Глава 3

Особенности положения «белой власти» в Маньчжурии и Приморье в конце 1919 – начале 1920 гг. Генералы Хорват и Розанов

Оставшиеся центры Белого движения на Востоке России в значительной степени должны были учитывать предшествующий опыт политического строительства, его преимущества и ошибки. В течение 1920–1922 гг. возникло несколько военно-политических моделей, сводившихся по существу к двум принципиальным схемам: а) единоличная власть, опирающаяся на представительные структуры и эволюционирующая в сторону передачи части своих полномочий представительным органам, стремящаяся к сотрудничеству с «общественностью» (как правило, «несоциалистической»); или б) власть основанная на коалиции, «коллегиальная диктатура», стремящаяся, тем не менее, использовать представительные структуры для поддержки своего политического курса. При этом существенно изменялись принципы избирательной системы – от всеобщего избирательного права, основанного на нормах, принятых еще в период выборов во Всероссийское Учредительное Собрание 1917 г., до попыток восстановления сословного, профессионального представительства, характерного для исторических традиций российских Земских Соборов. В этом отношении дальневосточный политико-правовой опыт весьма показателен для истории Белого движения в России.

Первая система управления была характерна для белого Забайкалья в 1920 г. и в определенной степени (для белого Приморья лета – осени 1922 г.), вторая – для Приморья периода мая 1921 – июня 1922 гг. – времени существования здесь власти Временного Приамурского правительства. В том и другом случаях уже отсутствовал характер прежней, единоличной диктатуры, не стремившейся к компромиссам и уступкам в отношении представительной власти.

Но было бы неправомерно утверждать, что в политико-правовой системе Белого движения произошел некий возврат к практике 1918 г., ко времени т. н. демократической контрреволюции. Прежде всего изменился характер представительства в 1920–1922 гг. Здесь уже не был преобладающим партийно-политический принцип, а преобладало представительство общественно-политических структур и профессиональных, национальных организаций. Не было и указаний на преемственность от Всероссийского Учредительного Собрания 1917 г. Напротив, говорилось о важности новой Конституанты, сроки созыва которой представлялись в весьма отдаленном будущем. Переходя к описанию военно-политического положения в белом Приморье в 1921–1922 гг., представляется необходимым дать обобщенное описание истории центров Белого движения, оставшихся после падения власти адмирала Колчака в Маньчжурии и Приамурском крае в конце 1919 – начале 1920 г. (военно-политическая история белого Забайкалья в 1919–1920 гг. описывается в первом разделе данной главы).

В конце 1919 – начале 1920 г. положение Белого дела в Маньчжурии считалось относительно прочным. Бывший первый Всероссийский диктатор, «Временный правитель России» еще до Колчака, генерал-лейтенант Д. Л. Хорват, имевший статус Верховного Уполномоченного Российского правительства на Дальнем Востоке (с ноября 1918 г. до июля 1919 г.), а также директора-распорядителя Правления общества КВЖД (с апреля 1918 по ноябрь 1920 г.) с 6 мая 1919 г. занимал также должность командующего войсками Приамурского военного округа. Под его руководством действовали местные административные структуры, работало Дальневосточное Краевое финансово-экономическое совещание, в составе которого участвовали как представители власти (сам Хорват, министр путей сообщения Л. А. Устругов, помощник Хорвата по морской части контр-адмирал С. Н. Тимирев и др.), так и представители краевой «деловой общественности» (председатель Амурской Областной Земской управы А. Н. Алексеевский, управляющий Владивостокским отделением Сибирского Торгового банка В. С. Голембиовский, уполномоченный Съезда золотопромышленников Амурского округа П. Я. Румарчук и др.). Однако со стороны Омска к Харбину имелось немало претензий, сводившихся, к недостаточно активной защите национальных интересов в полосе КВЖД, ошибкам в области военной организации, контроля над транспортными перевозками. Летом 1919 г. в официозной прессе отмечалось: «Когда только еще возникло Российское Правительство, начались бесконечные переговоры с Хорватом о полном слиянии подчиненной ему области с остальной частью освобожденной России. Но генерал Хорват был недостаточно сговорчив, а средств принуждения у Российского Правительства на таком отдаленном расстоянии еще не было. Тогда во имя интересов государственного объединения всей Сибири остановились на учреждении чего-то вроде наместничества – именно должности Верховного Уполномоченного на Дальнем Востоке.

