Глава 5

Формирование антибольшевистских центров на Дальнем Востоке.

Судьба Временного правительства автономной Сибири.

Генерал Хорват – первый Всероссийский диктатор

На образование дальневосточных антибольшевистских центров повлияло сочетание нескольких факторов. Одним из главных был внешнеполитический. Еще в 1917 г. высказывались предположения о возможном вводе в Приморье японского воинского контингента. После Брестского мира Япония стремилась получить от Антанты монопольный мандат на Дальний Восток, в чем ее интересы неизбежно сталкивались с интересами другого члена Антанты – США. Японский МИД хотя и заявлял об «отказе от территориальных аннексий и от постоянного пребывания в Сибири», тем не менее ставил условием отправки войск согласие Верховного Совета Антанты «на монопольные концессии в Восточной Сибири». Государственный департамент США в ноте от 3 марта 1918 г., направленной послам Франции и Италии, отмечал «опасность анархии, угрожающей сибирским провинциям, и опасность нависшей угрозы германского нашествия». Госдеп, соглашаясь с тем, что «если интервенция вообще желательна, то японское правительство вполне в курсе положения и может осуществить интервенцию наиболее действительным образом», оспаривал ее «разумность», поскольку «в России это вызовет сильное негодование». Провозглашалось, что «правительство Соединенных Штатов использует все возможности, чтобы обеспечить России снова полный суверенитет и полную независимость в ее внутренних делах и полное восстановление ее великой роли в жизни Европы и современного человечества».

После заключения Брестского мира, когда очевидной стала невозможность восстановления Восточного фронта при содействии советской власти, ввод японских войск на Дальний Восток и в Сибирь представители Антанты расценивали уже как единственно необходимое условие для успешного завершения войны. По оценке полковника Пишона, союзные представители в Петрограде «были готовы поддержать любое движение против большевизма». 28 декабря 1917 г. американский консул во Владивостоке заверил правительственного комиссара Приморской области в том, что известия о присылке американских войск во Владивосток «не имеют ни малейшего основания».

Первым обоснованием будущей интервенции считается решение, принятое на совещании Верховного Совета Антанты 23 декабря 1917 г. Это т. н. «англо-французское соглашение о разделе территории бывшей Российской Империи на сферы влияния». Согласно ему Англии предназначались территории казачьих войск и Кавказ, а «французская зона» включала Бессарабию, Крым и Украину. Однако данное соглашение никогда не было ни официально утверждено, ни официально опубликовано и до настоящего времени остается одной из «тайн дипломатии» XX века, что тем не менее не исключает его будущего открытия в дипломатических архивах Франции или Великобритании. По мнению Р. Уорта, «обсужденное главным образом лордом Милнером (военный министр Великобритании. – В.Ц.) и Клемансо (премьер Франции. – В.Ц.) и подписанное в Париже соглашение не предусматривало практического осуществления до конца войны».

Реальным же результатом совещания 23 декабря 1917 г. стало, по словам У. Черчилля, постановление военных представителей Верховного союзного совета (Верховного Совета Антанты. – В.Ц.) о том, что «все национальные войска в России, решившие продолжать войну, должны поддерживаться всеми средствами, какие только имеются в нашем распоряжении». Подобное решение отнюдь не исключало и поддержки советской власти в том случае, если будет продолжаться участие России в войне на Восточном фронте.

Дальневосточный центр «интервенции» (в отличие от Севера или Закавказья) менее всего мог быть связан с необходимостью восстановления «Восточного фронта» уже в силу его территориальной удаленности от главного театра военных действий. Обоснованием для ввода воинских контингентов могли стать только интересы защиты «жизни и имущества» иностранных поданных. Именно это явилось обоснованием ввода сперва военных судов на рейд Владивостока, а затем и высадки небольшого десанта вооруженных сил Японии.

12 января 1918 г. японский генконсул Киккучи отметил «чрезвычайную тревогу» «японцев, проживающих во Владивостоке и окрестностях его», вследствие чего «Императорское японское правительство… решило отправить военные суда во Владивостокский порт». После убийства 4 апреля трех японцев (служащих конторы Исидо) «вышедший уже из терпения в отношении безопасности жизни и имуществ японских подданных» Киккучи заявил о необходимости «обращения к командующему японской эскадрой» с целью «принятия экстренных мер, которые он сочтет необходимыми для ограждения жизни и имуществ японских подданных». Ответ контр-адмирала X. Като не замедлил себя ждать. На следующий день (5 апреля) он выпустил обращение к «гражданам Владивостока», в котором заявлял, что, хотя «до настоящего времени абсолютно избегал совершать такие действия, как вмешательство во внутреннюю политику России или оказание той или иной политической партии поддержки», «произошедшее среди бела дня убийство и ранение трех японцев… заставило принять на себя ответственность за защиту жизни и имущества подданных Японской Империи» и «высадить десант с вверенной эскадры и принять меры, какие считаю соответствующими».

