Шот № 36 Apple раздора

Трудная жизненная ситуация, болезнь или потеря статуса – все это проверка на прочность не только для самого человека, но и для тех, кто окружает его. Моя болезнь стала лакмусовой бумажкой для людей, которых я наивно и опрометчиво считал своими друзьями. Я не буду поминать недобрым словом людей, которые завалили этот тест на дружбу и человечность, но никогда не забуду тех, кто не предал меня и всегда был если не рядом, то на расстоянии телефонного звонка или ободряющей встречи.

К сожалению, человек, которого я считал своим самым близким другом, который так круто изменил мою жизнь, став катализатором переезда из Лондона в Москву, не сумел, а может просто не захотел, подставить плечо в тот трудный для меня период.

Все дело в том, что есть люди, ревниво относящиеся к чужим успехам, тяжело переживающие, когда рядом с ними хвалят и превозносят кого-то другого. В общем-то, это весьма распространенное, человеческое – слишком человеческое – качество, из-за которого я не брошу ни в кого камень. Но именно в то время, когда я вел, без преувеличений и прикрас, бой за выживание, мой ближайший товарищ не нашел в себе такта, мудрости и понимания и проявил как никогда неуместную инфантильность и обидчивость, когда я был, возможно, груб и неделикатен по отношению к его эго. Он был ментально не готов воспринять меня в моем новом непривычном и мне статусе борца за жизнь.

Наш успешный дуэт «Кан и Бек», слава, о котором переросла пределы City Space Bar и Москвы, вырвавшись на необъятные просторы постсоветского пространства, порой стал походить на тандем, а в тандеме кто-то всегда оказывается впереди. Это участь всех парных проектов. Так случилось, что, несмотря на обширные Сашины связи в СМИ, очень скоро пилотом в нашем тандеме стал я. Невольно и непреднамеренно. Просто настал момент, когда и я познакомился с нужными людьми, и он успел поучиться у меня и поднатореть в том, что должен знать крутой бартендер. То, чего не замечал я, воюя с болезнью и не отвлекаясь на мишуру будней, очень скоро заметили другие бдительные граждане, которых хлебом не корми, а дай только кровавых зрелищ. Таких «доброжелателей» – подстрекателей, как шакалы увивавшихся вокруг нас, всегда хватало. Они были заинтересованы в том, чтобы разбить наш нагнувший всю Москву дуэт. Мы были первыми, и это всех раздражало.

Ради нашего дуэта мне пришлось даже изменить фамилию, как в свое время я изменил имя. Нарзибеков стал Нарзи, не изменив, однако, традициям семьи и рода, а напротив, вернувшись к своей старинной персидской фамилии. Все дело в том, что для местной публики манким было только все иностранное и заграничное. Привычное окончание моей фамилии на «-ов» не вызывало у них того волнения и предвкушения новизны, какое рождала непривычная и редкая фамилия Нарзи. В их картину мира не вписывалось то, что заморский гость из Лондона может зваться Нарзибеков. Но, в конце концов, мое имя – Бек – помимо множества разных символов и смыслов органично вбирало в себя и ту часть, что отделилась от моего этакого барного псевдонима.

Если гости на первое место ставили мою нездешность и лондонский флер, то ресторанная братия, напротив, всегда указывала мне мое второе место, нажимая на фамилию «Кан», а «Бек» произнося на выдохе. Дескать, не мне пришлому лезть в здешний монастырь со своим уставом. Благо время всегда оказывается умнее людей, все и всех расставляя по местам. Тогда же я, хотя и подмечал все эти мелкие шпильки и подковырки, все же не придавал им значения. В пору болезни мне и вовсе было не до того. Может быть поэтому я, тефлоновый по отношению ко всяким сплетням и пересудам, был менее интересен всей этой сваре. А вот мой партнер, трепетно и болезненно относящийся к собственному реноме, пал их жертвой.

