Глава 3

Военный Совет в Севастополе 20–21 марта 1920 г. «Преемственность власти» Главнокомандующего ВСЮР, оформление его полномочий. Совет при Главнокомандующем, его состав.

После приезда в Феодосию из Новороссийска Главком ВСЮР, вероятно, еще сохранял надежду на возможность если не возобновления успешных наступательных операций в Крыму, то хотя бы на прочное удержание перекопских позиций благодаря действиям корпуса генерала Слащова. 14 марта на совещании старшего командного состава дислоцированных в Крыму и прибывших из Новороссийска воинских частей Деникин проинформировал о положении дел на фронте и наметил места для дислокации эвакуировавшихся подразделений ВСЮР. На критические реплики со стороны генерал-майора И. Г. Барбовича (командира Добровольческой конной бригады) и генералов Донской армии Главком не реагировал. 16 марта, «карандашом на клочках бумаги», Деникин написал приказы о роспуске Южнорусского правительства, об освобождении от должности генерала Романовского и замене его генералом Махровым.

Но 19 марта состоялась встреча Деникина с Кутеповым, во время которой, очевидно, обсуждались настроения в Добровольческом корпусе. По свидетельствам генерал-майора Шапрона дю Ларрэ и полковника Колтышева, Кутепов проинформировал Деникина о том, что «все части недовольны Ставкой и не желают больше видеть во главе генерала Деникина». Примечательно, что такая категоричная оценка была дана Кутеповым устно, без каких-либо подтверждающих ее письменных обращений или рапортов со стороны чинов корпуса (в отличие от требований отставки Шиллинга), и вполне могла бы выглядеть как частное мнение самого командира Добркорпуса. Помимо этого, Кутепов предупредил Деникина о готовящемся созыве (23 марта) «совещания из представителей духовенства, армии, флота и населения», на котором, «вероятно», примут обращение к Главкому с «просьбой о сдаче командования».

Деникин, очевидно, уже был психологически подготовлен к подобному развитию событий, исключавшему для него возможность «работать и выполнять свой долг перед Родиной». После этого рано утром 20 марта вызванный к Главкому новый начальник штаба получил карандашную записку, предписывавшую созвать на вечер 20 марта «Военный Совет под председательством генерала А. М. Драгомирова для выбора нового Главнокомандующего». На возражения генерала Махрова Деникин ответил: «Мое решение бесповоротно, я все обдумал и взвесил. Я разбит морально и болен физически. Армия потеряла веру в вождя, я потерял веру в армию». Это же указание содержалось в официальном письме Деникина Драгомирову (№ 145 от 20 марта 1920 г.): «Три года Российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть как тяжкий крест, ниспосланный судьбой. Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание не потеряна, но внутренняя связь между вождем и Армией порвана. И я не в силах более вести ее. Предлагаю Военному Совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование». Указание было исполнено, и днем 21 марта 1920 г. в Севастополе состоялся Военный Совет, определивший вопрос о преемственности власти от одного руководителя к другому.

Собственно, в самой идее созыва Военного Совета не было чего-либо необычного. В традициях Российской Императорской Армии предусматривалась возможность созыва Совета из офицеров различных воинских частей или одной части, для решения спорных вопросов, требовавших предварительного обсуждения всем офицерским составом, и последующего утверждения соответствующих решений единоличным приказом вышестоящего начальника. Данные Советы носили сугубо совещательный характер, и принимаемые ими решения не были обязательны к утверждению и исполнению, но и игнорировать их мнение считалось недопустимым. Военные Советы имели место и в истории южнорусского Белого движения – во время 1-го и 2-го Кубанских походов.

Деникин санкционировал созыв Совета, председателем которого был назначен один из старших в чине и в возрасте генералов ВСЮР – генерал от кавалерии, Главноначальствующий Киевской области осенью 1919 г. и первый председатель Особого Совещания, кавалер орденов Св. Георгия 4-й и 3-й степени А. М. Драгомиров. Формально председателем Совета должен был бы стать сам Главком, однако ввиду существа обсуждаемого вопроса (выбора преемника) а также, очевидно, в силу психологических причин (нежелание выслушивать возможные упреки в недостатках командования) Деникин отказался это сделать. Представительство на Совете «для избрания преемника» было проведено по принципу делегирования всех строевых командиров, от командиров полков включительно, а также представителей Черноморского флота и тыловых гарнизонов: «командиры Добровольческого и Крымского корпусов, их начальники дивизий, из числа командиров бригад и полков – половина (от Крымского корпуса – по боевой обстановке – норма может быть меньше), коменданты крепостей, командующий флотом, его начальник штаба, начальники морских управлений, четыре старших строевых начальника флота. От Донского корпуса: генералы Сидорин, Кельчевский и шесть лиц из состава генералов и командиров полков. От штаба Главнокомандующего: начальник штаба, дежурный генерал, начальник военного управления, а также генералы (на основании персонального приглашения. – В.Ц.) Врангель, Богаевский, Улагай, Шиллинг, Покровский, Боровский, Ефимов, Юзефович и Топорков».

