Глава 12

Итоги политического развития Крыма в 1920 г. Перспективы эволюции политического курса в Зарубежье (конец 1920 – середина 1921 г.).

«Врангелевский период» завершился в начале ноября 1920 г. В историографии отражено мнение, что это был наиболее удачный и перспективный период, если не во всем российском Белом движении, то, во всяком случае, в южнорусской его части. Принято считать, что именно в это время началось преодоление тех «пороков» и «ошибок», которые были допущены антибольшевистскими силами на протяжении предшествующих лет гражданской войны. Однако следует иметь в виду, что «врангелевская» политическая программа лишь развивала уже сложившиеся в 1918–1919 гг. принципы политической программы Белого движения, отнюдь не отрицая их. Это отразилось и в структуре управления (сильная единоличная власть), и в «национальном вопросе» (возможность признания фактической независимости возникших после октября 1917 г. «государственных образований», признание федерации), и в судебно-следственной системе (разделение полномочий военной и гражданской юстиций, прокурорский надзор за деятельностью органов правопорядка), и в системе местного самоуправления (демократизация «низового» звена (волости) при сохранении определенного административного контроля), и в аграрно-крестьянской сфере (закрепление за крестьянами «захваченной» ими земли в собственность, но за выкуп). Разница состояла лишь в отношении к последовательности при реализации запланированных мер (не дожидаясь созыва Учредительного Собрания, осуществлять назревшие преобразования), а также в способах проведения в жизнь тех или иных приказов и распоряжений Главкома как в военной, так и в гражданской области. На «острове Крым» требовалась решительность и вместе с тем последовательность в осуществлении «нового курса», готовность отказаться от безусловного понимания лозунга «непредрешения», чего в действительности не всегда хватало предшественникам Врангеля.

12 октября 1920 г. Правитель Юга России и Главком Русской армии издал развернутый приказ № 179 (см. приложение № 20), в котором излагались основные результаты работы Правительства Юга России за полугодовой период, прошедший после отставки Деникина. В нем, в частности, отмечалось, что возможности осуществления политического курса сдерживались военными обстоятельствами, несмотря на которые в сфере гражданского управления удалось провести необходимые преобразования. «Программа» содержала следующие общие положения: «Благо и свобода народа; внесение в русскую жизнь оздоровляющих начал гражданского строя, чуждых классовой и племенной ненависти; объединение всех уцелевших от разгрома живых сил России и доведение военной и идейной борьбы до того желанного часа, когда русский народ властно выразит свою волю: как быть России». В отношении «кадровой политики» подтверждались идеи беспартийности: «Для проведения этой программы мне нужны люди, сильные духом, знающие народную жизнь и умеющие ее строить. Партийная или политическая окраска их для меня безразлична: были бы преданы Родине и умели бы разбираться в новых условиях… В правительственной работе, как и на фронте, вся суть – в людях».

Наибольшее значение Главком придавал земельной и земской реформам: «Этими актами заложены основы государственного строя новой России, прочно закреплен мир с народом, необходимый для успеха войны с его поработителями. Образование земельных советов и начавшееся укрепление земель за новыми собственниками стали фактами. Земельная реформа, обещанная разными правительствами, впервые осуществляется на территории Русской армии. В свою очередь, земская реформа призвала новые широкие слои народа заново налаживать русскую жизнь». В судебной сфере основное значение придавалось факторам усиления правительственного контроля: «Восстанавливается правосудие. Расширена деятельность мировых судей; преобразованы и объединены учреждения государственного и уголовного розыска; обеспечен надзор за точным соблюдением закона и моих приказов».

Подчеркивалось значение новой модели управления, строящейся на основе Соглашения с казачьими атаманами, и отмечался общегосударственный, всероссийский статус власти: «Обеспечено взаимное понимание и заключены братские соглашения между правительством юга России и правительствами Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Налаживаются дружеские связи с Украиной. С Дальнего Востока откликнулся атаман Семенов, добровольно подчинившийся со своей армией моему политическому руководству как Всероссийскому. За это же короткое время достигнуто признание власти Правителя Юга России со стороны дружественной нам Франции – сделан первый шаг к возвращению России в семью культурных европейских держав».

Основными проблемами Главком считал экономические и финансовые: «Главная задача, на которую нужно теперь налечь со всей энергией и упорством, – это задача воссоздания разрушенной экономической жизни… Обесценение денежных знаков приняло характер народного бедствия… Недостаток товаров замедляет поступление из деревень хлеба. Грозит опасность дальнейшего сокращения запашек… Равновесие между городом и деревней нарушено. Положение рабочих требует серьезнейшего внимания и участия. Общие условия культурной городской жизни расстроены; дороговизна пропитания делает положение интеллигентных тружеников еле переносимым… Необходимо последовательно улучшать все стороны хозяйственного быта и управления».

Выходом из создавшегося положения, по мнению Врангеля, могло стать не только более активное вмешательство государства в экономику, но и поддержка со стороны самоорганизующихся общественных сил, прежде всего земства, кооперации и профсоюзов, а также поддержка авторитетных ученых, политиков, экономистов (Финансово-Экономическое Совещание в Севастополе). В этот курс вполне вписывались реформирование уездного земства и городского самоуправления, активизация Совещаний государственных и общественных деятелей и Крестьянского Союза. «Выход должен быть найден, помимо общих финансово-экономических мер, и путем организации деятельной самопомощи, при широком содействии государства, которое я заранее обещаю», – писал Главком. Cотрудничество с общественными структурами представлялось, в частности, в форме «привлечения крестьянских товариществ и союзов к непосредственному участию в обмене зерна на привозимые из заграницы товары». «Съехавшиеся в Севастополь на мой зов видные деятели финансового и промышленного мира подтвердили правильность намеченного нами пути. Советы их, я надеюсь, ускорят достижение нашей цели: дать населению главное – хлеб и порядок… Намеченные задачи требуют усиленной работы, плечом к плечу с земством, при поддержке государственно настроенной научной и общественной мысли». «России нужна здоровая жизненная энергия. Будем беречь ее источники – религию, культуру, школу; будем готовить для России деятельную и знающую молодежь и ревностно оберегать святыню народных надежд – Церковь».