Таковым и был назначен генерал Хорват, фактически сохранивший за собой значительную часть той неограниченной власти, которой он пользовался раньше. Дальний Восток… имеет огромное значение, через него мы сейчас получаем воинское снаряжение, машины, орудия, паровозы, вагоны и всевозможные товары… Это наше «окно» в Европу и в Америку. И вот вся деятельность генерала Хорвата, а вернее… его бездеятельность, отнюдь не могла способствовать поднятию русского престижа… Никакого правопорядка не устанавливалось в области; власти творили всевозможные беззакония; взяточничество, самая безудержная вакханалия спекуляции царили вовсю. Происходила самая бессовестная игра с рублем, которая сильно задерживала нормальное повышение наших денежных знаков… Не прилагалось почти никаких усилий к тому, чтобы организовать русскую армию, которая постепенно заменила бы японские войска…». В этой ситуации вполне оправданным считалось решение правительства от 18 июля 1919 г. об упразднении должности Верховного Уполномоченного на Дальнем Востоке с последовавшей 13 августа 1919 г. передачей всей полноты власти в крае генерал-лейтенанту С. Н. Розанову (получивший должность Начальника Приамурского края 18 июля 1919 г.). «Эта реформа, – отмечалось далее, – упрощает дело сношения центра с местами, дает возможность государственной власти непосредственно соприкасаться с отдельными областями государства, что обеспечивает и единство политической мысли. Дальний Восток, таким образом, приобщен теперь к единому государственному организму, что не может не привести к оздоровлению этой окраины, а следовательно, и к дальнейшему укреплению Возрожденной России».

После упразднения должности Верховного Уполномоченного, несмотря на существенное ограничение, таким образом, полномочий, Хорват особой Грамотой Российского правительства был назначен сенатором и Главноначальствующим над всеми русскими учреждениями в полосе отчуждения Восточно-Китайской железной дороги, что предоставляло «возможность пользоваться опытом и знанием» генерала «на поприще служения государственного». Статус Главноначальствующего был типичен для белых регионов в 1919 г. Хорват стремился поддерживать общерусское влияние в регионе. Об этом, в частности, свидетельствует отправленное им 7 октября 1919 г. письмо Главкому ВСЮР Деникину. В нем Хорват писал о «желании восстановить на нашей Родине порядок и дожить до того момента, когда она вновь станет Великой и сильной». Особо Хорват отмечал, что «нас всех восхищает…, что Вы, имея в Ваших руках власть, меньше всего заботитесь о себе лично (указание на признание Деникиным верховной власти Колчака в июне 1919 г. – В.Ц.) и что Вами не руководят честолюбивые замыслы, а единственно любовь к Родине».

В условиях распада всероссийской власти Хорват с 14 января 1920 г. попытался восстановить полноту своей власти, заявив о своих полномочиях Главноначальствующего над русскими учреждениями в полосе отчуждения КВЖД, что, безусловно, повышало его статус. Немаловажное значение имела и работа местного российского консульства и особенно Пограничного окружного суда, существовавшего в Харбине с февраля 1906 г., оказывавшего покровительство и правовую помощь военным и гражданским беженцам, поток которых возрос после падения власти Колчака.

Хорват подтверждал свою приверженность идеям «единства государства», хотя и с определенными уступками «условиям времени». В интервью газете «Вестник Маньчжурии» генерал выражал «до боли мучительное чувство грусти, когда видишь, как Родина, создавшая тысячелетнюю свою государственность, развалилась в течение двух с половиной лет благодаря опьянению от лозунгов и несбыточных обещаний… Эта рознь, отсутствие единства и действий породили ужасающую слабость, которая дает другим народам возможность почти совсем не считаться со страной, насчитывающей свыше полутораста миллионов населения и имеющей тысячелетнюю историю». Но идеи объединения вокруг одного лидера, составлявшие основу идеологии Белого дела, вполне разделялись и Хорватом: «Я верю, что появится человек, как некогда появился Минин-Сухорук, который властным, осененным мановением свыше голосом призовет всех к единению, и сольются тогда воедино разрозненные ныне политической борьбой партии, восстановится Русь и по-прежнему будет великой и славной».

Иное дело, что в сложившейся на Дальнем Востоке обстановке генерал подобных «лидеров» не видел. Он подчеркивал свое «на равных» положение при отсутствии политических разногласий с двумя другими представителями Белого движения – атаманом Семеновым и Главным начальником Приамурского края генерал-лейтенантом С. Н. Розановым: «Могу уверить Вас, что никакой вражды с моей стороны в отношении генерала Розанова и атамана Семенова нет и не было… Я всегда и всем, чем только мог, содействовал тем, кто боролся с анархией».

