Однажды, ближе к окончанию обеденного времени, когда я наливал дижестивы для столика, за которым банкиры громко обмывали очередную сделку, ко мне подбежал метрдотель Энтони. Он просил меня как можно скорее обслужить человека за барной стойкой. Я уже говорил вам, что первое время в Avenue трудился в сервис-баре. Моей вотчиной были три метра пространства бара протяженностью в пятнадцать метров. На основной же сцене работали старшие и опытные бармены – Глен, Алекс, Филипп и Фредди. Именно тогда, по странному стечению обстоятельств, никого из них рядом не оказалось. Я быстро собрался и вспомнил уроки Фредди и Алекса, наставлявших меня, как правильно принимать заказы посетителей в основном баре. Они учили меня на всякий случай, а именно случаи аншлага или их ухода на перекур. Набравшись смелости, я перешел заветную черту, отделявшую сервис-зону от авансцены Avenue. Момент сам по себе символический и я успел его прочувствовать, но мог ли я знать тогда, что запомнится он мне навсегда.
Гость был занят чтением газеты, в которую он был погружен настолько, что не было видно его лицо. Подойдя ближе, я заметил извивы дыма и уловил аромат дорогой сигары. Вдохнув его, я начал рисовать в своем воображении три разных образа таинственного незнакомца, скрывающегося за газетной ширмой. Он казался мне то членом палаты лордов а-ля Уинстон Черчилль, пыхтящим над очередными проделками лейбористов, то путешествующим мафиози в духе Аль Капоне, то бравым ковбоем с большой дороги в духе Клинта Иствуда. Настало время узнать правду, и я обратился к передовице The Times: «May I offer you a drink, sir?» Повисла небольшая пауза. Осознав, что вопрос обращен к нему, гость опустил газету и, ловко переместив сигару из одного угла рта в другой, своим потрясающе узнаваемым голосом попросил: «Single espresso and an ashtray, please». Это был Арнольд Шварценеггер.
Не знаю, что произвело на меня столь сильное впечатление: то, как он вложил в эту фразу всю систему Станиславского, или вереница ролей народного терминатора всея Голливуда, но я был просто загипнотизирован им и глядел на него, как кролик на удава. Увидев мое замороженное состояние, Арнольд удивленно оглядел меня и спросил, разрешено ли тут курить сигары. Он решил, что нарушил какое-то правило, а я не решаюсь сказать ему об этом. Какие там правила, я забыл обо всем и боялся даже шелохнуться. Конечно, наверное, если бы я работал в основном баре постоянно и все протоколы, стандарты и алгоритмы прочно осели бы во мне, то я бы быстрее сориентировался. Но думаю, что и тогда бы я не мог остаться безучастным, увидев перед собой кинолегенду. Я уже упоминал, что в Avenue нам было запрещено просить автографы, даже пристально смотреть на гостей, а тем более первыми начинать разговор. Благо я был настолько парализован, что просто физически не мог нарушить все эти правила. Еле проговорив, что курить разрешено, я на деревянных ногах рванул в другой конец бара готовить кофе. Ни до, ни после этой встречи я не делал кофе так долго и неумело. Руки тряслись, движения были не скоординированы, мысли путались. «Успокойся, держи себя в руках», – как мантру твердил я. Тут в баре появился Глен, вернувшийся с перекура, и я было решил, что на этом мое общение с «Геркулесом в Лондоне» будет окончено, но он все же позволил мне самолично поставить чашечку кофе перед гостем и пожелать ему хорошего дня. Миссия была выполнена, а нас с Арни скрепила одна тайна на двоих: это был ну очень плохой эспрессо. Зато от души!
Шварценеггер, все-таки допив мой «авторский» кофе и выкурив сигару, расплатился и вышел. А вот я уже не мог выйти из того состояния, в котором пребывал после его визита. Эта встреча была одним из тех событий моей жизни, которые перезагрузили и обновили мое профессиональное мышление. Ну, подумаешь, что тут особенного? Ну пришел знаменитый актер в бар выпить чашечку кофе, что тут такого умопомрачительного?! Но для меня эта чашечка кофе стала символом перехода на новый уровень осознанности и ответственности. Пока я приходил в себя и обживался в своем каком-то новом измененном состоянии, ко мне подошел Фредди. Дружески похлопал меня по плечу и поздравил с первой звездой, которую мне выпало обслужить. «Привыкай, брат, тут их будет очень много». Мы заговорили о Шварценеггере, австрийском эмигранте, добившемся столь невероятных высот в Америке. «Говорят, он собирается идти в политику. Реально крут», – подытожил Фредди.
Он ушел, а я снова вспомнил его слова, которые он внушал мне в самый первый день работы в Avenue. Важно уметь управлять собой, контролировать свои чувства и эмоции. Тот, кто не умеет властвовать над собой, никогда не сможет управлять другими. Я вдруг очень четко это осознал и прочувствовал. В то время еще не звучала на всех углах набившая оскомину мысль о том, что «нужно выйти из зоны комфорта», чтобы добиться успеха. Без коучей и книг по популярной психологии я за барной стойкой сам для себя принял решение бороться со своим внутренним комфортом, который спустя много лет я назвал «внутренней шмыгой». Ну помните Голлума из «Властелина колец» только в переводе Гоблина? Визуализировали? Ну так вот, как Чехов учил по капле выдавливать из себя раба, так и я призываю вас одолеть вашу «внутреннюю шмыгу». Поверьте, она живет в каждом из нас, и, отдаете вы себе отчет или нет, но она набивается к вам в лучшие друзья. Овладевая вами изнутри, она на самом деле губит вас. Что это за тварь и можно ли ее одолеть? Само собой! А точнее «само тобой», то есть каждым из нас путем внутренней работы.