Таковы были перспективы внутриполитического курса. Что же касается «международного статуса» Правительства Юга России, то здесь положение было менее оптимистичным. Ведь даже признание его «де-факто» Францией свидетельствовало не столько о признании белого правительства как центра всероссийской «борьбы с большевизмом» (на что надеялись белые политики и военные), сколько о следовании политике признания и поддержки государств, образовавшихся на западных и южных границах России после 1917 г., в частности государств «Малой Антанты», в состав которой могло войти и врангелевское правительство. В условиях советско-польской войны это означало бы создание т. н. «санитарного кордона» против Советской России. Примечательно, что на запланированных международных конференциях в 1920 г. участие представителей Правительства Юга России предполагалось лишь в качестве делегатов от Крыма. Несмотря на то что 31 октября между Врангелем и графом де ла Мартеллем и адмиралом Дюменилем (командующий французской эскадрой Средиземного моря прибыл в Севастополь 28 октября) было подписано соглашение о приеме Францией «под свое покровительство» всех покидающих Крым военных и гражданских лиц (утверждено французским правительством 4 ноября 1920 г.), уже в конце ноября Ж. Лейг заявил о невозможности выполнять какие-либо обязательства в отношении «правительства генерала Врангеля, ввиду поражения его армии». Русские эмигранты, таким образом, не получили ожидавшийся статус «протежэ» и вошли в категорию «прочих иностранцев», ограниченных в правах на получение работы и передвижение.

Несмотря на это, Врангель осенью 1920 г. вполне мог провозгласить свою власть в качестве всероссийской – в ее внутреннем «антибольшевистском» понимании. То, что такая тенденция существовала, подтверждает, в частности, образование в Константинополе – на основе Правительства Юга России – Русского Совета, официально провозгласившего свою правопреемственность от всероссийских государственных органов власти. Анализ политического курса на белом Юге был бы неполным без обращения к истории этой структуры управления. В нескольких изданных в 1921 г. в Париже брошюрах описывалась предыстория, определялись статус и полномочия Русского Совета.

Еще 15 ноября 1920 г. собрание представителей русских общественных организаций Константинополя единогласно приняло предложенную бывшим членом Государственной Думы, ЦК кадетской партии и сопредседателем Константинопольской кадетской группы Н. В. Тесленко резолюцию, согласно которой «борьба с большевизмом» считалась «продолжающейся», а «в лице генерала Врангеля» видели, «как и прежде, главу Русского Правительства и преемственного носителя власти, объединяющей русские силы, борющиеся против большевизма, во имя правды, культуры и русской государственности».

29 ноября 1920 г. в письме-рескрипте на имя Кривошеина Врангель заявлял, что «Правительство Юга России мною расформировано». Генерал отмечал свое «глубокое нравственное убеждение, что в области гражданского управления основная линия поведения была взята нами правильно». Но поскольку «события последних дней переносят временно центр тяжести ближайших задач за пределы внутреннего управления», Врангель просил Кривошеина поехать в Париж, с целью «помочь там общему делу». Главком считал весьма актуальной задачу международного представительства интересов белого Юга в условиях потери «государственной территории». Однако бывший премьер оказался в состоянии тяжелой физической усталости, скептически оценивал перспективы руководства Врангелем и вскоре «отошел от дел». «Сломленный пережитым, потеряв двух старших сыновей в Добровольческой армии, Кривошеин скончался 28 октября 1921 г. в Берлине, в возрасте 64 лет».

Но «гражданская власть» нуждалась в оформлении, хотя бы номинальном. В принятом 11 марта 1921 г. «Воззвании» Главкома Русской армии отмечалось, что Русский Совет «осуществляет преемственную Русскую Власть – в полном единении Главнокомандующего Русской Армией с общественными силами – Русскую Национальную мысль». Совет должен был «представлять собой организованную общественность». В принятом «Положении о Русском Совете» (12 марта 1921 г.) перечисленные выше тезисы были развиты. Определение власти самого Врангеля давалось в следующей форме: «Преемственная Русская власть осуществляется Главнокомандующим Русской Армией в единении с общественными силами, борющимися против большевизма и объединенными в Русском Совете». Определялось распределение властных полномочий («военных» и «гражданских») в Совете: «Главнокомандующий, совместно с Русским Советом, осуществляет политические задачи, гражданское управление, сохранение всех сил и средств, необходимых для воссоздания будущей России, защиту прав и интересов русских граждан на чужбине и заведывание финансами», но при этом «вопросы военного управления ведению Русского Совета не подлежат».

Состав Совета включал «членов по избранию» от общественных организаций, представителей казачества и горских народов – 2/3 от общего числа членов Совета. 1/3 состава назначалась самим Главкомом. С правами совещательного голоса в заседаниях Совета могли участвовать также представители высших гражданских властей и военного командования («заведующие отдельными частями управления», начальник штаба Главкома, командующие армиями и флотом и командиры корпусов). Членство «по избранию» предполагало представительство «от казачества (впредь до пересмотра Соглашения 22 июля 1920 г.)» – трое от Дона, Кубани и Терека, один – «от горских народов» и 16 членов представляли собой «общественные организации», распределявшиеся, в свою очередь, следующим образом: от объединения бывших Законодательных Палат («Парламентский Комитет») – 6 членов (показательно, что Врангель первый среди белых военных и политиков, начиная с весны 1917 г., признал членов бывших Государственной Думы и Государственного Совета выразителями «интересов власти»); от Земского, Городского союзов, Торгово-промышленного комитета, Финансового союза и Русской Академической группы выдвигалось по 2 члена; 10 человек входили в Совет «по приглашению Главнокомандующего». Таким образом, главной чертой Совета был его общественно-представительный характер, преобладание в нем членов, в той или иной форме связанных с работой в общественных организациях, как политических, так и профессиональных. Следует отметить, что, например, созданное в Париже «Объединение земских и городских гласных», в состав которого могли «входить все русские граждане, имевшие звание земского, волостного или городского гласного по избранию местного населения на основании действовавшего во время избрания избирательного закона», обеспечивало Главкому необходимую поддержку со стороны «общественности». Членами Объединения были В. Д. Кузьмин-Караваев, Н. В. Дмитриев, братья Гучковы, Н. В. Тесленко, Н. Н. Шебеко, В. С. Налбандов, Н. И. Шидловский, князья А. Д. Голицын, Н. Б. Щербатов, М. А. Куракин.

