4. ЧТО ТАКОЕ ТАЛАНТ?

Перечислите как можно больше нестандартных способов использования фена для волос. Даю вам 30 секунд.

Набралось хотя бы шесть? Или даже немногим больше? Возможно, вы подумали, что им хорошо сдувать пыль, или вспомнили бабушкин совет — нагреть феном глазурь на торте, чтобы стала глянцевой.

Такого рода вопросы входят в «тест на дивергентное мышление». Ученые считают, что дивергентное мышление — способность придумать много решений для одной задачи — пропорционально креативности: чем больше оно развито, тем выше творческие способности. Из количества и степени незаурядности ответов выводится точная оценка креативного потенциала.

Австрийские ученые решили глубже исследовать связь интеллекта и креативности. Является ли непременным условием наличия твор­ческих способностей высокий IQ? И если да, то какой именно?

Для участия в исследовании набрали 297 добровольцев, студентов университета и местных жителей.

Сначала ученые измерили IQ каждого участника. Затем дали шесть вопросов для оценки творческого потенциала. В завершение специальная комиссия оценивала оригинальность каждого ответа по шкале от 1 (не оригинально) до 4 (очень оригинально).

Что выяснилось?

Есть разные способы измерения творческих способностей. Один из них — количество идей, которые выдает человек.

Ученые обнаружили, что IQ и количество идей непосредственно связаны, но только до значения 86 (что ниже среднего — 100). Выше 86 связь отсутствует. Другими словами, человек с IQ 90 — ниже среднего — придумывает столько же вариантов, сколько человек с IQ 150 — настоящий «гений».

Это так называемая теория порога — творческий потенциал равен среди обладателей IQ, превышающего определенный порог.

Порог IQ 86 означает, что приблизительно 80% населения обладают одинаковыми творческими способностями. Это довольно много.

Но что, если креативность скрывается не только в количестве?

Исследователи также рассматривали более строгое определение творческих способностей: качество придуманных вариантов.

Изучая качество, они опять же обнаружили связь с интеллектом и опять же только до определенного уровня. Теперь она отсутствовала выше коэффициента 104.

Получается, любой человек с IQ выше 104 обладает такими же способностями к оригинальным идеям, как и попадающий в диапазон гениальности. Это тоже немало: 40% населения. Если вы читаете научно-популярные книги, вроде той, что у вас в руках, то, скорее всего, входите в эту группу.

Это примерно три миллиарда населения планеты. Огром­ное число людей обладает таким же творческим потенциалом, что и гении — элита, которую все идеализируют.

Как же реализовать свой скрытый потенциал?

Тринадцать лет живописи

Надо ли родиться дарованием, чтобы стать великим художником? Или для этого достаточно прилежного труда? И вообще, дается ли талант к живописи с рождения? Это ключевые вопросы в изучении креативности.

Один на первый взгляд обычный человек по имени Джо­натан Хардести решил найти на них ответ.

Хардести напоминает мне болтливого дядюшку, который на семейных торжествах успевает с каждым что-нибудь обсудить. Он жизнерадостный и общительный, с медно-рыжей бородой и в такого же цвета очках, фасон которых вышел из моды добрый десяток лет назад. У него самая обычная внешность — не удивишься, увидев его в ресторане или книжном магазине. На кого он не похож, так это на стерео­типного художника. Но его работы стоят целое состояние. Он не только талантливейший живописец, но еще и прекрасный педагог.

Когда мы общались по видеосвязи, он показал мне свою студию — огромный сарай во дворе. Картины везде — висят на стенах и стоят прислоненными к мебели. Здесь Хардести не только пишет, но и преподает на онлайн-курсах.

Хардести не всегда мечтал быть художником. Пережив краткое увле­чение живописью в восьмилетнем возрасте, он снова вернулся к ней только по окончании колледжа.

В 2002 году недавний выпускник и молодожен Хардести работал ассистентом в отделе по привлечению средств в медицинский центр университета, занимался делопроизводством, поиском доноров и рутинными делами.