Смысл этой борьбы в том, чтобы наши мечты становились реальностью. Вот так вот просто, но уж как есть. Если вам кажется это банальным, то почему в каждой поздравительной эсэмэске, помимо стандартного набора «здоровья, счастья, всех благ», мы желаем всем подряд, чтобы их мечты сбылись? Мы все и всегда чего-то хотим, о чем-то мечтаем, наше воображение ублажает нас картинками грядущего успеха, но лишь мизерный процент наших желаний мы воплощаем в жизнь. Самое обидное, что не удается нам это не потому, что у нас что-то не получается, а потому, что мы даже не пробуем приблизиться к своим желаниям, перенося их из папки «подлинное» в архив «несбыточного».
Наша внутренняя шмыга становится нашей руководящей и направляющей силой. Она отвечает за то, чтобы мы совершали как можно меньше движений на пути к своим целям. Она лучший в мире переговорщик, великий оратор и менеджер уровня «бог». Это ей мы обязаны нашей прокрастинацией, привычкой все откладывать на потом до тех пор, пока необходимость что-то делать отомрет как атавизм. Эта шмыга могла бы вести тренинги личностной деградации, но она слишком занята, потому что постоянно совершенствует свое мастерство, практикуясь… на нас. Она так сладко обволакивает нас речами, так заботливо укутывает наше сознание в самолично ею вышитое одеяло из лени, необязательности, апатии, аккуратно подтыкая его, чтобы мы не почувствовали малейший ветерок свежей, новой, «живой жизни». Шмыга так прорастает в нас, что со временем мы просто начинаем плыть в общем потоке, а привычка реализовывать задуманное полностью атрофируется.
Взгляните на любимый диван. Если он продавлен или если вы вообще можете адресовать к нему слово «любимый», то я хочу поздравить, только не вас, а вашу внутреннюю шмыгу. Вот уж кто отлично делает свое дело на вашем топливе. А ведь весь этот потенциал, все эти скрытые ресурсы вы могли бы направить в созидательное русло. Сегодня, хотя так было всегда, каждый живет в мире своих грез и фантазий со своей персональной шмыгой. Только единицы отваживаются жить в ритме здесь и сейчас, жить деятельно и динамично.
В мыслях я не раз возвращался к тому эпизоду со Шварценеггером, пытаясь понять природу охвативших меня тогда дрожи и волнения. Ведь передо мной был не Конан-варвар и не робот-убийца, а просто обычный человек. Из общей массы его выделяла успешность. Ее причиной был упорный труд, умение управлять собой и четко действовать на пути к своей цели. Люди всегда интуитивно чувствуют природу успеха: вызван ли он трудом или, скажем так, удачным стечением обстоятельств; выстрадан ли он или взят напрокат. В сент-джеймсской обстановке подлинников и оригиналов, самой дорогой и самой настоящей для меня стала встреча со Шварценеггером. Его случай – яркий пример неподдельного, не фейкового и не однодневного успеха. Его личность и репутация – результат большой работы, а не бесплодных и бесплотных фантазий. Представляю, как со своим австрийским акцентом он пытался убедить продюсеров дать ему шанс. И он не только оправдал его, а превзошел все ожидания.
Бросив быстрый критический взгляд на свою жизнь, я снова поблагодарил небеса за то, что в тот день Арнольд Шварценеггер зашел выпить кофе именно в наш бар. На нашем пути нам просто необходимы наставники, менторы, вдохновители, и судьба порой балует нас, устраивая вот такие встречи с ними. Вся штука в том, чтобы распознать своего учителя и не прогулять урок.
Мы можем даже не говорить с человеком, но то, что он оказался в нашем энергетическом или мыслительном поле, всегда неслучайно. Он возник ради нас, чтобы мы позаботились о себе наилучшим образом. Что это значит? Ну для начала то, что нужно открыть глаза пошире, оторвать пятую точку от дивана и, засучив рукава, отправиться мастерить свое будущее. Не зря ведь говорят, что каждый сам кузнец своего счастья. Помню, увидел где-то прикольную открытку с надписью: «Хочешь счастья? Иди накуй!» Помимо того, что это смешно, это очень верно.
Я понял, что я смогу добиться всех своих самых амбициозных целей, когда научусь бороться с внутренним голосом псевдокомфорта, который постоянно генерирует невероятно убедительные и аргументированные отговорки и оправдания для ничегонеделания и откладывания всего в долгий ящик. Друзья, долгий ящик – это гроб. Не стоит хоронить себя и мечты раньше времени. Внутреннюю шмыгу не переспоришь и не нужно тратить на это время и силы. Нужно просто врубить любимый музыкальный трек, который перекричит ее, или надеть внутренние беруши, чтобы немного сбавить децибелы ее сладкоголосицы. Помните историю про сирен, очаровывающих путников своим пением? А чем там дело кончается, тоже помните? Ну вот и знайте, что шмыга потомок тех самых дамочек-киллеров с дипломами консерватории. Короче, поработайте со звуком и идите… пахать! Это то, что решил для себя я. Кроме нас самих, подобные решения никто не волен принять.
Снабдив заряжающий силой постер с Арни не менее мощным девизом Ильича – «учиться, учиться…» (и что-то третье, уже не помню), я сказал себе, что тоже хочу быть уважаемым профессионалом своего дела. Я сказал себе, что тоже хочу добиться успеха. Я сказал: