Глава 4

Антибольшевистские силы в Приморье в период Дальневосточной республики. Амурское и уссурийское казачество в 1918–1921 гг. «Майский переворот» 1921 г. во Владивостоке. Формирование структур управления в белом Приморье летом 1921 г. (Временное Приамурское правительство, Приамурское Народное Собрание, судебная власть и местное самоуправление), Несоциалистический съезд, его значение в общественно-политической поддержке власти.

После того как власть в Приморье перешла к Областной Земской управе, необходимость дальнейшей «советизации» края, установление здесь теперь советской власти рассматривалась как очевидная перспектива многими местными большевиками. Эти намерения укрепились особенно после того, как в апреле 1920 г., на Съезде трудового населения Прибайкалья в г. Верхнеудинске, было провозглашено создание Дальневосточной республики в составе Забайкальской, Амурской, Приморской, Сахалинской и Камчатской областей, а владивостокский большевик Никифоров возглавил правительство ДВР – Совет управляющих ведомствами. Однако планы немедленной «советизации» отрицались Москвой. Советское руководство считало, что в условиях наличия японских войск в крае, поддерживавших власть атамана Семенова, а также значительного авторитета других социалистических партий в Приморье, следует более гибко подходить к решению «вопроса о власти». Гражданская война продолжалась, очевидны были перспективы возобновления активных боевых действий против частей ВСЮР, сосредоточившихся в Крыму, а также борьбы с Польшей, чьи войска занимали значительную территорию Правобережной Белоруссии и Украины, и с частями армий Восточного фронта адмирала Колчака, располагавшимися в Забайкалье (в советской пропаганде эту территорию называли «черным буфером», отделявшим Советскую Россию от «демократического» Приморья). «Отъезжающему сегодня в Сибирь Предсибревкому Смирнову, – телеграфировал 10 апреля 1920 г. заместитель Наркома иностранных дел РСФСР Л. М. Карахан уполномоченному народного комиссариата иностранных дел в Сибири, – даны указания об организации власти на Дальнем Востоке, в смысле… создания буфера или хотя бы союзного нам государства наподобие Украины, но с режимом не вполне советским, допускающим некоторый компромисс в отношении частной торговли, частного владения… Полагаем, что такое решение вопроса даст возможность правительству вновь организовавшегося государства договориться с японцами от своего имени…».

По мнению исследователя гражданской войны на Дальнем Востоке Э. М. Щагина, «чтобы предотвратить столкновение с японскими интервентами и не допустить втягивания страны в войну на два фронта, Советское правительство вынуждено было приостановить дальнейшее продвижение советских войск за Байкал и взять курс на создание в этом районе своеобразного «буферного», формально независимого от РСФСР, государства – Дальневосточной республики (ДВР). Она мыслилась как государство демократического типа, где вместо Советов должны быть органы власти, построенные на коалиционных началах, с участием представителей от всех слоев населения и от разных политических партий…».

«Демократический» статус ДВР предполагал избирательную систему, лишенную «классового характера». Начавшее работу в конце июня во Владивостоке Народное Собрание было созвано на основе всеобщих, прямых, равных, тайных выборов с участием различных политических партий. В результате выборов в Собрании были представлены как левые эсеры и большевики, так и кадеты и «цензовики». Владивостокское Собрание, как уже было отмечено в разделе по истории белого Забайкалья, становилось своего рода «образцом для подражания» для Читинского Народного Собрания, оказывавшего влияние на атамана Семенова. В условиях роста симпатий к «демократической системе» Приморья, а также очевидного нежелания японского командования поддерживать активные, наступательные действия Дальневосточной армии, Семенов был вынужден искать компромиссы.

После того, как между Японией и ДВР в июле 1920 г. было подписано соглашение с представителями Дальневосточной Республики о прекращении военных действий и установлении нейтральной полосы между войсками Японии и ДВР, началась подготовка и к политическим изменениям. Поскольку в протоколе подписанного соглашения говорилось о создании единого демократического государства с единым правительством, в «повестку дня» был поставлен вопрос о формировании власти на коалиционной основе. Представители Семенова начали переговоры с представителями ДВР, завершившиеся, несмотря на противодействие большевистских делегатов, подписанием 24 августа на станции Хадабулак соглашения, в соответствии с которым предполагалось объединение Забайкалья и Приморья под властью новообразованного Приморского правительства. Семенов соглашался с тем, что теперь ему принадлежала лишь военная власть в Забайкалье, а Приморье фактически оставалось территорией, на которой установление советской власти не признавалось возможным.

Во Владивостоке после подписания Верхнеудинского и Хадабулакского соглашений были неизбежны изменения политической системы. Схема власти, действовавшая здесь, основывалась на установлениях «коллегиальности». Согласно Конституции ДВР, высшая законодательная власть в крае была представлена Народным Собранием, с «президентскими полномочиями». Исполнительная власть была представлена Советом Управляющих ведомствами, ответственным перед Народным Собранием. Премьер избирался Временным Правительством и единолично составлял кабинет, назначая управляющих ведомствами. Правительство следовало формировать на основе коалиции с «цензовиками», которым передавались должности управляющих Иностранных дел (им стал бывший член Уфимской Директории и участник Государственного Экономического Совещания при Колчаке, член кадетской партии В. А. Виноградов), финансов (член Владивостокской Торговой палаты И. И. Циммерман), Торговли и промышленности (учредитель российско-китайской компании «Бриннер и К^о» Б. Ю. Бриннер) и Государственного Контроля (управляющий отделением Русско-Азиатского Банка во Владивостоке, ученый-экономист В. Я. Исакович).

Выражая мнение «цензовиков», Виноградов заявлял: «Пока правительство останется верным принципам провозглашенной демократической программы, несоциалистический блок пойдет вместе с ним и отдаст все силы на защиту русских национальных интересов». До тех пор, пока «владивостокская власть» следовала заключенным соглашениям, «цензовики» были готовы к сотрудничеству. На посту премьера большевика Никифорова заменил бывший помощник присяжного поверенного и член солдатской секции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в 1917 г. меньшевик М. С. Бинасик, что продемонстрировало готовность соблюдать «демократическую программу», принятую Народным Собранием.

Подобная «трансформация» власти не могла не привлекать внимания и у представителей Белого движения, небезосновательно рассчитывавших на перспективы восстановления здесь антибольшевистских центров. Это отражено, в частности, в переписке российских послов в Японии и в Китае. В письме Гирсу (26 июля 1920 г.) из Пекина князь Кудашев отмечал: «Одной из мер, предшествующих созданию проектируемого буферного государства, было образование во Владивостоке коалиционного правительства, которому, Владивосток надеется, подчинятся остальные поместные власти. В состав нового правительства вошли три цензовика, в том числе Виноградов в качестве министра иностранных дел. Он – кадет, был членом Директории в Уфе. Привлечение цензовиков имело целью вселить доверие к правительству со стороны иностранцев». Однако то же сообщение не скрывало и опасений: «Практика по деловым сношениям с миссией указывает, однако, на преобладание влияния коммунистов».

1920-й год завершился очевидным поражением Белого движения в России. После отступления белых войск из Забайкалья и Крыма в ноябре 1920 г. на территории бывшей Российской империи не оставалось уже организованных воинских подразделений и военно-политических структур, которые могли бы претендовать на роль выразителей будущей всероссийской власти, с программой и идеологией Белого движения. 15 декабря 1920 г. в советской прессе была опубликована последняя сводка о «положении на фронтах» гражданской войны. Это позволило В. И. Ленину в декабре 1920 г. отметить: «…Мы имеем не только передышку, мы имеем новую полосу, когда наше основное международное существование в сети капиталистических государств отвоевано».

Однако оказавшись на территории иностранных государств подразделения белых армий, белые политики и военные не собирались прекращать «борьбу с большевизмом». Расчет теперь делался уже не столько на собственные силы и на «помощь союзников», сколько на внутреннюю «эволюцию» советской власти в сторону «нормального» государственного порядка, либо, что казалось более перспективным, на рост повстанческого движения на территории России и других советских республик (подробнее об этом – в разделе о повстанческом движении данной книги) и возможность создания в повстанческих центрах соответствующей военно-политической организации.

Несомненную помощь могли бы оказать остатки белых армий, оказавшиеся в Зарубежье: на территории Монголии находилось единственное хорошо вооруженное подразделение бывших белых армий – Азиатская конная дивизия барона Унгерна; рассматривалась даже вероятность переброски частей Русской армии генерала Врангеля, находившихся в Галлиполи, в какой-либо район бывшей Российской империи, где появится возможность создания очага антибольшевистской власти, со своей территорией и вооруженными силами (хотя осуществить это, как будет показано далее, было практически вряд ли возможно (без помощи транспортов и при отсутствии помощи союзников).

Таким районом в первой половине 1921 г. стало Приморье. Формирование антибольшевистских структур здесь происходило с расчетом на возможную перспективу захвата власти. Использовались любые легальные формы работы, прежде всего общественно-политические структуры, близкие по своему составу и перспективам к Белому делу и, в особенности, те из них, вокруг которых можно было бы сосредоточить все недовольные политикой ДВР по тем или иным причинам слои местного населения. Создавались структуры, способные в условиях малейшего кризиса власти в ДВР и при любой возможности внешней поддержки направить общественное недовольство в «нужное русло».

Местные антибольшевистские силы по существу готовили почву для вооруженного восстания, учитывая как объективные условия – экономический кризис, обострение внутренних и внешних проблем – так и субъективные факторы – наличие «партии», способной возглавить недовольство и образовать новую власть.

Основой для продолжения Белого дела в Приморье стал т. н. Несоциалистический блок, организовавшийся в то время во Владивостоке и в Харбине, охватывая, таким образом, территории Приморья и полосы отчуждения КВЖД. Блок включал в свой состав фракции Торговой палаты, Совета частных банков, Прогрессивно-демократическую, Союза домовладельцев, Союза рыбопромышленников и Биржевого Общества. С. П. Руднев писал: «…мозгом нашего блока я бы назвал В. Я. Исаковича, а «магистром» парламентских правил, обычаев и традиций – Л. А. Кроля – бывшего члена Восточного Комитета кадетской партии, главу Управления финансов Временного Областного правительства Урала и одного из авторитетных участников Уфимского Государственного Совещания и Государственного Экономического Совещания в 1919 г. В конце 1920 г. в идеологии блока еще преобладало влияние Кроля и Виноградова – противников не только «большевистской», но и «военной» диктатуры, сторонников «коалиции». Решения блока фактически санкционировали участие «цензовиков» в Совете управляющих.

Среди членов Народного Собрания заметно выделялись братья Меркуловы – Спиридон и Николай Дионисовичи (первый – выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, юрисконсульт Владивостокского городского самоуправления, второй – владелец пароходства на Амуре, член Владивостокского биржевого комитета и Приморской торгово-промышленной палаты). По оценке С. П. Руднева Н. Д. Мерекулов был «убежденный правый» и, будучи членом Народного Собрания, пользовался заметным политическим влиянием в среде несоциалистических организаций Приморья, тогда как его брат С. Д. Меркулов «играл первую скрипку среди Торгово-промышленной фракции».

Позднее, уже во время «возглавления» Меркуловыми «приморской государственности» Руднев отмечал их сильные волевые качества, чего так не хватало прежним политикам Белого дела (но при этом и «постоянную неискренность, грубую хитрость», которые, впрочем, можно отчасти объяснить той «деловой средой» Приморья, в которой братьям приходилось жить и работать). «Это были настоящие, убежденные и непримиримые борцы с коммунизмом и коммунистической интернациональной властью; это были подлинные Русские Националисты, захватившие власть не ради сласти власти, а чтобы при помощи ее – в меру своего понимания умения – творить общее Русское Дело».

«Коалицию с социалистическим блоком» в правительстве удавалось поддерживать лишь в течение четырех месяцев 1920 г. (с июня по октябрь), тогда как в Народном Собрании немногочисленная фракция «несоциалистов» работала в течение почти года (с июня 1920 до мая 1921 гг.), будучи «чрезвычайно серьезным тормозом, задерживавшим внедрение коммунизма под тем или иным видом». 13 октября 1920 г. Несоциалистический блок выразил протест против закрытия Российских («колчаковских») диппредставительств в Китае (Указ Президента Китая от 24 сентября 1920 г.), проводимого при явном попустительстве со стороны НКИД РСФСР и с молчаливого согласия руководства ДВР. Закрытие российских диппредставительств затрагивало коммерческие интересы членов Владивостокской Торгово-промышленной палаты, развивавших «бизнес» в Маньчжурии и Центральном Китае, поэтому «цензовики», несмотря на возражение Кроля, вышли в отставку, заявив, что заключенное соглашение нарушает условия их участия в Совете управляющих.

К осени 1920 г. к Несоциалистическому блоку примкнуло также Русское Обновленческое общество во главе с К. С. Мякининым и Русское Студенческое Общество под председательством члена Научного общества Восточного института во Владивостоке, студента М. Я. Домрачева. Таким образом, создавалась коалиция общественных сил, готовых поддержать, при необходимости, правую оппозицию владивостокской власти.

Еще одной легально действующей организацией стал Национально-Демократический Союз, образованный по инициативе братьев Меркуловых, а также бывшего редактора омской газеты «Заря», члена Омского биржевого комитета и Владивостокской торгово-промышленной палаты Д. И. Густова и редактора газеты «Слово» (издававшейся «Союзом») Н. А. Андрушкевича. Следует отметить, что в период конца 1920 – начала 1921 гг. общественно-политическая жизнь в Приморье проходила в условиях практически неограниченной свободы слова, печати, собраний и союзов, во многом напоминая период после Февраля 1917 г. Даже тогда, когда премьером снова стал большевик В. Г. Антонов, местный учитель, один из учеников «академии М. Горького» на о. Капри, в крае легально регистрировались и действовали антисоветские организации, что безусловно способствовало подготовке «переворота 26 мая 1921 г.» (даты за 1921–1922 гг. приводятся уже по новому стилю, Григорианскому календарю).

В декабре 1920 г. была предпринята попытка объединения Приморья и Забайкалья в составе ДВР. В ноябре был выработан окончательный проект соглашения между правительством Республики и Приморской Областной Земской управой. 4 декабря оно было принято Конференцией по объединению, несмотря на отсутствие санкции со стороны Владивостокского Собрания. По условиям соглашения Земская управа передавала свои полномочия Правительству ДВР в Чите и возвращалась к выполнению «земских» обязанностей. Дальневосточное Народное Собрание, сохраняя свой прежний состав, обязано было согласовывать принимаемые законы с Читинским правительством («впредь до утверждения или отмены их»). Владивосток формально ставился в подчинение руководству ДВР в Чите, но фактически большинство законодательных актов, «ввиду дальности Читы и невозможности сноситься с нею часто», принимались Приморским Народным Собранием самостоятельно.

Во Владивосток из Читы был направлен комиссар по иностранным делам, большевик Р. А. Цейтлин, участвовавший в переговорах «русско-японской комиссии» в апреле 1920 г. После «закона 4 декабря» произошли перемены и в руководящих структурах. Место ушедшего в отставку Бинасика занял коммунист Антонов, а Председателя Народного Собрания эсера Ф. С. Мансветова заменил бывший городской голова г. Никольск-Уссурийска эсер М. К. Прокофьев. 9—11 января 1921 г. в Приморье, как и по всей ДВР, прошли всеобщие выборы в Дальневосточное Учредительное Собрание, а затем – в Приамурское Народное Собрание.

Тем временем в южном Приморье началось сосредоточение подразделений Дальневосточной армии, отступивших из Забайкалья в Маньчжурию и разоруженных по требованию китайской стороны. «Каппелевцы» и «семеновцы», находившиеся на положении «интернированных», с конца декабря 1920 г. стали перебрасываться по линии КВЖД для, как считалось официально, «расформирования и перехода на мирное положение». Они сосредоточивались в Гродеково (1-й корпус), Никольск-Уссурийске (2-й корпус) и на ст. Раздольная (3-й корпус). Их формальный статус был «беженский» (многие «каппелевцы» и казаки-«семеновцы» прибывали с семьями), и им разрешалось принимать участие в выборах.

К избирательной кампании, используя все легальные возможности, подготовились и организации Несоциалистического объединения, выступавшие «тремя списками»: от Торгово-Промышленного блока (его возглавлял прибывший в Приморье из Забайкалья командующий Дальневосточной армией генерал Вержбицкий), Демократического Союза (в нем наиболее известными были Кроль, кандидат богословия, редактор газеты «Вечер» В. Г. Павловский, а также бывший Верховный Главнокомандующий Российской армией, член Уфимской Директории генерал-лейтенант В. Г. Болдырев) и Национально-Демократического Союза (список возглавляли братья Меркуловы, Руднев и Густов). Выборы показали существенный рост поддержки избирателями «правых сил», достигнутый, как считалось, за счет участия в выборах «каппелевцев» и «семеновцев». Несоциалистический блок на выборах получил около 40 %, и членами Учредительного Собрания стали Меркуловы, Руднев, Густов, Кроль, генералы Вержбицкий и Болдырев. Однако в Читу они не поехали, оставшись во Владивостоке.

Участие военных в выборах (хотя бы и на формально «гражданском» положении), их «победы» в избирательных блоках свидетельствовали не только о возросшей за время гражданской войны политической роли армии, но и очевидно подтверждали рост «несоциалистических» предпочтений «электората». Например, по свидетельству генерала Болдырева в январе 1921 г. в результате «выборов по Владивостоку в Читинское Учредительное Собрание коммунисты получили 15 мест из 26, остальные – оппозиция с преобладанием правого крыла (Меркуловский список – национал-демократы). В Хабаровске неожиданный успех имели правые эсеры. Неважные для коммунистов результаты и в Чите – там они получили всего 35 % общего числа мест. Вообще чувствуется какой-то перелом. Во что он выльется – сказать пока трудно… Несомненно одно: коммунисты рано взяли бремя власти – она выскальзывает у них из рук. Обещать легче, чем давать, а давать скоро будет нечего. Богатые запасы Владивостока на исходе. Налоговый пресс почти недействителен в области. Промышленные богатства края, благодаря длительному хаосу, далеко не дают того, что могли бы дать…».