По его описанию, это был типичный бюрократический офис. «Если присмотреться, все заняты только тем, чтобы успеть стянуть последнюю булочку с вялеными томатами, оставшуюся в переговорной».

Начальник относился к нему пренебрежительно. Хардести целыми днями только и делал, что сортировал и раскладывал бумаги, а на следующий день его ждали новые документы. В конце концов, чтобы не сойти с ума, он решил полностью посвятить себя работе. Если уж пришлось быть ассистентом, надо по крайней мере попытаться стать лучшим в своем деле.

С этой целью он начал выяснять, как оптимизировать бюрократические процессы. Если все оцифровать, у него появилось бы свободное время. Занявшись этим, он мог бы упростить себе жизнь и сэкономить бюджет университета. Но начальник категорически отказал. Отдел по привлечению финансов не нуждался ни в каких усовершенствованиях.

Хардести огляделся и увидел, как несчастны его коллеги. Казалось, все они ненавидят свою работу.

В тот момент он понял, что надо что-то менять. Как он сказал: «У меня было ощущение, что я превращаюсь в живой труп».

Он начал планировать свое будущее. Надо было найти идеальную работу. Что сделало бы его счастливым? Наплевав на обязанности, остаток дня он провел, записывая в блокнот свои соображения.

Хардести знал, что пора на чем-то остановиться. Соб­ственная склонность к постоянной смене интересов его уже утомила. В один месяц он хотел стать геологом и тащил домой целую библиотеку на эту тему. В другой — клятвенно обещал себе получить диплом летчика. Некоторое время он мечтал стать музыкантом. Вообразив себя рок-звездой, он при­соединился к местной группе в стиле гранж, подража­ющей Pearl Jam. Они снискали скромную славу, но жизнь в постоянных турах показалась Хардести скучнее некуда. «Мне не понравилось. Слишком однообразно. Три-четыре вечера в неделю мы играли одно и то же».

Он искал другие варианты. Кем можно работать дома, рядом с женой, а когда-нибудь и с детьми? Как бы никогда не возвращаться в офис? Ему хотелось чего-нибудь твор­ческого, без бюрократической рутины.

Перебрав множество вариантов, Хардести нашел идеальный: живопись! Художники работают дома или в студии и отправляют картины в галереи, где они продаются. Он сможет не разлучаться с женой и детьми и навсегда забыть об офисной серости. То что надо!

Единственная проблема была в том, что в последний раз он рисовал давным-давно — когда ему было восемь. Его родители не имели никакого отношения к искусству и не увлекались им.

Тем не менее в тот вечер он принял окончательное решение: он будет рисовать или писать ежедневно, пока не станет выдающимся худож­ником.

Сначала он решил написать автопортрет. Закончив его, Хардести испытал смешанное чувство гордости и ужаса. Лицо на рисунке больше походило на чудака и изгоя Наполеона Динамита, персонажа одноименного фильма, чем на него самого. Однако хотя портрет и вышел так себе, живопись его очень захватила.

В поисках конструктивной критики он открыл ветку на художественном форуме . Пост назывался «Путь полного чайника: живопись и наброски» (Journey of an Absolute Rookie: Painting and Sketches) и гласил: «Я начинаю с самых азов и собираюсь делать одну картину и минимум один набросок в день… в выходные, возможно, два. Работы буду выкладывать в хронологическом порядке… начиная с 15.09.2002. Обнажаю перед вами душу. Буду публиковать все, что сделаю… как бы ужасно это ни было».

Хардести надеялся на полезные отзывы. Для интересу­ющихся креатив­ностью его публикации — великолепная хроника освоения нового навыка. Последующие тринадцать лет он регулярно публиковал новые работы, держа подписчиков в курсе своих успехов.

За пять лет он достиг уровня, которого редко удается достичь даже тем, кто увлекается живописью десятки лет. Как ему это удалось?

Стать профессионалом

Как освоить новый навык?

Большинство сказали бы: «Практика, практика и еще раз практика». Вероятно, вы слышали о пресловутом правиле 10 000 часов (его мы обсудим позже).