Принципиально Военный Совет должен был бы проходить по традиционной схеме проверки полномочий (начиная с самых младших в чине офицеров) и предложений кандидатур на должность Главкома. Вместо этого с самого начала Совет разделился на несколько групп, наиболее активная из которых (в нее входили командиры подразделений стрелковой генерала Дроздовского дивизии) решительно требовала, чтобы Деникин остался на посту Главкома, опровергая тем самым мнение Кутепова о том, что «все части не желают больше видеть Деникина». Была подготовлена телеграмма, гласившая, что «дивизии Добровольческого корпуса единодушно решили просить Ваше Превосходительство остаться во главе Армии». Группа строевых начальников корпуса Слащова, вместе со своим командиром, сомневалась в самой идее созыва Совета: «У нас нет выборного начала. Мы не большевики, это не Совет солдатских депутатов. Пусть генерал Деникин сам назначит, кого он хочет, но нам выбирать непригоже». Об этом же Слащов телеграфировал самому Деникину еще накануне созыва Совета (20 марта 1920 г.). Отказался «голосовать» и Кутепов (противники «выборного начала», очевидно, под впечатлением приснопамятной «демократизации армии» 1917 года, не обращали внимание на то, что Совет только «рекомендует», а «утверждает» все равно Главком). Мнение о «необходимости ухода» Деникина в первый день работы Совета (21 марта) фактически не высказывалось никем. Довольно «нейтрально» держали себя только группа от Черноморского флота и ранее высказывавшие недовольство «деникинской политикой» представители казачьих частей.

Тем не менее председательствующий генерал Драгомиров заявил: «Генерал Деникин мне сказал, что его решение категорическое и бесповоротное. Я прошу приступить к делу исполнения приказа Главнокомандующего и назвать имя заместителя генерала Деникина». Показательно, что Деникина дважды «просили остаться», но оба раза безуспешно. Драгомиров продолжал настаивать на «неизменности решения» Главкома. И тогда впервые, достаточно неожиданно для собравшихся (если исключить вариант «подсознательного ощущения»), начальником штаба Черноморского флота капитаном 1 ранга Н. А. Рябининым было произнесено имя генерала Врангеля как «того, кто мог бы заменить генерала Деникина». Факт, что кандидатура Врангеля прежде всего поддерживалась моряками, вполне объясним, если учесть, что именно морские офицеры и высшие начальники флота были в рядах «антиденикинской оппозиции» в начале 1920 г. В любом случае это была первая и единственная альтернативная Деникину фигура, названная на Совете. Драгомиров фактически поддержал Рябинина и закрыл заседание Совета «без баллотировки» (!), отправив Деникину «результат» – «предложение» о назначении Врангеля преемником на посту Главкома. По мнению Шиллинга, именно поведение Драгомирова повлияло на ход заседания и принятие заранее подготовленного решения («поведение генерала Драгомирова как Председателя Военного Совета казалось многим из нас, присутствующим на Военном Совете, весьма странным и загадочным», «решительно и определенно поддерживали кандидатуру генерала Врангеля генерал Драгомиров и чины флота»). Уже после окончания работы Совета выяснилось, что Драгомиров отправил Деникину телеграмму, отмечавшую «единогласие» всех участников Совета в поддержке Врангеля, что, конечно, не соответствовало действительности.