Последней каплей для него стал дружеский подстеб Вячеслава Ланкина, как бы походя бросившего во время одного из разговоров фразу о том, что, дескать, ему давно понятно, кто в доме под названием City Space Bar подлинный хозяин. Этой искры хватило, чтобы разжечь костер из обид и недомолвок, накопившихся к тому времени у одного из членов нашего тандема.

Как раз в ту пору я наблюдал за тем, как стремительно начала терять свой рынок культовая Nokia, оказавшаяся не в силах сопротивляться инновациям Apple. Этот кейс стал уроком и для меня. Я проецировал всю эту ситуацию на хореканские реалии, сознавая, что как бы круты мы ни были, страховки от внезапного провала у нас нет. Спрос на наши консалтинговые услуги мог рухнуть в одночасье. Я понимал, что не надо ждать черного дня, а по примеру уже другого человека с яблоком вкладывать средства в инновации, а не класть деньги себе в карман. Открытый и не страшащийся веяний времени и смелых новшеств, я готов был вкладывать 80 % получаемой прибыли в развитие нашей коллаборации. Молодой, горячий, амбициозный Бек ни минуты не сомневался в правильности такого пути, а вот осмотрительный Саша, человек хотя и прогрессивный, но все же не изживший в себе советскую ментальность, хотел тратить деньги на себя, свою семью, ценя комфорт и благополучие сегодняшнего дня. Он вообще всегда болезненно, так казалось со стороны, расставался с деньгами. Я называю это синдромом московского таксиста. Заразная, между прочим, зараза, заставляющая думать человека не о будущем, а сугубо о сегодняшнем дне. Нет, речь не про то, что нужно ценить каждое мгновение и ощущать себя в нем «здесь и сейчас». Это прекрасно и правильно. Но я про другое – про деньги. Московские таксисты в ту пору, до прихода Uber, жили одним днем, руководствуясь принципом – срубить одной ходкой побольше бабла. Извините уж за снижение жанра. Вот и Саше милее был доллар сегодня, чем два – завтра. Но иногда он после моих долгих и упорных уговоров все-таки соглашался оторвать от сердца свою долю и передать ее в общий котел, в котором заваривался наш завтрашний день. Происходило это, впрочем, не так часто, как хотелось бы.

Моя быстро растущая популярность в среде молодых барменов, в которых я от души инвестировал не только свои деньги, но время, знания и эмоции, его тоже изрядно напрягала. В итоге настал тот день, когда нарыв прорвался и после одной важной моей лекции Саша вызвал меня на разговор по душам.

Он позвонил мне, и мы встретились сперва в его старой, замасленной, пропахшей бензином, нафталином и каким-то гнилостным человечьим нутром Mitsubishi, и я в очередной раз поймал себя на мысли, что мой коллега так и не научился обращать внимание на детали своего образа. Как я ни бился над ним, как ни прививал ему Лондон, вкус и чувство стиля, но что-то невыветриваемое и сопротивляющееся свежести и красоте, как тот запах в машине, так и осталось в нем.

Позднее мы переместились в наш новый офис Russian Cocktail Club, который успели открыть с ним с целью что-то изменить в унылом московском барном пейзаже. Мы консультировали алкогольные компании и заведения, разрабатывали новые подачи напитков, занимались кейтерингом и обучением персонала. Я генерировал сумасшедшие и дерзкие идеи, а Саша привлекал к нам полезных людей и публику. И вот там, в приятной атмосфере новой мебели и аксессуаров, которые мы, как бизнесмены-молодожены, вместе выбирали в IKEA, продолжился наш неприятный разговор. А ведь совсем недавно мы вместе думали не о гарнирах коктейлей, а о том, какое граффити будет встречать наших учеников у входа, чтобы с порога задать хорошее первое впечатление о нас, настроив их на правильную волну.

Там, где все дышало предчувствием новизны и предвкушением успеха, он завел долгий монолог о необходимости разойтись. Признаться, я так устал в тот день, да и вообще усталость от лекарств, диеты, режима была моим привычным состоянием тогда. Я был измотан и изможден, и у меня не было ни сил, ни желания останавливать его и спорить или возражать. Человек напротив меня говорил, что долго обдумывал сложившуюся ситуацию и пришел к взвешенному решению о том, что каждый из нас отныне должен пойти своей дорогой.