Таким образом, Япония выступила 5 января 1918 г. самостоятельно, не дожидаясь каких-либо решений Верховного Совета Антанты. Появление во Владивостоке японских контингентов вызвало резкую критику со стороны «областников» и опасения со стороны других «союзников» по Антанте. Потанин выступил со специальным обращением «Сибирь в опасности», в котором призывал сибиряков «громко заявить свое право на самоопределение и сказать, что мы хотим сами быть хозяевами своей страны». Высадка японских войск повлияла и на разногласия между московскими подпольными центрами (споры по поводу «внешнеполитических ориентаций»). Одностороннее выступление Японии осуждалось, но при этом выражалась необходимость ввода объединенных войск Антанты (хотя бы и разновеликими контингентами). В признании необходимости военной помощи Антанты сходились и «социалисты», и «цензовики». Единственно возможным способом «сдержать» активность Японии, с точки зрения антибольшевистских лидеров, стало бы соучастие в отправке на Дальний Восток британских, французских и особенно американских контингентов. После того как 4 июня 1918 г. страны Антанты заявили Совнаркому о том, что «чехословацкие войска в России являются частью союзных армий» и корпус «создает основу Восточного фронта», именно на него стали возлагаться надежды как на главный «противовес» остальным союзническим контингентам. «Братский славянский народ», безусловно, не внушал опасений с точки зрения территориальных или экономических притязаний.

В своем докладе генералу Алексееву генерал Флуг отмечал эту особенность участия иностранных войск во внутрироссийских делах: «Идея военной интервенции союзников, предпринимаемая во имя восстановления русского, противогерманского фронта, упраздненного большевиками, не заключает в себе ничего такого, что давало бы основание противодействовать ее осуществлению. Возможность неблагоприятных последствий такой интервенции в смысле ущерба крупным государственным интересам России на Дальнем Востоке и в Сибири исключалась по соображениям о несомненном существовании взаимного соперничества держав. Пример такого, взаимно нейтрализующего, соперничества пришлось наблюдать во время военной интервенции держав в Китае в 1900–1901 гг. (подавление «боксерского восстания». – В.Ц.) и последовавших за нею событий; что же касается менее существенных компенсаций, которые пришлось бы предоставить за оказанную помощь, то они окупались бы во много раз восстановлением единства и целости России».

Как и везде на Транссибе, чешские части во Владивостоке первоначально заявляли о своем «полном нейтралитете». Но после того как местный Совет предъявил им требование о разоружении, начальник 2-й чехословацкой дивизии генерал Дитерихс ультимативно потребовал от Совета разоружить все имеющиеся в городе красноармейские части. Чехи предупредили красногвардейцев, и в ночь на 29 июня 1918 г., после небольших столкновений, Владивосток полностью заняли чехословацкие войска (из них была образована специальная Владивостокская группа, командование над которой принял Дитерихс). После этого представители союзных держав (Главнокомандующий Азиатским флотом САСШ адмирал А. М. Найт, командир спецдивизиона Императорского японского флота вице-адмирал X. Като, каптиан британского флота Пэйн, начальник французской военной миссии при Чехословацком корпусе полковник Парис, капитан китайского крейсера «Хай-Юн» X. Лю и комендант Владивостока капитан Чехословацкого корпуса Бадюра) подписали декларацию-обращение о переходе города и порта под международный контроль (предполагалось сделать Владивосток «порто-франко»). 6 июля оно было опубликовано: «Ввиду опасности, угрожающей Владивостоку и союзным силам, здесь находящимся, от открытой и тайной работы австро-германских военнопленных, шпионов и эмиссаров, настоящим город и его окрестности берутся под временную охрану союзных держав, и будут приняты все необходимые меры для защиты как от внешней, так и внутренней опасности. Все приказы, изданные до сего времени чехословацким командованием, продолжаются в силе… военные силы и полиция будут усилены таким количеством союзных сил, какое будет найдено необходимым для предотвращения опасности со стороны австро-германских агентов… Настоящий акт делается в духе дружбы и симпатии к русскому народу, в надежде, что период спокойствия даст возможность сбросить иго тиранической диктатуры австро-германских держав, спешащих навязать это иго русскому народу на долгое время». В разной численности во Владивостоке оказались японские, американские, английские, французские, итальянские, китайские и сербские воинские контингенты (практически в это же время те же государства, за исключением Японии и Китая, высадили свои контингенты в Архангельске).