Можно предположить, что в случае проведения выборов в Национальное Учредительное Собрание (по закону, разработанному в 1919 г.), военные, наделенные пассивным избирательным правом, получили бы поддержку многих российских избирателей.

Примечательна оценка перспективам военно-политического развития антибольшевистского движения, данная на страницах легально выходившей в Никольск-Уссурийске газеты «Уссурийское слово». В анонимной новогодней передовой статье подводились итоги 1920 года и говорилось о будущем: «Прошел еще один год борьбы с большевизмом, год чрезвычайно роковой для антибольшевистского движения, год, в который антибольшевикам нанесен сильный удар, настолько сильный, что советское правительство могло в конце года разослать телеграмму, в которой сообщалось, что в истории советовластия настал исключительный момент, когда нет ни одного фронта».

Причиной неудач Белого дела называлась «роль тыла», допустившего «вакханалию казнокрадства, продажности и интриг». Однако как отмечалось далее:

«Радость советов, что сейчас нет ни одного фронта – преждевременна. Это затишье перед бурей, та тишина, которая, чем она глубже, тем сильнее будет буря. Прошедший же двадцатый год говорит нам, что сильна будет буря, что велика ненависть русского народа, потерявшего надежду свергнуть большевизм организованным вооруженным натиском и потому вынужденного выйти на путь неорганизованной борьбы в виде восстаний. Бесспорно, наступающий новый год будет богат подобными восстаниями, особенно, когда наступит весна и партизаны широко воспользуются теплым временем и возможностью жить в лесу…».

Наиболее ярким выражением готовности «несоциалистических» элементов к взятию власти в Приморье стало проведение 20–31 марта 1921 г. Несоциалистического съезда («Несосъезда»), или Съезда Государственных Национальных объединений. В нем участвовали делегаты, представлявшие различные правые и правоцентристские организации Приморья и полосы КВЖД. Заметную активность проявили представители общества «Воссоздание России», «Русского обновленного общества» из Спасска и др. Съезд получил даже «неформальное» наименование Земского Собора. После молебна протоиерей Василий Демидов отметил, что «только православное правительство может быть крепким», чем был изначально задан православный, монархический лейтмотив заседаний.

На постоянно действующей основе был избран Совет Съезда, в состав которого вошли: братья Меркуловы (С. Д. Меркулов стал председателем Совета), И. И. Еремеев (товарищ председателя Совета) – бывший городской голова Владивостока (в 1919 – январе 1920 гг.), известный своими монархическими убеждениями князь, предводитель дворянства Казанской губернии А. А. Кропоткин, монархист, сторонник борьбы с «политическим масонством», бывший присяжный поверенный Казанской судебной палаты и будущий глава Совета управляющих ведомствами Приамурского правительства В. Ф. Иванов, Густов, Руднев, доверенный фирмы «Братья Пьянковы» Е. М. Адерсон, бывший Амурский тюремный инспектор Н. М. Соколов (секретарь Совета Съезда).

В резолюции «О характере власти», принятой на Съезде, говорилось: «Впредь до восстановления законной верховной власти в России временно верховная власть на Дальнем Востоке принадлежит всему русскому населению, которому принадлежит право избрания особого органа, как выразителя верховной власти русского народа на Дальнем Востоке, обнимающего собой все функции управления и управляющего краем через подчиненные ему органы. Съезд не мыслит управления верховной властью без законодательного народного представительного собрания, созванного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования». В резолюции, во-первых, подчеркивался временный характер власти в дальневосточном регионе, указывалось на перспективу «восстановления власти» (в форме новоизбранного Учредительного Собрания). Во-вторых, признавалось, что любая власть не может не опираться на структуры представительного характера, при обязательном выборном характере (хотя указания на «четыреххвостку» – очевидная «дань времени»). В-третьих, подобной власти должна принадлежать полнота исполнительно-распорядительных функций. Таким образом, в резолюции Съезда вполне определенно выражалась необходимость создания власти по образцам, осуществлявшимся в Белом движении в последние периоды его истории (Южно-Русская власть, «административная революция» Пепеляева при опоре на Государственное Земское Совещание, Правительство Северной области при опоре на Земско-Городское Совещание, Совет управляющих в Забайкалье и Краевое Собрание). Так или иначе, но налицо было заметное «поправение» Несоциалистического блока в сравнении с настроениями осени 1920 г.

Эмигрантская монархическая пресса внимательно следила за политическими переменами на Дальнем Востоке. В берлинском журнале «Двуглавый орел» задачи Съезда оценивались так: «…создать в пределах Приморья национально-демократический центр с областной верховной властью и народным представительством; создать в этом центре устойчивый правовой порядок, наладить хозяйственную жизнь и защищать русские национальные интересы. Никакими широкими задачами ведения борьбы с большевиками в Сибири съезд не задавался, ограничиваясь стремлением создать культурно-правовой уголок на русском Дальнем Востоке».

Краткое содержание принятых на Съезде резолюций определялось так: «Возрождение русской мощи невозможно без участия Православной Церкви в Государственном строительстве; непримиримое отношение к большевизму и большевистскому авангарду на Дальнем Востоке – к Правительству Дальневосточной республики; охрана имущественного права, труда и свободы личности; впредь до восстановления законной верховной власти в России – временная верховная власть на Дальнем Востоке принадлежит всему русскому населению; ему принадлежит право избрания особого органа, управляющего краем; Съезд не мыслит верховной власти без народного представительного собрания; для административного управления краем – создание простого, делового аппарата, подчиненного центру и оканчивающегося на местах властями, избранными населением; земля крестьянам дается в частную собственность; по вопросу внешней политики – дружеское сотрудничество и принятие помощи от Держав, не заинтересованных в расчленении России; непременное условие – территориальная неприкосновенность (к Японской интервенции отношение Съезда сочувственное); конечной целью Съезд мыслит – восстановление Единой, Великой и Свободной России, в которой Русскому народу будет обеспечено спокойное и свободное выражение своей воли через Учредительное Собрание… Главнейшая задача Съезда – объединение сил – безусловно была выполнена. Создавшийся постоянный центральный орган во Владивостоке – «Совет Съезда представителей несоциалистического населения Дальнего Востока» – имел целью координировать работу несоциалистических группировок. Этот Съезд должен был поставить широкую, правильную информацию, привлекать к объединению новые группы, быть на страже русских национальных интересов в Приморье и вступать в связь с другими русскими организациями везде…».

При этом, как руководство Съезда, так и отдельные участники понимали, что в условиях существования ДВР малейшие подозрения в подготовке к насильственному захвату власти будут истолкованы против «Несосъезда» и послужат поводом к «разгрому правых», существенному ослаблению потенциально важных для продолжения Белого движения легальных структур в Приморье. Поэтому Съезд избегал принятия конкретных решений политических проблем и тем более указаний к формированию каких бы то ни было «альтернативных кабинетов». Подготовка к «захвату власти» все-таки проводилась вне и параллельно с работой Съезда. В этом отношении немаловажное значение имело настроение размещенных в Приморье чинов бывшей Дальневосточной армии, хотя и разоруженных, но «готовых к новым боям».

В середине апреля 1921 г. в эмигрантской прессе был опубликован характерный документ, очевидно полученный по каналам дипломатической почты «Призыв воинов Белой Дальневосточной армии», который давал достаточно четкое представление о том, как «офицеры и солдаты, каппелевцы и семеновцы» представляли себе перспективы антибольшевистского сопротивления (полный текст см. приложение № 14.). Заявлялось о неприемлемости «лживых и лицемерных» призывов «сложить оружие и вернуться к родным местам». «Мы смело можем смотреть в глаза, и наша совесть чиста перед Богом и Родиной. Наша борьба не против русского народа, а за русский народ – против комиссаров, предателей и изменников, тиранов и палачей нашей Родины. Эти бездушные интернационалисты затеяли гражданскую войну, разорили все государство, залили кровью и слезами русскую землю… Это их распоряжением открыто гонениe на Православную веру и священнослужителей… Это они осквернили наши святыни и разорили наши Православные храмы… Это они захватили весь русский народ в цепи рабства и неволи, это они бьют, вешают, гноят по тюрьмам русских людей… Мы останемся стойки до конца и не предадим Россию! Лучше муки и лишения боевого похода, наши страдания и слезы, чем власть кучки комиссаров, которые смеются над стонами и слезами русских людей! Лучше смерть, чем позорная Россия! Наша цель – великая Россия! Наше знамя – свобода и мирный труд для русского народа! Мы сознательно идем к своей цели – вернуть былую славу и величие России! Наш путь – тернистый путь. В Сибирской тайге мы оставили тысячи своих боевых товарищей… Эти светлые борцы-герои завещали нам крепко держать русское знамя, и мы не выпустим его из своих рук… Мы много страдали, мы потеряли своих близких и родных, но мы не откажемся от борьбы, пока не завершим своего дела. К единению, братья, на жизнь и смерть!»

Примечательно, что еще раньше, в середине августа 1920 г. Владивосток посетил эмиссар атамана Семенова генерал Дитерихс, заявивший об обязательных критериях признания Дальневосточной Российской армией какой-либо политической власти: «Армия признает правительство национальное, некоммунистическое и независимое от ныне существующей советской власти в Европейской России… армия подчиняется только главе правительства, сохраняет свою автономную организацию и руководствуется Положением о полевом управлении войск в военное время…».

Так готовилась идеологическая основа для проведения «переворота 26 мая 1921 г». «Непримиримая вооруженная борьба с большевизмом» – один из основных принципов идеологии Белого движения за все годы Гражданской войны в России, сохранялся и отстаивался, несмотря на отсутствие боевых фронтов. Подобные настроения военной силы – «каппелевцев и семеновцев» существенно влияли на политическую обстановку в Приморье в 1921 году.

«Сценарий» самого «майского переворота» во Владивостоке был весьма показателен. В отличие от «переворота 18 ноября 1918 г.», носившего, по существу, характер перемен в составе верховного управления при сохранении правопреемственности от Уфимской Директории в Приморье, в мае 1921 г. переворот носил уже все признаки выступления против существовавшего правительства с целью смены политического курса. В данном случае гораздо больше сходства было с выступлением большевиков в октябре 1917 г. Действительно, воспользовавшись политическими свободами в «ДэВээРии» (схожими с послефевральской 1917 г. Россией), радикально настроенные круги готовили «захват власти». Несоциалистический съезд, помимо обоснования идеологии, обеспечил, как казалось многим, необходимую степень легитимности будущего управления. В канун 26 мая, под непосредственным руководством прибывшего из Харбина генерал-лейтенанта Д. А. Лебедева, был сформирован Национальный Революционный Комитет, взявший на себя задачу «низложения пробольшевистского правительства Антонова» и выражавший интересы наиболее активной части политической оппозиции.

Бывший активный руководитель Союза офицеров армии и флота в 1917 г., сподвижник Корнилова, отправлявшийся генералом Алексеевым в Москву, Поволжье и Сибирь для координации антибольшевистского подполья, первым заявивший о признании власти Колчака со стороны белого Юга, начальник штаба Верховного Главнокомандующего, разработавший план «весеннего наступления» Восточного фронта в 1919 г., Дмитрий Антонович Лебедев являлся, несомненно, одним из наиболее влиятельных деятелей Белого движения в Сибири и на Дальнем Востоке. Не случайно, уже находясь в эмиграции, он пытался восстановить активность подпольных центров в Советской России, усилить позиции крайне правых сил в Зарубежье и, при до сих пор невыясненных обстоятельствах, был убит в 1928 г. в Шанхае.

По оценке Руднева, «предполагалось, что устройство переворота будет приписано этому, несуществующему, кроме работавшего с Советом генерала Лебедева, Революционному Комитету, а он уже, вырвав власть у «Антоновского» правительства, очистит таким образом место для власти, созданной Несоциалистическим Съездом».

А по воспоминаниям непосредственного участника «переворота» полковника А. Г. Ефимова «в Раздольном и Никольске-Уссурийском, где квартировали части белых армий, местные большевистские власти и их милиция давно уже боялись проявить какую-либо враждебность к чинам армии. Фактически эти пункты принадлежали им не больше, чем красным, и сбросить красную власть не стоило большого труда в любую минуту. В казачьем районе вокруг Гродекова, где расположились кавалерийские части, не было даже номинально красной власти: наши части имели и открыто носили сохранившееся оружие… К генералу Лебедеву приходили русские, чехи, японцы, китайцы и другие дельцы и вели таинственные переговоры, сговаривались, доказывали тем или иным путем существование оружия, брали задатки на первоначальные расходы и чаще всего после этого бесследно исчезали… Офицеры по очереди бродили по городу, знакомясь с различными районами, где предстояло действовать. Город они изучили отлично и попутно доставали сведения о красных частях, о расположении милицейских участков и постов, о прибытии к красным подкреплений».

Ревком, руководимый Лебедевым, привел части расквартированных в окрестностях Владивостока «каппелевцев» и с их помощью захватил ключевые пункты в городе. Правительство было низложено, Антонов и Цейтлин смогли, заручившись поддержкой японцев, покинуть Владивосток. Подразделения городской милиции и рабочие отряды во главе с большевиком Лепехиным оказали сопротивление, но затем оставили город и перешли к партизанской борьбе в районе станции Анучино. Народное Собрание прервало свои работы еще 2 апреля, и временно, до начала новой сессии, работал только Президиум Собрания, ограничившийся словесным протестом против «переворота». Представители японской военной администрации дали указание разоружать «каппелевцев» и рабочие отряды, однако это не повлияло на ход «переворота».

Над городом и крепостью были спущены флаги ДВР, подняты трехцветные национальные флаги Белого движения, а в официальных учреждениях снова зазвучал национальный гимн, признанный таковым правительством Колчака, «Коль славен».

Чрезвычайные структуры свою задачу выполнили, и теперь предстояло сформировать легально действующие органы управления, опирающиеся на уже подготовленные к этому структуры. 27 мая 1921 г. Национальный Ревком заявил о временной передаче власти Совету Съезда представителей несоциалистического населения Дальнего Востока. В обращении к населению осуждались изъяны предшествовавшей власти и намечались цели нового правительства: «Тяжелое наследие от свергнутой власти коммунистов осталось на долю населения Владивостока и Приморской области. Все расхищено, растрачено и уничтожено. Государственная казна, имевшая 31 января 1920 г. свыше 25 миллионов золотом, окончательно опустела… Государственные учреждения дезорганизованы, значительная часть трудового населения развращена преступной демагогией свергнутой коммунистической власти и не способна уже к производительному, полезному труду… При таких невыносимо трудных и безотрадных условиях Совет Съезда представителей несоциалистического населения Дальнего Востока временно принимает от Национального Революционного Комитета в свои руки государственное управление. Только полное сознание со стороны всего русского населения Окраины всей тяжести условий и необходимости единодушия в общей борьбе по спасению от надвигающейся гибели, да твердая вера в Божию помощь дадут возможность Совету положить начало оздоровлению жизни».

В обращении декларировались основные принципы строительства новой «приамурской государственности», как осуществление «цепочки» – от Национального Ревкома к Совету Съезда, который в свою очередь декларировал свое отношение к будущим органам управления: формирование правительства и назначение перевыборов Народного Собрания. Первым пунктом провозглашалось непримиримое отношение к большевикам и сочувствовавшим им «левым партиям»; устанавливалась категория «государственных преступлений»: «Совет, как беспартийное учреждение… будет одинаково относиться ко всем гражданам без различия их партийных убеждений. Исключением признается партия большевиков – коммунистов и все, ей сочувствующие, каковые объявляются противогосударственными и преступными, и принадлежность к которым почитается государственным преступлением, строго наказуемым по суду».

Провозглашалось сохранение Народного Собрания, очевидно, в целях некоей «преемственности», но ограничивались его права: «Народное Собрание, как орган исключительно законодательной власти, сохраняется с отменой закона 4 декабря 1920 г. о праве его издавать законы без утверждения Верховной Власти (т. е. прекращалась зависимость от Читинского правительства ДВР. – В.Ц.), с привлечением к участию в нем организаций и партий, не допускавшихся свергнутым правительством (крайние правые группы. – В.Ц.)». Сам Совет Съезда брал на себя исполнение полномочий правительства и верховной власти в крае: «Совет Съезда, как орган временной Верховной Власти на Дальнем Востоке, переименовывается во Временное Приамурское правительство, которое, впредь до избрания органа Верховной власти всем некоммунистическим населением окраины, является носителем ни от кого независимой Верховной Власти. По избрании постоянного, впредь до восстановления Всероссийского Правительства, Приамурского Правительства…, настоящее Временное правительство слагает ее означенному, избранному населением, правительству». Заявлялась и позиция Дальневосточной армии, вернувшей свой формальный статус: «Дальневосточная армия, во главе с командующим ее генерал-лейтенантом Вержбицким и всем командным составом ее, признала вышеозначенное Временное правительство и изъявила полную готовность стать на защиту ее демократического правового государства».