Показательно, что даже сам Врангель считал необходимым, чтобы Деникин оставался на своем посту. Его возвращение в Севастополь и прибытие на Военный Совет произошло 22 марта, на второй день заседания. Врангель привез с собой официальную ноту на имя Деникина от Британского Верховного Комиссариата в Константинополе (от 20 марта), подписанную адмиралом Де-Робек. В ней четко заявлялось: «Правительство Его Величества (короля Великобритании. – В.Ц.) желает указать на ту пользу, которую представляло бы собой, в настоящем положении, обращение к Советскому Правительству, имея в виду добиться амнистии как для населения Крыма вообще, так и для личного состава Добровольческой армии в частности. Проникнутое убеждением, что прекращение неравной борьбы было бы наиболее благоприятно для России, Британское Правительство взяло бы на себя инициативу означенного обращения, по получении согласия на это генерала Деникина, и предоставило бы в его распоряжение и в распоряжение его ближайших сотрудников гостеприимное убежище в Великобритании… Однако если бы генерал Деникин почел бы себя обязанным его отклонить, то в этом случае Британское Правительство сочло бы себя обязанным отказаться от какой бы то ни было ответственности за этот шаг и прекратить в будущем всякую поддержку или помощь какого бы то ни было характера генералу Деникину». Именно поэтому Врангель считал уход Деникина несвоевременным, хотя и не исключал такой перспективы. «Я прибыл сюда, – заявил он Драгомирову, – потому что не счел возможным не разделить с армией ее, быть может, последние часы, и если судьба пошлет мне испытание стать во главе армии, я его приму. Однако я считаю, что при настоящих условиях генерал Деникин не имеет нравственного права оставить то дело, во главе которого он до сих пор стоял. Он должен довести это дело до конца и принять на себя ответственность за все, что произойдет».

Предложения о «перемирии с советской властью» (или «Правительством Центральной России») делались лидерами союзных держав и раньше, достаточно вспомнить инициативу о конференции на Принцевых островах в феврале 1919 г. Еще накануне Новороссийской эвакуации в феврале 1920 г. Деникину было передано рекомендательное письмо от дипломатического представителя Великобритании с предложением «посредничества для заключения перемирия с большевиками» ввиду «катастрофичности положения» и «неосуществимости эвакуации в Крым». Но всякий раз подобные предложения отклонялись белыми правительствами. Если бы не катастрофическое положение белых фронтов и фактический распад единой всероссийской власти в Белом движении, подобное предложение было бы, безусловно, снова отклонено. Врангель, однако, посчитал, что предложение Великобритании можно выгодно использовать, хотя бы в качестве «отсрочки» для фронта, «передышки», необходимой для «продолжения борьбы с большевизмом». Но для этого требовалось закончить обсуждение «внутренних проблем». Ультимативный и для многих неожиданный характер британской ноты в какой-то степени усиливал позиции Врангеля, требовавшего незамедлительного и документально оформленного решения Военного Совета. Показательно и то, что Врангель ни словом не обмолвился о перспективах продолжения «вооруженной борьбы с большевизмом», а всячески подчеркивал, что «он не мыслит о дальнейшем серьезном сопротивлении красным и, единственно, что он будет считать своим долгом, если встанет во главе Армии, это – «с честью вывести ее из тяжелого положения».

По настоянию Врангеля из состава Совета были выведены все офицеры, по должности «младше командиров корпусов или равных им по власти». Председателя Совета не смутило то, что тем самым нарушался первоначальный вариант представительства, утвержденный Деникиным. Так образовался т. н. «Малый Военный Совет» в составе двадцати генералов, и «демократизм» собрания (если этот термин вообще можно употребить по отношению к военной иерархии) существенно снизился. Оставшимся была зачитана телеграмма Британского Верховного Комиссариата и поставлено условие о незамедлительном создании нового управления. Врангель сразу же «перевел» мотивы созыва Совета с решения о «преемнике» к решению о возможности «продолжения борьбы» и отношению к «союзникам». Принципиально это было гораздо более широкой «постановкой вопроса» и тем самым подводило опору под политический курс будущего Главкома ВСЮР.

Но уже после первого дня работы Совета Деникин подписал короткий приказ № 2899 от 22 марта 1920 г. В нем говорилось: «Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России». Таким образом, была сохранена преемственность военной власти, начавшаяся еще с первых приказов о создании и организации Добровольческой армии.

Интересно заметить, что утверждение самого Деникина в должности командующего Добровольческой армией произошло 31 марта 1918 г., через 15 минут после гибели Корнилова, помощником которого он являлся. В тот же день это утверждение закреплялось генералом Алексеевым формально. Вторым пунктом своего приказа (первый был посвящен памяти Корнилова) Алексеев, как Верховный Руководитель Добрармии, без дополнительных разъяснений отмечал: «В командование армией вступил генерал Деникин».

