67

Вой сирен.

Гомон, крики, лай.

Словно оттуда-то из другого мира. Сюрреализм. Потому что реальности нет, не может быть. Вокруг кошмарный сон, наркотический дурман. Рид пребывал в оцепенении. Сам по себе, один, где-то в магазине, отстраненно наблюдая за происходящим. Разговоры с детективами шли под прицелом истребителей Второй мировой, реющих сверху под потолком.

– Мистер Рид, вы можете вспомнить о Келлере что-то, способное…

Губы не слушались. Какие должны быть реплики? Что он должен говорить?

«Мой мальчик. Сынок. Похищен мой единственный ребенок». Что ему теперь делать? Лица напротив его лица. Мрачно-серьезные. Здесь и в витрине. Полицейские машины с мигалками. Растущая толпа. Телекамера… Нет, две… три. Детективы с запахом кофе и резким парфюмом теребили его за плечи.

– Мистер Рид. Том. Нам нужна ваша помощь…

Сирены, лай, гомон.

Сирены – антураж его профессии. Хор зовет его к выходу на подмостки, рукоплещет трагедии незнакомцев. Речь всегда шла о них, а не о нем; трагедии неизменно случались с кем-то другим. Его это не затрагивало. Нет, на ранней поре, конечно, задевало. Но он поднаторел в своем ремесле.

Он знал мосты к чужой боли, знал путь через расселины, способные тебя поглотить, если ты не сладишь со своей задачей; знал, как убаюкивать людское страдание в той мере, чтобы направлять его в услужение самому себе.

«Город скорбит вместе с вами. Настало время сказать то, что должно быть сказано, в порядке воздаяния ушедшему».

И практически в каждом случае они стремились оказать какую-нибудь помощь. Оглушенные утратой, они произносили невнятный некролог по сыну, дочери, отцу, матери, мужу, жене, сестре, брату или другу. Некоторые писали слезливые записки или показывали ему комнаты умерших, живописали их достижения, мечты, разочарования, последние вещи, к которым они притрагивались.

«А не найдется ли у вас какой-нибудь фотографии для газеты?»

И они послушно листали семейные альбомы, рылись в коробках из-под обуви, ежедневниках, бумажниках, шарились в поисках нужного фотоснимка на каминных полках. Вглядывались в каждое изображение, прежде чем нежно передать его в вызывающие доверие руки. Хотя были времена, когда родственники видели в нем человека, которым он себя считал на самом деле. О, те приснопамятные годы, когда преподы журфака и спалившиеся хакеры били себя в грудь с криками о непреложном долге свободной прессы защищать людское право знать; отслеживать, чтобы никто на американских улицах не умер неузнанно и безвестно. Однако все это хрестоматийное «бла-бла-бла» обращалось в прах, стоило тебе столкнуться со скорбящим лицом к лицу, взять его за руку и уговорить его раскрыться. Свою душу ты скрывал личиной союзника – сострадательного, услужливого репортера. Поборника справедливости. Хотя в глубине своей душонки ты сознавал, кто ты такой на самом деле: муравей-застрельщик, ведущий хлопотливую колонну своих сородичей к падали, одолевая и пожирая несчастных страдальцев, которые открывают тебе дверь в мучении слишком сильном, чтобы укрыться.

А перед расставанием они же тебя еще и благодарят.

В этом вся соль, вся суть той злой шутки. Они его благодарили. За заботу и участливость.

Руководство пихало его, подпинывало и платило за успех, а они его благодарили. За заботу.

«Не стоит того. Заботиться я не приучен. Для меня это не забота, а работа».

Но он улыбался, как профессионал с опаской сознавая, что по мостику обратно можно и не пройти, поскольку в ушах звенит от мучительных причетов:

«Погоди, тебе это еще аукнется. Придет время, и оно случится с тобой».

Получается, да.

Теперь он расплачивается за все, что совершил. Вот он, день воздаяния, залогом в котором его родной сын.

«Закари, прости».

– Где он? Пропустите меня!

Энн.

Пендер пытался ее удержать, но безуспешно. Прорвавшись, она побежала к Риду. Тот раскрыл руки для объятия, но получил хлесткую пощечину.

– Ублюдок!

В глазах поплыли звездочки и облик вдовы Франклина Уоллеса, обвинения которой воскресали теперь в голосе жены. Виноват был он.

– Ах ты, сволочь!

Пендер, должно быть, ей все рассказал.

– Энн, прошу тебя. – Лицо Рида горело. – Ты не так понимаешь.

– Это я не понимаю? Да я все понимаю! И виню тебя! Ты хотел подлезть поближе, копал материалец для своей статейки! Правда, она хорошо у тебя вышла? Ты использовал для нее моего сына!

– Миссис Рид, – пытались ее унять Пендер и еще один полицейский.

Сирены, гвалт, слезливые крики Энн.

– Идемте с нами, миссис Рид.

Пендер с нежной настойчивостью увел ее в соседнее помещение.

Рид отвернулся и встретился взглядом со слезящимися глазами Джорджа Демпси. Тот вместе с находящимися в магазине полицейскими делал вид, что не видел и не слышал этой сцены.

Он показывал одному из детективов модель авианосца «Китти-Хок» – ту самую, которую меньше часа назад держал в руках Зак.

Последнее, к чему он прикасался.