Несмотря на это, еще около месяца действиям военных Антанты не давалось подтверждения со стороны правительств их стран. Окончательным официальным актом, определившим «цели отправки союзных войск в Сибирь» в 1918 г., можно считать обращение от имени Министерства иностранных дел САСШ от 3 августа. В нем четко говорилось о важности военной помощи Чехословацкому корпусу (и только ему) и о «невмешательстве ни в политические дела России, ни в ее суверенные права, ни в ее внутренние или даже местные дела в сфере территорий, которые могут занять его (правительства САСШ. – В.Ц.) вооруженные силы» (полный текст см. приложение № 14). Аналогичные по содержанию официальные документы были опубликованы также представителями всех стран – участниц ввода военных контингентов во Владивосток (Декларация японского правительства от 2 августа; Обращение британского правительства, подписанное главой МИД лордом Бальфуром от 15 августа; Декларация Высокого комиссара французского правительства в Сибири М. Реньо от 10 сентября; Декларация итальянского правительства за подписью главы МИДа Соннино от 3 декабря 1918 г. и Декларация китайского правительства от 30 августа 1918 г.).

Антибольшевистским центром на Дальнем Востоке стремилось стать «дерберовское правительство». Его основой стала делегация, отправленная из Омска еще Временным Сибирским Областным Советом (особоуполномоченный Е. В. Захаров, главноуполномоченный для внешних сношений инженер Л. А. Устругов, бывший прокурор Московской Судебной Палаты А. Ф. Сталль). Перед делегацией были поставлены, в частности, задачи: «информировать представителей иностранных держав о сформировании областной сибирской власти», а также установить экономические и дипломатические контакты с представителями иностранных государств. Для обоснования сибирской автономии предполагалось сослаться на решение Всероссийского Учредительного Собрания о федеративной форме государственного устройства. Поскольку создание власти В СП происходило без участия представителей Дальнего Востока (в выборах Областной Думы не участвовала, например, обширная Амурская область), то и «личный состав сибирского правительства, и программа его деятельности были малоизвестны на Дальнем Востоке». Сибиряки проявляли вполне очевидное намерение включить Дальний Восток в государственную юрисдикцию В СП. После ликвидации СОД на Дальний Восток переехало большинство бывших членов созданного ранее в Томске ВПАС. С санкции ВПАС в Чите и Иркутске были образованы политические эмиссариаты.

После выступления Чехословацкого корпуса и высадки союзников правительство Дербера заявило о себе как о законном представителе власти в Сибири. В Приморской же области, по утверждению членов ВПАС, «единственной признанной краевой государственной властью» могла считаться только Приморская областная земская управа. Это, однако, не вполне согласовывалось с официальным заявлением союзного командования от 6 июля, согласно которому «власть земства и городского самоуправления признается в пределах местных (не более. – В.Ц.) дел». Тем не менее представители ВПАС неоднократно заявляли протесты по поводу игнорирования их полномочий. Опротестовывались «беззакония действий отряда атамана Калмыкова», а также действия представителей союзного командования и дипломатов во Владивостоке, относящиеся к торговой, финансовой и даже военной сферам («назначения русских командующих военными силами» без согласования с правительством): «Временное Правительство Автономной Сибири считает своим долгом заявить, что при всех стараниях правительства к самым дружественным отношениям с союзными державами и к полной согласованности действий с ними в деле совместного достижения общих задач, тем не менее, неся ответственность перед Россией за полную неприкосновенность ее суверенных прав, оно ни в коем случае не может согласиться на санкционирование союзниками ее актов внутреннего управления» (текст ноты председателя Совета министров И. Лаврова и управляющего министерством иностранных дел П. Дербера Дипломатическому Совещанию во Владивостоке, 3 сентября 1918 г.).