Таким образом, Приморье провозглашалось как исходный пункт восстановления будущей, антибольшевистской России, а не как часть ДВР. Временное Приамурское правительство предполагало действовать в качестве органа, наделенного полнотой власти, хотя и сотрудничающего с представительными структурами, но независимого от них. Сравнительная «легкость» произошедшего «переворота», по справедливой оценке Руднева, стала следствием того, что «в сознании жителей Приморья и, в частности, его столицы – Владивостока… – переворот уже созрел…, главное условие таких явлений, как перемена власти в революционном порядке, – это как-то сразу и всеми сознаваемая не только возможность или необходимость такой перемены, а прямо-таки – неотвратимость ее, хотя бы на стороне заменяемой власти (правительства Антонова. – В.Ц.) были и сила, и право».

Итак, из Совета Несоциалистического Съезда создалось Временное Приамурское правительство. Его председателем стал С. Д. Меркулов, а членами Н. Д. Меркулов, И. И. Еремеев, А. Я. Макаревич, Е. М. Адерсон, Н. М. Соколов. Управляющим делами стал С. П. Руднев.

Поскольку реально действующая представительная власть во Владивостоке на момент «переворота» отсутствовала, практически все законодательные акты правительства оформлялись как указы (по образцу издаваемых «в порядке Верховного управления»), постановления и приказы. Указы устанавливали, как правило, общие принципы управления. Постановления следовало считать аналогом законов (хотя «законы» подверстывались под тексты указов, в качестве развивающих их приложений). Приказы относились преимущественно к кадровым назначениям. Указ № 1 от 26 мая 1921 г. определял список управлений, подчиненных Совету Съезда, ставшему Временным Приамурским правительством и фактически осуществлявшему функции «коллегиальной диктатуры», внешне схожей с Директорией (собственно говоря, «меркуловское» Правительство так и называли).

Сохранялись ведущие управления: внутренних дел (состоявшее из административно-милицейского отдела, отдела городского и земского самоуправления, отделов народного просвещения, почтово-телеграфного и общественного призрения), финансово-экономического (отделы Государственного казначейства, Государственного банка, прямых и косвенных налогов, торговли и промышленности, путей сообщения и государственных имуществ), юстиции, иностранных дел и Государственного контроля. Управляющим ведомством внутренних дел стал В. Ф. Иванов, управление финансов было возложено на управляющего местной казенной палатой Н. Н. Витковского, управляющим юстиции стал бывший товарищ прокурора В. П. Разумов, первым управляющим отделом иностранных дел стал начальник коммерческого отдела правления КВЖД М. П. Куренков, но затем его заменил бывший представитель Самарского военно-промышленного комитета В. С. Колесников, хотя переговоры о занятии данной должности велись также с приезжавшим во Владивосток Г. К. Гинсом). Государственным контролером стал Б. В. Данилевич. Приказом Временного правительства № 36 от 31 мая 1921 г. командующему Дальневосточной армией генерал-лейтенанту Вержбицкому поручалось командование «всеми вооруженными силами Приморской области». Он и командующий Сибирской флотилией контр-адмирал Ю. К. Старк непосредственно подчинялись Временному правительству. Позднее, указом от 19 июля 1921 г., в состав высшей исполнительной власти вошел атаман Уссурийского казачьего войска генерал-майор Ю. А. Савицкий, с правами главы Управления по делам казачьих войск.

В том же указе заявлялось о незамедлительном восстановлении прежнего («колчаковского») состава городского самоуправления (действовавшего до 31 января 1920 г.). При этом предписывалось «городским думам немедленно приступить к подготовке новых выборов городских гласных на срок 2 года» (при этом можно было использовать списки по выборам в Учредительное Собрание 1917 г.). Во Владивостоке представители левых партий заявили о нелегитимном характере возобновляемой думы в силу ее «назначенного» (генералом Розановым в 1920 г.), а не «выборного» состава. Восстановление прежней областной земской управы не планировалось, а взамен предполагался созыв «Учредительного съезда Приморской области» для выборов постоянного Приамурского Правительства».

Окончательное формирование исполнительной структуры произошло после выборов Народного Собрания. 5 июля 1921 г. указом № 25 было утверждено «Положение об учреждении Совета управляющих ведомствами Временного Приамурского правительства». Совет, как сугубо исполнительный орган, объединял и координировал деятельность ведомств, не имевших права принятия «никаких, имеющих общее значение мер управления», законодательных актов. Председатель Совета и его члены назначались и смещались Правительством. В соответствии с общепринятой практикой «Советов министров» решения принимались простым большинством голосов, но при равенстве голосов, голос председателя Совета становился решающим. Совещательным голосом наделялись представитель Государственного контроля и приглашенные на заседание Совета эксперты. Принятые решения представлялись на утверждение Правительству и затем уже оформлялись соответствующими категориями законодательных актов, но уже со скрепой Председателя Совета управляющих ведомствами. Но самостоятельная законодательная деятельность исключалась из ведения Совета управляющих (в чем было принципиальное отличие от, например, статуса Совета министров Российского правительства 1918–1919 гг.).

Не вполне определенным был и вопрос об ответственности Совета управляющих. В первоначальном варианте закона Совет отвечал за свою работу как перед Правительством, так и перед Народным Собранием. Но в окончательной, опубликованной редакции, ответственность предполагалась перед будущим Учредительным Съездом края (статья 13 гласила: «Рассмотрение и принятие… законов, касающихся образования верховной власти, органов высшего управления и законодательства и определения публичных прав граждан (политических прав и гражданских свобод) и основных вопросов государственного устройства (социального строя), как относящихся к основным законам, имеющим подлежать ведению Учредительного Съезда»). Из компетенции Совета изымались «дела, касающиеся иностранной политики» и «государственной обороны». Подобные изменения, по заключению ряда оппозиционных политиков Приморья, возрождали традиции «дореформенного Совета Министров Российской Империи». Однако эти заключения вряд ли могут быть оправданны. Ведь состояние гражданской войны и неизбежного «противостояния большевизму» никто не исключал, а законодательные полномочия Народного Собрания не отменялись.

В первой половине сентября 1921 г. персональный состав Совета управляющих (его теперь стали называть Советом министров) несколько изменился. После почти двухмесячного руководства Советом В. С. Колесникова главой кабинета снова стал В. Ф. Иванов. В. С. Колесников и Б. В. Данилевич сохранили свои посты. Иванов рекомендовал на должность министра финансов бывшего Хабаровского городского голову, заместителя Председателя Народного Собрания К. Т. Лихойдова. Профессор Уральского горного института, горный инженер С. Н. Петров стал министром торговли, а управляющим юстиции, стал, по рекомендации Руднева, бывший товарищ прокурора Казанской судебной палаты Н. П. Николаи (по совместительству прокурор Владивостокской судебной палаты и Генерал-прокурор).

Перемены в высших структурах оценивались позднее как некий «кризис власти». По характеристике сотрудника Отдела информации Правительства Всеволода Никаноровича Иванова, «борьба кандидатов на пост премьера В. С. Колесникова и В. Ф. Иванова в сентябре 1921 г. является, в сущности, борьбой между Правительством и Советом Съезда. Дело в том, что если В. С. Колесников, как один из ближайших сотрудников переворота, являлся вполне подчиненным Правительству, то В. Ф. Иванов являлся ставленником Совета, имея за собой группу, на которую он мог опираться, при помощи которой он производил некоторые выгодные для этой группы комбинации». Вс. Иванов считал, что выбор Лихойдова (по рекомендации В. Ф. Иванова) привел к тому, что из казны начались «бесконтрольные и бездокументальные выдачи Совету».

Что касается представительных структур, то их будущее определял приказ № 3 от 30 мая 1921 г. В отношении действовавшего Народного Собрания отмечалось, что его полномочия истекают 20 июня 1921 г., а «переживаемые события создали такие условия, при которых сколько-нибудь нормальная работа законодательного учреждения невозможна». Поскольку «за период времени фактического господства коммунистической власти в 1920–1921 гг., настроение уже резко изменилось», то «состав Народного Собрания не может выявить истинную волю населения». Кроме того, «по поступившим к Правительству сведениям, группа Народного Собрания ведет усиленную агитацию, чтобы Народное Собрание взяло на себя функции и права Верховной Государственной власти, каких прав даже по законам павшего правительства о Народном Собрании ему не принадлежит (по аналогии с действиями Съезда Членов Учредительного Собрания после 18 ноября 1918 г. – В.Ц.)».

Исходя из этого, Временное правительство решило «Народное Собрание настоящего состава распустить», но сохранить полномочия Президиума Народного Собрания, работавшего в перерыве между сессиями, для «приведения в порядок канцелярии» и для участия в разработке нового избирательного закона. Одновременно с этим указом предусматривалось созвать новое Собрание (не позднее 1 июля 1921 г.). Комиссию по подготовке к выборам возглавил Еремеев, восстановленный в должности Владивостокского городского головы. Однако подобный «статус» совершенно не устраивал Президиум Собрания, и член Президиума, кадет Виноградов (повторив свою позицию члена Уфимской Директории в отношении «переворота 18 ноября 1918 г.») заявил о категорически неприемлемом «насилии» над демократически избранным парламентом. После этого правительство указом № 7 от 3 июня 1921 г. ликвидировало Президиум Собрания, передав все делопроизводство дальневосточного представительного органа управлению внутренних дел.

Тем не менее созыв нового Собрания не стали откладывать на «неопределенную перспективу». Указом № 13 от 14 июня 1921 г. правительство («стремясь выявить подлинную волю народа, живущего в крае») постановило утвердить «Положение о выборах в Приамурское Народное Собрание» и провести выборы во Владивостоке и Никольске-Уссурийском 1–3 июля 1921 г., а в остальных местностях – не позднее чем через 4 дня после опубликования избирательных списков. При этом сроки ознакомления избирателей с кандидатами и их программами оказались предельно сжатыми (днем начала составления списков избирателей было объявлено 21 июня, с 23 по 26 июня следовало представить кандидатские списки и 28 июня списки объявлялись «во всеобщее сведение»). Очевидно, что на небольшой территории Приморья население имело достаточно хорошее представление обо всех политических структурах, действовавших в крае (этому способствовал известный «политический демократизм» периода ДВР). Датой открытия Приамурского Народного Собрания во Владивостоке было решено считать 12 июля 1921 г. («при условии прибытия в него не менее 50 человек»). Но указом от 13 июля 1921 г. из-за незавершенности выборов в сельских районах открытие было перенесено на 21 июля.

Представители власти не без гордости заявляли, что в Приморье будет восстановлена демократическая избирательная система, повторяющая порядок выборов в Учредительное Собрание 1917 г. Однако без изменений не обошлось. Действительно, в «Положении» формально провозглашался принцип всеобщности избирательного права. Активное право получали «русские граждане обоего пола» с 21 года, а пассивное право наступало с 25 лет. Но помимо возрастного существовал также т. н. партийно-политический ценз, в соответствии с которым активного и пассивного права лишались те, кто «принадлежал к противогосударственным партиям, каковыми считались: коммунисты, анархисты, социал-революционеры-интернационалисты и максималисты, а также лица, хотя и не числящиеся в списках этих партий, но разделяющие и осуществляющие их политическую и социальную программу, проводившиеся в какие-либо общественные или государственные учреждения по спискам перечисленных политических партий и лица, пытающиеся пройти в члены Народного Собранияпод каким-либо иным наименованием, как то: беспартийные и т. п., осуществляющие политическую и социальную программу вышеуказанных партий путем противогосударственной борьбы средствами и мерами, запрещенными законом».

Таким образом, толкование вышеизложенной нормы могло стать весьма широким, и от участия в выборах отстранялась не такая уж незначительная часть населения Приморья. Лишались избирательного права осужденные и находящиеся под следствием. Следует напомнить, что лишение избирательных прав предусматривалось законом «О бунте», разработанном в Омске в 1919 г.

Имевшие право голоса составляли специальные избирательные списки, которые затем регистрировались. Те, кто по какой-то причине не заявлял себя в списке, подвергались штрафу по решению районной избирательной комиссии (до 50 руб. золотом). Подобного рода решением предполагалось преодолеть «абсентеизм» населения. И в этом показательном «наказании» демократические круги усматривали серьезное отличие от выборов 1917 г. Выборы объявлялись прямыми, при тайном голосовании. В городах, помимо «избирательных», составлялись также «кандидатские списки», включавшие в свой состав как отдельных лиц, выдвигавшихся группой избирателей, так и представителей политических партий и организаций. Каждый список подписывался не менее чем 25 лицами, имевшими право голоса по данному району. Списки регистрировались. «Положение» содержало расписание представительства, по которому общее число членов Собрания от Приморской области составляло 140 человек, а малонаселенные Сахалинская и Камчатская области выдвигали по 5 членов каждая. Из «полосы отчуждения КВЖД» предполагалось избрание 10 членов. Примечательно, что выборы предполагалось провести и от города Хабаровска и от Хабаровского сельского округа, находящегося на тот момент в составе ДВР. В городах утверждалась пропорциональная система выборов, при которой «избиратели в городах проставляли в избирательной записке номер или название того кандидатского списка, за который они голосуют».

Далее использовалась «математическая формула», вводившая «избирательный знаменатель» («число голосов, поданных во всем районе за все списки, разделенное на число депутатов, подлежащих избранию в данном районе»). «Число членов Народного Собрания, приходящееся на каждый список, определялось путем деления числа голосов, поданных за данный список, на избирательный знаменатель. Если при таком распределении мест членов Народного Собрания между кандидатскими списками последнее место приходилось на два или несколько списков, то предпочтение отдавалось кандидату по тому из этих списков, за который было подано наибольшее число голосов. При равенстве голосов вопрос решался жребием».

Из избирательного законодательства 1917 г. была заимствована правовая норма, допускавшая «соединение списков». Это было актуально для тех политических сил, которые не считали свое представительство в будущем Собрании достаточно большим, а также позволяло «блокироваться с родственными группами». По мнению лидера приморских кадетов Л. А. Кроля, «в смысле количественного результата на выборах соединение списков не может дать группировкам, идущим в соединении списков суммы меньше, чем если бы они шли единым списком». При этом «при соединении списков избиратель голосует за один, наиболее ему подходящий список… избиратель знает, что голос, поданный им, не пропадет, а пойдет в пользу родственной группировке, вошедшей с его списком в соединение».

В отличие от выборов 1917 г. в сельских районах действовала мажоритарная система. Районная избирательная комиссия на основании протоколов участковых избирательных комиссий производила общий подсчет голосов, поданных по всему району за каждого из кандидатов, и избранными считались те, кто получил «большинство избирательных записок». Положение вводило обширный перечень правонарушений, недопустимых на избирательных участках, в числе которых были, в частности, агитация на избирательных участках в день выборов, подделка избирательных списков, «угощение избирателей с целью склонить их к голосованию в пользу свою или других лиц» и, что было особенно актуально в условиях, когда оппозиция стремилась помешать голосованию, – срыв выборов, «посредством насильственных действий, угроз, беспорядков, повреждения избирательных списков, записок или ящиков, либо посредством насилия над личностью членов Избирательной Комиссии».

Выборы прошли в сжатые сроки (во Владивостоке и Никольск-Уссурийске они были перенесены с 1, 2 и 3 июля на 5, 6 и 7 июля). Идя навстречу избирателям и, очевидно, в целях активизации политического участия жителей края, Правительство пошло на осуществление принципа «свободы собраний». Было принято постановление: «Для устройства предвыборных собраний предварительных разрешений не требуется, необходимо только не позднее как за 6 часов до начала собрания уведомить о нем милицию». Правительство заявляло о том, что на собраниях «гарантирована полная свобода мнений по поводу того или иного желательного политического строя, способах его достижения; также разрешается говорить и о достоинствах или недостатках тех или иных кандидатов; разрешается критиковать и деятельность правительства, но (примечательная оговорка. – В.Ц.) без оскорблений и клеветы по адресу правительственных органов». При этом «безусловно запрещалось» «призывать к неподчинению распоряжениям Временного Правительства, в том числе к бойкоту выборов в Народное Собрание, и к ниспровержению его власти».

Принятое еще 8 июля 1921 г. «Положение о Приамурском Народном Собрании» четко определяло статус приамурского парламента и других государственных структур белого Приморья:

«Приамурское Народное Собрание осуществляет законодательную власть совместно с Временным Приамурским Правительством; ни один закон не может восприять силу без принятия его Народным Собранием и без одобрения его Временным Приамурским Правительством; право законодательной инициативы принадлежит Временному Приамурскому Правительству, Народному Собранию и Совету Управляющих Ведомствами».

Подчеркивалось, что положение Собрания, равно как и Правительства, – временное, поскольку Собрание не получало прав Конституанты. Таковые могли принадлежать исключительно будущему Дальневосточному Учредительному Собранию (Съезду), созыв которого еще не был определен (некоторую аналогию можно увидеть здесь с событиями 1917 г. – «переворот», затем установление власти Временного правительства, опирающегося, правда, на представительные структуры, и подготовка созыва Конституанты). Поэтому Собрание не могло вести законодательную работу по вопросам, относящимся к общественному и государственному устройству Приморья, к политическим и гражданским правам граждан.

Законодательные права сохраняло за собой и Правительство, утверждавшее рассматриваемые Собранием акты. Законопроекты могли рассматриваться на сессиях Собрания до трех раз, но Правительство имело право вносить предложение о «прекращении прений». Что касается «текущего» законодательства, то Положение провозглашало, что ни один закон не может быть издан без предварительного рассмотрения и одобрения Собрания. Ему принадлежали весьма важные права утверждения краевого бюджета, утверждения договоров с иностранными державами, а также иные вопросы, предоставляемые на утверждение Собрания, которые в будущем будут предоставлены парламенту Учредительным Собранием края.