Однако все это не дает внятного ответа. Многие подолгу практикуются, но даже близко не подходят к мировому уровню. Взять, к примеру, вождение. Почти все проводят за рулем тысячи часов, но это не делает их великими гонщиками. И, кстати, научно доказано, что годы опыта далеко не всегда говорят о профессионализме.

Одно исследование, в котором изучалась работа опытных финансовых аналитиков, показало, что в среднем по навыкам инвестирования они не превзошли новичков. В другом исследовании ученые установили, что у опытных и начинающих врачей одинаковые показатели результатов лечения.

Похоже, многолетняя деятельность, то есть получение опыта, никак не связана с успехом. Дело в чем-то другом.

Ученые, изучавшие профессионализм, решили взглянуть на проблему с другой стороны. Что, если сравнивать конкретные навыки эффективных и неэффективных специалистов? Могут ли быть различия в том, как они учились или тренировались?

Один ученый сравнивал лучших спринтеров с просто хорошими. Оказалось, что разница не только физическая, но и умственная.

Лучшие спринтеры «внимательнее следили за своим внутренним состоянием и тщательнее планировали соревновательный забег, чем менее успешные легкоатлеты».

В другом исследовании изучали шахматистов и пришли к аналогичному выводу: чемпионы лучше анализируют расположение фигур и превосходят в этом средних игроков.

В психологии это называется «ментальная модель» — представление, основанное на опыте. Например, ваши мысли о том, как выглядят переговоры (два оппонента, обмен аргу­ментами, совместный поиск решения), — это ментальная модель.

Согласно исследованиям, ментальные модели имеют значение для любых навыков. Дополнительные исследования подтвердили аналогичные закономерности в расширенных ментальных моделях представителей медицинских профессий, программистов и любителей компьютерных игр.

Так как же освоить эти ментальные модели, если дело не только в опыте?

Тут многие опять выбирают привычный ответ: нужен талант. И добавляют, что некоторые рождаются с определенными навыками, это дар природы, а не результат труда. Они сдаются без единой попытки, включают шоу «В Америке есть таланты» (America's Got Talent) и свято верят, что восьмилетний ребенок «с рождения» умеет дышать огнем.

Чтобы разрешить вопрос с талантом, ученые решили попробовать развить у обычных людей сверхчеловеческие способности.

Взгляните на цифры ниже. Запомните как можно больше. Не торопитесь.

389­585­025­825­025­905­015­018­510­099­444­515­105­10

581­195­815­098­195­081­095­810­598­109­581­293­567

Когда решите, что запомнили, отвернитесь и попробуйте мысленно воспроизвести цифры.

Здесь 80 цифр. Сколько вы запомнили?

Четыре? Десять? Ни одной?

У меня обычно получается шесть. Согласно исследованиям, средний студент колледжа запоминает семь (я ему завидую со своими шестью). Если у вас получилось больше — поздравляю.

Однако ученых ждал сюрприз, казалось бы, невозможный. Освоив широко известную технику запоминания, средние студенты колледжа дошли до 80 цифр. Исследование многократно повторяли. Один из ученых подытожил: «В недавних экспериментах не обнаружено ни одного научного подтверждения тому, что замотивированный взрослый чело­век, при условии соответствующего обучения, не способен достигнуть исключительного уровня при выполнении конкретных задач на запоминание».

Вовсе не врожденный талант помог студентам улучшить память, и не десять тысяч часов практики (часто упоминаемое, но неверное число, которое мы обсудим позже). Нет, дело в способе обучения.

В исследовании высокопрофессиональных художников выяснилось, что примерно половина были одаренными детьми, а у другой половины «детство было самым обычным, их способности проявились только в юности».

Похоже, не надо быть гением, чтобы преуспеть на твор­ческом поприще. Нужно только учиться как они.

Южная Дакота: рай для художников

Творческий путь Джонатана Хардести привел его в не совсем обычное место — Южную Дакоту.

Хардести очень поддерживали в интернете. Пользователь с ником Gekitsu написал: «Видимо, он не остановится, пока мы все не падем ниц, мне бы его энтузиазм».