«Выход из подполья» ВПАС совпал по времени с образованием ВСП, также претендовавшего на полноту власти в Сибири и на Дальнем Востоке. Однако если Омск мог представиться лишь «пятеркой» министров (П. В. Вологодский, В.М. Крутовский, И.А. Михайлов, Г. Б. Патушинский и М.Б. Шатилов), то на Дальнем Востоке имелось 12 министров и около 20 товарищей министров, полномочия которых также были утверждены Областной Думой, включая самого Дербера. Гинс не без основания отмечал, что «… если бы появились на горизонте некоторые фигуры из Дерберовской группы – весь авторитет Омской власти разлетелся бы в прах…» (1).

Но на Дальнем Востоке сложились и собственные антибольшевистские структуры. Их основой стали два центра: казачий забайкальский, где сопротивление советской власти возглавил комиссар Временного правительства есаул Г. М. Семенов (амурское и уссурийское казачество во главе с атаманами Гамовым и Калмыковым не смогло организовать длительного сопротивления большевикам), и Дальневосточный Комитет Защиты Родины и Учредительного Собрания. Последний был создан «на почве материальной помощи отряду атамана Семенова», но уже в первые месяцы 1918 г. стал претендовать на роль единственного центра средоточия антисоветских сил в регионе. Комитет, в отличие от сибирских структур, был построен на началах, аналогичных Комитетам защиты Родины и революции, действовавшим в России после «большевистского переворота», и, заявляя о своей «беспартийности», включал в свой состав не только «социалистическую общественность», но и представителей торгово-промышленных кругов, «лиц интеллигентного труда» (служащих Китайско-Восточной железной дороги).

По определению Якушева, в Комитете существовало два направления. Первое («демократическое»), готовое к сотрудничеству с ВПАС, возглавлялось бывшим председателем Иркутской казенной палаты, иркутским губернским комиссаром Временного правительства И. А. Лавровым и выступало «за автономное управление Сибири, признавая необходимость существования и тех временных органов управления Сибири, которые создались в результате работ Чрезвычайного Общесибирского съезда и Временной Сибирской Областной Думы». Лавров лишь считал необходимым развивать сотрудничество с «цензовыми» элементами и не ограничиваться «социалистической общественностью». «Сибиряки» смогли заручиться поддержкой рабочих Главного железнодорожного комитета, представителей социалистических партий. Уполномоченные ВПАС, как и в Забайкалье, намеревались ввести должность Дальневосточного эмиссара.

Другое («консервативное») направление, составлявшее большинство в Комитете, возглавлялось харбинским присяжным поверенным В. А. Александровым и управляющим российским генеральным консульством в Харбине Г. К. Поповым. Комитет стоял на позиции поддержки «единоличной власти, способной вывести страну из состояния разрухи и анархии». В газете «Призыв» публиковались статьи, обосновывавшие необходимость укрепления «твердой власти»: «Подобно тому, как в удельно-вечевой период Россия была выведена сильной волей отдельных князей московских, так и сейчас – никакой коллектив не в силах создать того властного центра, вокруг которого могла бы сложиться новая русская государственность… такой центр может быть создан только единой волей единого лица». Нужно было стремиться найти «того достойнейшего, на плечи которого… взвалить это тяжелое бремя. Если же такое лицо найдется, то всем нужно немедленно же подчиниться ему».

На стороне Александрова и Попова выступил также малочисленный, но достаточно влиятельный харбинский Комитет кадетской партии, принявший решение о поддержке курса на установление единоличной власти.

В результате в марте 1918 г. в Комитете произошел раскол, и его «демократическая» часть во главе с И. А. Лавровым заявила о своем присоединении к группе «сибиряков». Возобновившее свою работу на Дальнем Востоке ВПАС рассылало телеграммы в российские дипломатические представительства, чтобы создать впечатление о появлении реальной политической силы, претендующей на власть на всей территории Сибири и Дальнего Востока. Введение в состав ВПАС Лаврова, не имевшего соответствующего утверждения своих полномочий от Областной Думы, на должность премьера считалось явным нарушением порядка управления. Но ВПАС не находило нужным менять сложившуюся ситуацию. В работе ВПАС весной – летом 1918 г. главным направлением стала внешнеполитическая деятельность. Как отмечалось в докладах управляющего канцелярией и секретаря МИД ВПАС В. А. Федорова, в заявлениях председателя правительства Лаврова, сменившего Дербера на этом посту с сентября 1918 г., «Временное Правительство Автономной Сибири с полным правом рассматривает себя как выразителя общенациональной и лишенной определенной партийности власти сибирского народа и потому не видит оснований для опасений союзников сотрудничать с ним, как с будто бы односторонним представителем известной части населения». ВПАС заявляло, что «восстановит лишь действие законов Временного Российского правительства и будет издавать акты, диктуемые военной необходимостью, а потому имеющие чисто временный характер». Но в своей программной декларации Совет министров ВПАС заявлял и о готовности решать общероссийские проблемы: «борьба с большевиками во имя утверждения законной общегосударственной власти Всероссийского Учредительного Собрания», «защита экономической и политической самостоятельности и территориальной целостности Сибири», «созыв Всесибирского Учредительного Собрания» и «совместная с союзными России державами борьба против большевицко-германского мира в целях заключения всеобщего мира».