Однопалатное Собрание избиралось на год и работало по сессиям (очередным и внеочередным). Право созыва и роспуска Народного собрания принадлежало Приамурскому правительству. Открытие внеочередных сессий проводилось или по требованию Правительства или по требованию не менее 50 членов Собрания. Сроки работы сессии не устанавливались. Законодательная инициатива принадлежала членам Народного собрания (группе не менее 10 членов), Правительству и Совету управляющих ведомствами. Собрание, согласно регламенту, имело право трижды обсуждать законопроект, но Правительство могло настоять и на прекращении прений. Нормативные акты, принимаемые в перерыве между сессиями, затем лишь утверждались Собранием.

Для понимания специфики политического курса показательны последние заявления членов прежнего Народного Собрания, оппонентов «несосов» (т. н. «оппозиции слева»), стремившихся и после «майского переворота» сохранить свое влияние в новой приморской государственности. 6 июня от имени созданного из прогрессивно-демократической фракции «Собрания Совещания демократических партий и организаций Владивостока» (будущей основы блока «Дальневосточный Демократический Союз», в который вошли несколько правых эсеров, народных социалистов и кадет) правительству было направлено обращение. В нем отмечалось, что «верховная власть преобразовывается, по соглашению с общественными группировками, с правом персонального отвода отдельных кандидатов». При этом исполнительная власть (Совет управляющих ведомствами) должна стать ответственной перед Народным Собранием, выборы которого должны пройти по «четыреххвостке» («всеобщее, прямое, равное и тайное голосование»). Сама «верховная власть» сосредоточивается у т. н. Совета Верховной власти, образуемого на основании коалиции: «из 7 лиц, в том числе не менее 2 – от несоциалистических группировок, 2 – от крестьян, 1 – от казаков».

Относительно политического курса заявлялась необходимость декларирования в нем трех принципиально важных положений: «Необходимость установления истинно-демократического строя; недопущение на территории Временного Правительства атаманщины, кем бы она ни возглавлялась; недопустимость агрессивной политики и инициативы действий в отношении ДВР». Военное противостояние с ДВР не предполагалось. Представители «демократов» настаивали на замене наименования «Приамурское правительство» наименованием «Приморское правительство», поскольку «присвоенное Меркуловыми название носит признаки агрессивности в отношении ДВР, считающего Приамурье своей территорией».

Тем самым предполагалось, что в Приморье сохранится коалиционная, «коллегиальная» форма правления, внешне похожая еще на Уфимскую Директорию 1918 года, при которой приоритет принятия решений останется за представителями «общественности». Очевидно, что для представителей «несоциалистических организаций», равно как и для самих Меркуловых, подобная модель власти была малоприемлемой.

Другой, еще более актуальной, проблемой стало для новой власти решение вопроса о признании полномочий атамана Семенова, стремившегося восстановить свою верховную власть на Дальнем Востоке, опираясь на Указ Колчака от 4 января 1920 г. (т. н. оппозиция справа). В конце мая 1921 г. к атаману, проживавшему в Порт-Артуре, приезжали из Харбина его бывшие ближайшие соратники, члены Русского национального экономического союза Таскин, Иванов и Улитин. В соглашении с ними (22 мая) предполагалось успешно осуществить план скоординированных антибольшевистских выступлений во Владивостоке, Монголии и Забайкалье, а также создать новые структуры власти. Как уже отмечалось в главе по истории Белого Забайкалья, инициатива в разработке данного плана принадлежала генерал-лейтенанту Г. И. Клерже, бывшему начальнику штаба атамана. По оценке журнала «Двуглавый орел», «соглашением 22 мая была намечена следующая схема: Атаман – Верховный Правитель на Дальнем Востоке, Законодательное Собрание и Совет министров – ответственны перед Народным Собранием. Все министры были намечены. В Штабе Атамана был разработан план борьбы с большевиками всеми боевыми группами, находящимися на Дальнем Востоке. Одновременно велась подготовка переворота во Владивостоке и Приморье, назначенного на 23–26 мая. Так оно и случилось, но сейчас же по перевороте Совет несоциалистических организаций во Владивостоке во главе с Меркуловым объявил себя Приамурским правительством; генерал Вержбицкий, Молчанов, его начальник штаба полковник Ловцевич и ряд других сейчас же признали Приамурское правительство и встали в оппозицию к Атаману, вероятно опасаясь за свое положение… А между тем обстановка для борьбы на Дальнем Востоке являлась вполне благоприятной: везде по югу Дальнего Востока есть силы, есть фронт, и только требовалось все объединить и всем руководить, к чему и стремился Атаман Семенов».

4 июня во Владивосток на японском пароходе «Киодо-Мару» прибыл сам Семенов. По предварительной договоренности с С. Д. Меркуловым, атаман не должен был предъявлять каких-либо притязаний на власть, мог поселиться в г. Посьете и – неофициально – заниматься подготовкой «похода в Забайкалье» и наступления на Хабаровск. Ему должен был содействовать специально создаваемый «Комитет по борьбе с большевиками» во главе с генералом Лебедевым и самим Семеновым. Это принципиально подтверждал в своих мемуарах и сам Семенов, утверждавший, что его целью становилось «выполнение плана, связанного с намеченными шагами барона Унгерна в Халхе».

Однако атаман не собирался при этом ограничиваться положением рядового военачальника. В своем приказе от 4 июня он не замедлил заявить не только о своих правах верховного главнокомандующего, скором продолжении вооруженной «борьбы с большевизмом», о безусловной координации своих действий с антибольшевистским повстанчеством, но и о перспективах создания новой государственной власти: «…Я прибыл на русскую территорию и вступил в непосредственное командование всеми вооруженными сухопутными и морскими силами Российской Восточной окраины… в этот ответственный час, час новой открытой героической борьбы с нашими народными врагами – большевиками; все должны забыть взаимные раздоры и подать друг другу руку помощи… Русский народ, задыхаясь в когтях кровавой деспотии большевиков, ждет от нашей армии защиту: на право верить в Бога, на право иметь Верховную Национальную Русскую власть, избранную свободно достойными сынами своего Отечества, на право иметь собственность, защищенную твердыми законами, на право свободно трудиться на любом поприще и на нерушимости семейного очага… Я жду, что обещавшие мне покорную помощь народные представители и избранники (очевидное указание на антибольшевистские государственные структуры Приморья. – В.Ц.) облегчат мне эту трудную задачу и честно поработав на благо дорогого нам Отечества, создадут необходимый для успеха общего дела подъем национального народного духа, опираясь на который радостные ряды Русской армии смело двинутся вперед, поддерживая устои выдвинутой народом власти».

«Не пролития крови русского народа я требую, – завершал свой экспрессивный приказ Семенов. – Я хочу, чтобы русский народ, при виде моего единения с избранными его представителями, скорее услышал весть о своем спасении и с приближением авангардов нашей армии сам сбрасывал путы красного интернационала и открыто встречал нас, как своих освободителей…».

Не дожидаясь признания своих полномочий, Семенов, высадившись на берег, прибыл затем в расположение казачьих частей в Гродеково, надеясь на поддержку преданных ему забайкальцев и сибиряков. В своих воспоминаниях Семенов отмечал, что «переворот во Владивостоке был совершен частями гродековских войск (что не вполне соответствовало действительности, поскольку в «перевороте» немалую роль сыграли части «каппелевцев», а не «семеновцев», расположенных в Гродеково. – В.Ц.) под командой доблестного полковника Буйвида (Валериана). Но благодаря малой распорядительности генерала Савельева и ближайших его помощников – генерала Глебова и генерала Нечаева, возглавлявших войска Гродековской группы, они не смогли подчинить себе обстановку, и переворот был использован нашими противниками. Во главе правительства стали братья Меркуловы, которые приложили все старания к тому, чтобы помешать мне создать противосоветский фронт в Приморье».

Действия бывшего Правителя Российской Восточной Окраины, бескомпромиссно стремившегося к немедленному продолжению вооруженной борьбы, стали вызывать опасения у Правительства и армейского командования, опасавшегося раскола в войсках. 8 июня о своей поддержке атамана заявили «семеновцы» – начальники воинских частей, расположенных в Гродеково. 8 июня в обращении на имя «Консульского корпуса», тесно сотрудничавшего с правительством Меркуловых, «командиры частей Гродековской группы войск» заявляли: «…Атаман Семенов с самого начала противобольшевистского движения принимал активное участие в борьбе за Возрождение Родины. В настоящем перевороте Атаман Семенов принимал деятельное участие, опираясь на части Гродековской группы войск и субсидируя антибольшевистские группировки, в том числе и Съезд несоциалистических организаций, о чем свидетельствуют неоднократные поездки к Атаману Семенову видных общественных деятелей, в том числе и некоторых членов Временного Правительства… Политика Атамана Семенова – простого казака, близкого к народу, несомненно демократична и идет рука об руку с общественностью… Приезд Атамана Семенова ни в коем случае нельзя рассматривать как принятое определенное решение захватить власть в свои руки, а потому резкую оппозицию, принятую Временным Правительством по отношению к приезду Атамана, можно рассматривать не с государственной точки зрения, а как следствие личных трений между некоторыми лицами командного состава и агитации, ведущейся на этой почве против Атамана Семенова… Сообразуясь… с настроениями населения Забайкальской и Амурской Областей и всего казачества вообще, ожидающего прихода Атамана Семенова, с настроением общественности, мы, командиры частей Гродековской группы не мыслим широкого противобольшевистского движения без участия Атамана Семенова…».

Командиры «гродековской группы» отмечали и правовой статус атамана, особо подчеркивая следующее: «…Атаман Семенов является выборным походным Атаманом всех казачьих войск, и об его праве находиться на территории, освобожденной от большевиков, говорить не приходится, так как Походный Атаман должен находиться среди своих казаков».

Обращение подписали практически все командиры казачьих частей, оказавшихся в Приморье: «Командующий Гродековской группой войск Генерал-Майор Савельев, Начальник первой конной дивизии Генерал-Майор Глебов, Начальник отдельного добровольческого отряда Генерала Корнилова Генерал-майор Петухов, Командир отдельного сводного стрелкового полка генерал-майор Малинин, Командир отдельного стрелкового Маньчжурского Атамана Семенова дивизиона Полковник Главков, Начальник инженерной части Гродековской группы Полковник Вдовенко, командир сводного стрелкового Уссурийского дивизиона Подполковник Белых, командир отдельного личного Атамана Семенова конвойного дивизиона Полковник Буйвид, начальник отдельной Забайкальской бригады Генерального Штаба Полковник Федоров, командир инженерно-технического дивизиона Подполковник Бойко, командир 1-го Забайкальского казачьего полка Полковник Сорокин».

Под угрозой раскола оказался не только военный, но и единый политический «фронт» правых сил в Приморье. Семенов не без оснований мог рассчитывать на поддержку целого ряда организаций, поддерживавших прежде Несоциалистический блок. 23 июня Семенов принял депутатов от различных общественно-политических структур, заявивших о своем полном согласии с позицией атамана по отношению к советской власти. Среди них были депутации: от городской думы г. Никольска-Уссурийского, Союза домовладельцев Никольска-Уссурийского, фракции правых депутатов Несоциалистического съезда, от Братства в честь Иверской иконы Пресвятой Богородицы, от Владивостокского Обновленного общества, от профсоюза Амурского речного судоходства, от Харбинского Общества Воссоздания России и др.

Положение еще более ухудшилось после вооруженного инцидента, произошедшего между «каппелевцами» и «семеновцами» у ст. Раздольная 13–14 июля. Отряд под командованием генерала Малакина и полковника Бековича-Валуйского (около 200 казаков и солдат и 22 офицера), продвигаясь из Владивостока в Гродеково с «захваченным имуществом» (несколько автомобилей, казенные кассы, реквизированные лошади), был остановлен у Раздольной охранными заставами полковника Савчука. Последний руководствовался предписанием генерала Вержбицкого, гласившим: «Осмотреть отряд генерала Малакина и отобрать, согласно приказа Правительства, казенное имущество и все награбленное по дороге, а генерала Малакина, как отрешенного ранее от командования своей частью, арестовать и препроводить во Владивосток для предания суду». Малакин отказался подчиниться и в результате произошло столкновение, в ходе которого 6 человек с обеих сторон были убиты и более 20 ранены. Японские подразделения в Раздольном держали вооруженный нейтралитет. Отряд Малакина был вначале разоружен, причем часть казаков и солдат присоединилась к «каппелевцам», а его командир скрылся в японском штабе. Позже «семеновцев» пропустили в Гродеково, вернув оружие, но изъяв «казенное имущество».

Начинающийся раскол угрожал очень серьезными последствиями для последнего центра Белого движения в России. Поскольку обоюдные уступки оказались неприемлемыми, то преимущество должно было перейти к одной из сторон. Более прочными оказались все же позиции Приамурского правительства, поддержанного «каппелевцами». Итогом почти месячного противостояния стали правительственные указы № № 43, 44 и 46 от 29 июня 1921 г.

В первом из них отмечалось, что для правительства генерал Семенов является только «простым гражданином, не имеющим никакого права именовать себя на территории Правительства Главнокомандующим и вмешиваться в распоряжения Правительства и верховной власти», поэтому все изданные им приказы в качестве Главкома считались «ничтожными», а те, кто подчинялся им, объявлялись правонарушителями. Все производства в чин выше полковника, сделанные Семеновым как в Забайкалье, так и в Гродеково, считались «ничтожными» (правда, признавалось производство в чины «до полковника»). Так, например, отказался от чина генерал-лейтенанта В. М. Молчанов, будущий командующий Белоповстанческой армией на Дальнем Востоке. Развернутые обвинения «в государственных преступлениях» предъявлялись Семенову в отношении его деятельности еще с 1918 г. (что дополнительно подчеркивало правопреемственность Приамурского правительства от Российского правительства Колчака).

Атамана обвиняли «в гибели национального дела в 1918 г.» из-за несвоевременного признания власти Верховного Правителя России, саботирования мобилизационных мероприятий для фронта, распространении оппозиционной Омску пропагандистской литературы. Отдельными пунктами ему ставили в вину: «Безрассудный террор и бесконечные, под видом реквизиций, грабежи частных и государственных грузов, повлекшие за собой полный развал государственности»; «гибель от голода многих тысяч русских жизней, которые могли бы быть спасенными за счет десятков миллионов рублей золотого запаса (данное обвинение легче было бы объяснить только «присвоением» части золотого запаса» и «желанием ради достижения исключительно своих честолюбивых замыслов и власти отторгнуть в пользу одной из иностранных держав, по его предложению, русской территории»).

Указом № 77 от 20 июля 1921 г. за «предательское соглашение, заключенное с врагами русского населения – шайками китайских разбойников», – Семенов объявлялся «государственным преступником перед русским народом». А 6 июля 1921 г. Семенов был лишен еще одной своей официальной должности. Конференция казачьих представителей постановила снять с него полномочия Походного атамана Дальневосточных казачьих войск, отказавшись, тем самым, от идеи создания единого антибольшевистского казачьего фронта в крае. Показательны оценки действий атамана, данные т. н. Комитетом Спасения Русского Дальнего Востока, опиравшемся на эсеровские группы (см. приложение № 15.).

Таким образом, с начала лета 1921 г. политический курс «Меркуловского правительства» формировался не только под воздействием установок «Несоциалистического съезда», но также и с учетом других небольшевистских структур, будущего «Демократического союза». Правительству и армии невозможно было игнорировать ту немалую одиозность, которую имела в Приморье личность атамана Семенова, олицетворявшего для многих образ агрессивной и неуправляемой «атаманщины», казачьей «вольницы», неспособной к компромиссам. В эмиграции считалось, что причиной разногласий Меркуловых и Семенова стало разное отношение к перспективе возобновления боевых действий с ДНР. Также и сам Семенов писал в своих мемуарах, что «Меркуловы, захватив власть в городе, объявили себя правительством и заявили о прекращении вооруженной борьбы с большевиками и о решении правительства заняться устройством мирной жизни Приморской окраины. Что касается меня, то мое желание продолжать вооруженную борьбу с красными было выставлено как преступное стремление к пролитию братской крови…».

Весьма выразительно и кратко высказал обобщенное отношение к атаману Семенову со стороны «каппелевцев» бывший начальник Ижевской отдельной стрелковой бригады (в 1919 г.), начальник гарнизона Владивостока в июне 1921 г. генерал-майор В. М. Молчанов: «…Атаман Семенов… хотел приехать в Приморье, но мы это не поддержали. Он бежал от нас из Читы, и мы совершенно не хотели его видеть во Владивостоке. Мы в нем не нуждались, и мы все перестали признавать его Верховным Правителем и преемником Колчака».

Примечательно, что в противостоянии Семенову говорилось даже о возможном взаимодействии с войсками ДВР. В начале июня в крае стали распространяться слухи о якобы имевшей место инициативе начальника гарнизона г. Никольска-Уссурийского, бывшего командира 2-го Сибирского стрелкового полка генерал-майора И. С. Смолина, проводившего переговоры с делегацией ДВР из Анучино. Последней предлагался план «мирного слияния войск ДВР с войсками каппелевской армии», при условии, в частности: «полной ликвидации Семенова и его войск», «скорейшей эвакуации японских войск из Приморья», «снятия погон и знаков военного отличия», «недопущения работы Несоциалистических организаций», «восстановления Народного Собрания». Однако данные предложения оказались слишком «смелыми» и даже не рассматривались в качестве приемлемых. А 30 июня генерал Смолин выступил с официальным опровержением подобных сведений, заявив в приказе по гарнизону: «Разговор… относительно каких-то соглашений и совместных действий с партизанами Анучино и войсками ДВР против Семенова… от начала до конца является сплошным злостным вымыслом с целью подрыва доверия в армии и населении к Правительству и поставленному им старшему командному составу».