Хардести, со своей стороны, ежедневно рисовал или писал, но после первого рывка прогресс замедлился. В его публикациях на форуме сквозили сомнения в себе. В мае 2013 года он написал: «Так устал от того, что ничего не получается… хочется все бросить… не волнуйтесь, я этого не сделаю… но сего­дня определенно хочется… не чувствую объем… ни ручкой, ни карандашом ничего не выходит… эх… пойду спать».

Надо учиться по-другому, но как?

В интернете он наткнулся на систему обучения в мастерских. Оно практиковалось до эпохи Ренессанса, когда художники считались ремесленниками. В то время именитый художник обычно набирал себе несколько учеников и на­таскивал их идеально копировать свои работы.

В эпоху Возрождения эта система утратила популярность, поскольку богатые меценаты поддерживали отдельных художников и академии изящных искусств. Но в XIX веке французский художник Жан-Леон Жером возродил мастерские (на французском atelier) и набрал себе учеников. Их у него было множество, и у некоторых карьера сложилась весьма успешно.

Современная версия мастерской — это четыре года непрерывного обучения.

По нескольку часов в день студенты работают над фотореалистичными рисунками скульптур, копируют литографии Барга и рисуют живых моделей. Затем начинают писать гризайли (монохромная живопись) и только в последний год обучения осваивают полную палитру. А окончив учебу, еще тысячи часов оттачивают мастерство.

Чем больше Хардести читал об этой системе, тем больше она ему нравилась. Он решил, что таким образом сумеет развить художественные навыки. Почитав в интернете отзывы о нескольких мастерских в США, он выбрал самую подходящую. Отличный учитель, есть свободное место. Один минус — надо ехать в другой штат.

Он спросил жену, не хочет ли она туда переехать. Она согласилась, но родители ее не поддержали, поскольку опасались, что зять питает напрасные надежды. В своем мнении они были не одиноки. На форуме ему тоже писали, что это сумасбродная затея и ехать не стоит.

И все же Хардести собрал свои пожитки и отправился с женой в Южную Дакоту.

Его первоначальный энтузиазм слегка увял перед лицом суровых реалий жизни безработного художника в Южной Дакоте. Он устроился в местную пекарню, где работал по восемь часов с пяти утра. После смены он каждый день отправлялся в мастерскую и рисовал до девяти вечера, шел домой спать, а утром все сначала.

Хардести и его жене не хватало не только времени в сутках, но и денег. Иногда после оплаты счетов приходилось затянуть потуже пояса. Хардести вспоминает, что однажды у них осталось всего несколько долларов.

В супермаркете они покупали самые дешевые продукты. От хлеба и макарон их уже тошнило, поэтому они решили купить что-нибудь белковое. В поисках они набрели на упаковку чечевицы — сплошной белок и почти задаром, всего 39 центов. Идеальная пища для стесненной в средствах пары.

Чтобы накопить немного денег, следующие три недели им пришлось сидеть только на хлебе и чечевице. Хардести наелся ее на всю жизнь и с тех пор к ней не притрагивался.

Но при всем этом именно в Южной Дакоте у него произошел переломный момент.

Что в этом режиме обучения изменило Хардести?

Целеустремленность

Вы, вероятно, слышали о правиле 10 000 часов. Малькольм Гладуэлл сформулировал его в своем бестселлере 2008 года «Гении и аутсайдеры. Почему одним все, а другим ничего?» После выхода книги идею о десяти тысячах часов, которые из любого сделают профессионала, без конца славословят в сфере бизнеса и саморазвития. Google, если ввести в него эту фразу, выдает 140 тысяч ссылок.

Гладуэлл опирался на исследования шведа Андерса Эрикс­сона, профессора Флоридского университета, «дедушки» исследований в сфере развития навыков. Однако, по словам Эрикссона, есть одна проблема: правило 10 000 часов нельзя считать универсальным, или, как он выразился, «Гладуэлл неверно истолковал наш отчет».

В формулировке правила 10 000 часов есть два упущения. Во-первых, не упоминается, что важно не количество, а качество часов. Как я уже упоминал, опытные врачи и финансовые аналитики не всегда превосходят новичков в результатах.