Но при этом Хорват настаивал на приоритетах экономических интересов КВЖД, что в условиях транспортного кризиса и требований Забайкалья и Приморья о чрезвычайных мерах на железных дорогах могло привести к разногласиям с Семеновым и Розановым. Кроме того, генерал не признавал «верховной власти» атамана Семенова даже после ссылок последнего на пост, полученный Указом Верховного Правителя от 4 января 1920 г.: «Я всей душой, всеми своими силами стремлюсь к возрождению русской государственности и, конечно, всемерно и неизменно буду содействовать и ген. Розанову и атаману Семенову в их работе в этом направлении, но, с другой стороны, я не могу допустить вмешательства в управление железной дорогой, так как вся ответственность за благосостояние дороги лежит исключительно на администрации дороги и, в частности, на мне как на директоре-распорядителе… Железная дорога обслуживала нужды соседних областей, насколько это было в ее силах, но ведь железная дорога существует исключительно на собственные средства, без каких бы то ни было субсидий от казны, и поэтому, при настоящих чрезвычайно тяжелых экономических и финансовых условиях, дабы не прекращать своего существования она вынуждена повышать тарифы, отказывать в льготных перевозках, в предоставлении внеочередных нарядов на вагоны и т. п.; все это могло явиться стеснительным для Забайкалья и Приморской области и на этой почве могли произойти те или другие трения, но и только. Трения на деловой почве всегда могут быть устранены путем переговоров и тех или других соглашений, и ни о какой вражде не может быть и речи».

Свой особый статус Хорват обосновывал также и ссылкой на внешнее окружение полосы КВЖД, на необходимость сотрудничества с властями Китая. Как следовало из интервью, это имело для него даже большее значение, чем взаимоотношения с любой «русской властью», поскольку и административный статус КВЖД, как разъяснял генерал, способствовал этому. «Дорога является частным торгово-транспортным предприятием, – подчеркивал Хорват, – оперирующим, в силу нашего договора с Китаем, на иностранной территории. Это предприятие чисто-русское, и я, будучи в течение ряда лет сперва управляющим дорогой, а затем директором-распорядителем общества таковой, в основу своей деятельности неизменно полагал всемерное ограждение русских интересов…, но, вместе с тем, я глубоко всегда сознавал, что дорога может успешно функционировать лишь при благожелательном отношении местного населения, интересы коего обслуживаются дорогой. Неуклонное проведение в жизнь этих начал дало возможность дороге заручиться дружбой Китая. Административное устройство гражданской жизни в полосе отчуждения принадлежит управляющему дорогой, русская же власть непосредственного касательства к полосе отчуждения не имеет».

Общий вывод программного интервью Хорвата звучал вполне определенно: «Я всей своей душой, всеми своими силами стремлюсь к возрождению русской государственности и, конечно, всемерно и неизменно буду содействовать и ген. Розанову и атаману Семенову в их работе и в этом направлении; с другой стороны, я не могу допустить вмешательства в управление железной дорогой, так как вся ответственность за благосостояние дороги лежит исключительно на администрации дороги и, в частности, на мне, как на директоре-распорядителе».

Как правомерно утверждал Хорват, китайские власти объективно становились гарантом стабильности на КВЖД. Бывший глава Совета министров Российского правительства П. В. Вологодский, успевший покинуть охваченный антиколчаковским восстанием Иркутск и прибывший в Харбин 29 января 1920 г., так характеризовал ситуацию, сложившуюся к этому времени: «Мы приехали в Харбин, когда здесь готовилась профсоюзами политическая демонстрация, когда рабочие через свою делегацию предъявили Хорвату ряд требований политического и экономического характера, освобождения из-под стражи политических, избрание различных комитетов и советов. Поэтому наше настроение было тревожное, однако все названные лица, а также некоторые знакомые из торгового и банковского мира нас успокаивали, что здесь нельзя опасаться хозяйничанья большевиков, – до этого не допустит китайская военная власть. И действительно, вскоре профсоюзы отменили назначенную демонстрацию, собравшиеся же на митинги были распущены китайским генералом с предупреждением, что он и впредь никаких митингов русских не допустит. Это нас успокоило…».

Вологодский и прибывшие в Харбин члены бывшего Российского правительства (Управляющий делами Г. К. Гинс, министры: внутренних дел А. Н. Гаттенбергер, земледелия Н. И. Петров, военный М. В. Ханжин, морской М. И. Смирнов, товарищ министра снабжения и продовольствия Н. А. Мельников, помощник военного министра по делам казачьих войск Б. И. Хорошхин) намеревались продолжать свою политическую работу, опираясь на поддержку Хорвата. По воспоминаниям Вологодского, после переговоров с генералом 29 января было «решено, что Совет министров ни Указом Верховного Правителя от 4 января, ни вступлением атамана Семенова во всю полноту власти, не упразднен и что необходимо от лица уцелевших членов правительства издать какой-нибудь акт, свидетельствующий о прекращении его существования; но прежде всего необходимо сделать по целому ряду вопросов управления распоряжения. Решено поручить особой комиссии разработать проекты этих распоряжений и акт о ликвидации деятельности Совмина».