Правда и простого недовольства прошлогодними (летом – осенью 1920 г.) уступками Семенова «общественности» было недостаточно для того, чтобы принять его в качестве носителя «верховной власти». Атаман категорически настаивал на срочном переходе к военным действиям против ДВР. В своем выступлении перед прибывшими к нему делегациями «правых» организаций Семенов заявлял следующее: «Меркулов мне говорил, что они решили не бороться с большевиками, а мирно изжить большевизм, проповедуя какой-то глупейший способ непротивления. Мало этого, когда я заявил, что отнюдь не собираюсь вмешиваться ни в политическую, ни в административную жизнь, он к моему безграничному удивлению потребовал от меня шестимесячного перерыва борьбы с большевиками, т. е. определенного уничтожения и ликвидации красными восстаний и разгрома группировок по частям. Это глупое выбалтывание со стороны Меркулова раскрыло мне глаза на то, что тут зреет определенное предательство и может быть явная провокация и измена делу возрождения России…».

Действительно, руководство Приморья не стремилось заявить о своей готовности к противостоянию с ДВР, хотя подобная перспектива и не исключалась. Генерал Болдырев вспоминал, что Меркулов в выступлении на открытии заседаний Народного Собрания отметил: «…Мы полагаем необходимым по возможности вести мирную борьбу (с «коммунистической властью»), принять все усилия к тому, чтобы тут, у нас, жизнь устроить неизменно лучше, чем там, у них: чтобы они, видя это лучшее, имели самый убедительный факт, во-первых, и, во-вторых, чтобы те, которые в этом уже убедились, почерпали мужество для дальнейшей борьбы… Но… если нас вынудят, мы, стремясь к защите населения, к самообороне, вынуждены будем в таком случае нарушить также принципы мирной борьбы и пойти, против своего желания, с оружием в руках защищать безопасность и порядок».

Очевидно, что именно стремлением сохранить политическую стабильность в только что сформировавшейся системе власти в Приморье, а не одними лишь интригами в «борьбе за власть», «непомерным честолюбием» братьев Меркуловых, следовало объяснить однозначный отказ Временного Приамурского правительства от сотрудничества с дальневосточным атаманом. Правда, по прошествии нескольких месяцев под влиянием ряда внешних и внутренних факторов политический курс приамурской государственности стал сдвигаться «вправо», уже полностью соответствуя традиционным принципам идеологии Белого движения.

Впрочем, при выполнении широко задуманного плана восстановления фронта Белого движения на Востоке России, не только «раскол» среди будущих участников этого фронта, но простая задержка во времени имела роковые последствия. Семенов вспоминал, что ему не удалось добиться скооординированного выступления с Унгерном, силы которого представлялись в качестве «ударной группы» в предстоящем плане создания нового «антибольшевистского фронта»: «…Надо было искать какой-то выход из созданного Меркуловыми тупика. Я срочно отправил к генералу барону Унгерну монгольского князя Цебена с указанием о прекращении движения на запад и о необходимости связаться с генералом Чжан-Куй-ю и монголами Внутренней Монголии, имея в виду выработанный нами план совместных с китайскими монархистами действий. К несчастью, к этому времени Азиатский корпус уже начал операции в направлении Байкала, на Мысовск, и вернуть его не представлялось возможным».

Показательно, что после этого Семенов пытался добиться вывода казачьих частей Гродековской группы в наступление на Хабаровск. Предполагалось сделать «альтернативной» столицей Никольск-Уссурийский. Но и эти попытки (Семеновский «недоворот») закончились неудачно. Тем самым ожидавшейся координации выступлений не произошло, «поход на Запад» Унгерна превратился в вооруженную авантюру, и действовавший в одиночку барон был разбит в боях в Забайкалье.

Правда, перспективы возобновления вооруженной борьбы в Забайкалье и в Приморье заметно повлияли на активизацию боевых сил Русского Зарубежья, рассчитывавших на переброску из Европы на Дальний Восток. Не следует забывать, что именно в это время был решен вопрос о постепенной ликвидации Галлиполийского лагеря и переводе частей Русской армии в другие страны. Особую поддержку эта идея получила со стороны генерала Врангеля, его бывшего премьера А. В. Кривошеина и А. И. Гучкова. В дневнике Н. В. Савича (запись от 16 июня 1921 г.) отмечалось: «Есть известие, что Унгерн из Монголии вторгся в Забайкалье и двигается уже к Иркутску. Многочисленные депутации встречают семеновцев, упрашивая их скорее очищать Амурскую область. В Совдепии несомненная растерянность, связей с Дальним Востоком нет, так как вся сибирская дорога не работает вследствие многочисленных восстаний в Западной и Центральной Сибири, поднятых эмиссарами Семенова. Унгерн тоже работает в связи с ним и под его общим руководством. Образовался кружок под председательством Кривошеина для выяснения вопроса о возможности перебросить часть армии Врангеля на Восток и для изыскания средств на эту цель. Намечены разговоры с Черчиллем и японским представителем».

Не осталась в стороне от ожиданий приезда «врангелевцев» и приморская общественность. Владивостокская пресса отмечала факт получения «телеграммы от генерала Врангеля на имя Председателя Временного Приамурского Правительства об условиях переброски армии на Дальний Восток… указывается на повышение настроения его подчиненных в связи с возможностью вновь участвовать в борьбе с большевиками». При этом, правда, опровергались сведения о якобы имевшем место «выходе Черноморской эскадры» на Дальний Восток.

Однако этим планам не суждено было осуществиться и уже через десять дней (запись от 28 июня) Савич отмечает безуспешность подобных намерений, из-за, по его мнению, позиции Японии: «Врангель писал Гучкову, что японский представитель заявил о нежелательности перевозки 4000 человек из Галлиполи на Дальний Восток. Не хотят, очевидно, появления на этой окраине элементов общенациональной ориентации. Это заявление несколько расходится с телеграммой из Токио от Крупенского, гласящей, что Меркуловское правительство приветствует прибытие хотя бы и всей армии, но не имеет средств на перевозку, а запрошенное по сему поводу японское правительство ответило, что денежной помощи на перевозку войск ждать от Японии нельзя. Тут прямого отказа нет, но вообще, нельзя полагаться на японцев».

«В Правительстве, – отмечали владивостокские газеты, – обсуждается вопрос о переброске в Приморье армии Врангеля… Правительство согласно на такую переброску только в том случае, если армия эта будет обеспечена достаточными средствами для своего содержания, ибо у Правительства таких денег нет». На имя Маклакова в Париж был отправлен запрос от имени Управления иностранных дел по поводу возможной «переброски Врангелевской армии в Приморье». Однако ответа получено не было.

Подводя итог несостоявшегося плана переброски войск, Савич приводил, в частности, весьма показательное в отношении конфликта Семенова с Приамурским правительством мнение А. И. Гучкова (запись от 2 июля): «…произошел полный разрыв между Семеновым и Меркуловым… При таком положении возможно междоусобие, особенно если японцы этого не желают. В заседании под председательством Кривошеина все же было решено не оставлять идеи переброски войск на Восток, а вести свою линию, тем более что в Женеве англичане яростно отстаивали идею репатриации, отправки галлипольцев на родину. Вот этим и решено воспользоваться, но отправить только не на юг к Советам, а на восток к Меркулову.

Гучков того мнения, что прибытие свежих людей и войск с нейтральными в местных дрязгах генералами во главе, да еще облеченными ореолом передоверия Врангелем своих прав, может внести умиротворение в стан белых на Дальнем Востоке. Борьбу Меркулова против Семенова он считает здоровой реакцией еще не загнивших сил против зачумленной атаманщины. Я немного не согласен: провозглашение чисто мирной политики бок о бок с советской властью могли сделать либо по-прежнему зараженные эсерской психологией никчемные интеллигентские кружки, либо купцы, заручившиеся поддержкой японских штыков, под защитой коих они стремятся отсидеться и выгодно устроить свои делишки. А принятие мирной программы рядом с совдепами значит или образование японской колонии, отрезанной от России, или быструю гибель. В междоусобной войне выигрывает только наступление, оборона обречена. Программа Меркулова обозначает крест на русском деле на Востоке…».

Исследуя конфликт Семенова с правительством, нельзя обойти вниманием позиции не только Забайкальского, но и Амурского и Уссурийского казачьих войск. Они были одними из самых молодых казачьих войск России (если не считать учрежденных Колчаком в 1919 г. Иркутского и Енисейского казачьих войск), не отличались многочисленностью и главную боевую нагрузку в период гражданской войны выполняли, проводя карательные экспедиции против красных партизан в Приморье и Приамурье. Как и в других казачьих войсках весной 1917 г., здесь состоялись выборы органов самоуправления. На 2-м Войсковом Круге Уссурийского казачьего войска (апрель 1917 г.) был избран Войсковой атаман (есаул Н. Л. Попов) и Войсковой Совет (правительство).

Но параллельно с этим часть казаков стала настаивать на т. н. «расказачивании», уравнении в правах с остальным населением Приморья, с крестьянством. Было принято решение о введении на войсковой территории земского самоуправления. Примечательно, что в том же году с аналогичными резолюциями выступали делегаты 2-го съезда Амурского казачьего войска (март 1917 г.) и 1-го съезда Забайкальского казачьего войска (апрель 1917 г.). Однако данные настроения не стали преобладающими и не привели к принятию решений, ликвидировавших дальневосточное казачество.

В октябре 1917 г. дальневосточные войска заявили о непризнании советской власти и стали важным элементом общего антибольшевистского движения в Приамурье. Войсковой атаман Амурского казачества И. М. Гамов (бывший депутат IV Государственной Думы от Амурского и Уссурийского казачества) 27 октября выразил «полную поддержку» Временному правительству. Решение атамана поддержал и 4-й Войсковой Круг Амурского казачества, принявший резолюцию о том, что вся полнота государственной власти в крае должна принадлежать Учредительному Собранию. Отмечалось также, что «Амурское казачество всеми мерами будет бороться против всяких посягательств на узурпацию прав городского и земского самоуправления». 11 декабря 1917 г. представители земств и городов Дальнего Востока в Хабаровске приняли власть от комиссара Временного правительства А. Н. Русанова, и в тот же день краевое земское бюро выехало в Благовещенск вместе с командующим Приамурским военным округом генерал-майором К. Н. Хагондоковым (поздее выехал на белый Юг России).

6 марта 1918 г., по инициативе Гамова, в столице амурского казачества Благовещенске был арестован местный областной Совет рабочих и солдатских депутатов, провозгласивший установление в Амурской области советской власти. Но местные большевики, получив существенную поддержку отрядами Красной гвардии из Хабаровска и Владивостока и от матросов Амурской флотилии, 12 марта блокировали город и вынудили отступить отряды Гамова за Амур, в Китай. Здесь, в г. Сахаляне, начало работу т. н. Бюро самоуправлений Амурской области, готовившееся к антибольшевистскому выступлению.

Более сложная ситуация сложилась в Уссурийском крае. Здесь в январе 1918 г. по инициативе большевика К. А. Суханова 3-й областной крестьянский съезд одобрил роспуск Учредительного Собрания и провозгласил установление советской власти. В ответ 4-й Войсковой Круг уссурийского казачества большинством голосов объявил о признании Учредительного Собрания в качестве всероссийской власти, а на период до его нового созыва вся власть в войске должна принадлежать Войсковому правительству. Временно исполняющим обязанности Войскового атамана стал подъесаул И. П. Калмыков.

Формально и фактически решение Круга выразило достаточно типичную для первой половины 1918 г. ситуацию, при которой непризнание советской власти и в то же время отсутствие единого всероссийского антибольшевистского центра приводило к созданию местных органов власти, осуществлявших свои полномочия достаточно широко, но только до того момента, пока в России не будет создан единый центр «борьбы с большевизмом». Правда, в этом положении весьма легко можно было перейти и к сепаратистским лозунгам, установке на полное отделение от России (что имело место на Украине, на Дону, в Закавказье). Но российский Дальний Восток все же не проявлял очевидного стремления к самостоятельности.

Сам атаман Калмыков на протяжении всего 1918 года заявлял об определенной поддержке лозунга Учредительного Собрания как «верховного хозяина земли Русской», а также о защите органов местного самоуправления (как земско-городского, так и казачьего). Эта позиция отчасти повлияла на формирование мнения о его «демократических убеждениях», приверженности эсеровским, социалистическим установкам. Однако последующие его действия в качестве фактического «диктатора» Приамурья отнюдь не свидетельствовали о «демократизме».

Удержать свои верховные полномочия в войске Калмыкову вначале не удавалось. В начале марта в Гродеково и Имане прошли казачий сход и казачье-крестьянский съезд, признавшие советскую власть. Атамана собирались арестовать, и Калмыков был вынужден бежать в Китай. На станции Пограничная, расположенной на линии КВЖД, он приступил к формированию Особого Уссурийского казачьего отряда (ОКО), во многом аналогичного Особому Маньчжурскому отряду (ОМО) атамана Семенова.

Активная военно-политическая поддержка со стороны Японии существенно помогли антибольшевистскому движению амурских и уссурийских казаков. 23 апреля Калмыков отправил со станции Пограничная циркуляр о том, что полномочия войсковых структур управления (Войскового правительства и его, как атамана) остаются неизменными. Данное заявление оказалось весьма актуальным, поскольку 5-й («ликвидационный») Войсковой Круг все же принял решение: «Во избежание гражданской войны» «признать» советскую власть и приступить к объединению казаков и крестьян, хотя при этом отмечалась важность созыва Всесибирского Учредительного Собрания.

Что же касается признания «всероссийского центра власти», Калмыков так и не заявил о своем подчинении ни Временному правительству Автономной Сибири (П. Я. Дербера), ни Временному Сибирскому правительству (П. В. Вологодского), ни заявившему о своих полномочиях «Временного Правителя России» генералу Хорвату. Только в отношении сугубо военной субординации Калмыков выразил готовность подчиниться атаману Семенову, как начальнику Приамурского военного округа (с сентября 1918 г.). Атаман считал, что политические вопросы признания сибирской государственности должны решаться уполномоченным на то Войсковым Кругом, причем собранным без какого-либо постороннего давления (прежде всего, со стороны советской власти). Именно по этой причине решения «ликвидационного» 5-го Круга были позднее признаны недействительными, и после свержения советской власти в крае с октября 1918 г. начал работу новый, также 5-й по счету, Войсковой Круг.

В мае – июне 1918 г., воспользовавшись поддержкой Чехословацкого корпуса, ОКО атамана Калмыкова начал военные действия. Был образован т. н. Гродековский фронт, и 4 июля отряд занял Гродеково. 7 июля части ОКО вступили в Никольск-Уссурийский. Но уже в Гродеково Калмыков подтвердил свою позицию по отношению к Учредительному Собранию, а также заявил о продолжении войны против Германии и Австро-Венгрии (в условиях Дальнего Востока это означало, в частности, поддержку Чехословацкого корпуса и противодействие отрядам интернационалистов из бывших военнопленных). Свои полномочия войскового атамана Калмыков подтвердил как временные, действительные до созыва нового Войскового Круга.

Спустя месяц, 6 августа 1918 г., численно увеличившийся ОКО (со 150 до 1500 казаков) выступил на фронт и совместно с бойцами Чехословацкого корпуса, а также подразделениями 12-й японской дивизии, начал наступление в направлении Хабаровска. 5 сентября авангардные части ОКО вошли в город, приветствуемые возобновившей свою работу городской думой. Здесь произошли первые конфликты атамана с органами гражданской власти.

В Хабаровске – столице Уссурийского казачества, с 17 сентября Калмыков занял должность начальника гарнизона, с подчинением ему всех городских военных учреждений. По его мнению, в городе и его окрестностях следовало провести серьезные «чистки» против оставшихся представителей советской власти и сочувствующих им. С этой целью, пренебрегая подчас формальными процедурами, Калмыков активно проводил аресты, использовал свои полномочия начальника гарнизона, не считаясь со структурами городского самоуправления. Комендатура гарнизона подменяла собой судебные органы и репрессивные меры, хотя и эффективные в отношении части эсеро-большевистского подполья, далеко не всегда оправдывались обстановкой. Это вызывало естественное недовольство со стороны представителей «общественности», требовавшей проведения расследований обоснованности проводимых атаманом арестов, однако серьезно повлиять на его поведение не могло. И хотя 29 сентября Калмыковым был издан приказ о наказании тех чинов ОКО, кто оказался причастен к воинским преступлениям, а в середине октября чины т. н. юридического отдела отряда, уличенные в злоупотреблениях полномочиями были расстреляны, самочинные действия «калмыковцев» в Хабаровском крае продолжались.

Жертвами подобных расправ стали даже иностранные подданные – представители Норвежского Красного Креста Опшауг и Хедблом. Позднее данные о репрессиях дали повод считать подобные действия Калмыкова и его подчиненных ярким выражением «белого террора», стремлением обойтись без правовой поддержки, в худших традициях т. н. атаманщины.

Примечательные оценки самоуправства в Уссурийском крае содержал рапорт чиновника вышеупомянутого юридического отдела, коллежского советника М. М. Михайлова на имя адмирала Колчака, написанный в мае 1919 г. В нем, в частности, отмечалось, что «в партизанском отряде отдел незаконен», но в штабе атамана «на отдел смотрели как на кухню, где должны были создаваться под известным соусом дела, оправдывающие все беззакония и убийства, совершаемые под видом законности. Атаман Калмыков не постеснялся при моем представлении напутствовать меня словами: «Смотрите, мне нужен такой юрист, чтобы, когда я расстреляю, сумели бы отбрехаться… При приеме мною юридического отдела гауптвахта была переполнена массой задержанных. Многие при моем опросе даже не знали, за что сидят, и после справок 48 человек были мною освобождены. В наличии оказалось только 67 дел, на большинстве которых была пресловутая резолюция «расстрелять». Ознакомившись с делами и убедившись, что все дела не имеют степени обоснованности юридического характера, а статьи, выставленные на них, совершенно не по существу и даже фантастичны».