Политический соперник ВПАС – Дальневосточный Комитет – признавался организацией, вредной для объединения антибольшевистских сил в крае, прежде всего из-за отсутствия каких-либо контактов с местным самоуправлением. Союзники, однако, не торопились с признанием. В цитированном выше докладе Пишона говорилось: «Я не являюсь сторонником немедленного признания какого бы то ни было сибирского правительства. Различные правительства, предъявляющие в настоящее время свои претензии на это звание, еще не созрели для политики согласованности и коалиции. Нужно дать им время» (2).

Подобное беспокойство относительно «одностороннего представительства» объяснялось прежде всего критикой все того же «однородно социалистического состава» ВПАС. Как и в Сибири, на Дальнем Востоке ВПАС стремилось опереться на структуры самоуправления (Приморская областная земская управа незамедлительно признала полномочия ВПАС, объявив себя его исполнительным органом). Их оппоненты из «цензовых элементов» – кадетской партии, военных кругов – искали возможности легализоваться через создание собственных политических структур. Первоначально их интересы представлял Дальневосточный Комитет защиты Родины и Учредительного Собрания, позднее – Временный Правитель России генерал-лейтенант Д. Л. Хорват (бывший управляющий и глава военной администрации КВЖД, комиссар Временного правительства в полосе отчуждения КВЖД) и образованный при нем «Деловой Кабинет». При Комитете на основе пограничных частей Заамурской стражи 20 декабря 1917 г. началось формирование офицерского отряда под командованием полковника Н.В. Орлова («Отряд защиты Родины», или «орловский отряд»).

Формирование аппарата власти на Дальнем Востоке первоначально предполагалось осуществить на основе коалиции структур ВПАС и Дальневосточного Комитета посредством пополнения Совета министров «цензовиками». Однако после мартовского «раскола» в Комитете оставшиеся его члены стали ориентироваться на поддержку единоличной власти, которая наиболее эффективно могла быть представлена военными и «деловыми кругами». Тем не менее делегаты ВПАС (Устругов и Сталль) начали переговоры с генералом Хорватом о коалиционном правительстве. Хорват, ссылаясь на чрезмерную «громоздкость» будущего Совмина, предложил «создать малый Совет министров на паритетных началах представительства» от ВПАС и «цензовых групп». Признавалось возможным «вхождение в состав Совета министров по одинаковому количеству от Совета министров данного состава, от цензовых групп и от коллегии комиссаров Временного правительства, как губернских, так и краевых». На схожем принципе коалиции должна была работать и Сибирская Областная Дума, считавшаяся «временным законодательным органом Автономной Сибири». В случае создания единого правительства предполагалось не ограничиваться исключительно региональными полномочиями, а добиться признания в качестве «всероссийского».

Данным планам, однако, не суждено было осуществиться. В Харбине начинают усиливаться позиции военных, считавших необходимым утверждение именно единоличной власти. Здесь заметная роль принадлежала не только самому Хорвату, но и полковнику Орлову, и особенно прибывшему в Харбин в конце апреля 1918 г. вице-адмиралу А. В. Колчаку. Колчак занял должность начальника штаба Российских войск в полосе отчуждения КВЖД и сразу же начал активную работу по сплочению всех действовавших на Дальнем Востоке военных сил. Военные были уверены, что «первоначальное управление должно принадлежать военной власти, причем военная власть должна быть единственным источником правительственной деятельности и оставаться таковым впредь до воссоздания порядка и безопасности. Существующие местные органы самоуправления не могут быть признаны законными, как избранные в смутное время и как не представляющие в настоящее время общественных настроений, и подлежат переизбранию». Позицию военных поддерживали также находившийся в Харбине директор Русско-Азиатского банка А. И. Путилов и российский посланник в Китае князь Н. А. Кудашев. Последний наиболее активно «продвигал» Колчака в военные руководители дальневосточных антибольшевистских сил. После отъезда Колчака в Японию на переговоры по снабжению российских войск на КВЖД его должность занял генерал-майор Б.Р. Хрещатицкий.