Но реального продолжения деятельность бывших российских министров не получила, хотя при поддержке генерала была образована «Комиссия по урегулированию финансовых вопросов правительственных учреждений» во главе с чиновником управления Главноначальствующего Е. В. Арефьевым. Ее работа сводилась, в частности, к финансовой помощи многочисленным чиновникам и офицерам – беженцам из белой Сибири и Приамурья. В конце февраля было решено создать при Пограничном суде отделение совета присяжных поверенных. Что касается статуса «белой власти», то игнорировать фактически действовавшие акты адмирала Колчака о передаче верховной власти генералу Деникину, равно как решения о наделении атамана Семенова верховными полномочиями на Дальнем Востоке, становилось невозможным.

16 февраля в харбинских газетах было опубликовано сообщение о расстреле в Иркутске адмирала Колчака и премьера Пепеляева. Также ранее газеты сообщили о смерти генерала Каппеля и о переходе остатков армии в Забайкалье. 25 февраля все оказавшиеся в Харбине бывшие министры приняли участие в прошедшей в Свято-Никольском кафедральном соборе панихиде «по убиенному воину Александру», а 1 марта по заказу бывших министров была отслужена панихида «по убиенном председателе Совета Министров» Викторе Пепеляеве. Об оставшихся в Иркутске членах последнего состава правительства было известно, что они арестованы, находятся во власти Иркутского ревкома и над ними остается угроза расстрела. Старые правительственные структуры оказались обезглавленными…».

Политическое положение на КВЖД все более осложнялось, и хотя и не привело к падению «белой власти», но повлияло на ее существенную трансформацию. Хорват, по сути, оставаясь представителем России, начавший свою службу на КВЖД задолго до революции, мог бы претендовать на роль того самого лидера, о котором он заявлял в интервью. Но расположение КВЖД на территории Китая, ее положение «государства в государстве» (по фамилии Главноначальствующего современники называли эту территорию «Хорватией») в условиях распада Белого движения не могло быть настолько прочным, чтобы гарантировать генералу необходимый «суверенитет». Несмотря на статус Главноначальствующего, именно зависимое положение от китайских властей делало его положение непрочным. И уже в марте 1920 г. местные власти изменили отношение к «русским белым».

Падение «белой власти» в Приморье и установление здесь власти социалистической Областной Земской управы не укрепляло положение Хорвата. Назревал неизбежный конфликт. 12 марта генерал отказался признать власть уполномоченного владивостокского земства Н. П. Пумпянского, а уже 13 марта в Харбине началась политическая забастовка с требованием отставки Хорвата и перехода КВЖД под управление Приморской Земской управы. Движение поездов от станции Манъчжурия до станции Пограничная прекратилось. Сославшись на «паралич движения», в полосе КВЖД глава администрации китайский генерал Бао Гуйцин 15 марта 1920 г. предложил Хорвату сдать свои полномочия. На следующий день китайские войска разоружили немногочисленную Охранную стражу КВЖД, арестовали военного коменданта генерал-майора М. М. Иванова и фактически прекратили существование здесь «белой власти». 16 марта 1920 г., в соответствии с соглашением китайских властей, администрацией КВЖД, профсоюзами и социалистическим правительством Приморья, административные полномочия в «полосе отчуждения» передавались Управляющему генеральным консульством в Харбине Г. К. Попову. Правда, Хорват до ноября 1920 г. сохранял свой статус директора-распорядителя Правления общества КВЖД, а после 6 ноября 1920 г. до 11 октября 1924 г. состоял Высоким советников Правления общества КВЖД. Но и такая передача полномочий гражданской власти еще не гарантировала соблюдения «российских интересов» в течение лета – осени 1920 г. (как это отмечалось в главе о действиях Азиатской дивизии барона Унгерна).

Большая степень зависимости от китайских властей, готовых к сотрудничеству с социалистическими структурами Приморья, не давала возможности создать в Маньчжурии действенный антибольшевистский центр. История Белого движения в 1920–1922 гг. подтверждала, что лишь на самой российской территории, причем достаточно обширной, может сохраниться возможность не только создания новых военно-политических структур, но и возникнет перспектива их дальнейшего укрепления при поддержке местного населения и всех недовольных советской властью. В 1920 г. этим «центром» на Дальнем Востоке стало Забайкалье, в 1921 г. – подобный «центр» пытался создать барон Унгерн в Монголии (с перспективой возвращения в Забайкалье), а с мая 1921 г. Белое дело стало восстанавливаться в Приморье. Кроме того, необходимо учитывать, что относительную прочность Белого движения могла гарантировать только собственная вооруженная сила. Создать же ее в Маньчжурии или в Монголии было весьма затруднительно. Русское население, несмотря на свою многочисленность, отнюдь не стремилось к продолжению гражданской войны, а бывшие чины армии Колчака не могли иметь статус «вооруженной силы», находясь на территории иностранного государства.