Обращаясь к событиям 21–22 марта 1920 г., нельзя не отметить, что, несмотря на вполне к тому времени сложившуюся на белом Юге систему политического управления, военный элемент в модели Южнорусского правительства и Законодательной Комиссии остался преобладающим и «государственно-образующим» фактором, несмотря на все произошедшие перемены, вплоть до последних попыток создания законодательной и законосовещательной представительной власти. Тот военный стержень, на котором изначально держалось Белое дело и вокруг которого стала складываться политическая система, в событиях марта 1920 г. проявился особенно отчетливо. Для решения вопроса о передаче власти Деникину потребовалась только рекомендация Военного Совета. Здесь в полной мере проявилось также следование традициям управления Российской Императорской Армии. Для назначения Корнилова и Деникина Командующими было достаточно, как отмечалось выше, приказа генерала от инфантерии Алексеева – Верховного Руководителя Добровольческой армии, бывшего Начальника Штаба («второе лицо») Верховного Главнокомандующего Российской Императорской Армии Государя Императора. А для передачи власти Верховного Правителя России требовалось (по «Конституции 18 ноября 1918 г.») согласие Совета министров Российского правительства. В случае же с передачей власти Врангелю вариант с Военным Советом вполне соответствовал ситуации, при которой иных вышестоящих, чем Главком ВСЮР, военных инстанций уже не существовало. Не было также «гражданских» инстанций. Южнорусское правительство было расформировано, представители Верховного Круга в большинстве своем остались на новороссийском побережье или эвакуировались в Грузию, а «деловой кабинет» Бернацкого так и не приступил к работе.

Говоря о передаче высшей военной власти на белом Юге, нельзя не обратить внимание на отсутствие передачи высшей всероссийской власти. Следует помнить, что Верховный Правитель адмирал Колчак официально передавал эту власть Деникину и генерал знал об этом из телеграфных сообщений иностранных агентств. Еще раньше Деникин был объявлен заместителем Верховного Главнокомандующего Российской армии и флота (то есть также преемником Колчака). На этот факт обратили внимание представители Русского Зарубежья, бывший министр иностранных дел Сазонов, участвовавший в принятии решения о передаче власти, поверенный в делах российского посольства в Лондоне Саблин, российский посол в Париже Маклаков, многие политики и общественные деятели. 17 апреля 1920 г. Милюков встретился в Лондоне с приехавшим из Константинополя Деникиным и задал ему вопрос, с какой властью он приехал сюда». Бывший Главком ВСЮР указал, что «есть три документа, на которые можно сослаться для выяснения преемственности власти: 1) Старое назначение Деникина заместителем Колчака в должности Главнокомандующего (Всероссийского); 2) Документ, присланный Деникину Колчаком, в котором Колчак возвращает ему, так сказать, суверенные права над Южной Россией. По объяснению Деникина, этого документа он не опубликовывал, документ у Нератова. Мотив: он хотел до последней возможности сохранить идею единства России и не выделяться особо из-под Колчака; 3) В последние дни Колчака, по сообщению, которое Деникин получил от японских и английских представителей, Колчак собирался передать ему всю свою власть, в том числе и гражданскую Всероссийскую (то есть «Верховного Правителя»). Он, однако, не знает, удалось ли Колчаку это сделать». На следующие вопросы Милюкова, «что он передал Врангелю» и «будет ли преемственность с южнорусским правительством» того органа управления, «которое может назначить Врангель», Деникин ответил, что передал «командование над южными войсками», а «проф. Бернацкий был оставлен для функций, которые не были точно определены… Но, конечно, при Врангеле Бернацкий остаться не может», и, следовательно, «последний обломок моего правительства исчезнет». Милюков поддерживал идею отсутствия передачи верховной власти и заявлял: «Пока Вы официально не сложили, власть у Вас. Иначе, как только образуется пустота, что Вы скажете, если завтра появится Керенский, послезавтра Львов? Признаете ли Вы, если Врангель заключит мир с большевиками, что он это может сделать от имени России Корнилова, Алексеева и Деникина?» Деникин ответил отрицательно, но при этом определил свое отношение к политическому курсу своего преемника: «Не мешайте Врангелю, может быть, он что-нибудь и сделает». Милюков же считал, что перед «антибольшевистской Россией возникла реальная угроза «разделиться на деникинцев и врангелевцев» (республиканцев и монархистов, по мнению Милюкова. – В.Ц.). Политика «не мешайте Врангелю» могла бы это предупредить. Но что значит «не мешайте Врангелю»? Деникин, очевидно, думает: «не мешайте ему бороться с большевиками».