Таким образом, на Дальнем Востоке проявились такие же тенденции в развитии Белого движения, какие были характерны и для других регионов России. Первоначально – самостоятельное существование объединений социалистической демократии и «цензовиков», затем – поиски коалиции между двумя ведущими политическими элементами на общей антибольшевистской основе, наконец – признание неэффективности коалиционного варианта управления и переход к созданию единоличной власти на военной основе, но при консультативной роли «общественности».

Не последнюю роль в консолидации «консервативных» сил на Дальнем Востоке и в создании харбинской модели «всероссийской власти» сыграл генерал Флуг, командированный в Сибирь Корниловым еще в феврале 1918 г. Как он свидетельствовал в своих воспоминаниях, ему удалось убедить Хорвата пойти на самопровозглашение Временным Правителем России, причем сделано это было в полном соответствии с указаниями погибшего командующего Добровольческой армией и на основании его «Конституции». Следует отметить, что сведения о гибели Корнилова и кончине Алексеева были получены на Дальнем Востоке только в ноябре 1918 г.; во Владивостоке прошли заупокойные службы.

Неординарно был «решен» вопрос о легальности власти: «Юридическим обоснованием являлось то обстоятельство, что он (Хорват. – В.Ц.), как назначенный Временным правительством на пост комиссара в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги и никем с этого поста не смененный, продолжал фактически исполнять обязанности по должности комиссара, сохраняя, таким образом, характер агента последнего законного, признанного союзными державами правительства России» (3).

Духом правопреемственности от Временного правительства было отмечено «Воззвание» Хорвата «К населению России»: «Русские люди, ставящие выше всего благо Родины, в целом ряде обращений ко мне призывали меня, как единственного оставшегося у власти представителя Временного правительства, выступить на спасение гибнущей Родины, взять на себя всю полноту государственной власти. Глубоко веря в светлое будущее великого русского народа, повинуясь сознанию долга перед Родиной и внимая голосу бескорыстно стремящихся к спасению Отечества русских людей, я решил взять на себя полноту государственной власти впредь до восстановления, при содействии народа, порядка в стране и до созыва свободно избранного Учредительного Собрания, которое установит образ правления Российского государства» (4). Подобное изъявление «правопреемственности» проявлялось, например, и в заявлениях российских посольств за границей – они также претендовали на роль выразителей «общегосударственной власти».

Перейдя границу и заняв ст. Гродеково в Приморской области, генерал Хорват первым из всех представителей российского Белого движения заявил о себе как о всероссийском Правителе (9 июля 1918 г.). Временный характер своей власти сам Хорват объяснял тем, что при появлении «правомочного органа где-либо на остальной территории России» или другого («более компетентного») лица, например генерала Алексеева, он готов передать ему власть. При этом делалась оговорка: «… когда по условиям связи такая передача окажется фактически возможной» (5).

Формирование правительственного аппарата предполагалось уже не созданием представительно-коалиционных структур, а переходом к модели беспартийного, «профессионально-делового» правительства, полномочия которого ограничивались бы сугубо техническими, административными функциями. Был создан т. н. Деловой Кабинет, название которого достаточно ясно указывало на характер его работы. Состав Кабинета был небольшим – всего 8 управляющих ведомствами (не министров). Из лиц с общероссийской известностью в этот состав входили, например, крупный промышленник и финансист А. И. Путилов, высокопрофессиональный инженер-железнодорожник, работавший еще в Императорском министерстве путей сообщения, Л. А. Устругов (входил до этого в состав ВПАС, а после вошел в состав Совета министров Временного Всероссийского правительства). Управляющий военным ведомством генерал Флуг и прибывший вместе с ним с Дона полковник В. А. Глухарев представляли белый Юг России, что символизировало единство двух центров Белого движения. В письме генералу Гришину-Алмазову Флуг писал о создании «государственной власти, в состав которой вошли объединившиеся на деловой беспартийной платформе общественные деятели Сибири и Европейской России; «…по мере освобождения Русской территории от большевиков сформировавшаяся власть прежде всего озабочена воссозданием былой мощи страны на основах строгой дисциплины и непричастности армии к политике…» (6).