В Приморье период «колчаковского правления» в конце 1919 – начале 1920 гг. характеризовался относительной стабильностью. Здесь, в отличие от Восточной Сибири и Прибайкалья, не сформировалось значительного повстанческого движения, и отряды красных партизан из Сучанских рудников не отличались заметной численностью и организованностью. Помимо местных гарнизонов, уссурийских казачьих станиц и команд Сибирской флотилии борьбу с партизанскими отрядами вели подразделения союзных государств (преимущественно Японии и САСШ). Серьезным испытанием прочности белой власти стал антиправительственный «Гайдовский путч» во Владивостоке, в ноябре 1919 г. (о нем – в главе 1 книги 1 «Белое дело в России. 1920–1922 гг.»). Представители союзного командования не проявили активных мер по противодействию выступлению генерала Гайды, и все действия правительственных сил должен был координировать Командующий Войсками Приамурского военного округа и Главный Начальник Приамурского Края генерал-лейтенант С. Н. Розанов. Назначенный на эту должность после проведенных им летом 1919 г. жестоких операций против партизан Енисейской губернии, он, как считали многие, должен был бы «проявлять власть» и активно противодействовать малейшим попыткам оппозиции в Приморье. Однако в ноябре 1919 г. его действия трудно было назвать решительными.

Донесения японской разведки и агентов атамана Семенова, отправленные в Омск на имя главы МВД Пепеляева, свидетельствовали, что Розанов вел переговоры с «опальным» Гайдой, допускает сотрудничество с местной «демократической общественностью» (в частности с кооперативными деятелями) и «своей политикой, явно соглашательской, внушает глубокое беспокойство и способствует усилению начавшегося колебания и недоверия в существование и прочность действительной твердой власти». Высказывались также подозрения в готовности Розанова (равно как и Хорвата) объявить себя «Наместником на Дальнем Востоке», особенно после оставления Омска белыми войсками.

В первый день мятежа, 17 ноября, Розанов допускал возможность мирного разрешения конфликта и только к вечеру, убедившись в бесперспективности переговоров с повстанцами и опасаясь расширения их влияния на рабочих и контактов с партизанами, отдал приказ, опубликованный на следующий день в экстренных выпусках местных газет. «Переживаемые минуты таковы, – отмечалось в приказе, – что всякий вред, приносимый Правительству как преступной агитацией, так и попытками остановить работу Государственного механизма путем забастовок и демонстраций – есть измена делу Родины». Розанов предупреждал, что «всякие попытки подобного рода будут с полной беспощадностью подавляться оружием», вооруженные повстанцы будут «расстреляны на месте без суда», а «зачинщики предаваться полевому суду». С помощью юнкеров Учебной Инструкторской школы и гардемаринов мятеж был подавлен.

Последующие действия Розанова свидетельствовали о его верности правительственному курсу, четкому следованию указаниям Колчака (до тех пор, пока существовала связь с Российским правительством) и отсутствием намерений к «сепаратизму». Объективно Розанов во Владивостоке с начала января 1920 г. представлял собой один из последних центров Белого движения на Востоке России.

Конечно, общий кризис власти, падение адмирала Колчака и арест правительства не могли не отразиться на ситуации в Приморье. В дальневосточных новогодних газетах публиковались статьи, прямо и косвенно призывавшие к смене политического курса. В статьях в газете «Голос Родины» (автор писал под именем «Новиков-Сибирский») отмечались ошибки Белого движения во внешней и национальной политике. «Уже самая первая идея, с помощью которой этот лагерь хотел восстановить Великую Россию – преодоление большевиков при помощи иностранной силы, – в себе самой носила отрицание начал государственного и национального верховенства, во имя которых поднято было знамя борьбы с большевизмом… И в процессе борьбы, на знамени которой стояла «Великая Россия», постепенно и последовательно антибольшевистские круги отрекались то от одной, то от другой части России… Адмирал Колчак признал независимость Финляндии (только «де-факто». – В.Ц.), несмотря на все протесты Сазонова, бывшего в то время в Париже. Лианозов признал независимость Прибалтики, считая это ценой за обладание Петроградом. Деникин заявил, что Восточная Галиция его не интересует и должна быть предоставлена Польше… Все однако же усилия антибольшевиков опереться на окраины и иностранцев кончились в 1919 г. плачевно. Окраины шли вместе с антибольшевиками только до тех пор, пока им (окраинам) не удавалось порвать фактические связи с Россией.

Иностранцы же, под влиянием демократических элементов их стран, в конце истекшего года совершенно отказались от какого-либо вмешательства в русские дела и тем похоронили всю антибольшевистскую систему воссоздания Единой России при помощи иностранных сил.