Так это и понимали в Зарубежье, но нельзя было игнорировать и «вопроса о формальном выяснении, у кого полнота власти». Тем не менее «фактически, конечно, дело решится тем, удержится ли Врангель в Крыму. Если удержится и будет иметь успех, то перехода власти к нему, со всеми политическими последствиями, не избежать. Тогда это реставрация (монархии. – В.Ц.). Если не удержится, тогда деникинская традиция столь же неизбежно выдвинется вперед». Милюков считал, что при необходимости должна сохраниться возможность отречься от поддержки действий Врангеля, сославшись на то, что он не получил от Деникина полномочий Верховного Правителя России. Позднее эта позиция Милюкова сменилась его т. н. «новой тактикой», предусматривавшей сосредоточение всех политических сил в Зарубежье, компромиссы с «демократической общественностью» и предоставление «генералам» исключительно военных полномочий.

Так или иначе, но история Белого движения свидетельствовала, что последним Верховным Правителем России и Верховным Главнокомандующим Российскими вооруженными силами остался генерал-лейтенант А. И. Деникин.

Несмотря на рекомендацию Военного Совета и приказ Деникина, новый Главком ВСЮР решил не ограничиваться простым «вступлением в должность», а создал своего рода «прецедент» в Белом движении в отношении порядка принятия высших государственных должностей. По настоянию Врангеля акт о передаче власти Главкома от членов Военного Совета следовало запротоколировать в определенной форме. Этот акт, хотя и не менял существа принятого Военным Советом предложения, придавал ему совершенно иную мотивацию. Не «отсутствие связи» Главкома с армией, а идея ведения переговоров с советской властью при посредничестве англичан диктовала данное изменение в высшем руководстве армии. Шиллинг вспоминал, что Врангель, «к великому нашему изумлению, предъявил нам решительное требование дать ему подписку в том, что условием принятия им должности Главнокомандующего не будет предъявление ему требования – наступления против красных, а только вывод армии, с честью, из создавшегося тяжелого положения». Показательно, что в акте Врангель был назван «заместителем» Деникина, призванным лишь договариваться о перемирии: «Драгомировым… было оглашено ультимативное обращение Британского Правительства к генералу Деникину с указанием о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы… При этих условиях Совещание выразило желание просить (!) Главнокомандующего о назначении его заместителем генерала Врангеля с тем, чтобы он, приняв на себя Главное Командование, путем сношения с союзниками добился бы неприкосновенности всем лицам, боровшимся против большевиков и создал бы наиболее благоприятные условия для личного состава Вооруженных Сил Юга России, который не найдет для себя возможным принять обеспечение от Советского Правительства». Акт подписали все члены Малого Военного Совета, а сам Врангель подписался словами, подчеркивающими восстановление нарушенной при Деникине «связи с армией»: «Я делил с армией славу побед и не могу отказаться испить с ней чашу унижения. Черпая силы в поддержке моих старых соратников, я соглашаюсь принять должность Главнокомандующего».

В отличие от акта Малого Военного Совета, приказ Врангеля № 2900 от 22 марта 1920 г. (последовательность нумерации приказов сохранялась) предназначался уже для «широкого оповещения». Здесь не было ни слова о «перемирии с советской властью». Напротив, Врангель заявлял, что «сделает все, чтобы вывести армию и флот с честью из создавшегося положения», и призывал «верных сынов России напрячь все силы, помогая выполнить долг» новому Главкому. «Зная доблестные войска и флот, с которыми я делил победы и часы невзгоды, я уверен, что армия грудью своей защитит подступы к Крыму, а флот надежно обеспечит побережье… С верой в помощь Божию приступим к работе».

После этого последний приказ Деникина и приказ Врангеля «о вступлении в должность» были переданы в Правительствующий Сенат. Это было очень важным формальным действием. Сенат признавался «хранителем законов» и их высшим «толкователем». Уместно напомнить, что акт об отречении от Престола Государя Императора Николая II и акт о непринятии Престола Великого Князя Михаила Александровича были переданы в Сенат, и на основании этих актов Первый Департамент составил решение о правопреемственности власти Временного Правительства до созыва Учредительного Собрания. Теперь же, на основании двух приказов, Общее собрание Сената должно было вынести правовое утверждение власти нового Главнокомандующего. Указ Правительствующего Сената от 24 марта был сформулирован в традиционных нормах. «Именем Закона», «всем подчиненным ему присутственным местам и должностным лицам и во всеобщее сведение» заявлялось, что «Промыслом Божиим предначертано новому Главнокомандующему стать во главе воинских сил и гражданского управления в исключительный по важности исторический момент». В условиях тяжелого положения на фронте и в тылу Врангелю предстояло «отстоять оплот русской государственности на Крымском полуострове». Принципиально важным для определения полномочий Главкома была фраза о том, что «новому народному вождю… отныне принадлежит вся полнота власти, военной и гражданской, без всяких ограничений». Указ был подписан обер-секретарем П. Мезенцевым и заверен помощником обер-секретаря С. Бубелем-Яроцким. Таким образом, Сенат как бы санкционировал вручение высшей военной и гражданской власти Врангелю, и Главком полностью мог ею распоряжаться. Если учесть, что большинство сенаторов состояло в Ялтинском Совещании государственных и общественных деятелей, то становится понятной поддержка генералу не только согласно «букве закона» и принципу правопреемства, но и «за совесть». Нужно отметить, что и в дальнейшем Правительствующий Сенат, в отличие от «деникинского периода», издавал официальные Указы, разъясняющие и санкционирующие важнейшие законодательные акты, например, Указ Правительствующего Сената от 27 июня 1920 г. о «земельной реформе».

