Шот № 37 По(д)метное письмо

Пусть над Хореканией поднималось новое солнце, но тот период моей жизни вовсе не был окрашен оптимизмом. Внутренняя шмыга не унималась и твердила, что мне пришел конец (ну или рифма к этому слову). Она говорила, что даже если и болезнь моя излечима, то в бизнесе я уже покойник, ведь я остался один на чужой территории, лишившись своего партнера-проводника и приведшего меня сюда. Я был один в поле воин, ведь поле это уже было поделено на сектора другими людьми. Было ли мне страшно? Не скрою. Но страх оказался не слабостью, но дополнительным мотиватором. Рядом со мной была сильная женщина, которая смотрела на меня своими ангельскими глазами и шептала: «Малыш, все будет нормально. Ты талантлив и ты еще устроишь фурор!» Каждый раз, видя ее и слыша эти нежные, ободряющие слова, я ощущал, как во мне открывались скрытые резервы. Шмыга немела, и я снова обретал правильный рабочий ритм, ощущая новые свободу, независимость и скорость, оставшись с Хореканией один на один.

В порыве чувств я даже вновь отправился к той самой гадалке. Я испытывал внутреннюю потребность поблагодарить ее и поделиться своим счастьем. Никаким кровожадным псам меня было не остановить, я рвался к ней с огромным букетом цветов, чтобы прокричать ей: «Спасибо!» Когда я уходил от нее, она вслед сказала мне, что меня ждет великое будущее. Оснований не верить ей у меня уже не было. С этой верой я живу по сей день, она хранит меня и заставляет двигаться вперед. Только вперед.

Тогда же я на собственном примере понял то, что доказано многими исследователями. Все наши болезни, хвори, неприятности таятся не в нашем теле, но в наших мыслях. Нужно мыслить позитивно вопреки и наперекор. И в будущее смотреть не с опаской, а с улыбкой, предвкушая то, что оно будет добрым. Нужно видеть, визуализировать свое будущее, борясь с собой и своими страхами. Я взглянул на ситуацию, в которой оказался, как на игру, виртуальный квест или баттл, в которых я должен победить. Имя и фамилия обязывали. Разочаровать близких людей, верящих в меня, я тоже не мог. Я знал, что на меня сверху смотрит мой дед, с меня берут пример мои ученики, – я просто не мог подвести людей, не мог обмануть возложенные на меня надежды и ожидания. Не мог, да и не хотел. А зачем делать то, что не хочется?! Стратегия была как никогда лаконичной – победить!

Настал период творческого затишья. Добросовестно завершив все общие дела и поделив сферы влияния, мы не беспокоили друг друга. Со стороны казалось, что, как и я, он держит свое слово, ибо едва возникавшие слухи о нашем разладе не получали развития и подпитки. В City Space Bar тоже не возникло недопонимания. Напротив, после разговора с Селин я понял, что все это время наши руководители понимали гораздо больше, чем нам казалось. Селин сказала, что они давно подметили, что Саша не играет ключевой роли в развитии бара, ведь все идеи были предложены мной. Они сообразили, что я был выгоден человеку, рекомендовавшему меня на эту должность, ведь он получал за это свою долю. Иностранцы быстро адаптировались к местным условиям, смекнув, что в России никто ничего просто так не делает, и пополнили свой лексикон словом «otkat». Этот разговор немного расслабил меня, продемонстрировав, что мои усилия не остались незамеченными. Жизнь шла своим чередом: я работал, лечился, делал уколы в колено в туалете City Space Bar и не помышлял о нападении.

Весной 2010-го вслед за будильником на телефоне, извещавшим меня о приеме лекарства, раздался звонок из компании Bacardi, обращавшейся ко мне с просьбой выступить главным инициатором и креатором бара в Сочи на фестивале «Кинотавр». Представители компании хотели, чтобы я привез туда самых крутых бартендеров мира, и я уже знал, кого им предложить. Сегодня словака, закалявшегося как и я в культовых лондонских заведениях, Мариана Беке знает весь мир, но звездный пас дал ему я именно тогда в Сочи. Он зажег и хайпанул там на все сто, так что, отбомбив две недели в Сочи, даже не стал заезжать в Москву, а поскорее вернулся в Лондон уже в новом статусе.

Разумеется, слух о феерии в Сочи не мог миновать Сашу. Как и то, что параллельно с «Кинотавром» я был приглашен компанией Diageo для подготовки российского отборочного финала мирового соревнования Diageo Reserve World Class. Но не к успеху Беке ревновал он, а к успеху Бека, к которому обратились с такой почетной миссией. Причем обратились те люди, которые в первую очередь были его знакомыми, а не моими. Это, вероятно, сильно задело его. Огорчившись до рези в паху, он решил созвать «барный совет всея Руси», дабы призвать меня к порядку.