При таких условиях для обеих сторон все яснее становится необходимость искать новые пути для возрождения Великой и Единой России и достижения блага и свободы населения ее областей…».

Схожую позицию против возможного расширения японского военного присутствия на Дальнем Востоке и в Сибири выражала декларация, принятая на заседании Владивостокской городской думы 28 января. 18 января 1920 г. «Бюро кооперативных организаций во Владивостоке» приняло резолюцию, в которой заявлялось, что «из настоящего переходного состояния временной слабости и раздробленности на отдельные части Россия выйдет на путь единства, а также экономического и духовного возрождения только своими собственными силами, при непременном условии вооруженного невмешательства во внутренние дела ее других стран… Несмотря на свои внутренние распри русский народ никогда не примирится с отторжением какой-либо части России ее экономическим порабощением, а потому оккупация Японией Восточной Сибири неминуемо приведет к вооруженному столкновению с новыми миллионами человеческих жертв и разрушением богатств края… Кооперативное Бюро заявляет, что кооперация, объединяющая миллионы трудового населения, будет самым решительным образом протестовать и бороться всеми доступными для нее, как хозяйственной организации, средствами против оккупации Восточной Сибири со стороны Японии».

Но были и противоположные позиции. Другое мнение было выражено на страницах газеты «Дальний Восток», активно выступавшей с идеей поддержки атамана Семенова как единственного преемника всероссийской власти адмирала Колчака в Приморье. Здесь, напротив, отмечалась важность сотрудничества с Японией, как, по существу, единственного союзника, заинтересованного в поддержке антибольшевистского сопротивления в крае (хотя бы это и было сопряжено с экономическими и территориальными осложнениями).

«Одна из самых демократических стран – Япония, в интересах своего народа сделавшая больше всех прочих стран мира успехи, не может оставаться инертной в то время, когда большевизм направляется победоносно к ее берегам, и вполне естественно ее стремление поставить карантин на границе Байкала… Отхватив у соседа кусок земли (имелась в виду обсуждавшаяся в то время вероятность оккупации Японией российской территории. – В.Ц.), в последнем приобретаешь себе непримиримого врага, а сегодняшняя измученная междоусобицей, разоренная большевиками, Россия не будет же такой через десяток-другой лет… Россия в конце концов поймет, что в национальном лишь единении она найдет спасение. Тогда опять возродится былая сила, с которой нельзя не считаться, и дальновидный культурный народ не может не считаться с подобными перспективами. Япония это понимает. Больше того, для Японии нужен сильный сосед, с которым она могла бы найти общую линию содружества, и таким соседом, единственным, является Россия. Дружба с русским народом даст неизмеримо больше пользы, чем отхваченный кусок земли… Для Японии, любящей свою Родину, глубоко национальной, большевизм недопустим. Поэтому Япония вполне сознательно устанавливает военный карантин и тем спасает ту часть России, которая ближе прочих к ней и благополучие которой небезразлично для благополучия ее государства (имелась в виду дислокация японских войск на Дальнем Востоке. – В.Ц.)».

В начале января генерал Розанов еще не проявлял активности по упрочению статуса собственной власти. Вполне признавая (в отличие от Хорвата), будучи Главным начальником Приамурского военного округа, верховенство власти атамана Семенова, он отнюдь не стремился к диктаторским методам управления. Формально полномочия Розанова распространялись на Приамурский край в составе Приморской, Амурской, Сахалинской и Камчатской областей. Однако несмотря на обширность территории, в силу слабости местного административного аппарата и разлаженности связи между отдельными областями, степень его власти по существу оказалась ограничена ближайшим к Владивостоку районом.

Пытаясь найти «согласие» с общественностью, в своем приказе № 1 «по гражданской части» (17 января 1920 г.) Розанов распорядился бесплатно предоставить «нуждающимся жителям Владивостока» земельные участки «под огороды и посевы», для чего предполагалось использовать «все без исключения свободные земли крепости и города». Городская управа и Американский Красный Крест должны были оказать содействие агрономической помощью. А 23 января Розановым был издан весьма примечательный для Белого движения и для него, как для военачальника, имевшего репутацию «жестокого генерала», приказ «Об амнистии» (№ 4 «по гражданской части»).

В соответствии с этим приказом генерал, подавлявший партизанское движение в Енисейской губернии летом 1919 г. и лишь несколько месяцев до этого разрешавший «расстреливать на месте без суда» во время «путча Гайды», приказывал «даровать полную амнистию всем лицам, входящих и входившим в состав повстанческих отрядов, ведущих и ведших вооруженную против нас борьбу, гарантировав им полное забвение всего содеянного…». Из тюрем предполагалось освободить «политических красноармейских заключенных». Приказ предусматривал также «освободить из лагерей всех красноармейцев, за коими не числится деяний общего уголовного характера», и «предоставить им полное забвение всего содеянного и полную свободу передвижения и подыскания заработка». Из бывших пленных предполагалось сформировать «рабочие команды», содержащиеся по «общему войсковому режиму».