Совет созывался на год и выполнял представительно-совещательные функции при Главкоме, возглавлявшем его. Как отмечалось позднее в обращении-декларации от 7 апреля 1921 г., «оставляя за собой всю полноту власти и распоряжения в области дел военных, Главнокомандующий делит бремя дел политических, гражданских, финансовых и иных с Русским Советом, председателем коего он является». Постановления Совета принимались простым большинством голосов и передавались на утверждение Врангеля. Главком мог отклонить любое решение Совета и даже преодолеть его квалифицированное (2/3 голосов) большинство посредством роспуска и назначения новых выборов. Подобные полномочия Главкома не могли не вызвать оппозиции со стороны части «общественных сил». Примечательно обсуждение «Общих Положений» о Совете на заседаниях Константинопольской группы кадетской партии (10 и 17 марта 1921 г.). Выступивший с докладом П. П. Юренев отметил, что Совет необходимо наделить не совещательными полномочиями, а сделать «органом управления с решающим голосом», ссылаясь при этом на мнение Парламентского Комитета и Политического Объединенного Комитета (ПОК), убежденного в важности ограничения диктаторских полномочий Главкома. Тесленко подтвердил опасность превращения Совета в «совещание по беженским делам с неопределенными функциями» и отметил, что подобные намерения характерны для «правых представителей Парламентского Комитета»: «Старорежимные деятели влияют на генерала Врангеля, а через него и на армию. Для них до сих пор идея Самодержавия священна, а Главнокомандующий является временным носителем этой идеи» (примечательная оценка формулы «через диктатуру к монархии». – В.Ц.). «Работать вместе с Врангелем, – резюмировал Тесленко, – мы можем лишь тогда, когда общественности будут переданы решения вопросов политического и гражданского управления». По мнению кадетской группы Совет был необходим, но не как носитель «всероссийской преемственной власти», а лишь как «высший орган антибольшевистского правительства в Константинополе». И. С. Лукаш предупредил, что «вхождение в Совет» – это «возможность генеральских авантюр», а С. Э. Бобович, находясь под впечатлением восстания в Кронштадте, заявил, что «после Кронштадта генерал Врангель умер», а участие в Совете имеет смысл только для того, чтобы «сохранить армию, как носительницу устоев русской интеллигенции, как нашу силу, с которой надо идти в Россию, чтобы там поставить порядок и право в хаосе». Разделяя мысль об «использовании армии для установления правопорядка в хаосе», В. М. Бухштаб отметил, что поскольку «отсечь» Врангеля от армии невозможно («он та пчелиная матка, которая спаивает армию»), то «надо идти с Врангелем, положив на него предварительно узду». Однако итогом обсуждения стала вполне лояльная резолюция, согласно которой в Совет, не меняя «Положения» о нем, необходимо «для придания надлежащего веса и значения привлечь в его состав авторитетных политических и общественных деятелей не только Константинополя, но и Парижа, Берлина и других центров». Невзирая на критику со стороны кадетской группы, позиция Врангеля в отношении полномочий и предназначения Совета осталась неизменной.

Открытие Русского Совета состоялось после торжественного молебна, совершенного архиепископом Курским Феофаном и епископом Севастопольским Вениамином 5 апреля 1921 г. в здании российского посольства в Константинополе. Состав Совета по выборам от Парламентского комитета включал в свой состав известного деятеля ЦК трудовой народно-социалистической партии, фактического руководителя бывшего Союза Возрождения России профессора И. П. Алексинского, деятеля Союза земельных собственников, бывшего члена Совета Государственного Объединения России графа А. В. Мусина-Пушкина, экономиста П. Н. Савицкого, Г. В. Скоропадского и В. В. Лашкевича. От Земского Союза входили И. И. Антонов и граф И. А. Уваров, от городских гласных – В. Ф. Малинин и В. Знаменский; от Торгово-промышленного союза – Н. А. Ростовцев и Т. А. Шамшин. Членами Союза «по приглашению» Главкома стали В. В. Шульгин, князь П. Д. Долгоруков, Г. А. Алексинский и атаман Уральского казачьего войска генерал-майор В. С. Толстов. Позднее Шамшин был заменен Н. Н. Львовым. Из Парижа в качестве представителя Парламентского Комитета был делегирован А. И. Гучков. С правом совещательного голоса в работе Комитета принимали участие командиры 1-го Армейского и Кубанского корпусов генералы Кутепов и Фостиков, а также и. д. начальника штаба Главкома генерал-майор П. А. Кусонский. Из «гражданских лиц» – С. Н. Ильин, А. И. Пильц, Е. А. Балабанов и В. К. Пуницкий. От прежних структур Правительства Юга России оставались четыре отдела гражданского управления при Штабе Главкома (политическая часть во главе с С. Н. Ильиным, беженская часть во главе с С. П. Шликевичем, финансовая часть во главе с Е. М. Балабановым и контрольная во главе с В. К. Пуницким).

Открывая заседание, Врангель отметил, что Совет – это «орган…, более полно отражающий общественность». Его главной задачей становилось попечение об армии и беженцах, выехавших из России и теперь фактически брошенных на произвол судьбы. Так же важными становились проблемы международной политики, особенно в вопросах территориальных и касавшихся финансовых обязательств. Врангель определил как «мнимое представительство России в лице Совнаркома» и при этом отметил, что Совет должен «предостеречь державы о недействительности признаний, поспешивших закрепить вызванные Смутой преходящие явления временного распада России». Был избран Президиум Совета в составе старшего председателя И. П. Алексинского и второго товарища председателя графа В. В. Мусина-Пушкина. Секретарем Совета стал В. В. Лашкевич. «Канцелярско-административную работу» осуществляло Управление делами Совета под руководством бывшего члена Государственной Думы юриста А. А. Демьянова. В самом Совете было избрано три комиссии: Общих дел (Н. А. Антонов, Т. А. Шамшин и В. М. Знаменский), по расселению беженцев (П. Н. Савицкий, Н. Н. Львов и В. В. Мусин-Пушкин) и финансовая (В. В. Мусин-Пушкин, В. Ф. Малинин, В. В. Лашкевич).

Для Главкома важным оставался принцип внепартийности в деятельности Совета – характерное для программы Белого дела условие. «Деятельность Совета должна протекать вне обособленных домогательств партийных образований», которые, считал Врангель, «давно обратились в пережитки, утратившие смысл прежнего своего предназначения». Эту же идею оправданности надпартийных общественно-политических структур высказал И. П. Алексинский: «Бессмысленные старания: навязать великому народу свою партийную программу, безумный и преступный опыт насильственного социального переворота – довели почти до предсмертной агонии государственный организм России»; основанием деятельности Совета должно стать «соглашение Главнокомандующего с представителями русской общественности». «Мы принадлежим к различным политическим течениям от государственно мыслящих социалистов до лиц, преданных идее конституционной монархии, – отмечал Алексинский, – Русский Совет станет центром объединения всех русских граждан, которые стремятся к восстановлению русской государственности».