Основой гражданской власти стал Совет при Главнокомандующем ВСЮР. Приказом № 2925 от 29 марта 1920 г. было объявлено «Положение об управлении областями, занимаемыми Вооруженными Силами на Юге России». Несмотря на обширное название, все «Положение» умещалось на одном типографском листке. Суть предпринимаемой административной реформы заключалась в том, что в целях повышения эффективности работы существенно сокращался аппарат управления и создавался Совет, представленный помощником Главнокомандующего и начальником его Штаба, а также начальниками военного, морского (он же командующий Черноморским флотом), гражданского (контроль за внутренними делами, земледелием и землеустройством, юстицией и народным просвещением) и хозяйственного (контроль за финансами, продовольствием, торговлей и промышленностью, путями сообщения) управлений и государственным контролером. Гражданское и хозяйственное управления делились на соответствующие отделы. Совет «имел характер органа совещательного», а «Правитель и Главнокомандующий обнимал всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений».

В своих «Записках» Врангель справедливо отметил, что «этот приказ впервые ясно и определенно поставил вопрос о диктатуре». Приказом от 1 апреля, изданном в развитие приказа от 29 марта 1920 г., должность начальника хозяйственного управления была заменена должностью начальника управления снабжения, вводилась должность начальника финансового управления и формировалась Канцелярия Совета. По своему составу и полномочиям Совет при Главнокомандующем был близок к модели Особого Совещания первого варианта созыва (1918 г.) или Совета при Главноначальствующем Области, утвержденном в 1919 г.. Теперь не требовалось согласования законодательных актов с «подлежащими начальниками ведомств». Сложилась практика «приказов» Главкома ВСЮР, а затем Правителя и Главнокомандующего Русской армией, ставших основным источником права в белой Таврии. В свою очередь, начальники управлений могли издавать «распоряжения» – подзаконные акты, которые должны были уточнять, но не изменять утвержденные приказами положения. Все законодательство оказалось под контролем самого генерала Врангеля. «Единоличное правление» здесь создалось по факту преемственности власти Главкома ВСЮР. Своеобразным показателем утверждения принципа «диктатуры» стало принятие Врангелем 28 апреля 1920 г. титула Правителя (пока еще без добавления территориального определения «Юга России»), и теперь приказы подписывались им от имени «Правителя и Главнокомандующего ВСЮР».