Дело в том, что большинство людей, достигнув удовлетворительного уровня владения навыком, не стремятся развиваться дальше. Еще раз вспомним вождение. По пути на работу никто не учится лучше поворачивать или разгоняться. Всех устраивает, как это получается сейчас. Когда вы впервые сели за руль, то — я надеюсь — думали о каждом движении: как правильно повернуть, как притормозить и не въехать в машину впереди, как параллельно парковаться (до сих пор избегаю этого маневра).

Вы осваивали навыки и потихоньку становились все лучше и лучше, скорее всего, не осознавая этого. А со временем навыки закрепились в подсознании. И теперь вы водите автомобиль, не задумываясь.

Суть в том, что, наездив тысячи часов, вы не узнаете ничего нового. Если исходить из правила 10 000 часов, любой обладатель водительских прав когда-нибудь станет профессиональным гонщиком. Осмелюсь предположить, что даже если вы уже набрали десять тысяч часов за рулем, водите вы в среднем как все. Эрикссон объясняет почему: «Автоматизм — враг профессионального развития. Если делать все машинально, перестаешь контролировать свои действия». А без контроля их невозможно совершенствовать.

Согласно исследованиям Эрикссона, надо не просто повторять одно и то же в течение десяти тысяч часов, а целе­направленно практиковаться. Это специальный вид практики, когда с четкой целью и налаженной обратной связью постоянно тренируешь определенный навык. Скажем, параллельную парковку с инструктором. Обычно обратная связь исходит от учителя или опытного наставника. Отточив один навык, пере­ходишь к следующему, более сложному.

Эрикссон изучал эффект целенаправленной практики на профессиональных скрипачах. И выяснил, что все они занимались одинаковое количество часов в неделю, но лучшие из них посвящали это время целенаправленной практике. Сами по себе десять тысяч часов не влияли на качество исполнения. Эрикссон привел мне пример целенаправленной практики обучающихся игре на скрипке. Учитель слушает игру и указывает на недочеты — например, слишком быстрый или медленный темп. И дает специальные упражнения на скорость игры. Ученик выполняет их до тех пор, пока учитель не решит, что получается хорошо, после чего разрешает пере­ходить к более сложным упражнениям.

Такой подход применим не только в музыке. Исследования шахма­тистов дали аналогичный результат: «лучшая гарантия умения играть» — количество часов целенаправленной практики, а не количество игр.

Нецеленаправленная практика, то есть повторение того, что умеешь делать, подкрепляет уже выстроенные умственные процессы. Тогда как целенаправленная практика позволяет осваивать новые процессы и, следовательно, развивать свои способности.

Второе серьезное упущение правила: исследование Эрикс­сона не подтвердило, что десять тысяч часов даже целенаправленной практики сделают из вас профессионала. По результатам исследования, десять тысяч часов целенаправленной практики — это среднее арифметическое для специалистов, которых изучал Эрикссон. Иными словами, одни обошлись существенно меньшим количеством часов, а другим понадобилось больше времени. Как пояснил мне Эрикссон: «Странно думать, что клетки организма будут считать, сколько вы занимаетесь, и что все изменится, когда счетчик таинственных часов превысит отметку десять тысяч».

Эрикссон уверен, что количество часов у всех разное и для любой задачи свое. Например, чтобы стать экспертом в том, чем мало кто занимается, потребуется меньше времени. Помните исследование развития памяти? Людей, которые хотели бы лучше всех в мире запоминать цифры, гораздо меньше, чем желающих стать скрипачами и шахматистами. Эрикссон сказал мне: «Они могли бы стать мировыми чем­пионами часов за четыреста». Это всего 4% от десяти тысяч часов. Когда Эрикссон впервые изучал запоминание цифр, за год практики по выходным можно было стать чемпионом мира с умением запомнить 80 цифр. Но ничто не стоит на месте, и сегодняшний рекорд запоминания — уже 450 цифр, а для этого уже придется тренироваться заметно дольше.

С другой стороны, в популярных сферах может понадобиться значительно больше десяти тысяч часов.