Важные положения, касающиеся полномочий Совета, содержала речь князя Долгорукова. Считая, что называть Русский Совет «парламентом» неправомерно: «Главная работа всякого парламента – законодательство, а в своеобразных условиях наших чисто законодательной работы… не предвидится: нет территории для проведения законов, да и всуе писать законы, раз нет принудительного государственного аппарата, чтобы заставить граждан подчиниться этим законам», бывший председатель Севастопольского отделения Совещания государственных и общественных деятелей обозначил «первую задачу» Совета как «улучшение положения и закрепление существования Русской армии…, а также сохранение государственной власти, на эту Армию опирающуюся, и… попечение о всем гражданском населении».

Общественный характер созданного Совета рассматривался и как проявление преемственности в следовании концепциям, присущим правоцентристскому Совету Государственного Объединения России, Национальному Центру и левоцентристскому Союзу Возрождения России. В принятом Обращении к Русской армии отмечалось, что «в Русском Совете есть люди различных партий – социалисты государственники, кадеты и правые. В нем представлены бывшие члены Законодательных Палат России, ее земские и городские выборные деятели, а также деятели науки, торговли и промышленности. В нем представлена и сама Русская Армия в лице ее Главнокомандующего и выдающихся ее вождей». Таким образом, намечалось создание модели, схожей, в частности, с коалиционным «Омским блоком» 1919 г., поддерживавшим Колчака. Напротив, идею монархического устройства будущей России изложил в своей речи Шульгин, представивший «хорошее государственное устройство» в образе пчелиного улья, во главе которого стоит «царица», а буржуазия – «трутни» – может «уничтожаться» в ходе «периодического пересмотра социальных отношений».

Но наиболее важные тезисы содержались в докладе Г. А. Алексинского, говорившего от имени «рабочих Петрограда». По его мнению, следовало обратить самое пристальное внимание на рост повстанческого движения в Советской России и на Украине («махновщина», «антоновщина», забастовки рабочих Петрограда). Русская армия должна поддержать антибольшевистский протест рабочих и крестьян: «Залогом нашего успеха является это единение между восставшими народными массами и военной силой, которая с самого начала большевизма несла свое знамя протеста и борьбы… Теперь рабочие и крестьяне прекрасно понимают традиции борьбы, воплощенной армией. И значение Русского Совета будет исторически громадным, если он сможет перекинуть тот мост, который создает связь между первым фазисом борьбы вооруженных сил и вторым фазисом – восстаниями народных масс». Эта же идея выделялась в вышеупомянутом Обращении к Армии: «Русский Совет напоминает Армии, что скоро может наступить час, когда восставший против большевистского правительства народ русский призовет ее для окончательной победы над большевизмом». Такая оценка значения повстанческого движения отражала специфику отношения к антисоветской работе на завершающем этапе Белого движения (1921–1922 гг.), когда поддержка отдельных подпольных центров сменялась поддержкой масштабных повстанческих движений.

7 апреля 1921 г. Совет принял обращение к «Русским людям на Родине и на чужбине». В нем уже содержались программные тезисы по основным направлениям внутренней политики, подчеркивалось, что аграрная политика будет строиться на признании крестьян «вольными собственниками», рабочая – на основе развития профсоюзов, национальная – на фундаменте обеспечения «всем народностям России свободы их развития в пределах их местных и национальных особенностей». «Не завоевание и мщение, а освобождение и единение – наш призыв. Но большевистская власть, опирающаяся на вооруженную силу, может быть низвергнута лишь силой оружия». В обращении «В Совет Лиги Наций» содержалось недвусмысленное указание на необходимость признания Русского Совета в качестве структуры, выражающей интересы русских беженцев не только в Константинополе, но и во всем Зарубежье. Заботясь о сохранении армии, Русский Совет опротестовывал действия французской оккупационной администрации, стремившейся к «распылению» располагавшихся в Галлиполи, на о. Лемнос и в Чаталдже частей 1-го армейского, Донского и Кубанского корпусов.

Создание Русского Совета подтвердило тенденцию политического курса южнорусского Белого движения, наметившуюся еще осенью 1920 г. – власть должна опираться на общественную поддержку. Антибольшевистская «общественность» («та ее часть», по словам Долгорукова, которая «всегда была верна… государственно национальным заданиям») создает структуры управления, ячейку будущей российской государственности. Аналогичная «схема» в создании структуры власти была в это же время использована и на Дальнем Востоке (Временное Приамурское правительство, созданное в мае 1921 г. на основе Несоциалистического съезда общественных организаций, прошедшего в марте того же года). В этом было принципиальное отличие от прежних моделей белой власти – военной диктатуры при опоре на армию, которая создает затем элементы «гражданской власти» или власть на основе правопреемственных структур, передающих свои полномочия новым органам управления. Для усиления легитимации следовало по-новому строить власть, опираясь не на армию, не на партию, не на право-преемственную структуру, а на «сговор общественных сил».

Основная деятельность Совета сводилась к организации эвакуации русских военных и беженцев. Члены Совета генерал Шатилов и Львов смогли договориться с правительственными структурами Сербии и Болгарии о размещении в этих странах воинских контингентов. С правительством Чехословакии также было достигнуто соглашение о переезде. Русский Совет отказывался признать перевод армии на беженское положение, ссылаясь на примеры «правительств в изгнании» в годы Первой мировой войны (об ошибочности подобных планов предупреждал Нератова Михайловский сразу после эвакуации из Крыма в ноябре 1920 г.): «Русский Совет не может согласиться с положением, что вынужденное временное пребывание Русской армии за пределами национальной территории противоречит международному праву; недавние примеры в истории Бельгии, Сербии и Чехии за время Европейской войны дают достаточные основания для такого заключения». После того как значительная часть Русской армии и гражданских беженцев покинули Константинополь, переехав в Болгарию, Югославию и другие страны, приказом Главкома № 342 от 6 октября 1921 г. все дела по гражданскому управлению были переданы российским диппредставительствам в Константинополе и в Белграде.

