Шот № 38 Ешьте сами

Ждете, что я напишу что-то про волшебный телефонный звонок, который вытащил меня из бездны на свет? Или про удивительную встречу, подарившую мне шанс на воскрешение? Не будет этого. Потому что этого не было. Не случилось. «А что было?» – спросите вы. Были дни, по психологическому микроклимату похожие один на другой – серые. В моей крови гуляли лекарства, отчаяние и безнадега. Было плохо. И в Москве, и в Лондоне. «А как же “Самарканд”? – интересуетесь. – Он же успел открыться. Мечта детства сбылась». Все так, да не так. Как оказалось. Короче, давайте на время махнем в Лондон, я вас заодно с младшим братом познакомлю.

Итак, мой брат Иска – ослепительная и заряженная творчеством искра всех наших проектов. Внимательный читатель припомнит, что я уже говорил о нем в первой главе и упоминал, что он заведовал баром в том ресторане, где я впервые узнал о City Space Bar. Иска тоже решился ступить на хореканскую почву, на которой проросли все его таланты художника. Если я люблю словесные художества, то он мыслит художественными образами. Он, имея безупречный вкус и чувство стиля, как никто разбирается в эстетике не только еды, но и дизайна ресторанных проектов. Иска знает, как сделать красиво и чем удивить публику. Все отзывы о наших заведениях, в которых непрестанно упоминаются великолепные интерьеры и оформление, – все это комплименты в его адрес. При всем том, если он встретится вам на пути, он не покажется сошедшим со страниц модного журнала лондонским денди. Но он умеет вдохновлять инвесторов и публику, предлагая им крутой и красивый продукт, который всем до одного хочется.

Его карьера началась с телефонного звонка мне. Иска был тем, кто, исполнившись решимости, предложил вернуть мою идею «Самарканда» из небытия. Он звонил, чтобы сообщить новость о том, что нашел инвесторов, поверивших в успех нашего семейного предприятия и готовых профинансировать открытие ресторана среднеазиатской кухни в сердце Лондона. Так мечта детства стала реальностью. Но, как и реальность, совсем не радужной.

Кейс «Самарканда» отличный повод призвать всех хореканцев-мечтателей мечтать ответственно. Мы с братом были искренне и беззаветно влюблены в свое дело и в свою идею-концепцию «Самарканда». Мы холили и лелеяли ее, а вместе с ней и свое эго. Это действительно было дорогое нашему сердцу детище, а не случайное поветрие, не холодный бизнесовый расчет. В «Самарканде» слились и воплотились и Баракат нашего детства, и традиции семьи и народа, искренние, а не стандартизированные радушие и гостеприимство. Да и символичным было то, что гости одной страны хотят поделиться с землей, приютившей их, своим гостеприимством.

«Самарканд» не был случайностью или спонтанностью, он прорастал в нас и ждал своего часа. Идея была близкой и понятной, а потому легкой. Человеку вообще свойственно искать легкие пути, при этом каждый раз напарываясь на то, что легких путей не бывает. А мы вот на эту кажущуюся простоту и незамысловатость польстились. Мы искренне уверовали в то, что мы покорим Лондон и обратим всех в свою гастроверу. Какие там исследования по изучению рынка или финансовая аналитика? Не смешите! Мы ни минуты не сомневались в том, что «Самарканд» победит всех. Думаю, что наша могучая ДНК в тот раз сыграла злую шутку – взыграло в крови что-то ханское или бекское и мы как-то уютно устроились на тронах своего победоносного будущего. А может быть, случилось легкое головокружение от успехов и мнимое ощущение непобедимости от наработанного к тому времени профессионализма. Как бы то ни было, но нас не волновали потенциальные трудности и угрозы. Отыскавшиеся инвестиции еще больше укрепили нашу веру в том, что мы припасли для Лондона спящий хит. Ну если Джобс всех «сделал», то мы-то чем хуже, – не шутя считали мы. Эго росло как на дрожжах.

«Самарканд» открылся и поистине имел облик произведения искусства. Ему удалось стать посольством гастроэмоций Советского Союза. Все было продумано до мельчайших деталей и ингредиентов. Публика, на которую мы изначально ориентировались, – золотая молодежь – полюбила нас. Но только она и полюбила. Мы не подумали о том, что в основании нашего прекрасного здания таится его крах. Те, кому мы были интересны и близки, сидели в Лондоне на краткосрочных визах, которые обязывали их периодически покидать страну. Привлечение же местной публики нас не заботило, мы были сосредоточены на себе и уверены, что прорвемся.

«Самарканд» выжил бы, если бы попытался стать дружественным для местной, коренной публики. Но этого не случилось. Роковую роль сыграли и политические игры на международной арене. Из-за крымского флера английская аудитория, ассоциировавшая нас с Россией, стала обходить «Самарканд» стороной. Все российское стало неугодным и бойкотируемым. Политика как спрут проникла даже в желудки людей, предпочитавших кухни других не столь скандальных стран. Казалось, что по Лондону прошел шепоток а-ля «сегодня ты ешь российский беляш, а завтра родину продашь».

Четыре года жизни «Самарканда» напоминали турбулентный перелет над Атлантикой. Нас все время трясло, как на американских горках. Я ощущал это даже на расстоянии, курируя ресторан из Москвы. Наши партнеры из Казахстана кинули нас, а мы, как те таксисты, заботились только о фунте сегодня, а не о будущем. Проигнорировав все исследования рынка, аудитории, начхав на инструменты прогнозирования и ничего не желая понимать в P&L, мы пытались «впихнуть невпихуемое» в устоявшийся лондонский ландшафт. Из-за того, что мы не дружили с операционной системой, нам удалось создать первоклассный детский сад с потрясающим интерьером и вкуснейшей едой. «Самарканд» в своем зачатке не имел потенциала для развития. Это был ресторан-отшельник, который рос сам в себя и не был мил и интересен ни Манчестеру, ни Ливерпулю. Это было место эндорфинов, но в нем не было гормонов роста.

«Самарканд» был крут, но он был обречен. Его эпитафия гласит: даже если ты готов предложить публике вкусный и качественный продукт, но не владеешь при этом грамотными инструментами управления, продаж и маркетинга, ты подохнешь с ним в считаные мгновения. Грубо, но честно. Аминь.