Эх, какой простор для карикатуриста представляла эта сходка типажей, так и не сумевших расстаться с «понятиями» 90-х… Разумеется, я на это сборище приглашен не был, но из отголосков той встречи, долетавших до меня, картинка вырисовывалась и печальная, и грустная, и гротескная, и фарсовая одновременно. Ее-то, оформившуюся в моем сознании, вам и обрисую. Выходило так, что те, кого недавно мой коллега высмеивал и презирал в разговорах со мной, тогда казались единственной его надеждой. Он пошел брататься к братанам, лоснящимся жирными складками и тройными затылками и подбородками. Хорошо, что это коллективное лицо на букву «ж» барной индустрии открыто не представало перед гостями подотчетных им заведений, иначе бы бары вмиг опустели. Он хорошо знал эту публику и то, на каком языке, точнее фене, с ней нужно говорить, точнее ботать. Обратившись к этому высокому собранию, он, предполагаю, говорил о том, что всем им нужно сплотиться и сомкнуть ряды, призвав этого понаехавшего и обнаглевшего чурку к порядку. Именно такой образ врага мог заставить взыграть чувства этой шайки, мыслившей категориями «свои» и «чужие».

Наверное, ситуация могла быть представлена так: дескать уважаемый столичный миксолог выписал меня из деревни Лондоновки и подарил Москву, научив уму-разуму и барным премудростям. Ученик оказался неблагодарным и кинул своего учителя. «Кинуть» – слово той эпохи, которое звучало то тут, то там и означало команду «фас» в отношении того, с кем хотели расправиться. Это «кинуть» ассоциируется у меня со старым советским поездом, который кидал говно на рельсы, пролетая между станциями. Этот поезд перестроился на новые рельсы, но душок и следы продуктов его жизнедеятельности так и вьются за ним.

Все это «пацантрэ» дружбанов-бартендеров, начальничков барного поезда Москва-Магадан, напрягши лбы, разродилось письмом к турецкому султану – компании Diageo. Барная братва складывала слова в предложения, а «Чайный» Роман Милостивый, говорят, перепирал их на английский язык. Тот самый Роман, который еще недавно набивался ко мне в друзья и ученики и врал не краснея, что всегда будет на моей стороне. Видимо, Роме нравилось чувствовать себя двойным агентом, потому что он как тот шакал из «Маугли» старался угодить и нашим, и вашим.

Дойдя до головного офиса Diageo эта промокашка на нечистом английском извещала компанию, что если та продолжит сотрудничество со мной, то в 24 часа с полок московских баров будет снята вся алкогольная продукция их брендов. Далее следовал внушительный перечень названий заведений, часть из которых были фейковыми. Завершала письмо автоматная очередь подписей. Не хватало только слова «расстрелять». Подписывая то гнусное письмо, эти брателлы чувствовали себя маленькими царьками, не только расправляющимися со мной, но и попутно нагибающими западников. Они и языки-то не учили, говоря, что дескать, пусть Запад сам к нам придет и говорит с нами по-нашему.

Мне казалось, что за время моей работы в Москве мне удалось научить людей, тесно работавших со мной, не только хорошим манерам, но и бизнесовым фишкам, позволяющим делать деньги независимо и по-европейски. Я ошибся, недооценив как сильно стадное коллективное чувство в здешних краях, как глубоко впаяно оно в ДНК местных обывателей. Пусть передо мной и разверзлась тогда пропасть, но я уже тогда понимал, что те, кто затеял все это против меня, – упали в нее, растеряв часть качеств, позволяющих человеку оставаться человеком.

Вся эта барная ватага через «вась-вась рилейшншипс» разузнала нужные адреса европейских коллег и заручившись их поддержкой, пульнула по Diageo этим письмом. При всем моем самомнении никто и никогда не раздувал мою персону до масштаба всемирной катастрофы, как это сделали мои барные коллеги-калеки. Я был первым человеком в Постсоветии, который на своей шкуре узнал, что такое персональные санкции международного уровня, задолго до того, как Крым был включен в состав России. Но я предпочел бы никогда не получать эту пальму первенства.

Действовала местная братия по привычной для них схеме, той, что родом была из разборок 90-х годов. Тогда на стрелки выезжали бригадами, привлекая для массовки фактурных родственников и соседей. В одиночку воевать страшно, а в толпе человек смелеет, обретает уверенность и силу. Вот такой «могучей кучкой» они решили не только расправиться со мной, но и напасть на Diageo, показав мировой алкогольной компании, кто на российском рынке был, есть и будет хозяином.

Diageo сдрейфила. Российский рынок был для компании крайне важен, и она, поджав хвост, под напором барных авторитетов местного пошиба приостановила все контакты со мной. Все наши совместные проекты, все многочисленные будущие программы, которые уже были запущены в работу, все полетело в тартарары. Diageo, испугавшись местной барной братии, обрубила все контакты общения со мной и осталась должна мне внушительную сумму, которая не выплачена до сих пор. Сказать, что я потерпел крах – значит не сказать ничего. Я был раздавлен и уничтожен. Я стал неприкасаемым как прокаженный. Те, кто еще вчера улыбался и целовал меня в десны, стали отворачиваться и прятать глаза при встрече со мной. Я лишился друзей, партнеров, денег, перспектив и оказался на дне огромной ямы, которую те, кто остался на поверхности, хотели поскорее закопать и забетонировать. На блокбастер моей жизни стали наползать титры и огромная надпись «THE END».