Если Русский Совет осуществлял функции, связанные с решением практических задач по размещению беженцев и армии в странах Европы, то Русское Национальное Объединение стремилось обеспечить идеологическое обоснование политическому курсу Белого дела в 1921–1922 гг. Еще 27 января 1921 г. инициативная группа российских политиков и общественных деятелей, в том числе и бывших членов Всероссийского Национального Центра, составила проект созыва «общенационального съезда», призванного осуществить «национальное объединение русских за границей». Был создан оргкомитет съезда, в состав которого вошли известные представители общественно-политических структур Белого движения в 1917–1919 гг., члены бывших правительственных организаций и члены Русского Совета: В. Л. Бурцев, М. М. Федоров, Д. С. Пасманик, А. В. Карташев, Н. В. Тесленко, князь П. Д. Долгоруков, В. Д. Кузьмин-Караваев, П. Б. Струве, А. В. Тыркова. Показательно участие в оргкомитете съезда с последующим избранием в состав Русского Национального Комитета И. А. Бунина. 5 июня 1921 г. в Париже Съезд приступил к работе после панихиды «по павшим в борьбе с большевизмом» в соборе Св. Александра Невского. На съезде присутствовали в общей сложности 131 делегат и 213 гостей. Были произнесены приветствия от организаций, многие из которых существовали «формально», но многие имели и определенный «политический вес»: Ф. И. Родичев – от Национального Центра, А. В. Карташев – от Русского Национально-государственного объединения в Финляндии, Г. А. Алексинский – от с. д. группы «Единство», А. И. Гучков – от парижского и «от всех других парламентских комитетов» (берлинской и константинопольской групп), Д. С. Пасманик – от «Союза Освобождения и Воссоздания Родины», А. В. Тыркова – от лондонского «Комитета Освобождения России», А. Е. Котомкин – от Всероссийского Крестьянского Союза и др. Примечательно, что на первом же заседании было зачитано письмо от «кронштадтцев» (участников Кронштадтского восстания в марте 1921 г.), подписанное «начальником лагеря на о. Туркинсаари в Финляндии штабс-капитаном Бегичевым, присяжным поверенным А. Грузиновым и бывшим членом Кронштадтского военного совета Романовым, и от «Совета Съезда представителей несоциалистического населения Дальнего Востока», только что сформировавшего Временное Приамурское правительство во Владивостоке.

Съезд принял несколько резолюций, имеющих идеологический характер, относящихся к перспективам Белого движения. После доклада Карташева (главного сообщения, названного «Задачи, характер и программа Русского Национального Объединения») было признано необходимым создать «Объединение как политическую, надпартийную организацию, призывающую под свое знамя все организованные и личные силы русской нации». В условиях растущей популярности идей «сменовеховства» и «возвращения на Родину», а также в свете тезисов группы П. Н. Милюкова о бесполезности вооруженного противостояния с советской властью отмечалось следующее: «Не может быть никакого примирения между большевизмом, как системой насилия, восстановления рабства, попрания внутренней и внешней свободы человеческой личности, и культурным свободным государственным строем»; «первичной и главной задачей является возможно скорое свержение большевизма и избавление России от власти III Интернационала». В противовес же принятым на Рейхенгалльском съезде тезисам был выражен «решительный отказ от безжизненных стремлений восстановить безвозвратно рухнувший старый политический строй России» и дано разъяснение, что «подлинная народная воля сама должна установить тот или иной строй – в Учредительном Собрании, свободно избранном правильным всеобщим голосованием».

Русское Национальное Объединение сделало заявление, что оно берет на себя роль «объединяющего центра», который будет «служить общенациональным нуждам зарубежной России» и «ставит себе задачей активное и творческое участие в создании нового политического строя России после освобождения ее от ига коммунизма». Далее излагались основные положения будущего политического курса. Заявлялось, что при сохранении принципа «непредрешения» вопроса о форме государственного строя (то есть монархического или республиканского) «политический строй освобожденной России, полностью осуществляя идею конституционной демократии, должен быть основан на следующих началах: всеобщее избирательное право, полнота прав народного представительства, полная свобода и независимость Церкви». Перечислялись обширные гражданские, политические права, в том числе «свобода национально-культурной жизни», неприкосновенность личности и жилища», «свобода устного и печатного слова, союзов, собраний», «широкое местное самоуправление на демократических началах и усовершенствование административного управления государства путем установления ближайшей и органической его связи с самоуправлением». «Социальный строй» должен создаваться на основе «утверждения принципа частной собственности», «восстановления свободного экономического оборота и частной инициативы», «государственного упорядочения и правового закрепления перехода земель сельскохозяйственного назначения в руки крестьян на началах частной собственности».

Доклад Карташева во многом можно считать «вехой» в эволюции политического курса Белого движения, в период перехода от вооруженной борьбы на фронтах к «периоду Зарубежья». Признавая невозможность – в ближайшем времени – «возобновления борьбы» в самой России, Карташев считал насущно важным создание «широкой коалиции», характер которой не выражал бы «партийно-группового» представительства. Напротив, необходимо было преодолеть подобную узость и обеспечить осуществление «всероссийской национальной противобольшевистской коалиции времени Алексеева и Корнилова, Колчака и Деникина». Несмотря на то что поиски «зарубежных центров» объединения начались с апреля 1920 г., до тех пор, пока продолжалась «борьба в Крыму», такая коалиция была реальностью. Она давала «ощущение наличности некоторой общенациональной солидарности», поскольку имел место «самый факт существования свободной от власти III Интернационала части России, с защищавшей ее Русской армией и тяготеющим к этому факту во всех столицах мира дипломатическим аппаратом прежней Державы Российской».

Но «после эвакуации Крыма мы утратили остатки своего международного признания. Для Франции из союзников мы превратились в обременительное скопище беженцев. Англия и Германия заключили формальные договоры с правительством московских коммунистов, как с единственной реальной властью России… Нет у русских после Крыма и своего осязательного объединяющего центра в виде бывшей правительственной власти… Крымская трагедия подорвала и без того внутренне ослабевшую политическую коалицию, которая связала себя с судьбой Добровольческой армии»… Идеалом национального объединения, – утверждал Карташев, – является обладание своим собственным государством на своей собственной территории. Этого у нас сейчас нет… Мы находимся в промежуточном положении временных изгнанников из своего собственного дома…, мы с наибольшей естественностью должны искать необходимого центра для своего национального объединения в объединении характера политического, ибо политические начала по природе своей лежат на переходной границе между областью общественной и государственной… Единый авторитетный политический центр в силу своего «зарубежного» характера должен носить «непартийный» и «надпартийный характер».

Нация – вот тот политический, идеологический стержень, вокруг которого, по мнению Карташева, будет создана в будущем и государственная основа. В этом отношении нужно непременно сохранить «связь с Армией», для того чтобы «честь России была спасена», поскольку именно Армия является «сердцевиной русской нации». При этом «красная армия – не национальная армия», и «красная армия нуждается в амнистии». Поддержка Армии будет иметь и важные правовые последствия, поскольку после Брестского мира РККА утратила «всякое право преемственно участвовать в результатах Великой войны и в обеспечении, на почве старых и новых международных договорных обязательств, интересов России подлинной». «Только поднятие над Россией знамен белой армии исправит этот международно-правовой вывих России из ее исторического русла и из бесчестного мирового бандита сделает ее вновь честным кредитоспособным контрагентом».