В политико-правовом аспекте истории Белого движения события на Дальнем Востоке примечательны тем, что здесь впервые была провозглашена персональная власть Правителя России (пока еще не Верховного, а Временного), на что тогда не решалось официально даже военно-политическое руководство белого Юга (не говоря уже о различных «областных» властях). Появился новый термин, сложилась новая политическая модель: диктатор и при нем «деловой кабинет» (беспартийный), не имеющий полномочий верховной исполнительной власти и подчиненный Правителю, по аналогии с Особым Совещанием при Главкоме ВСЮР. Тем не менее реальная политическая сила в пределах Приморья оказалась не у ВПАС и не у Хорвата, а в руках Межсоюзнического комитета, составленного из военных и дипломатических представителей воинских контингентов, высадившихся во Владивостоке.

С появлением «хорватовского кабинета» усилилось его противостояние с ВПАС. Временного Правителя России обвиняли в совершении «ложных и опасных шагов», в «расколе» и т. д. Примечательна в этом отношении переписка бывшего комиссара Временного правительства на Дальнем Востоке А. Н. Русанова с князем Кудашевым. В письме от 18 июля Русанов стремился убедить российского посланника в Китае, что «в данное время» «коалиция всех живых сил страны – единственный путь спасения… освобождения всей России от большевизма и германизма». Показательна и его характеристика неприемлемости военной диктатуры (во многом схожая с оценкой Н.И. Астрова и В. А. Мякотина на Юге России): «Диктатором себя никогда не объявляют, диктатор начинает действовать, опираясь на определенную реальную силу, которой нет ни у генерала Хорвата, ни у тех лиц, которые вошли в т. н. «деловой» совет и которые всю ответственность за свою авантюру переложили на генерала Хорвата». Русанов был уверен в актуальности «соглашения между Харбином и Владивостоком», но «первым шагом к этому миру», по его мнению, «должен быть отказ генерала Хорвата от диктаторства, которое и в настоящее время ни при каких обстоятельствах приемлемо не будет. Генерал Хорват и его совет (кабинет. – В.Ц.) делают ту же ошибку, которую в свое время допускали крайние левые, отбрасывавшие из учета цензовую Россию, выбрасывая из учета русскую демократию» (7).

Но, несмотря на призывы «демократов» из ВПАС, его судьба была предрешена. «Троевластие» (ВСП, ВПАС, диктатура Хорвата) в Сибири и на Дальнем Востоке не могло продолжаться долго. После соединения войск Сибирской армии и Приморской группы на ст. Оловянная, состоявшегося 31 августа, антибольшевистская Сибирь объединилась с Дальним Востоком. Во Владивосток выехала делегация во главе с премьером ВСП Вологодским. После коротких, но интенсивных переговоров с «дерберовским кабинетом» Вологодскому удалось добиться «самороспуска» ВПАС и «переназначения» Хорвата на должность (на правах министра) Верховного Уполномоченного ВСП по Дальнему Востоку (указ ВСП от 28 октября 1918 г.). По административно-территориальному делению в 1918–1920 гг. теперь власть Хорвата распространялась на Амурскую, Приморскую, Сахалинскую и Камчатскую области, а также на полосу отчуждения КВЖД. Эти территории обобщались понятием «Дальний Восток». Согласно разработанному «Временному Положению о Верховном Уполномоченном Временного Правительства на Дальнем Востоке», место Делового Кабинета у Хорвата заменили помощники по военной и гражданской части (своего рода «вариант» региональной Директории) и Совет Верховного Уполномоченного. Помощник по гражданской части назначался ВСП по представлению Хорвата, а помощник по военной части представлялся военным министром ВСП по согласованию с Хорватом.

Совет также комплектовался на основе взаимодействия ВСП и местной власти. Возглавляемый помощником по гражданской части, Совет включал в себя четырех членов, назначаемых ВСП по представлению Хорвата и делегированных в Совет по одному члену от соответствующих омских министерств: внутренних, иностранных дел, земледелия, финансов, торговли и промышленности, продовольствия, снабжения, путей сообщения, труда и юстиции. Кроме того, в Совет входили два представителя от земства и два – от городских самоуправлений. Все решения Совета утверждались Верховным Уполномоченным.

Задачей Верховного Уполномоченного объявлялось «охранение русских интересов на Дальнем Востоке путем непосредственных сношений по этим делам с российскими представителями в соседних государствах и иностранными представителями, находящимися на Дальнем Востоке», а также «разрешение пограничных дел, имеющих местное значение и не затрагивающих общегосударственных интересов». Задачей Совета при нем были: «обсуждение и рассмотрение законодательных предположений, касающихся Дальнего Востока, и составление заключений по всем законодательным предположениям Временного правительства, относящимися специально к Дальнему Востоку».