Обращаясь к Колчаку, Михайлов писал: «Хочу обратить Ваше внимание на все безобразия и преступления до сего времени безнаказанные, происходящие в отрядах атаманов, задач, которых, казалось бы, кристаллизуя государственный организм, восстановить порядок, законность и престиж власти, но отнюдь своими действиями и террором не заставлять население вспоминать с сожалением недавнее ужасное большевистское прошлое в крае, которому, казалось бы, положен конец».

Ну а летом 1918-го года казачьи части при поддержке чехов и японцев продолжали наступление вдоль Амура по линии Транссибирской железной дороги и 18 сентября заняли Благовещенск. 20 сентября здесь образовалось Временное правительство Амурской области во главе с правым эсером А. Н. Алексеевским, а в состав правительства вошли атаман амурских казаков Гамов и председатель Областной земской управы Н. Н. Родионов. Политическая программа нового правительства в целом повторяла основные положения антибольшевистского движения на Востоке России (Комуча, ВПАС), включая пункты об аннулировании всех декретов Совнаркома и о признании власти будущего Учредительного Собрания. Были также восстановлены земские учреждения, милиция, судебные структуры, но от профсоюзов требовалась перерегистрация. К концу сентября 1918 г. советская власть была ликвидирована уже на всей территории Дальнего Востока.

Создание на Уфимском Государственном Совещании осенью 1918 г. всероссийского антибольшевистского центра, а затем приход к власти адмирала Колчака не остались без внимания со стороны дальневосточного казачества. 5-й Чрезвычайный Большой Войсковой Круг, начавший свою работу в Хабаровске 21 октября 1918 г., не только подтвердил полномочия Калмыкова как атамана, но и произвел его из подъесаулов в генерал-майоры. Полнота власти в войске принадлежала по-прежнему атаману и правительству, причем Калмыков снова заявил в отдельном приказе по Войску (№ 34 от 1 ноября 1918 г.) следующее: «Признавая над собой и членами Правительства власть Круга, я ответственен только перед Кругом…». Начальником Войскового штаба стал и. о. начальника штаба ОКО есаул Ю. А. Савицкий, ставший затем преемником Калмыкова на посту войскового атамана. Атаман со штабом разместились в Хабаровске, а правительство – во Владивостоке.

С 9 по 17 октября 1918 г. в Благовещенске прошли заседания 5-го Войскового Круга Амурского казачьего войска. На нем была высказана поддержка правительству Алексеевского, принято решение воссоздать структуры 1-го Амурского казачьего полка, а также высказано важное предложение о создании Союза дальневосточных казачьих войск. Это свидетельствовало об объединительных перспективах среди дальневосточного казачества. При наличии подобных объединенных структур проще стало бы говорить об объединении вокруг всероссийского центра. 30 октября о предложениях амурцев на заседании Круга выступил Калмыков.

Круг принципиально поддержал инициативу соседей, и уже 31 октября в Хабаровск прибыл атаман Семенов, рассчитывавший на признание именно своих верховных полномочий, как уже ранее произошло применительно к признанию его старшинства в должности командира формирующегося 5-го Приамурского корпуса (предполагалось, что он включит в свой состав части дальневосточных казачьих войск (ОМО, Забайкальскую казачью дивизию, Сводно-казачью дивизию из частей Амурского и Уссурийского войск, а также регулярную 9-ю стрелковую дивизию).

Но помимо прерогатив командира корпуса, Семенову удалось убедить амурских и уссурийских казаков в важности установления единства власти и 31 октября в Хабаровске было решено создать объединение трех казачьих войск. При этом (как уже отмечалось в разделе о Белом движении в Забайкалье) атаману Семенову вручались права Походного атамана. Данный статус позволял укрепить единоначалие и добиться приоритета военной власти над гражданской. Однако окончательное решение об объединении должен был принять представительный орган – Краевой казачий съезд, проведение которого предполагалось в Чите. Созыв съезда так и не состоялся, поэтому объединение Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачества происходило только в рамках подчинения Семенову. Подобное решение имело принципиально важное значение еще и потому, что в 1921 г., как уже отмечалось, произойдет существенное изменение отношений краевого казачества к своему строевому руководителю, и Семенов не получит ожидаемой поддержки не только в качестве «правопреемника Колчака», но и Походного атамана.

1 марта 1919 г. произошло признание власти адмирала Колчака как Верховного правителя на 6-м Войсковом Круге Уссурийского казачьего войска, хотя принятию этого решения предшествовали события, связанные с попытками атамана Семенова в конце 1918 – начале 1919 гг. противодействовать установлению единой власти Белого движения на Дальнем Востоке. Еще раньше (10 ноября 1918 г.) в соответствии с решениями Уфимского Государственного Совещания Временное Правительство Амурской области передало свои полномочия всероссийской власти. ОКО должен был отправиться на фронт во главе с Калмыковым. Гарантированно восстановленным органом местного самоуправления стали станичные сходы. К тому же в Приморье усиливалось партизанское движение, поэтому сохранение ОКО в Хабаровске имело и свои, внутренние причины, а отнюдь не только субъективное желание Калмыкова остаться вместе с отрядом в крае или, наоборот, выдвинуться на фронт, к Уралу. В мае 1919 г. атаманом было принято решение о создании дружин местной (поселковой, станичной и войсковой) самообороны. Данные подразделения охраняли тыловые коммуникации, а в случае необходимости могли объединяться в сводную дивизию, подготовленную к отправке на фронт.

В течение мая – июня 1919 г. уссурийцы и амурцы провели несколько удачных операций против партизан, в результате которых их отряды отступили в тайгу, а в Хабаровске контрразведке удалось разгромить структуры местного эсеро-большевистского подполья. В июне 1919 г., несмотря на определенные разногласия, 7-й Войсковой Круг снова выразил доверие Калмыкову как атаману, подтверждены были и полномочия Войскового правительства. Региональная иерархия власти была подтверждена во время приезда на Дальний Восток Походного атамана всех казачьих войск генерал-лейтенанта А. И. Дутова, лично принимавшего участие в антипартизанских операциях.

В августе в связи с предполагаемым проведением наступления войск Колчака на р. Тобол снова встала необходимость переброски резервов с Дальнего Востока на фронт, причем речь шла не только о казачьих частях, но и о регулярных войсках, стрелковых и кавалерийских частях, формируемых из добровольцев и, главным образом, из мобилизованных. На это особенно рассчитывал начальник штаба Главковерха генерал Дитерихс. Однако как и весной, отправка казачьих частей под Омск не состоялась.

В историографии довольно распространенной является точка зрения, согласно которой отсутствие казачьих частей на фронте свидетельствовало о серьезных сепаратистских настроениях дальневосточных атаманов, прежде всего Семенова. Не отрицая важности переброски резервов в Сибирь, следует отметить также и то, что на огромном пространстве российского Дальнего Востока – от Забайкалья до Приамурья и Камчатки – других сколько-нибудь крупных формирований, необходимых для защиты Транссиба и поддержания власти Российского правительства по существу не было. Расчеты же на помощь союзных контингентов (подразделения японских, чешских и американских войск) не оправдывались, поскольку осенью 1919 г. среди иностранного командования все больше утверждалось мнение о невмешательстве в «русские дела» и о «недемократичности колчаковского режима».

После назначения на должность командующего войсками Приамурского военного округа генерала Розанова (18 июля 1919 г.) его официальным помощником стал Семенов, сохранив при этом должность Походного атамана Дальневосточных войск. Лидеры дальневосточного казачества укрепили свои полномочия, получив дополнительные должности в иерархии краевого управления. Приоритетным направлением деятельности в тылу становилось укрепление власти на местах и борьба с партизанским движением, и 29 августа Розанов назначил нового Войскового атамана Амурского казачьего войска полковника А. Д. Кузнецова на должность Уполномоченного командующего войсками Приамурского военного округа по охране государственного порядка и общественного спокойствия в Амурской области и начальником Амурского военного района.

Приказом № 624 от 8 сентября 1919 г. по Амурскому казачьему войску это назначение уточнялось и конкретизировалось. Следует отметить, что к этому времени атаман Гамов отказался оставаться на посту атамана амурского казачества, и на 6-м Войсковом круге (21 февраля – 6 марта 1919 г.) его преемником был избран командир Амурского казачьего полка А. Д. Кузнецов. Показательно, что в прощальном приказе по войску (28 февраля 1919 г.) Гамов отмечал, что причины его отставки сугубо личные, а не политические интриги или разногласия: «После непрерывной почти двухлетней службы на благо родному войску я вынужден оставить Атаманскую булаву, ибо чувствую, что здоровье мне изменило. Невероятно тяжелые условия, при наличии коих мне пришлось работать, не прошли для меня бесследно. Будучи избранником 4-х войсковых Кругов, я прилагал все свои силы, все свое разумение, дабы поднять благосостояние войска и упрочить его положение. Уходя, я могу смело сказать, что оставляю моему преемнику уже налаженное дело, что на его долю выпадает лишь забота об улучшении его, а самое главное – уже сделано».

Семенов издал приказ о развертывании ОКО в Отдельную Уссурийскую атамана Калмыкова бригаду. А 2 сентября приказом генерала Розанова аналогичную Кузнецову должность получил и Калмыков, будучи назначенным Уполномоченным по охране государственного порядка и спокойствия в Хабаровском и Иманском уездах. Тем самым казачьи атаманы становились, по существу, единоличными распорядителями тыловой жизни в пределах предоставленной им компетенции по «охране порядка». В условиях борьбы с партизанским движением в крае эти полномочия могли быть использованы и в противовес структурам земского и городского самоуправления, а это не могло не вызвать обвинений в «реакционности».

Но нужно иметь в виду, что Российское правительство адмирала Колчака стремилось в это время не только к улучшению положения на фронте, но и к укреплению «вертикали» власти, не без оснований усматривая в дальневосточном казачестве одну из наиболее надежных социальных групп поддержки Белого движения. Помимо этого, Колчак рассчитывал на укрепление российского влияния в регионе, отличавшемся большим сосредоточением союзных военных контингентов (прежде всего японских и американских). В сентябре – начале октября произошло два вооруженных инцидента с союзниками: на Имане, где местной администрацией были задержаны «за вызывающее поведение», но затем отпущены два американских военнослужащих, и у Хабаровска, когда по приказу Калмыкова были обстреляны две китайские канонерки, пытавшиеся без разрешения русской администрации пройти по Амуру в Сунгари. Оба инцидента, равно как и произошедший в сентябре демарш союзной администрации, протестовавшей против усиления русского гарнизона Владивостока, вызвали безусловную поддержку со стороны Российского правительства и самого Колчака, считавшего действия иностранцев неправомерными.

В сентябре 1919 г. постановлением Совета министров было принято решение о временной передаче из казенного фонда во владение Амурского и Уссурийского войск земельных участков, выделенных еще в 1894 г. для расселения казаков, переселявшихся из Европейской России на Дальний Восток (т. н. отвод генерала Духовского). Также Калмыкову был предоставлен беспроцентный кредит на закупку продовольствия для нужд казаков сроком по 1 января 1922 г. По инициативе Калмыкова в Хабаровске был образован Союз казачьих кооперативов, призванный облегчить продовольственное снабжение города и района.

Общее ухудшение положения на Восточном фронте, отступление войск Колчака от Омска, не могли не сказаться в Приамурье. В начале ноября 1919 г. в Приамурском военном округе проходила мобилизация, и мобилизованные, а также часть бывших военнопленных шли на пополнение Уссурийской бригады. Однако общая боеспособность воинских частей снижалась. Уссурийский казачий полк был переброшен в Забайкалье, в г. Нерчинск, где участвовал в антиповстанческих операциях в составе войск атамана Семенова. В свою очередь, Семенов еще в октябре перебросил в Гродеково 3-й Забайкальский казачий полк. 17 ноября 1919 г., во время т. н. «Гайдовского путча», бронепоезд калмыковцев оказал поддержку правительственным частям, подавлявшим действия мятежников. Но уже в конце ноября были отмечены переходы на сторону партизан стрелков из состава формировавшейся Уссурийской бригады. Усилилась оппозиционная агитация в крае. Структуры земского и городского самоуправлений все чаще выражали свое несогласие с действиями Калмыкова и Кузнецова. В конце 1919 г. в Амуpском казачьем полку был создан нелегальный революционный комитет, установивший контакты с местным большевистско-эсеровским подпольем.

Учитывая угрозу роста повстанческого движения, Калмыков объявил в декабре временную мобилизацию казаков 1908–1917 гг. призыва. Таким образом, уссурийское казачество переходило уже к полной мобилизации всех боеспособных контингентов. 30 декабря 1919 г. Семенов назначил Калмыкова своим помощником по должности Походного атамана. А 1 января 1920 г. Калмыков отдал приказ о переформировании Уссурийской бригады в Сводную Уссурийскую дивизию под своим собственным командованием.

Но остановить рост антиколчаковского повстанчества не удавалось. В течение января 1920 г. положение белой власти в крае ухудшалось, а провозглашенное Розановым «сотрудничество с общественностью» не приносило ожидаемых результатов. Мобилизация уссурийского казачества срывалась, борьба с партизанским движением была безуспешной, наоборот – 18–21 января на съезде «рабочих, крестьянских, казачьих и партизанских депутатов» Хабаровского уезда было принято решение о создании объединенного уездного Совета и о фактическом окончании «братоубийственной войны» в крае.

Тем не менее атаман Калмыков надеялся на поддержку очередного, 8-го по счету, Войскового Круга, работа которого началась 19 января 1920 г. Ему удалось добиться поддержки проводимой мобилизации и осуждения казаков-«дезертиров». Немалую роль сыграл в этом будущий преемник Калмыкова на посту атамана – начальник Южно-Уссурийского отряда войсковой старшина Ю. А. Савицкий.

Но падение белой власти в крае произошло стремительно. 26 января партизанами и перешедшими на их сторону казаками были заняты Никольск-Уссурийский и Гродеково, а на следующий день почти вся территория Уссурийского войска была объявлена подконтрольной революционной власти. Войсковое правительство и атаман объявлялись низложенными. 31 января во Владивостоке пришло к власти правительство Приморской областной земской управы.

Ликвидировалась белая администрация и в Амурской области. В февpале 1920 г. японские части начали эвакуацию и заключили с паpтизанами соглашение о нейтpалитете. В свою очередь, еще 7-й Войсковой Круг Амурского казачества, начавший свою работу 16 декабря 1919 г., определенно поддержал идею Российского правительства о созыве Государственного Земского Совещания и высказался за то, чтобы в условиях «погибающей» государственности добиться создания единого антибольшевистского фронта, в котором объединились бы как казаки, так и крестьяне. Как и в других белых регионах, надежды на восстановление стабильности связывались с созданием представительных структур с широкой «общественной поддержкой».

Однако в течение декабря 1919 – января 1920 гг. положение белой власти в крае продолжало ухудшаться. Фактически прекратилась борьба с партизанским движением, а 22 декабря на объединенном совещании представителей областного земства, 7-го Войскового Круга и Благовещенской городской думы было решено добиваться прекращения междоусобной войны и о создании новой власти на основе «народоправства». Предполагалось создание единого «общественного управления» на основе представительства от органов самоуправления и профсоюзов. В итоге 3 февраля атаман Кузнецов передал свои полномочия местному земству и профсоюзам, была объявлена амнистия всем политзаключенным. 4 февраля 1920 г. отрядами партизан был занят Благовещенск. В апреле Амурское казачье войско было ликвидировано.

Таким образом, в начале февраля 1920 г. последним крупным центром белой власти в Приамурском крае оставался лишь Хабаровск. В сложившейся ситуации Калмыков решил пойти на уступки «общественности», повторяя, по сути, поведение оставшихся на местах представителей колчаковской администрации в январе 1920 г. Приказом от 4 февраля по Хабаровскому военному району он прежде всего заявил о фактическом отделении Хабаровского уезда (Хабаровского военного района) от остальной территории Дальнего Востока, на которой к этому моменту белая власть оказалась ликвидированной. В создаваемое гражданское управление вошли бы представители от Хабаровской и Иманской уездных земских управ, и Хабаровской и Иманской городской думы (по одному делегату от каждой структуры местного самоуправления), представители торгово-промышленной палаты и профсоюзного бюро Хабаровска.

В ведение создаваемой структуры передавались вопросы обеспечения «гражданского порядка» и «разрешения экономических вопросов». Руководство гражданским управлением должен был осуществлять управляющий Хабаровским уездом М. П. Плахов, а представителем Калмыкова в создаваемой структуре должен был стать начальник Хабаровского военного района генерал-майор И. П. Суходольский. Подобная попытка «разделения полномочий» между военной и гражданской властью с целью получения поддержки «общественности» и расширения ее участия прежде всего в экономической области была характерной для военно-политического курса Белого движения на Востоке России в конце 1919 – начале 1920 гг.

Лавируя между сотрудничеством с «общественностью» и стремлением усилить собственную власть, Калмыков не отказывался и от укрепления имевшихся у него военных полномочий. Для этого использовались проведенные атаманом еще в сентябре 1919 г. военно-административные преобразования, в соответствии с которыми Приамурье разделялось на три военных района: Хабаровский (во главе с полковником (на тот момент) Суходольским), Иманский (во главе с начальником гарнизона Имана войсковым старшиной А. Г. Ширяевым) и Гродековский (во главе с начальником гарнизона Гродеково войсковым старшиной Н. И. Савельевым). Подобные действия не отличались последовательностью и, конечно, могли в дальнейшем привести к усилению уже имеющиеся разногласия между военной и гражданской властями.