При этом «в психике Национального Объединения» ни в коем случае не должно быть «духа мести». Восстанавливая новую Россию, «Национальное Объединение убило бы себя морально не только соучастием, но и попустительством низкого кровопролития». Сила национального союза – «в чистоте от мерзости погромов». Именно поэтому лозунгу «классовой борьбы» необходимо противопоставить лозунг «национальной борьбы»: «У нас должен быть… огонь любви к нации, к целому народу. Класс есть часть, восстающая на целое. Целое – народ, нация. Но объект чувства любви – не нация, как социально-государственная категория, а нация, взятая вместе с ее органическим, дорогим сердцу окружением, всем кровно-исторически-родным, несравненно-русским. Это – снимающее вражду классов и даже разницу кровей и народностей, всех объединяющее и всем доступное, простейшее начало единой Родины и единой великой общерусской культуры. Начало воистину демократическое. Не надуманная извращенно-мозговая, бездушная демократия Интернационала, а прирожденная, живая, всенародная, общероссийская демократия».

Примечательно, что критика Карташевым монархистов и защита общедемократических принципов вызвала ответную реакцию со стороны сторонников легитимизма. В «Открытом письме» писателя И. Наживина (бывшего социалиста, ставшего убежденным монархистом) обличалась позиция Национального Объединения: «У Вас не хватило даже мужества выговорить вслух то слово, которое у 95 % русских людей – и в том числе, вне всякого сомнения, и у Вас на языке, – от которого только и начинается тяжкая работа по восстановлению России: Царь». Съезд Национального Объединения, по мнению Наживина, «был Съездом благодушных русских интеллигентов, за которыми нация не пойдет… Безграмотному 150 млн народу… нужно будет не всеобщее избирательное право, с которым он не справится, как не справился при выборах в Учредилку, а твердая и разумная рука…, хорошая, трезвая, национальная школа. Не объятия с евреями и азербайджанцами и латышами, а восстановление мощи России, дабы никто не смел посягнуть на ее состояние, добытое кровью и потом многих поколений русских людей».

В докладе В. Д. Набокова было отмечено «глубокое национальное, моральное и политическое значение верности принципу вооруженной борьбы и неизменной связи с Русской Армией». В суждениях о «белом терроре» говорилось, что «борьба должна вестись только (!) против большевистского правительства, а не против населения, ему подчиненного и поневоле, в силу самого устройства коммунистического строя, участвующего в его деятельности». Признавались «недопустимыми преследования за действия политического характера, совершенные в революционный период», а также «за участие в рядах красной армии». По докладам П. Б. Струве и С. С. Ольденбурга были утверждены тезисы экономической программы, основанной на «началах частной собственности и свободы хозяйственного оборота». Высказывалось убеждение в несостоятельности осуществления «каких бы то ни было социалистических программ и мероприятий на той ступени хозяйственного оскудевания, до которой низведена Россия». В докладе Ю. Ф. Семенова отмечалась необходимость «соглашения на основе правильной оценки общих экономических и политических интересов» общества при исключении «попыток механического насильственного принуждения».

Во внешнеполитическом курсе признавалось, что «на те государственные образования, территории которых входили полностью или частью в русские границы 1914 года, должна быть возложена доля российского государственного долга, определяемая в порядке особых международных соглашений». «Договоры, заключенные советской властью с иностранными государствами, частными обществами и лицами, Русское правительство никогда не признает».

6 июня Съезд принял текст нескольких ответных телеграмм, среди которых – телеграмма на имя главы Временного Приамурского правительства С. Д. Меркулова, в которой говорилось о получении его сообщения «об освобождении дальневосточной русской окраины от пагубного ига коммунистов» и выражалась «надежда на объединение всех национальных сил для полной победы». Позднее данные тезисы были обобщены в специально изданной листовке – воззвании «Русские граждане!», предназначенной для распространения как в Зарубежье, так и в России.

12 июня 1921 г. Съезд завершил свою работу, утвердив Положение о «Русском Национальном Союзе» и о «Русском Национальном Комитете». Декларировалось, что Союз станет крупным объединением «русских общественно-политических, профессиональных, финансовых, торгово-промышленных и всякого рода иных организаций, а равно отдельных российских граждан, независимо от их партийной принадлежности». Цели Союза сводились к шести кратким, но содержательным пунктам: «Освобождение России из-под власти международной политической организации, называющей себя Третьим Интернационалом и захватившей, путем насилия, власть в России…; восстановление Русской Государственности на демократических основах…; экономическое возрождение…; создание возможности свободно определить волею народа формы государственного устройства России через посредство Учредительного Собрания, которое будет избрано на основе всеобщего избирательного права (показательно, что из всей «четыреххвостки» остался только один «элемент». – В.Ц.) …; защита, впредь до восстановления Русской Государственности, чести, достоинства, прав и интересов России и русских граждан». На постоянной основе Съезд избирал Русский Национальный Комитет, главной задачей которого становился контроль за деятельностью местных структур Союза и поиск финансовых источников для поддержки организации. Членами Комитета были избраны 73 человека, в число которых вошли Бурцев, Струве, Карташев, Набоков, Бунин, Дерюжинский, Челищев, Востротин, Тесленко, братья Петр и Павел Долгоруковы, Григорий Трубецкой, князь Куракин, Мейнгардт, Ольденбург, Федоров, Каминка, Гучков, Юренев, Родичев и другие участники Белого движения. Фактически Комитет стал заменой Русскому Совету, хотя и выражал преемственно его идеологию (необходимость сохранения кадров армии, допустимость военной диктатуры в перспективе «свержения» или «изживания большевизма», следование «прогрессивно-демократической, национально-государственной программе возрождения России»).