Подбор на должности начальников управлений сочетал предпочтения всероссийских «имен» и необходимость учета краевой специфики. Формально правительство оставалось беспартийным (как и во все периоды Белого движения), и Врангель, как и Деникин, подчеркивал, что ему «нужны люди, сильные духом, знающие народную жизнь и умеющие ее строить. Партийная или политическая окраска их для меня безразлична: были бы преданы Родине и умели бы разбираться в новых условиях». Но фактически в правительстве работали те, кто в той или иной степени поддерживал Врангеля, участвовал в «антиденикинской оппозиции» и считал актуальной «смену курса». Помощником Главкома и председателем Совета при Главнокомандующем стал его ближайший сотрудник генерал-лейтенант П. Н. Шатилов. Начальником штаба оставался генерал-лейтенант П. С. Махров. Преемственность с предшествующими южнорусскими белыми правительствами здесь осуществлял только глава Управления финансов профессор М. В. Бернацкий (он не ушел в отставку, вопреки прогнозам Деникина). Начальником Гражданского управления стал бывший воронежский и черноморский губернатор статский советник С. Д. Тверской, а начальником Управления снабжения – генерал-лейтенант П. Э. Вильчевский. Начальником Управления Иностранных Сношений стал П. Б. Струве, хотя и не имевший должного дипломатического опыта, но считавшийся безусловным авторитетом среди российской и зарубежной «общественности», работавший за границей еще в 1919 г. в составе Русского Политического Совещания (по оценке Врангеля, «человек большого ума, огромной эрудиции, Струве как ученый и политик был хорошо известен в Европе. Как советник он мог мне быть чрезвычайно полезен»). Бывший управляющий отделом иностранных дел Особого Совещания А. А. Нератов («дипломат старой школы…, опытный, осторожный и исключительно тактичный человек, к тому же имевший большие связи по старой службе в иностранных дипломатических кругах») был назначен главой временной дипломатической миссии в Константинополе. Фактическим руководителем делами Управления Иностранных Сношений в Таврии стал бывший член Бюро Совета Государственного Объединения России князь Г. Н. Трубецкой. Другой активный участник Совета Государственного Объединения России, бывший член III и IV Государственной Думы Н. В. Савич принял должность Государственного контролера. 15 июня 1920 г. из состава Гражданского управления, в связи с началом осуществления земельной реформы, было выделено Управление Земледелия и Землеустройства (его возглавил бывший начальник Переселенческого управления сенатор Г. В. Глинка). В тот же день из Управления снабжений были выделены отделы Продовольственный, Торговли, Промышленности, Горный и Топлива, Торговых портов и Мореплавания, из которых было образовано Управление Торговли и Промышленности (его возглавил член Таврической губернской земской управы, бывший Государственный контролер Крамского краевого правительства В. С. Налбандов). Управление юстиции, также выделенное из состава гражданского, возглавил известный правовед, специалист-криминалист, сенатор Н. Н. Таганцев. В «околоправительственных кругах» (как тогда говорили) работали и бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц (во главе Комитета Государственного призрения) и бывший председатель Таврической губернской земской управы Я. Т. Харченко (уполномоченный управления торговли и промышленности по Северной Таврии). Совет при Главнокомандующем стал называться Советом Начальников Управлений, что формально могло восприниматься как постепенное укрепление правительственного статуса.

Существенно усилились политические позиции Совета, когда во главе его стал приехавший из Парижа 20 мая А. В. Кривошеин. Его, пользовавшегося заметным авторитетом в консервативных кругах, считали (как и Врангеля) сторонником возрождения монархической формы правления. Тем не менее, по оценке самого Главкома, «принадлежа всей своей предыдущей службой к государственным людям старой школы, он, конечно, не мог быть в числе тех, кто готов был принять революцию, но он ясно сознавал необходимость ее учесть. Он умел примениться к новым условиям работы, требующей необыкновенного импульса и не терпящей шаблона». 5 июня 1920 г. «статский» Кривошеин сменил «военного» Шатилова в должности Помощника Главнокомандующего, и генерал вернулся к знакомой ему работе начальника штаба (генерал Махров получил назначение на должность военного представителя Главкома в Польше). Приказом № 3315 от 5 июня 1920 г. Кривошеину были предоставлены полномочия распоряжаться от имени Главкома по всем вопросам Совета, получившим принципиальное одобрение Врангеля, и возглавлять Совет в отсутствие генерала. Таким образом, властные полномочия диктатора в гражданском управлении разделялись лишь на персональном уровне, а существо модели управления сближалось с уже апробированной в рамках Особого Совещания 1918–1919 гг. схемой: «Диктатор и Совет при нем».

Немаловажным аспектом определения статуса врангелевского правительства следовало считать официальное обращение Струве о признании всех российских финансовых обязательств. 3 августа 1920 г. «в ответ на заявление Мильерана (Президента Франции. – В.Ц.) о предполагаемом нашем фактическим признании» глава ведомства иностранных дел заявлял: «Мы, в качестве носителей русской государственной и национальной идеи, принимаем на себя все обязательства предшествующих российских правительств». Аналогичное заявление сделал и сам Главком: «Принимая, как носители национальной идеи и традиций Русского государства все предыдущие русские обязательства, мы ждем, что наши права будут тоже признаны».

В целом врангелевское правительство отличалось достаточным единством и вполне могло считаться «единой командой». Профессионализм правительства не многим уступал предыдущим белым правительствам и даже превосходил их по части способности к эволюции взглядов под влиянием изменившейся обстановки. И хотя Врангель (так же как в свое время Колчак и Деникин) сетовал на «нехватку людей», опытных профессионалов, серьезных кадровых перемен в течение апреля – октября 1920 г. не произошло. Единственной крупной отставкой могла стать замена Бернацкого бывшим министром финансов Российской Империи П. Л. Барком, с которым об этом велись переговоры в сентябре – октябре 1920 г. В этом случае возросла бы доля чиновников «старой школы» в правительстве. Но начавшаяся эвакуация Крыма не дала осуществиться этому плану.

