и определенное конструктивное начало. Важно отметить, что сразу после окончания гражданской войны переосмысление своего участия в Белом движении началось у многих бойцов белых армий, о чем хорошо свидетельствует приводимый в приложении документ (см. приложение № 32).

Талантливые, самоотверженные люди, патриоты были с обеих сторон. Революция и Гражданская война, как события чрезвычайные, привели к стремительному ускорению всех политических, военных, правовых, идеологических процессов и перемен. Ведь именно в такое время, в условиях жесткого противоборства, ради победы над врагом активно мобилизуются все силы. «В огне гражданской войны» погибает прошлое, но и рождается новая жизнь, происходит активный поиск новых, альтернативных решений. Зададимся вопросом: была ли возможна, например, в мирное время, земельная реформа генерала Врангеля, ориентированная на создание многочисленного слоя сельскохозяйственных производителей, осуществляющих также и местное самоуправление, путем радикального перераспределения земли от помещиков – крестьянам? Вряд ли. Ведь в начале века только еще начиналось осуществление реформ П. А. Столыпина (отнюдь не предусматривавших радикальное перераспределение земельной собственности), прерванное событиями Первой мировой войны.

Безусловно, постепенные, последовательные реформы, проводимые в мирное, стабильное время, сто крат предпочтительнее любых революционных преобразований. Но если все же остановить развитие революционных процессов не удалось, означает ли это, что те преобразования, вектор которых задавала упомянутая выше довоенная реформа Столыпина (опора на крестьянина-собственника, будущее волостное земское самоуправление, кооперативное движение и т. д.), должны были остановиться, замереть? Или же все-таки более реальным становилось их осуществление, хотя бы даже и в радикальной, «революционной» форме.

Так же, например, стремление создать наиболее оптимальную структуру представительной власти, способную эффективно и вполне демократично осуществлять властные полномочия, привело бы к созданию советов, советской вертикали в мирное время.

Очевидно, что многие инициируемые «красными» и «белыми» экономические, политические, идеологические преобразования стали реальностью в течение десятилетий мирного развития, тогда как в условиях гражданской войны они стали проводиться в течение нескольких лет…

…Многие мемуары, дневниковые записи участников российского Белого движения содержали в себе пожелания, обращения к будущим историкам. Люди, оказавшиеся на чужбине, но убежденные в том, что их документальные свидетельства, их проекты и планы окажутся рано или поздно востребованными, заслуженно оцененными на Родине, писали, что «дело будущих историков», исследователей – донести до их соотечественников (даже и через долгие годы) те чаяния, надежды, ту историческую правду, которыми они жили и ради которых отдавали свои жизни они сами и их соратники.

Хочется надеяться, что и скромный труд автора не останется напрасным, и свой долг историка-исследователя, пусть в небольшой степени, мне удалось выполнить.

Память о Белом деле в России должна и будет жить…

Слава Богу!

2006–2018.

Москва – Ожигово – Москва.