Создание Русского Национального Объединения, безусловно, было направлено на интеграцию общественно-политических организаций в Зарубежье, однако уже в начале организационного «строительства» среди структур, прежде объединенных поддержкой Белого движения в России, наметился «раскол». Еще в феврале 1921 г. о своей приверженности всероссийским, общегосударственным интересам заявило Совещание послов во главе с Гирсом. Нужно учитывать, что с весны 1920 г. совещание послов обладало в значительной степени самостоятельностью по отношению к белому руководству, находившемуся в Крыму. После «крымской эвакуации» независимость посольского корпуса стала еще большей. 2 февраля, после приезда в Париж Бахметева, состоялось собрание, в котором участвовали Маклаков, Гирс и прибывший из Константинополя представитель Главкома – профессор Бернацкий. На собрании было признано наличие «непреодолимых затруднений финансового характера» в обеспечении Русской армии, хотя «сохранение самостоятельной Русской армии с национально-патриотической точки зрения» и признавалось «крайне желательным». Отмечалось, что «армия генерала Врангеля потеряла свое международное значение, и Южнорусское Правительство с оставлением территории, естественно, прекратило свое существование». Вместе с тем максимально возможная поддержка должна была быть предоставлена гражданским беженцам. Для этой цели предполагалось сотрудничать с «аполитичными» Земско-Городским Объединением и Комитетом, возглавляемым бывшим премьером Временного правительства князем Г. Е. Львовым. Совещание послов имело довольно весомый аргумент в пользу признания себя «единственным органом, основанным на принципе законности и преемственности власти, объединяющим действия отдельных агентов», поскольку именно на счета российских посольств из Владивостока были переведены все валютные средства, бывшие в распоряжении Российского правительства в конце 1919 г. Под председательством Гирса был создан Финансовый Совет в составе Маклакова, князя Львова и Бернацкого. 19 февраля 1921 г. Бернацким было принято решение и о закрытии т. н. «Делового Комитета», созданного 9 декабря 1920 г. и считавшегося правопреемником Правительства Юга России в области «распоряжения имуществом» в Зарубежье.

В январе 1921 г. в Париже собрался Съезд Членов Учредительного Собрания, претендовавший на роль единственно законного правопреемника от российской Конституанты 1918 г. и, следовательно, единственно законного органа представительной власти. На съезде выделялись фигуры Керенского, Чернова, Авксентьева и Милюкова, заявившего о «новой тактике» в отношении советской власти: признавалось необходимым дождаться ее падения от «взрыва изнутри», что привело бы к установлению подлинно «демократического строя», лишенного одиозности «реакционного» Белого движения. Особенно большие надежды Съезд возлагал на восстание в Кронштадте, считая его первым признаком начавшегося «возрождения». Несколько иные задачи ставили перед собой Парламентские Комитеты, объединявшие в своих рядах бывших членов законодательных палат Российской Империи (Государственной Думы и Государственного Совета). Комитеты были созданы во Франции, Германии и Англии под общим руководством А. И. Гучкова. Своей главной целью Комитеты ставили не столько выражение «преемственности народной воли» (что было характерно для Съезда членов Учредительного Собрания), сколько создание «центров русской национальной мысли», и в этом отношении ориентировались на поддержку Врангеля и его политического курса.

Непросто сложились после эвакуации Крыма отношения Главного Командования Русской армии с представителями казачества. Если строевые командиры – в большинстве своем – поддерживали принципы Соглашения от 22 июля 1920 г. и выступали за подчинение Врангелю как лидеру российской эмиграции, то многие казачьи политики и часть военных поддерживали идею выхода из Соглашения и возрождения Юго-Восточного Союза. 25 декабря 1920 г., ссылаясь на незаконность созыва частного совещания членов Краевой Рады (в том числе и т. н. «фендриковской Рады», эвакуированной из Феодосии) на о. Лемнос, и. о. кубанского атамана Иванис уведомил Врангеля о невозможности продолжения дальнейших контактов с Главным Командованием: «Кубань не может признать целесообразным вести борьбу совместно с силами, скомпрометировавшими себя, как генерал Врангель, своей реакционной политикой». Теперь «остатки Кубанской армии» следовало «считать на положении беженцев, находящихся под защитой французского правительства». «Дальнейшую судьбу беженцев Атаман и Правительство Кубани вверяют своим покровителям, французскому правительству, признавшему мировое значение борьбы кубанцев в составе ВСЮР с большевиками».

14 января 1921 г. было принято соглашение, подписанное донским атаманом Богаевским и председателем Донского правительства генерал-майором В. А. Апостоловым, новым кубанским атаманом генерал-лейтенантом Н. Г. Науменко и председателем краевого правительства Д. Е. Скобцовым, терским атаманом генерал-лейтенантом Г. А. Вдовенко и председателем терского правительства Е. Н. Букановским. В нем приводилась предыстория образования Союза, начиная с 1917 г., причем отмечалась закономерность этого процесса и его неизбежная необходимость для казачества: «Представители Дона, Кубани и Терека, степных и горных народов Юго-Востока России на конференциях в Новочеркасске, Екатеринодаре и Владикавказе решили образовать Юго-Восточный Союз. Но события опередили стремления казачества. В России был произведен большевистский переворот прежде, чем Союз успел довести до конца собственную организацию и, объединив стремившиеся к нему здоровые элементы страны, в полной мере использовать их… Тем не менее народы Юго-Востока успели установить в своих краях власть, организованную на принципах полного народоправства… Год тому назад созван был Верховный Круг из представителей Донского и Терского Войсковых Кругов и Кубанской Краевой Рады для установления основ и образования союзной власти… В настоящее время на территории Юго-Востока России введен советский режим… Сведения, получаемые с Дона, Кубани и Терека, говорят о непрекращающихся восстаниях против советской власти… Атаманы и Правительства Дона, Кубани и Терека почитают своим священным долгом не оставлять без деятельной помощи население своих краев. Мужественно перенося выпавшие на их долю тяжкие испытания, казаки твердо верят в скорое возрождение России. Мысля будущее России, построенной на демократических федеративных началах, казаки не желают навязывать кому-либо своего режима, но неустанно будут отстаивать право устраивать жизнь своих краев на основах подлинного народоправства и здорового экономического развития».

Исходя из этого, представители власти казачьих регионов заключили соглашение, создающее новую, объединенную структуру власти – Объединенный Совет Дона, Кубани и Терека, состоящий из войсковых атаманов и глав краевых правительств. Определялось, что «Дон, Кубань и Терек, сохраняя неприкосновенность своих Конституций по вопросам внешних сношений, военным, финансово-экономическим и общеполитическим, действуют объединенно». Внешние отношения должны осуществляться «одним из атаманов по уполномочию Совета». Как и договор с Врангелем 22 июля 1920 г., новое Соглашение вступало в силу «тотчас по его подписании», но с обязательным последующим внесением «на утверждение Больших Войсковых Кругов и Краевой Рады». Вскоре был создан Комитет по экономическому возрождению Юго-Востока России во главе с С. Сириным, подготовившим ряд публикаций по проблемам хозяйственного развития региона. И хотя в документе признавалось «необходимым продолжение вооруженной борьбы с советской властью при полном единении всех русских сил и сохранении единого военного командования», становилось очевидным, что новый акт, создающий новую политико-правовую структуру Объединенного Совета и предполагающий, в частности, его самостоятельные «объединенные действия по вопросам внешних сношений», неизбежно приведет к расторжению предшествующей договоренности.