Интересную характеристику военно-политическому руководству белого Юга дал в своем письме Бахметеву Маклаков, посетивший Крым в начале сентября 1920 г. По его оценке, Врангель «совершенно искренне готов был использовать всякого – буквально всякого, кто ему покажется полезным, и на том месте, которое он считает для него подходящим». «Меня невольно поражает та легкость, с которой Врангель был бы готов, если нужно, признать сейчас независимость любой национальности, войти в соглашение с Петлюрой и Махно, прислать своим представителем в Варшаву Савинкова и, как я сам был свидетелем, предложить на место управляющего прессой еврея Пасманика. Все это он делает без малейшего усилия над собой, с той простотой, с которой действуют убежденные люди. А у него это не столько убеждение, сколько военная привычка использовать сразу все возможности. Но, будучи сам вне предрассудков и предвзятых точек зрения, готовый когда угодно их изменить, если обстоятельства это подскажут, не стесняющийся встать в противоречия с самим собой, отлично усвоивший свое новое положение как революционного вождя, Врангель отдает себе ясный отчет в настроении той среды, среди которой ему приходится действовать и в Крыму, и за границей; та основная политическая трудность, которой идет деятельность Врангеля, необходимость совмещать требования Запада и требования самой России или, по крайней мере, той ее части, на которую он опирается, – войско, для него совершенно ясна».

«Вторым лицом в Крыму является Кривошеин… Как и Врангель, он хорошо понял необходимость иной политики и иного курса, но если Врангель разорвал с прошлым без сожаления, то Кривошеин, в сущности, с ним даже не разорвал. Он принес с собой много разочарований, но зато и много принципиального недоверия; он просто понял, что то, что ему хотелось видеть в России, сейчас неприменимо; этот Кривошеин – прекрасный представитель новой формулы:

хорошая техническая подготовка, административный опыт, но зато и некоторая сдержанность в осуществлении новых программ. Как когда-то говорил Столыпин – вперед на легком тормозе. В этом отношении очень характерна его позиция в аграрном вопросе. Врангель с увлечением проводит аграрную реформу… Кривошеин проводит эту реформу без всякого увлечения и этого не скрывает. Он говорил мне: я всегда считал подобную реформу вредной для России; она понизит производительность сельского хозяйства, главного источника нашего богатства… У Врангеля несокрушимая вера в то, что, как только большевизм будет сломлен, Россия немедленно воссоединится, а что русскому национальному самолюбию нисколько не обидно стать на позицию самоуправления национальностей. У Кривошеина иная идеология. Он и в вопросе о национальностях готов уступить так же, как он уступает в вопросе аграрном, уступить поневоле, без радости и воодушевления, но потому, что нет иного выхода, и он не виноват в том, что случилось. Потому-то Кривошеин сейчас не политическая программа, а исполнитель, техник, ремонтер. Идеологии нет у него, как ее вообще нет у Врангеля, и если скептики, подкапываясь под Врангеля, упрекают его в реставрационных замыслах, то они, глубоко ошибаясь по существу, правы в одном: что если бы это было нужно, если бы Врангель на минуту мог поверить в силу реставрационных элементов, то он бы не поколебался это сделать».

Еще более откровенную, хотя и несколько предвзятую, оценку давали курсу «левой политики правыми руками» Михайловский и Нератов. По мнению последнего, врангелевское правительство занимало «непримиримую позицию» в отношении вероятной «коалиции правых и левых общественных течений». «Считалось возможным осуществлять «левое дело» именно потому, что оно делалось «правыми руками». В отношении «левых рук» действовала прежняя столыпинская формула «Руки прочь!». Не только социалисты и «жиды» исключались из правительства, но и левые буржуазные деятели радикального толка, вроде П. Н. Милюкова и прежних левых кадетов, решительно не допускались к кормилу правления. Были и персональные антипатии к деятелям Временного правительства, и некоторые лица, например князь Г. Е. Львов, не говоря уже о социалистах вроде А. Ф. Керенского, подвергались остракизму… Во врангелевском окружении были твердо убеждены, что Львов и Милюков, равно как и Керенский, никогда не вернутся к власти. Сами слова «общественный деятель» произносились не иначе как в ироническом тоне. Для победы над большевиками нужны прежде всего военные силы, левые деятели их дать не могут, а что касается левой политики, то почему она не может проводиться государственными людьми правого толка, которые… всегда смогут ее изменить и вернуться к правому курсу». Нельзя не отметить, однако, что подобные настроения, если и присутствовали у части военно-политического руководства в Крыму, ни в чем конкретно себя в 1920 г. не проявили.