Тем не менее, в обстановке активизации партизанского движения в крае и фактического вооруженного нейтралитета японского командования атаман решил вернуться к сугубо диктаторским методам управления. Еще 4 февраля, небезосновательно опасаясь роста большевистских настроений среди моряков, Калмыков отдельным приказом включил в состав войск вверенного ему района Амурскую военную флотилию, а 8 февраля, учитывая, что на данный момент белая власть во Владивостоке была уже свергнута, переподчинил себе все части, подчинявшиеся ранее штабу Приамурского военного округа. 12 февраля приказом по Хабаровскому военному району Калмыков заявил о принятии на себя всей полноты военной и гражданской власти (к этому моменту объявленное атаманом новое гражданское управление так и не сформировалось) и объявил о введении на подконтрольной ему территории военного положения.

К этому моменту его собственный статус атамана уже не был столь незыблемым как год назад. 8 февраля станичное собрание Бикина заявило о признании власти Приморской земской управы об исключении Калмыкова из списков Уссурийского казачьего войска и его аресте. Конечно, это решение трудно было назвать легитимным, поскольку подобные акты входили в полномочия Войскового Круга, но оно вполне выражало стремление уссурийского казачества к самосохранению в условиях падения белой власти. Атаман и сам не питал иллюзий в отношении контрреволюционных настроений среди своих казаков, и поэтому, заявив о «гнилости» дальневосточного казачества, принял решение создать новое казачье сословие на принципах добровольного вооруженного противостояния «заразе большевизма». Войсковое и дивизионное знамена были отправлены им атаману Семенову в Читу.

Не надеясь на прочность подчиненных ему воинских частей, Калмыков приказал распустить всех мобилизованных и на основе Отдельной сводной Уссурийской дивизии создал Особый атамана Калмыкова Уссурийский отряд (ОКО) исключительно из добровольцев. Здесь проявилось своеобразное стремление атамана вернуться ко временам первых месяцев борьбы с советской властью, когда из подобных добровольческих формирований создавались первые звенья антибольшевистского фронта.

13 февраля отряд во главе с Калмыковым выступил из Хабаровска. Помимо казаков в него добровольно вошли офицеры, воспитанники Хабаровского кадетского корпуса, моряки Амурской флотилии под командованием капитана 1 ранга В. В. Безуара и даже подразделение из добровольцев сербов. Формально атаман заявил о том, что им предстоит разгромить приближавшиеся к городу партизанские отряды. На время своего отсутствия все властные полномочия передавались им начальнику штаба Хабаровского военного района полковнику М. А. Демишхану.

На деле, однако, белая власть не просуществовала и нескольких дней. Вскоре после выхода ОКО из города, 14 февраля 1920 г. делегаты городского и земского самоуправлений объявили о создании объединенного управления, подчиненного Приморской земской управе, а полковник Демишхан, придя на заседание земско-городского управления, сложил с себя полномочия, данные ему атаманом. 16 февраля революционные отряды вошли в Хабаровск.

Отряд Калмыкова, в течение 16–17 февраля довольно успешно действовавший против партизан, после получения известий о падении белой власти в Хабаровске и ввиду отсутствия сколько-нибудь прочного «тыла», двинулся по направлению к китайской границе. Атаман рассчитывал пробиться в полосу отчуждения КВЖД, где на тот момент еще существовала власть генерала Хорвата. 22 февраля отряд Калмыкова перешел границу по р. Уссури и вскоре был практически полностью разоружен китайскими властями. Партизанское командование потребовало выдачи атамана. В вину Калмыкову ставилось то, что накануне отъезда ОКО из Хабаровска он забрал из кассы местного отделения Государственного банка несколько десятков пудов золота (оно было передано атаманом японскому командованию с условием последующего возвращения законному Российскому правительству), а также проход вооруженного отряда по китайской территории и вмененный в вину атаману обстрел китайских канонерок под Хабаровском в октябре 1919 г. (об этом инциденте говорилось выше). 8 марта китайская администрация санкционировала арест Калмыкова и офицеров его штаба. Еще раньше большая часть ОКО была выдана китайцами революционным властям Приамурья.

Оказавшись в китайской тюрьме в г. Гирине, Калмыков продолжал заявлять о незаконности установившейся в крае власти ДВР, о своем подчинении исключительно атаману Семенову и о неправомерности действий местных властей. Ожидаемой поддержки со стороны японских военных и дипломатов он не получил, хотя и его отправка во Владивосток задерживалась. В июле 1920 г. при непосредственном содействии местного российского консульства (консула В. А. Братцова и вице-консула К. В. Лучича) атаману удалось совершить побег и скрыться на квартире консула. Однако во время обыска Калмыков был обнаружен, вновь арестован 25 августа 1920 г. и после этого китайские власти намеревались выдать его в ДВР. При переезде по железной дороге из Гирина Калмыков снова бежал и погиб в перестрелке с китайскими конвоирами.

Помощь российских дипломатов уссурийскому атаману не помогла. Напротив. В сентябре – октябре 1920 г. это соучастие в побеге стало одной из причин, по которым китайское правительство решило полностью ликвидировать российские посольства и консульства в стране. Несмотря на протесты российского посла князя Кудашева, решительно осудившего поведение своих подчиненных в Гирине, дипломатические представительства были закрыты и положение многочисленных российских беженцев и служащих КВЖД серьезно ухудшилось.

Такова была история антибольшевистского движения в среде дальневосточного казачества в 1918–1920 гг., на поддержку которого рассчитывал в своем противостоянии с «Меркуловским кабинетом» атаман Семенов. Нельзя сказать, что подобные расчеты были безосновательны. Калмыков, называя дальневосточное казачество «прогнившим», не был объективен. Ведь и в условиях существования правительства Приморской областной земской управы и под непосредственной властью ДВР уссурийское казачество смогло отстоять свой статус. Хотя Конституция Республики (принята 27 апреля 1921 г.) и другие законодательные акты ДВР провозглашали все земли общенародным Республиканским фондом и отменяли сословное деление (что напрямую касалось казачества), структуры казачьего самоуправления не признавали данных решений. Еще 9-й Войсковой Круг, состоявшийся в Гродеково в июле 1920 г., утвердил незыблемость станичного самоуправления и, более того, официально объявил о признании Семенова Походным атаманом дальневосточного казачества, подтвердил полномочия Калмыкова (уже арестованного в это время в Китае), его помощника председателя Войскового правительства Ю. А. Савицкого и ходатайствовал перед Семеновым о содействии освобождению Калмыкова из «китайского плена». Казаки, участвовавшие в работе Народного Собрания во Владивостоке, были отозваны.

Не заявляя открыто о восстановлении собственных войсковых подразделений, Круг разрешил формирование войсковой самообороны, тем самым исподволь проводя подготовку к вооруженному выступлению против ДВР. Прикрываясь статусом самообороны, в Гродеково и окрестных поселках проходило формирование отрядов не только из казаков, но и из бывших каппелевцев, юнкеров и офицеров. Накануне «владивостокского переворота» в мае 1921 г. среди уссурийского казачества усиливались контрреволюционные настроения. В апреле 1921 г. в Гродеково прошли заседания 10-го Чрезвычайного Войскового Круга, на котором были подтверждены оценки предыдущего Круга по политическим и экономическим проблемам уссурийского казачества, а также прошли выборы нового войскового атамана. Им стал генерал-майор Ю. А. Савицкий.

Важно также отметить, что 26 апреля 1921 г. в Гродеково приступила к работе казачья конференция, созывавшаяся до этого времени в Омске осенью 1919 г. В ней принимали участие представители от девяти казачьих войск Востока России (Оренбургского, Уральского, Сибирского, Енисейского, Семиреченского, Иркутского, Забайкальского, Амурского и Уссурийского). Конференция принципиально укрепила статус Семенова, признав его Походным атаманом всех казачьих войск Российской Восточной окраины. Для работы по различным направлениям внутренней и внешней политики были сформированы политическая, экономическая, казачья комиссии. Таким образом, дальневосточное казачество становилось на все более и более явные антибольшевистские позиции.

После «переворота» уссурийское казачество упрочило свое влияние в крае. 1 июня 1921 г. Войсковое правительство заявило о своей поддержке Приамурского правительства, но при обязательном условии скорого созыва краевого представительного органа. 9 июня Войсковое правительство признало недопустимым дальнейшее пребывание Семенова в Приморье, а на следующий день аналогичное решение принял съезд представителей казачьих войск Востока России. Поддержка Семенова сужалась почти исключительно до представителей строевых частей. Не случайно, что, пытаясь заручиться поддержкой «фронтовиков», атаман переехал в Гродеково и в начале июля предпринял попытку создания здесь отдельного правительства, оппозиционного «меркуловскому» и ориентированного на возможные военные действия против Владивостока. Попытка оказалась безуспешной, а стремление атамана к любой, вплоть до применения военной силы, форме утверждения своих властных полномочий, не могло не вызвать отторжения среди военных и политиков. Дальневосточные газеты изобиловали заголовками статей наподобие – «Гражданская война начинается». 27 июня Уссурийское Войсковое правительство переехало во Владивосток, и войсковой атаман генерал Савицкий, уже безоговорочно, поддержал Временное Приамурское правительство, заявив в воззвании к офицерам-казакам, служившим у Семенова, – что подлинно национальные интересы отстаивает не бывший забайкальский атаман, а правительство, ведущее подготовку к созыву краевого представительного собрания.

А после того, как 4 июля съезд представителей Восточных казачьих войск принял решение лишить Семенова звания Походного атамана всех казачьих войск, положение бывшего казачьего лидера становилось весьма шатким. Ведь именно поддержка казачества была для Семенова наиболее желательна и перспективна. Ни среди «каппелевцев», ни среди крестьянского населения, ни даже среди «демократической общественности», а также среди городского и земского самоуправлений и профсоюзов Семенов не пользовался существенной поддержкой. Поэтому и потеря доверия со стороны казачества означала для атамана, по существу, бесперспективность дальнейших попыток обосновать преимущество своего статуса по отношению к владивостокской власти.

Затянувшееся противостояние Гродеково и Владивостока, Семенова и Меркуловых не имело перспектив. К концу лета 1921 г. стала очевидной и финансовая несостоятельность Семенова как начальника, способного удовлетворить содержанием воинские подразделения в Гродеково. Не было и поддержки со стороны Японии, на что, безусловно, рассчитывал атаман. Семенов ожидал поддержки деньгами и вооружением в расчете на предоставление Японии существенных льгот в Приморье. Но еще 6 июня японские представители во Владивостоке заявили о стремлении к стабильности в регионе, ожидая от Семенова готовности идти на компромиссы с Меркуловыми и «каппелевцами». 20 июня при их посредничестве (полковник Гоми) прошли переговоры (правда, безрезультатные) Семенова и Меркуловых. В конце месяца в прессе было опубликовано официальное разъяснение японского консула Кикучи об отношении к атаману Семенову, в котором, в частности, отмечалось: «Японское командование, заинтересованное в поддержании политического спокойствия и общественного порядка… посоветовало Семенову уехать из Владивостока…, японские войска ни в коем случае не поддержат семеновцев и унгерновцев». В июле средства Семенова, размещенные в японских банках, оказались замороженными.

11 августа 1921 г. Семенов заявил о своем признании Временного Приамурского правительства. Возобновились его переговоры с С. Д. Меркуловым и генералом Молчановым. Результатом стал долгожданный компромисс. Семенов заявил о готовности подчиниться решениям правительства. Признававшие атамана казачьи воинские части в Гродеково также заявили о подчинении Владивостоку, и 12 сентября правительство приняло постановление об их включении в состав Дальневосточной армии (командующим казачьей группой был назначен сибирский казак генерал-лейтенант Ф. Л. Глебов). Семенов получал денежное содержание от правительства на пять лет, но при этом должен был покинуть пределы Приморья и также обязался не проживать на территории Японии или в японских колониях. 14 сентября Семенов покинул Приморье и отправился в Шанхай. Каких-либо репрессий в отношении бывшего Правителя не последовало, и длившийся несколько месяцев конфликт завершился.

Следует отметить, что сам Семенов свое согласие на компромисс с меркуловским правительством объяснял, в частности, провалом «порт-артурского сценария», согласно которому весной 1921 г. антибольшевистские выступления, скоординированные с повстанческим движением в Советской России, привели бы к восстановлению широкого фронта Белого движения. В этом случае имел смысл масштабной военной операции против Хабаровска, Благовещенска и Читы, во главе которой встал бы сам атаман и его сподвижники (прежде всего, барон Унгерн). Однако после поражения Белого дела в Монголии и явной невозможности вести наступление лишь казачьими частями Гродековской группы, Семенов изменил свое решение. «Принимая во внимание, – вспоминал он, – что к этому времени я получил сведения, что движение барона Унгерна к Мысовску потерпело неудачу (сведения в Гродеково поступали с запозданием. – В.Ц.) и положение в Халхе складывалось не в нашу пользу, я решил, что дальнейшее мое упорство не может привести ни к чему, а потому вступил в переговоры с меркуловским правительством и японским командованием о ликвидации создавшегося положения и о готовности моей обсудить всякое предложение, которое будет мне сделано».

Оценка причин и последствий противостояния «Семенов – Меркуловы» принципиально важна для истории Белого движения. Это не просто наличие «разногласий в антисоветском лагере», свидетельствующее о его «разложении» (как это отмечалось в советское время). Конфликт показал, прежде всего, что многие эпизоды гражданской войны, во время которых провозглашаемые в программных заявлениях Белого дела принципы «законности и правопорядка», хотя бы и ограниченные условиями военных действий, неизбежно входили в явное противоречие с теми формами и методами, которыми руководствовались на местах многие «исполнители» политической воли белых правительств. Это проявлялось и в эксцессах «атаманщины», и в явном нарушении единства правовой системы белого тыла, и в порочности применения методов «подавления большевистских восстаний» любой ценой. Подобные действия вызывали неприятие как со стороны гражданских властей (Приамурское правительство), так и со стороны военных («каппелевцы»).

В 1920–1922 гг. Белое движение явно эволюционировало в сторону новой системы управления. Органы исполнительной власти стремились опереться на структуры представительные, хотя бы и ограниченные в своих полномочиях, но тем не менее выражавшие настроения относительно широких общественных групп. В Приморье эту роль брал на себя Несоциалистический съезд, а после «владивостокского переворота» подобные функции должны были перейти к Народному Собранию и, в перспективе, к Учредительному Съезду (Собранию) края. В этих условиях полностью игнорировать «мнение общественности» становилось невозможным. Кроме того, белым правительствам нужно было соблюдать хотя бы «внешнюю» демократичность. Ведь в случае международного признания (на что рассчитывали многие военные и политики во Владивостоке), равно как и в условиях возможного расширения территории края, подконтрольного правительству, следовало продемонстрировать населению свою готовность к сотрудничеству.

Если, как утверждалось в официозных органах, Советскую Россию отличает «показное», «фальшивое» стремление к демократии (в условиях начавшейся «Новой экономической политики»), то на территории белых правительств любые проявления «недемократичности» (в частности, поведение атамана Семенова) осуждаются и пресекаются. Нельзя было бы при этом рассчитывать на какое-либо взаимодействие с повстанческим движением, лидеры которого заявляли о «народном» характере своих отрядов и о «народной» поддержке своих действий.

Компромисс Семенова с правительством означал также и то, что существовавшие прежде т. н. цепочки правопреемственности, типичные, например, для белого Юга в 1917–1920 гг. в отношении военного и политического лидерства (например: Алексеев – Корнилов – Деникин – Врангель) и для белого Востока (от Уфимской Директории – через Колчака к Семенову), уже не имеют того значения, которое им придавалось ранее. Гораздо важнее «цепочек» правопреемственности становились новые формы взаимодействия власти и общества. На смену военной диктатуре, основанной на жестких принципах господства и подчинения, приходили элементы легитимности, выборности структур власти. И здесь полномочия Временного Приамурского правительства, сосуществовавшего с Народным Собранием, получали дополнительное политико-правовое обоснование. Теперь важнее становился не «последний указ», «политическое завещание» Колчака в отношении своего преемника на «Российской Восточной окраине», а получение власти хотя бы и «революционным» путем «переворота», но при последующей опоре на легитимные представительные структуры.

Сразу же после заявлений правительства о созыве краевого Собрания эти решения приветствовались. «Адмирал Колчак намеревался довести страну до Учредительного Собрания. А в наши дни даже «семеновцы», именующие себя «общественностью, стоящей на точке зрения активной борьбы с большевиками», собираются вручить законодательную власть Народному Собранию. Тем более, конечно, демократизм обязателен для правительства С. Д. Меркулова, которое опирается на каппелевцев».

Сложившаяся в Приморье представительная власть стала, по сути своей, антибольшевистским блоком. Он не отличался достаточной прочностью, но для истории гражданской войны, в ходе которой Белое движение далеко не всегда шло на компромиссы и сотрудничество с возможными союзниками по антибольшевистскому лагерю, это был показательный, хотя и не типичный, пример. К доминированию общественно-политических настроений более всех стремился Несоциалистический съезд и связанные с ним правые и правоцентристские структуры. «Голоса» правых в Приморье оказались гораздо «слышнее» их потенциальных союзников по «борьбе с большевизмом» в центре и слева.