По словам Эрикссона, победителям международных конкурсов пианистов для достижения такого уровня обычно требуется около двадца­ти пяти тысяч часов.

Словом, для овладения навыком нужно очень, очень много целенаправленной практики, и конкретный срок для каждого случая свой. К сожалению, изучать этот процесс затруднительно, поскольку большинство профессионалов не удосуживаются записывать свой распорядок.

Сам того не сознавая, Джонатан Хардести стал одним из первых людей, чей опыт целенаправленной практики был задокументирован и обнародован. В ателье студенты за год посвящали ей около шести тысяч часов. По подсчетам Хардести, на само­стоятельное обучение и образование у него ушло более двадцати пяти тысяч часов целе­направленной практики. И в результате от автопортретов, смахивающих на Наполеона Динамита, он дорос до живописных произведений, которым позавидует любой студент художественного вуза.

Хардести по сей день продолжает целенаправленную практику. Даже будучи признанным мастером, он по-прежнему старается развиваться. Как он говорит: «В моих работах еще много недостатков. Я пишу с тем же усердием, с которым начинал».

Сейчас он совершенствует «работу кистью» — добивается нужного эффекта минимумом мазков, тщательно контролируя нажим. Для этого Хардести разработал свой метод целенаправленной практики: «В конце каждого сеанса я наношу мазок оставшейся краской на ненужный кусок холста. Затем стараюсь в точности его воспроизвести, сохранив спонтанность. Надо учитывать количество краски и нажим. Как хирургу на операции».

Хардести открыл школу Classical Art Online и учит по своей методике всех, кто не хочет или не может себе позволить переехать на несколько лет в Южную Дакоту.

А свою страсть к обучению Хардести сейчас реализует в новой сфере. Свободное время он проводит в школе джиу-джитсу.

Хардести признается, что полюбил сам процесс обучения: «Так интересно опять начать что-то заново, ничего не зная».

К чему он стремится теперь? Попасть на турнир по смешанным едино­борствам, пока колени не отказали.

И опять нашлись те, кто в нем сомневается. Хардести сообщил с улыбкой: «Моя жена все еще подшучивает надо мной. Говорит: “Не будешь драться”, а я ей: “Конечно, дорогая”».

В конце интервью он упомянул, что скоро примет участие в первом поединке. Я уверен, что и турнир по смешанным единоборствам не за горами.

Пластичный мозг

Остался вопрос: почему целенаправленная практика эффективна? За ответом я обратился к неожиданному источнику — таксистам.

Сол работал таксистом в Лондоне. Он водил один из знаменитых черных кэбов (еще до Uber) и днями напролет колесил по лондонским улицам, доставляя пассажиров по указанным адресам. Одни места, как аэропорт, часто повторялись, а в других он бывал впервые, например когда привез клиента в мрачный район проведать маму. Так что Сол, как и большинство таксистов, прекрасно ориентировался в городе.

Однажды он увидел в газете объявление о наборе таксистов для нейро­биологического исследования. И вызвался добровольцем.

Вскоре его пригласили в исследовательский центр Универ­ситет­ского колледжа Лондона. Таксистам делали томографию мозга, чтобы выяснить, оказал ли на него влияние многолетний опыт вождения такси.

Вместе с восемнадцатью другими таксистами Сол дал согласие и прошел ряд тестов. В них входили вопросы о личных убеждениях, ценностях и фактах биографии.

С помощью аппарата МРТ ученые изучали структуру мозга. И обнаружили кое-что неожиданное на снимках мозга таксистов. У них была увеличена задняя часть гиппокампа. Эта область отвечает за пространственную ориентацию. Она активируется, когда мы, например, чтобы добраться домой, запоминаем приметные объекты — большое дерево или памятник.

Вкратце, мозг таксистов устроен так, чтобы им проще было ориентироваться в Лондоне.

Сразу возникает вопрос: у Сола мозг был таким от рождения, и по­этому он решил стать таксистом? Или род его занятий каким-то образом изменил структуру мозга?