Я слушал и думал о том, что, наверное, в последнее время, когда я весь был на лекарствах и нервах, я и впрямь мог обидеть его неосторожным словом, тоном, небрежным отношением или вовсе повысить голос. Но все это казалось мне такой малостью, такой бытовой шелухой, что я и предположить не мог, что все это выльется в перечень обид, который был мне предъявлен. Мысли мои были заняты только лечением и заработком. Минимум две тысячи евро в месяц уходили у меня в ту пору только на покупку лекарств. Но я не останавливал его, не пытался оправдываться и уж точно не хотел унижать его и себя объяснениями тех или иных своих действий. Я почувствовал то, вокруг чего кругами ходил Саша, – мы стали раздражать друг друга. Да, мы были дружны и вместе успешно зарабатывали, но наши отношения, достигнув своего предела, исчерпали себя.

Не стану рассказывать все подробности того трудного для нас обоих разговора, скажу лишь, что в тот момент во мне боролись несколько чувств. Я сознавал, что теряю друга и что пришел конец важному этапу моей жизни, который многое мне дал. Тревога перед неизвестностью и перед тем, что теперь я останусь один и дела пойдут уже не так размеренно и гладко, поднималась во мне. Но при всем том я ощутил непонятное для самого себя, безотчетно охватившее меня чувство облегчения и свободы от всего происходящего. Это был восторг от безграничных возможностей, которые могли или проглотить меня, или вознести в совсем иные, высокие сферы. И в тот момент я понял то, в чем, может быть, до той поры боялся признаться сам себе, отгоняя непродуктивные мысли – все это время мне мешал набрать высоту лишний груз. Им, в какой-то момент, стал мой компаньон, удовлетворенно остановившийся на набранной высоте. Вероятно, ему понравилось пожинать плоды и он ощутил губительное для любого процесса развития довольство.

Пока я без устали креативил и постоянно генерировал новые идеи, взявшийся их воплощать лишь поддакивал мне, порой корректируя их подачу и служа моим навигатором в мире настроений и восприятия московской публики. За это участие мой напарник получал половину всей выручки. В то же время беспокойство внутри меня резонно нашептывало, что именно Саше наше совместное предприятие обязано успешными связями с общественностью. Именно он завлек к нам всех журналистов, да и доверие алкогольных компаний ему тоже удалось заслужить. В конце концов, если бы не его связи, мой европейский опыт так и остался бы при мне. Но, сидя тогда в офисе, я сознавал, что уговаривать его остаться в нашем тандеме будет и неправильно, да и не дальновидно. Продолжение партнерства с человеком, предавшим тебя в самый трудный момент твоей жизни, было бы еще одним симптомом болезни. Чем бы ни руководствовался он, момент для раздела бизнеса был выбран им не просто неудачный, но и подлый. Но ему, видимо, казалось, что я, смертник, списан в утиль и ничего противопоставить ему буду не в силах. В части бизнеса – нас рассудило время, а чисто по-человечески – Бог ему судья.

Пожалуй, один из неочевидных плюсов нашего окончательного разрыва был в том, что мне не нужно было метаться в поисках цели или долго раздумывать, что делать дальше. Цель была ясна – удержаться на плаву нашего совместного успеха, но уже в одиночку. Жизнь не стоит на месте, а в бизнесе сплошь и рядом происходят взлеты и падения. Если вы привыкли всего добиваться своим трудом, то знаете, что не бывает ровных и гладких дорог без выбоин и колдобин.

Мы многое дали друг другу. Саша ввел меня в круг влиятельных людей нашей отрасли, которые открывали возможности для участия в тендерах. Я привил ему европейский образ мыслей, по сути, стал его коучем, кардинально изменившим его подход к бартендингу, ведению бизнеса, коктейльной подаче и подаче себя – внешнему виду и манере поведения. Саша мыслил и чувствовал по-советски. Это не упрек, а скорее диагноз. В том и была моя миссия – излечить его, корректируя и направляя его действия на пути к преображению. Как Пигмалион я должен был сотворить из затвердевшего неподатливого материала элегантного европейца, выглядящего и думающего соответственно. И вот, взяв все лучшее друг у друга, мы приняли решение разойтись.