В своей работе аппарат генерала Хорвата подчинялся ВСП и мог лишь «обсуждать и рассматривать» (но не утверждать) «законодательные предположения, касающиеся Дальнего Востока». 1 декабря 1918 г. был окончательно расформирован Деловой Кабинет, а должность Верховного Уполномоченного генерал сохранял и при Колчаке. После гибели Восточного фронта, в январе 1920 г., Хорват снова пытался заявить о себе как о правопреемнике российской власти (8).

Важно отметить, что Временное Положение о Верховном Уполномоченном было использовано в 1919 г. в качестве основы для создания политической модели управления Северной областью. Считалось, что данный вариант организации власти давал и широкие полномочия региона, и одновременно подчинял местные интересы центру (в данном случае – Омску), исключал возможность «сепаратизма», допускал к работе представителей земского и городского самоуправлений (9).

Характерно поведение Вологодского во время его поездки во Владивосток в сентябре 1918 г. В своем дневнике он выразил свои впечатления уже как представитель власти всего Востока России (хотя еще и не всего государства): «В составе нашей делегации всесторонне обсуждался вопрос о необходимости Сибирскому правительству взять на себя функции Всероссийского… происходило совещание о том, как отнестись все-таки к правительствам, создавшимся во Владивостоке – к Сибирскому и Хорвату. Решено было единогласно – в целом не признавать ни того, ни другого, и если они откажутся от подчинения нашему правительству, то принять самые решительные меры, вплоть до ареста их состава…» «Тельберг (юрисконсульт ВСП, будущий министр юстиции. – В.Ц.) выработал проект обращения к населению о вступлении во власть Сибирского Временного правительства с аннулированием всех других местных правительств. Обращение было составлено в решительном тоне, пожалуй, даже в резком и грозном, как может говорить с успехом только правительство, чувствующее за собой силу…» (10). Самороспуск ВПАС и Кабинета генерала Хорвата стали первыми шагами на пути к образованию общероссийского центра Белого движения на Востоке. О «сибирском областничестве» после этого уже не вспоминали.

* * *

1. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Лл. 123–124; Записки полковника Гаусса // Последние новости. Париж, № 2821, 12 декабря 1928 г.; Доклад Пишона. Союзническая интервенция на Дальнем Востоке и в Сибири, ГИЗ, 1925, с. 52; Цели отправки Союзных Войск в Сибирь. Официальное Обращение Американского Правительства. Харбин, 1918, с. 1–4; Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. М., 2006, с. 214–215; Гинс Г. К. Указ, соч., с. 126; Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака, т. 1, с. 6; Драгомирецкий В. С. Указ, соч., с. 66; Голенек В. Чехословацкое войско в России. Иркутск, 1919, с. 68–71; Временное Правительство Автономной Сибири // Красный архив, т. 5 (36). М. – Л., 1929, с. 54–55.

2. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 549. Лл. 13, 15 об.; Якушев И. А. Очерки областного движения в Сибири // Вольная Сибирь. Прага, кн. VI, с. 88–96; Временное Правительство Автономной Сибири // Красный архив, т. 5 (36). М. – Л., 1929, с. 39, 43–44, 54–55, 57; Красный архив, т. 4. М. – Л., 1928, с. 100–101; Призыв. Харбин, № 8, 5 марта 1918 г.

3. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Лл. 126–128; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 549. Лл. 24, 31–31 об.; Князев В. В. Жизнь для всех и смерть за всех. Джорданвилль, 1971, с. 17; Правительственный вестник. Омск, № 58, 24 января 1919 г.

4. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 175. Лл. 132–133.

5. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Л. 131; Гутман (Ган) А. Россия и большевизм. Шанхай, 1921, с. 305.

6. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Л. 219; Д. 16. Лл. 118–120; Серебренников И. И. Указ, соч., с. 156–157.

7. Материалы и документы // Сибирский архив, т. 1. Прага, 1929, с. 43–46.

8. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Лл. 174–176 об.; 310–311 об.; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 549. Л. 32 об.; Правительственный вестник. Омск, № 185, 16 июля 1919 г.

9. ГА РФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 21. Лл. 48–49.

10. A Chronicle of the Civil War in Siberia and Exile of China. The diaries of Petr Vasil'evich Vologodskii, 1918–1925. («Хроника гражданской войны в Сибири и изгнания в Китае», дневники Петра Васильевича Вологодского). Stanford, California, 2002, vol. 1, рр. 131–132, 136–137.