Показательно и то, что бывшим партизанам («крестьянам и хуторянам, возвращающимся к мирному труду») сохранялось их оружие, как «необходимое им для промысла и самоохраны от разбойников». Правда, трехлинейные винтовки и пулеметы Розанов призывал сдавать на склады, заменяя их берданками с патронами. Приказ заканчивался выражением надежды на то, что «население края… приложит все усилия к тому, чтобы немедленно приступить к созидательной работе по восстановлению порядка и государственности и что все лица, получающие ныне амнистию, теперь же обратятся к мирному труду на пользу Родины и родного им края».

Принятию «приказа об амнистии» предшествовало, по воспоминаниям бывшего военного министра Российского правительства, генерал-лейтенанта барона А. П. Будберга, занимавшего при Розанове должность начальника штаба округа, «единогласное решение совещания, в котором участвовали комендант крепости Владивосток генерал Вериго со своим штабом и прибывшие из Никольск-Уссурийска генерал Маковкин и командир 33-го Сибирского стрелкового полка полковник Евецкий». Амнистия «признавалась участниками совещания весьма действенным средством для возвращения из партизанских отрядов местных контингентов, туда заманенных или увлеченных насильно».

Следующим актом (приказ № 5 «по гражданской части») предполагалось «восстановление волостного земства», структуры которого устанавливались в крае еще по законодательству Временного правительства 1917 г. Розанов считал необходимым «тесное единение между военной и невоенной частью населения страны», особенно на низовом, «земском уровне»: «…К гражданскому управлению должны быть привлечены люди, единственной целью которых является экономическое благосостояние страны, путем водворения в ней порядка и спокойствия». Отмечая важность поддержки власти союзниками и, в первую очередь, Японией, Розанов утверждал: «Если мы установим порядок, если мы будем вместе работать на пользу нашей Родины, то нет основания никому вмешиваться в наши дела… Сам народ при помощи своих выборных людей, которым он доверяет, должен помочь установлению порядка. Такими выборными доверенными людьми являются крестьяне, избранные в волостное земство. Поэтому приказываю: теперь же возобновить деятельность волостных земств, а для этого немедленно приступить к выборам. Областному земству немедленно оказать денежную помощь волостным из передаваемых мною сумм».

Перечисленные акты, призванные наладить «сотрудничество с общественностью» и касавшиеся наиболее часто критикуемых действий «белой власти» («репрессивная политика» и «подавление самоуправления»), были характерны для политического курса Белого движения в кризисные моменты (аналогичные акты принимались, например, на белом Севере в то же самое время). Но своевременность их оказалась относительной. Стабильность власти не возросла. Напротив, оппозиция усмотрела в них очевидную «слабость» положения начальника Приамурского Края. Не получили поддержки эти решения и у атамана Семенова, настаивавшего на отмене приказа об амнистии. Не считали эти акты необходимыми и многие из представителей офицерства, правых кругов, ориентировавшиеся в большей степени на «твердую, волевую политику».

Представители местной правой «общественности» рассчитывали на поддержку «союзников» и особенно, Японии. В единогласно принятом 22 января постановлении Владивостокского комитета несоциалистических организаций «По текущему моменту» отмечалось, что именно японские войска, «содействующие русским властям», помогают сохранению «личной и имущественной безопасности, возможности спокойно работать русскому и иностранному населению», «охраняют культуру и государственность от уничтожения их анархией, которую несут с собой большевики-интернационалисты». Тем самым любая агитация «против интервенции», в чем активно участвовали, в частности, социал-демократы в Городской думе, признавалась способствующей установлению власти большевиков.

Владивосток жил накануне восстания, и 25 января о своем неповиновении властям заявил личный конвой генерала – егерский батальон, избравший солдатский комитет. Незамедлительно эти действия были поддержаны партизанами, занявшими 26 января Никольск-Уссурийский. Активизировались подпольные структуры большевиков и эсеров. Воинские подразделения «союзников» заявили о своем «нейтралитете», а городская дума, в которой ведущую роль стали играть представители демократических фракций, приняла резолюцию «против интервенции». Поддерживала оппозицию и Областная Земская управа. Рассчитывать приходилось только на собственные силы. В этот же день Розанов попытался стянуть во Владивосток оставшиеся верными воинские части. Большие надежды возлагались на уже проявивших свою лояльность во время подавления «Гайдовского путча» юнкеров Артиллерийского училища и Учебной Инструкторской школы на о. Русском, а также Приморский драгунский полк и гардемаринов Морского училища. Однако юнкера и офицеры отнюдь не стремились поддерживать существующую власть, считая, что генерал Розанов недостаточно активно противодействует начинающемуся «бунту», и даже не исключали возможности ареста штаба округа.