«Вручение» казачьих семей под «покровительство» Франции предполагало тесные контакты с французской администрацией. 21 февраля 1921 г. состоялась встреча казачьих атаманов с Верховным Комиссаром Франции в Константинополе Пеллэ. На нем представитель Франции высказал вполне определенную позицию в отношении советской власти и возможностей интервенции: «Неудачи Колчака, Юденича, Деникина и Врангеля показывают, что метод борьбы был не вполне правилен. Россия должна освобождаться своими русскими силами… Французское Правительство и сам Комиссар считают, что большевизм при полной изоляции его неминуемо изживет самого себя, но на это потребуется продолжительное время…; в моральной и материальной помощи антибольшевистским силам Французское Правительство не отказывает, но оно не может дать для этого свои вооруженные силы: утомленный Великой войной французский народ не желает снова проливать свою кровь и воевать с большевиками». Не стоило ожидать и «серьезной общей интервенции европейских держав, которая к тому же может возбудить в людях русский патриотизм, сплотив их против иностранного вмешательства». В то же время французский комиссар недвусмысленно дал понять, что казачество может рассчитывать на «поддержку авторитетом Великих держав стремления к независимости казаков от Советской России» и на «материальное содействие» как в организации «земледельческих колоний» на территории Балканских государств, так и в случае «неизбежности борьбы с большевиками за освобождение казачьего Юго-Востока России».

Что касается Русской армии и ее Главкома, то Пеллэ и здесь был довольно категоричен. При согласии на оказание разносторонней «моральной и материальной поддержки всем антибольшевистским организациям, к каким бы партиям они ни принадлежали…, он приехал сюда с определенным указанием своего Правительства, которое уже сообщено Нератову, что оно не признает никакого Русского Правительства за границей. Не признавая также и Советского правительства, оно не может считать правомочным преемником бывшего Русского Правительства какую-либо организацию, которая присвоила бы себе это звание вне русской территории. Этим, однако, не исключаются чисто деловые сношения с правительственной организацией при генерале Врангеле (характерное наименование остатков Правительства Юга России. – В.Ц.) … Русская армия не признается как вооруженная сила, и ее военная организация сохраняется только как средство для поддержания порядка и дисциплины среди нескольких десятков тысяч людей, временно оставшихся без работы». Показательным было и высказанное в беседе отношение Франции к событиям в Грузии. Налицо было уже явное отсутствие намерений (характерных для 1920 г., периода советско-польской войны) поддерживать «санитарный кордон» вокруг РСФСР и УССР: «Франция не имеет больших интересов в Грузии. Для вывоза своих подданных и грузинских беженцев в Батум послано пять французских и два английских судна». Не отказывалась Франция и от содействия возвращению казаков в Советскую Россию, хотя никаких гарантий сохранения их жизней и свободы она не давала.

Откровенное стремление казачьих лидеров к «самостоятельности» не могло не отразиться на их взаимоотношениях с создаваемым Русским Советом. Условием своего участия в его работе атаманы ставили «реконструкцию его состава и признание Главнокомандующего «техническим органом», подчиненным коллективному Совету». Представитель терского правительства Букановский утверждал, в частности, что «казаки не рассматривали никогда Главнокомандующего носителем Всероссийской Верховной власти, ни Колчака, ни Деникина (это не соответствовало действительности. – В.Ц.); только в Крыму, по договору, общегосударственные сношения передавались Главнокомандующему». Глава кубанского правительства Скобцов обращал внимание, что «Россия антибольшевистская – не только здесь, но и в Париже, и в Совещании послов, и в Совещании Учредительного Собрания». Поэтому, например, действия бывшего председателя Донского Войскового Круга В. А. Харламова, который встречается в Париже и ведет переговоры с Милюковым, вполне согласуются с «правом самостоятельных внешних сношений», что «вытекает из Конституции отдельных казачьих образований». Тем самым восстанавливалась, хотя и в иной форме, модель взаимоотношений между казачеством и Главным Командованием, сложившаяся при создании южнорусской власти в начале 1920 г. Только если год назад южнорусское казачество действительно опиралось на территорию Кубани и вооруженные силы, численно превосходящие подразделения Добровольческого корпуса, то весной 1921 г. и Главное Командование, и казачьи лидеры находились в одинаковых условиях Зарубежья.

Разрыв наступил в мае 1921 г. Приказом № 972 Главком Русской армии заявил, что казачьи атаманы «уже давно фактически нарушили договор, заключенный между нами в Крыму 22 июля 1920 г., и лишь только я, до самого последнего времени, продолжал считать его для себя обязательным». Вместе с тем Врангель, обращаясь к Совету, утверждал: «Признавая совершенно недопустимым, в настоящее время тяжких испытаний, внесение в войска политической розни и политиканства, я предлагаю Вам не допускать ни под каким видом какой бы то ни было агитации, направленной как против Главного Командования, так и против Атаманов и их Правительств». 12 июня 1921 г. Русский Совет признал договор от 22 июля 1920 г. «расторгнутым по вине казачьих правительств». Врангель при этом заявил: «Я по-прежнему буду неустанно заботиться о казаках, наравне с прочими частями возглавляемой мною Армии». Ответное заявление Объединенного Совета, опубликованное в парижских «Последних новостях», упрекало Главкома в «реакционности» и отсутствии чувства политической реальности.

При всех принципиальных разногласиях между Главным командованием и казачьими лидерами нельзя не отметить, что в них большую долю составляли проблемы личного недоверия, обоюдного несогласия с занимаемыми политическими позициями. Это проявлялось во взаимоотношениях не только казачества и Главного Командования, но и многих других политических структур Белого движения между собой и позднее, уже в эмиграции. Не только объективные, но и субъективные противоречия препятствовали созданию единого «антибольшевистского фронта», о необходимости которого говорили и писали многие политики, военные, общественные деятели эмиграции. История этих эмигрантских организаций, союзов, объединений и т. п. выходит за рамки данного исследования, будучи частью не менее сложной и богатой противоречиями истории Русского Зарубежья ХХ столетия.