У нас не было конкурентов, ведь мы были единственными, кто мог предложить индустрии инновационные услуги европейского уровня. И вот мы становились конкурентами друг друга. Наш раздел компании оставил не самые приятные воспоминания. Офис и вся его начинка, мебель, которую мы совсем недавно вместе выбирали, думая не только о цветовой гамме помещения, но и о том, комфортно ли будет нашим ученикам в создаваемой нами обстановке, – теперь стали предметом дележки.

Но больнее было делить не стулья, а нашу команду единомышленников. Каждый из них должен был решить для себя, определив свою персональную стратегию на будущее, с кем ему остаться. Так случилось, что все семь членов тогдашнего Russian Cocktail Club единогласно предпочли продолжить работу со мной. И это неудивительно, ведь я проводил с ними больше времени и искренне отдавал силы и вкладывал средства в их развитие. Как родители должны вкладывать деньги в своих детей, точно так же и я не жалел инвестиций в своих учеников. Первым и самым успешным из них и был мой заклятый партнер по City Space Bar.

Понимаю ваше удивление и предвижу негодование моего бывшего компаньона, но, во-первых, ученик – это понятие без возраста, а во-вторых, что обидного может быть в этом слове? Искренне верю, что с годами он осознает тот вклад, который я внес в его будущее, карьеру и даже PR, хотя именно эта сфера была его вотчиной. Допускаю, что он захочет сжечь эти листы, а пепел добавить в какой-нибудь коктейль, красиво и обильно залив его сахарным сиропом, как любила публика бывшего Союза в пору нашего с Сашей союза. Но эта книга отнюдь не попытка свести счеты или что-то доказать ему. Надеюсь, помудрев, он осознает это и с добротой и улыбкой вспомнит наше общее прошлое.

А тогда уход всей команды на мою сторону стал настоящим ударом для него и обострил все его и без того накопившиеся обиды. Понимая его чувства и то, что в бизнесе они всегда служат дурными проводниками, я предложил ему заключить джентльменское соглашение о том, что мы оба обязуемся не выносить на публику наши минусы, взаимные обиды и недомолвки и не порочить тем самым друг друга. Все дело в том, что я успел очень хорошо узнать местную нелицеприятную черту плохо отзываться о людях, будь то друзья, партнеры или недоброжелатели. Сознавая это, я резонно полагал, что и меня в Сашиных разговорах с посторонними может постичь та же участь. Не то чтобы обо мне можно было сказать что-то дурное, но когда человек становится невыгоден и выступает по ту сторону баррикад, сочинить про него любую гадость становится совсем не трудно.

Это был такой условный пакт о ненападении, необходимый для того, чтобы алкогольные компании, с которыми мы имели дело, приняли непредвзятое решение о дальнейшем сотрудничестве с одним из нас. А посему я обещал не порочить его имя на международном уровне, позволив ему наслаждаться своим новым имиджем «миксолога из России», который я и создал ему, познакомив весь мир с его творчеством. В итоге Russian Cocktail Club распался на две половины, как позднее раскололась надвое московская «Чайхона». Я продолжил работать с Bacardi, а Саша стал развивать бренд Absolut, продвигаемый Pernod Ricard.

Не расставшись со своими обидами, он растворился в московской суете. Как минимум полгода я ничего не слышал о нем, да и признаться, не интересовался его делами, ведь дел у меня было так много, что ни на что иное не хватало сил. В этот трудный момент раскола, отягченного моей болезнью и прочими неурядицами, бесценную поддержку оказала мне моя Анна. Пусть в бизнесе я остался одинок, лишившись партнера, но по жизни я шел рука об руку с любимым человеком. Только это было и остается самым главным.