28 января крепость Владивосток была объявлена на военном положении, но еще за десять дней до этого начальник гарнизона генерал-майор Л. В. Вериго издал приказ (18 января 1920 г. № 5), в котором, отмечая, что «долг спасти Отечество лежит на каждом честном гражданине», предупреждал: «Всех тех, кто явится нарушителем предначертаний Главнокомандующего, путем ли открытых выступлений или злостной провокации…, я, стоя на страже законности и порядка, вынужден буду карать… самым беспощадным образом по законам военного времени». На следующий день Розанов отменил свой приказ об амнистии партизанам, сохранив его силу «только для тех, кто сдаст оружие к 1 февраля» и подтверждая, что он по-прежнему «признает только власть Атамана Семенова и будет поддерживать ее всеми своими силами».

Примечательные эпизоды приводил в своих «Воспоминаниях» бывший Главнокомандующий Российской армией в период Уфимской Директории генерал-лейтенант В. Г. Болдырев, вернувшийся во Владивосток из служебной командировки в Японию незадолго до «падения белой власти». По его оценке Розанов был «настроен воинственно», возлагая надежды на «активное содействие Японии». Однако данный «расчет недостаточно верный, особенно, если принимать во внимание противодействие американцев и чехов, симпатии которых… всецело на стороне Земства…». «Розанов в разговоре заявил, что он видит только два выхода из создавшегося положения: или большевики, или «Боже, Царя храни» и что он всецело за второе», что поддерживалось «крайне правой местной общественностью».

Однако «белая власть» не смогла противостоять восстанию. И если еще 28–29 января были перспективы его оперативного подавления, то уже 30 января часть верных Розанову войск заявила о своем нейтралитете, а 31 января открыто поддержала восставших. Часть юнкеров оставила город, а часть, арестовав офицеров, также поддержала восстание. С представителями городской думы начала переговоры делегация большевиков из Никольска-Уссурийского. В ночь с 30 на 31 января гардемарины Морского училища и офицерские семьи гарнизона покинули город на борту вспомогательного крейсера «Орел» и посыльного судна «Якут». Генерал Розанов, до последнего момента считавший возможным «противодействовать бунту», с офицерами своего штаба и енисейскими казаками конвоя вынужден был под обстрелом вступивших в город партизан пробиваться в расположение японских войск. Здесь он заявил, что «ввиду дальнейшей невозможности сопротивляться нападению вторгшихся в город красных банд он вынужден интернироваться под защитой Союзного командования и просит об оказании немедленной соответственной помощи всем военнослужащим и их семьям». До 7 февраля Розанов находился на борту японского броненосца «Хидзен» (бывший броненосец «Ретвизан» 1-й Тихоокеанской эскадры), стоявшего на Владивостокском рейде, а затем отплыл в Японию.

Примечательна позиция «союзников» и, в частности, японского командования, на которое возлагались большие надежды. Главнокомандующий союзными войсками во Владивостоке маршал Оой заявлял о недопустимости каких-либо вооруженных столкновений в городе и в то же время не считал возможным противодействовать вступавшим в город партизанским отрядам. Части американского воинского контингента открыто поддержали партизан, и японские военные могли лишь содействовать эвакуации офицерских семей из крепости.

Власть во Владивостоке, таким образом, перешла к «революционным силам». 31 января были образованы «Оперативно-революционный штаб» и «Военно-революционный штаб», в составе которых участвовали большевики. Было сформировано Временное правительство – Приморская Областная Земская Управа. Возглавил правительство председатель городской управы эсер А. С. Медведев. Комендантом крепости стал участник «Гайдовского путча» эсер подполковник А. А. Краковецкий (примечательно, что именно он активно участвовал в свержении советской власти в Сибири в 1918 г. и занимал пост военного министра в составе Временного правительства автономной Сибири). Большевик П. М. Никифоров возглавил Финансово-экономическое бюро (Экономический Совет). 1 февраля 1920 г. над крепостью были подняты красные флаги. Тем самым был ликвидирован остававшийся в Приморье центр бывшей «колчаковской власти».

Теперь «белая власть» на Востоке России сохранялась (до ноября 1920 г.) только в Забайкалье.

Коалиционный («эсеро-большевистский») состав новой власти делал перспективным эволюцию в сторону «большевизма», но в то же время можно было рассчитывать и на сохранение, хоть и в незначительной степени, правых структур, ставших позднее, в 1921 году основой нового антибольшевистского центра.