В поисках ответа ученые сравнили мозг таксистов и представителей другой профессии, которые также целыми днями колесили по Лондону, — водителей автобусов.

Оказалось, что при прочих равных у водителей авто­бусов гиппокамп не увеличен. Почему? Потому что они езди­ли все время по одному маршруту, а таксисты всякий раз отправлялись по новому, иногда не известному пути. Проще говоря, таксисты целенаправленно практиковались в навигации. Клиенты называли адрес, таксисты решали, как туда добраться (до появления GPS), и затем получали положительный или отрицательный отзыв, в зависимости от результата.

И, похоже, со временем целенаправленная практика изменила структуру их мозга.

Еще одно свидетельство подтверждает этот вывод. Тести­рование проходили таксисты с разным опытом работы, и оказалось, что степень увеличения задней части гиппокампа прямо пропорциональна количеству лет в профессии. Чем опытнее таксист, тем больше его гиппокамп.

С другими навыками та же история. Согласно исследованиям, у музыкантов, двуязычных людей и даже у жонглеров мозг претерпевает постепенные изменения с практикой и новыми знаниями.

Способность мозга адаптироваться к новым ситуациям и опыту называется пластичностью.

И в самом деле, даже краткосрочное обучение влияет на структуру мозга. В том числе такое простое, как изучение новых слов, как выяснилось в одном исследовании. А в другом исследовании обнаружили, что десять 60-минутных компьютерных уроков у пожилых людей значительно улучшают работу мозга, и эффект сохраняется еще десять лет после этого.

Но как?

С этим вопросом я обратился к Джойс Шеффер, ученому из Вашинг­тонского университета, специалисту по пластичности мозга. Она считает, что в основе лежит нейрогенез — постоянное обновление клеток мозга. По результатам одного исследования, человеческий мозг производит более 1400 новых клеток ежедневно.

Новым клеткам требуется восемь недель на созревание. За это время они мигрируют к наиболее активным областям мозга. Если вы таксист и постоянно разъезжаете по Лондону, клетки примыкают к области мозга, отвечающей за навигацию. Таким образом, мозг адаптируется к новым навыкам. Как выразилась Шеффер: «Вы влияете на карьерный выбор клеток».

Более того, если не заставлять клетки работать, они отмирают.

Иначе говоря, благодаря обучению новые клетки мозга выживают. И присоединяются к активным участкам мозга. По словам Шеффер: «Мы в корне недооцениваем свои способности к изменению хими­ческого обмена, архитектуры и эффективности мозга».

Контролируя прочие переменные, ученые обнаружили, что спе­циалисты в своей области в раннем возрасте не демонстрировали каких-нибудь неординарных способностей. На самом деле происходило одно из двух. В одних случаях ребенок получал нужные навыки в другой деятель­ности. Например, если пятилетнего мальчика учат играть в софтбол, к семи годам он станет хорошим бегуном, что родители ошибочно могут истолковать как врожденный талант к бегу.

В других случаях родители, что для большинства естественно, хвалили чадо за успехи в определенной области, даже если он был явным середнячком. Положительные отзывы подстегивали ребенка усерднее учиться и этим зарабатывать дополнительную похвалу. И за много лет он смог развить исключительные способности.

Другое исследование показало, что если углубиться в прошлое, «у элитных спортсменов и экспертов в других областях совершенно иная история развития, чем у остальных. Все они начинали в раннем возрасте, под чутким руководством, им достались лучшие учителя и идеальные условия».

Вкратце, согласно исследованиям, уникальный талант — не выигрыш в генетическую лотерею, а, как правило, результат продолжительной и структурированной целе­направленной практики. Наше восприятие одаренности произрастает из популярных тестов IQ Льюиса Термена, но с тех пор благодаря исследованиям мы знаем, что все люди в креативном потенциале равны и что от коэффициента интеллекта он не зависит.

Если экспериментально доказано, что творческая «гениальность» лишь навык, который радикально улучшается с целе­направленной практикой, можно ли использовать ее для повышения своей креативности?

Да. Но чтобы это сделать, надо сначала разобраться, как общество решает, что такое креативность и гениальность.

Отправить