После компромисса с Семеновым, Меркуловы, казалось бы, могли рассчитывать на достаточную прочность собственной власти. Действительно, общественная поддержка Правительства летом 1921 г. оставалась достаточно стабильной. Еще в разгар противостояния с атаманом, с 16 по 25 июня во Владивостоке состоялась вторая сессия Несоциалистического съезда. Примечательно, что в первый же день работы делегаты предложили переименовать Несоциалистический съезд в Антибольшевистский или Антикоммунистический, подчеркивая тем самым стремление перевести обсуждение политических вопросов от внутренних, краевых проблем в плоскость противостояния с советской властью и «большевистским режимом».

Представители владивостокской организации кадетской партии (от участия в работе съезда, в отличие от делегации кадет из Харбина и Хабаровска, они воздержались) считали предлагаемое переименование уместным, поскольку в этом усматривалась перспектива «объединения всех общественных течений, не приемлющих коммунизма». При этом, в отличие от своих харбинских товарищей по партии, владивостокские кадеты не поддерживали идеи возобновления вооруженной борьбы с советской властью. Приморская общественность, принципиально поддерживая важность проведения подобных форумов, настаивала на реальном «расширении съездом своей представительной основы». Лидер владивостокских кадетов Л. Кроль отмечал, что «переименование будет полезно потому, что позволит войти в его состав группировкам, которым неудобно войти в него, пока он подчеркнуто именуется «несоциалистическим». Возможность вступления в Съезд социалистам-антибольшевикам не должна быть отрезана. Если бы это и не дало серьезных практических результатов, это показало бы, что Съезд ведет борьбу только с коммунистами и что он не намерен вести такой же борьбы с социалистами».

Предполагаемого переименования не произошло, но сам по себе факт «расширения» представительства имел место. Среди организаций, впервые принимавших участие в съезде «несосов», оказались, в частности, структуры, связанные с православными приходами, а также известные своим участием в становлении Белого движения еще в 1917 г.: Союз Георгиевских кавалеров Российской Восточной окраины, правление местного Союза увечных воинов Российской Восточной окраины, Братства в честь Иверской иконы Пресвятой Богородицы, Союз приходов Владивостока, представители благочинных округов. Территориальное представительство расширялось за счет беженских организаций (беженцев Амурского казачьего войска, мусульман-беженцев, уральских беженцев). От Владивостока и Никольск-Уссурийска, помимо представителей городского самоуправления (по 5 делегатов от каждого города), присутствовали отдельные, персонально утвержденные делегации. «Представительство национальностей» осуществлялось через делегатов от Восточно-национального управления башкир, Корейского общества Владивостока.

Отмечалось участие в работе съезда влиятельного Русского национального экономического союза из Харбина. Численность участников второй сессии возросла по сравнению с первой (мартовской) со 170 до 308 делегатов. Примечательно, что съезду прислали свои приветствия представители европейской эмиграции: члены только что созданного в Париже Русского Национального Комитета А. Ф. Карташев и В. Л. Бурцев, а 6 июня 1921 г. Съезд Русского Национального объединения направил приветственную телеграмму С. Д. Меркулову.

Следует помнить и то особое значение, которое имела в белом Приморье Православная Церковь, и до, и после «майского переворота» активно участвовавшая в общественно-политической жизни. Характерно и единство настроений военных и православных священнослужителей. Как вспоминал генерал Молчанов, «мы подготовили переворот очень просто: развернули широкую пропаганду, в особенности через церкви, где священники начали читать проповеди с сочувствием к нам. Они все нам сочувствовали… У нас было много священников, особенно пожилых, но был и один молодой, он был военным священником в нашей дивизии (о. Леонид Викторов. – В.Ц.). Мы хотели, чтобы он был у нас Главным священником. Мы знали, что он прекрасно говорил и был хорошим администратором, и мы могли бы с ним работать. Генерал Вержбицкий приказал мне обратиться к архиепископу Михаилу, главе местной епархии, и поговорить с ним о назначении этого молодого священника на ту церковную должность, которую мы хотели». Таким образом, при активной поддержке военных о. Леонид Викторов был назначен Главным военным священником армии и флота. Во время выборов делегатов съезда священники призывали оказать поддержку власти, а в случае пассивности местного крестьянства посылали делегатов от благочинных округов. Владивостокские газеты отмечали факт мученической кончины о. Александра Торопова (с. Дмитровка Спасского района), убитого красными партизанами за активную агитацию во время избирательной кампании.

При закрытии Несоциалистического съезда 25 июня с яркой речью выступил епископ Камчатский Нестор (он же служил молебен и на открытии заседаний), отметивший необходимость преодоления политических разногласий, призывая к единству ради будущего спасения не только Приморья, но и всей России: «В настоящее время мы обязаны прекратить распри, обязаны достичь полного умиротворения всех верных сынов России. Мы должны выявить чистый, сильный патриотизм и должны делать свое прямое дело укрепления освобожденного от врагов края и спасения гибнущих братьев наших в России, полоненной сатанистами… Хотя в Православной Руси сатанистами поруган Христос, поруганы святыни, но верующий многострадальный народ горячо молится Богу, и в этой молитве теплится надежда его на скорое избавление от антихристианского ига… Священный долг обязывает нас принести в жертву этому делу все, чем мы одарены от Бога: несите Веру, разум, чистую совесть, силу и все свои материальные достатки. Помогите в борьбе нашему Христолюбивому Воинству, душу свою полагающему за гибнущий народ. Только в единении между собой вы сбережете русское воинство, а с ним и край наш, освобожденный от врага. Только в полном единении мы достигнем нашей цели – освобождения Родины».

Овациями участников было встречено выступление бывшего проповедника в 3-й армии Восточного фронта осенью 1919 г., старообрядческого священника о. Иоанна Кудрина, представителя старообрядческих общин полосы отчуждения КВЖД. «Начатое дело освобождения страны от коммунистов, – выражал он монархические стремления собравшихся, – послужит прочным фундаментом для раскрепощения всей России. Пусть отсюда раздается громкий голос, что поруганный Царский Трон не будет пуст, разорванная Царская Порфира будет вновь сшита и крест снова будет висеть на Помазаннике Божием».

Внимание прессы привлекли заявления от имени «рабочих волжан, ижевцев, воткинцев и уральцев» и от Дальневосточной армии. Генерал Молчанов зачитал приветствие съезду, гласившее: «Власть коммунистов в пределах Приморской Области пала… Выражаем твердую уверенность, что эта сессия съезда будет последовательным продолжением начавшейся первой сессии для собирания всех антикоммунистических сил, для скорейшего торжества идеи освобождения и объединения Родины. Она предостережет и отметет все себялюбивые элементы, являющиеся помехой для достижения этой идеи». В. Ф. Иванов на первом же заседании заявил о ближайшем будущем времени, когда рост «антикоммунистических группировок достигнет размеров, обеспечивающих успех борьбы с большевизмом». Полковник Клерже, стремясь усилить военно-политическую значимость атамана Семенова, в своем докладе особенно отметил, что атаман «в настоящее время имеет связь с большинством, если не со всеми, из повстанческих групп, оперирующих на огромном фронте по границе всей Монголии на линии почти в 4 тысячи верст. Все эти повстанческие группы связаны также и между собой и подчинены генералу Унгерну, который в свою очередь подчиняется атаману Семенову».

Конфликт Правительства с атаманом Семеновым не мог не отразиться на работе съезда. Сторонники атамана надеялись на то, что съезд обеспечит поддержку идее вооруженного противостояния с ДВР. Незамедлительной поддержки военных действий требовали «семеновцы». В информационной сводке, составленной ими после окончания работы Съезда, отмечалось: «Приморцы-меркуловцы стояли за прекращение гражданской войны, прекращение вооруженной борьбы с большевиками. Их идеология сводилась к тому, что гражданская война изжита, что нужно создать хорошие экономические условия для населения и тогда, будто бы, соседние области из зависти к хорошей жизни приморцев сбросят у себя большевиков сами, что надо пропагандировать у соседей взрыва изнутри, а не освобождать их силой, что всякая армия обуза и должна быть распущена, что Приморье защищается интервентами и за их барьер залезать не нужно, – и таким образом Атаман, как «беспокойный» элемент идет будто бы вразрез с «объективной» обстановкой.

В то же время «активисты, сторонники Атамана, стояли на точке зрения необходимости объединить армию и дать ей возможность поддержать из Приморья вооруженной силой движения барона Унгерна в Забайкалье и атамана Амурского казачьего войска Сычева в Амурской области. Активисты считали, что раз антибольшевистское движение идет под знаком добровольчества и никаких мобилизаций не предвидится, то нельзя запрещать добровольцам сражаться за освобождение Родины и нельзя их лишить признаваемого ими главы их Атамана Семенова и не использовать Приморья как территориальной базы для борьбы». Однозначно утверждалось, что «вся обстановка на Дальнем Востоке за последнее время с очевидностью показывает, что борьба с большевизмом далеко не изжита, что никакое соглашательство с Дальневосточной республикой ни к каким позитивным результатам привести не может, а поведет лишь к окончательному краху антибольшевистского движения… Вся сумма сведений о боевой подготовке красных на Дальнем Востоке против антибольшевистских сил настойчиво указывает на настоятельную необходимость скорейшего объединения всех антибольшевистских групп и на скорейшую их организацию для вполне планомерных и согласованных действий под одним общим командованием».

Но в результате, по мнению авторов сводки, «Правительство добилось своего. Психология «непротивления»… победила. Была вынесена бездарная, пацифистская, безыдейная, обезличивающая съезд резолюция, в которой ни слова не говорилось о борьбе и в которой съезд превратился из активного центра национальной борьбы в подсобное правительству агитационное учреждение. Активисты были побеждены, но не духовно, а задавлены массой, стадным, «шкурным» большинством. Атаман Семенов не получил возможности при посредстве съезда подойти к участию в национальной борьбе, правительство пока победило, но более всего пострадало оно само».

До конца работы съезда «семеновцы» не доработали: демонстративно покинули заседания представители амурского казачества, и еще около 30 других делегатов, сторонников атамана и крайне правые. При этом казаки-«приморцы» были вполне лояльны к Правительству.

Важное значение имело отношение крестьянства. Но если Всероссийский Крестьянский Союз, поддерживавший Семенова, фактически вошел в состав харбинского Русского Национально-Экономического Объединения и утратил «прямое» влияние на Владивосток, то проведенный 15–17 июня 1921 г. Съезд представителей сельских сходов Приморья заявил о непризнании полномочий Семенова и о своей поддержке правительственного курса лишь в том случае, если власть будет опираться на созванное Народное собрание, органам местного самоуправления будут гарантированы широкие полномочия, а правительство будет стремиться к сохранению «гражданского мира». Участие в работе Несоциалистического съезда оговаривалось условиями его «демократизации» («Несоциалистический съезд как таковой не является выразителем воли народа, как воли большинства, так как в нем не представлены широкие слои населения») и обязательного проведения выборов в новое Народное Собрание.

В Никольск-Уссурийском уезде проходили выборы делегатов на съезд на сельских сходах, и это, несомненно, укрепляло правительственные позиции среди местного населения, а во Владивостоке, на основе крестьянской фракции бывшего Народного Собрания, был образован новый Крестьянский Союз. В конфликте с атаманом Семеновым крестьяне, вместе с поддержавшими их представителями Уссурийского Войскового правления и делегатами от Полтавского станичного округа, приняли резолюцию, гласившую, что «не только власть атамана Семенова, но и пребывание его в Приморье и на всей русской территории вновь пробуждает в народе воспоминание о кровавой деятельности его и его сподвижников, временах пыток, расстрелов и народных страданиях. Нет и не может быть возврата к диктатуре групп и отдельных лиц, противопоставляющих свою волю воле народа».

Далее отмечалось: «С момента Созыва Учредительного Съезда верховная власть должна принадлежать только ему» (то есть Правительство должно подчиниться представительной власти), а «гарантией созыва Народного Собрания 7 июля и созыва Учредительного Съезда 1 сентября нам будет служить Каппелевская Армия». После оглашения данной резолюции представители крестьянской группы покинули заседания съезда, заявив о подготовке к участию в выборах Народного Собрания. Аналогичную позицию бойкота съезда заняли профсоюзы Приморья, за исключением представителей профсоюза Амурского судоходства и отдельных рабочих коллективов (паровозные бригады депо Никольска-Уссурийского, Общество русских тружеников печатного дела).

В итоге съезд принял оглашенную Председателем Совета съезда Н. Андрушкевичем резолюцию, в которой ясно говорилось, что действия атамана Семенова «являются актом неповиновения законной русской власти края», «попытка атамана Семенова поставить свою волю выше всех слоев населения, неоднократно ясно выраженной, является преступной», «стремление атамана Семенова, не обладающего ни средствами, ни сочувствием населения, начать немедленно вооруженную борьбу с большевиками – обречено на явную гибель», «вся деятельность атамана Семенова при подобных обстоятельствах является вредной для общего русского национального дела». Исходя из этого «Совет съезда приглашает граждан к спокойной творческой работе и выражает твердую уверенность, что Временное Правительство принимает все меры как к воссозданию здоровой мирной жизни края, так и для борьбы с анархией, откуда бы эта анархия ни исходила (даже со стороны преемника власти Колчака. – В.Ц.)».

Сам глава приамурской власти С. Д. Меркулов трижды выступал на его совещаниях. Им был сделан закрытый доклад, характеризующий сложное финансовое положение в крае. В выступлении 17 июня он отметил, в частности, что вопрос о «майском перевороте» был решен «еще до открытия первой сессии Несоциалистического съезда, и тогда же каппелевское командование предложило группе Меркулова свою поддержку. Когда на съезде выбирали Совет, знали, что выбирают будущее правительство».

В заключительной речи при закрытии съезда, 25 июня, он говорил: «Если первая сессия, совершившая огромное дело по сплочению несоциалистического населения, дала в результате существующее Правительство, то вторая сессия, насчитывающая в своем составе значительно большее количество организаций, чем в первой сессии, с достаточной очевидностью показала, что дело Возрождения Родины дорого очень и очень многим. Новые организации влились в наш съезд, и общее великое дело имеет теперь за собой уже достаточно прочную и верную опору. Несоциалистический съезд представляет огромную массу, являющую собой население и отражающую его интересы. Старания оппозиционных газет опорочить съезд ни к чему не привели».

«Родина в опасности, и Бог нам помогает, – призывал помнить Меркулов. – Я смотрю оптимистически на будущее, исходя не из практических результатов, а уповая на Бога и надеясь на лучшее будущее».

Старейший делегат съезда князь Кропоткин в ответной речи заявил, что «все взоры направлены на Восток, и может быть с Востока пойдет заря освобождения всей России». Кропоткин вошел в обновленный состав Совета съезда, в него также были избраны генерал Лохвицкий и премьер Иванов.

Лейтмотив съезда, как и следовало ожидать, оказался довольно «правым». Это позволяло делать выводы о том, что ожидания в отношении широкого «антикоммунистического» вектора работы съезда не оправдались. Редактируемая бывшим председателем Сибирской Областной Думы, известным деятелем сибирского областничества И. А. Якушевым, «Дальневосточная жизнь» писала, что «съезд, упорно именующий себя «несоциалистическим», несомненно представляет собой в массе правые группировки… Произносимые под бурные рукоплескания членов съезда речи о тронах и царской порфире приводят к выводу, что он не столько по существу «антикоммунистичен», сколько скорее «антидемократичен». Такое название, по нашему мнению, более всего и приличествует ему… Но само правительство может ли претендовать на наименование его демократическим?.. Демократическое правительство без демократии – еще небывалый в истории пример».

И все же несмотря на разгоревшиеся во время собрания споры относительно «распри» между Правительством и атаманом Семеновым и несмотря на отсутствие поддержки со стороны крестьянства и профсоюзов Приморья, резолюция, вынесенная Съездом, не только подтверждала позитивный факт свершившегося «переворота», но и намечала дальнейший курс политических преобразований (полный текст см. приложение № 16.). Сессия подчеркивала: «Свержение большевиков идейно было подготовлено Мартовским Съездом, точно формулировавшим цели и задачи движения и выдвинувшим его исполнителей; прочным фундаментом для власти в данный момент может быть только однородная, внепартийная, тесно спаянная идеологически общественность; никакая партийная коалиция в данный момент и при данных условиях невозможна; до созыва Учредительного Собрания власть никакому преобразованию подлежать не может».

Таким образом утверждалась новая правопреемственность, имевшая на этот раз основанием факт не столько «переворота», сколько «революционного» (по сути) захвата власти. Но последующая легитимация режима посредством созыва Народного Собрания и Учредительного Собрания (Съезда) сохранялась и была весьма важной для белого Приморья, так как в этом случае «переворот» получал вполне законное обоснование в форме «народного волеизъявления».

На упреки в отсутствии «демократизма» ответил В. Ф. Иванов, заявивший на заключительном заседании: «Съезд сумел привлечь в свои ряды даже «срединные силы», такие как корейское общество, прогрессивно-демократическую группу, Русское национальное экономическое общество Харбина, хотя и не принимавшие участия в первой сессии. В нашей среде находятся рабочие, железнодорожники и крестьяне. Это ли не показатель того, что съезд отражает настроение всего населения? Все более и более растут к нам симпатии. Обвинения в реакционности, бросаемые по адресу съезда, совершенно несостоятельны, так как Правительство ни на шаг не отступило от своей декларации, в чем сказался глубокий демократизм власти. Если же есть реакционность, то она не у власти, а в умах масс, которые, изверившись во всяких «высоких идеях» интернационалов, постепенно, через национальное уничижение, шаг за шагом идут к национальному возрождению и подъему. Если мы не увидим светлых идеалов, к которым стремимся, то во всяком случае заслуга наша велика уже и в том, что мы оказали поддержку устремленным на нас взорам и надеждам, идущим из Советской России и из-за границы».