Внезапно подвешенные к потолку модели истребителей задрожали, а окна магазина начали вибрировать. Землетрясение? Нет. Это сверху кружил вертолет. Краем уха Рид услышал чьи-то слова, что кто-то из персонала пекарни неподалеку передал частичное описание минивэна похитителя. Шум усилился, когда дверь открылась и в помещение вошли Мерл Раст и группа агентов ФБР. Предъявив удостоверения, они приняли командование от полицейского управления Беркли и приступили к просмотру видео Демпси. С группой прибыли Сидовски, Тарджен и еще несколько оперативников.

Сидовски положил свою большую теплую ладонь на плечо Рида точно так, как это делал отец, когда Рид подростком в Лиге юниоров проигрывал матч.

– Держись, Том. Нам понадобится ваша помощь.

Рид сглотнул, а затем сказал:

– Это Эдвард Келлер. Он похититель. Я добыл его историю. – Сидовски и Тарджен попытались перебить, но он продолжал: – Его трое детей утонули. А он свихнулся на религиозной почве и думает, что может их воскресить. Я тайно его изучал. Но газета узнала об этом до того, как я закончил, и меня уволили. Келлер спрашивал, есть ли у меня сын. Я ведь не подозревал, что. Я… я… думаю, он его утопит… на Фараллонах, где потерял своих детей.

– Том, Том. – Линда Тарджен как могла успокоила его сочувственным взором. – Мы знаем, что это Келлер.

– Узнали сегодня утром, – пояснил Сидовски. – Я как раз тебе звонил. Надо, чтобы ты помог нам его взять.

– Доктор Кейт Мартин! Вы попытались…

Сидовски кивнул.

– Она рассказала нам все, что знала. Том, ты сам что-нибудь выяснил? Адреса, родственников, что-нибудь?

– Готово! – объявил Раст из-за стойки, возле которой у монитора сгрудились сотрудники ФБР и полиции Сан-Франциско. – Можно смотреть.

Рид вместе со всеми еще раз просмотрел видеозапись. После этого спецагент Раст повернулся к нему:

– Ты уверен, что это Эдвард Келлер?

– Да, – ответил Рид. – Всю информацию о нем я оставил в газете. Келлер потерял своих детей возле Фараллоновых островов и потом регулярно туда наведывался из Бухты Полумесяца с неким Реймером.

– Береговая охрана поднята по тревоге. Они наблюдают за островами. В Бухту Полумесяца сейчас едет команда, и местные там тоже упреждены, – дал знать Сидовски. – Поехали, Том. Мерл, мы в новостной отдел «Стар».

– Хорошо. Только сначала, Том, дай-ка нам все известные Заку адреса, чтобы мы могли разместить там людей на случай, если у него получится сбежать или прозвониться.

Рид перечислил адреса их дома на Сансете, своей комнаты в Си-парке, адреса Джеффа и Горди, матери Энн в Фултоне. Раст взял все это на карандаш.

– Поехали, Том, – положил Риду руку на предплечье Сидовски.

– Сейчас, только поговорю с Энн.

Задняя комната Демпси представляла собой заплесневелый чулан. Здесь шатким штабелем громоздились коробки с моделями ретроавтомобилей, самолетов и кораблей. Еще здесь находились замызганная кофейными пятнами раковина, электроплита, столик и дверь в туалет. В воздухе несвеже веяло картоном, куревом и одиночеством.

Энн сидела напротив Пендера за столиком и остановившимися глазами смотрела на фотографию Зака.

– Энн, – окликнул Рид.

Та не обернулась. Скрипнув половицами, он присел рядом на корточки и взял ее безучастную руку.

– Энн, я должен ехать с полицией. У меня есть информация, которая может помочь найти Зака. Она в газете. Энн?

Та словно отсутствовала.

Глядя на них с Ридом, Пендер сказал:

– Я вызвал бригаду медиков, сейчас приедут.

– Энн, я приведу нашего сына домой, обещаю. Клянусь тебе.

Рид попытался ее обнять, но вышло неуклюже. Энн не реагировала, пока он не двинулся к выходу. Тогда она метнулась к нему со стула и обхватила руками, наполняя сердце щемящей болью, любовью и смелостью.

Сидовски и Тарджен заслоняли Рида от репортеров.

Фоторепортеры караулили возле магазина. Узнав кое-кого из них, он машинально приостановился. Сидовски запихнул его на заднее сиденье «Шевроле» без опознавательных знаков.

Знакомые голоса забрасывали его вопросами:

– Рид, скажите хоть что-нибудь!

– Том, пожалуйста, сделай заявление!

– Речь в самом деле о вашем сыне? Скажите, чтобы мы здесь зря не толкались.

Кто-то в отчаянии шлепнул по машине ладонью. Рид представлял себе возвращение в отдел новостей и свой отчет редакторам, который сам проделывал множество раз: «Не мог получить ничего внятного: отец не шел с нами на контакт».

К стеклу, вторгаясь и бесцеремонно прощупывая, притискивались глазки камер.

«Придет время, и это случится с тобой».

Тарджен тронула машину с места. На приборной доске вишенкой вспыхнул огонек, и она ненадолго включила сирену, выбираясь из толпы. «Шевроле» вклинился в поток транспорта и, ускоряясь, помчался по Беркли. Все это время Сидовски и Тарджен молчали, давая Риду побыть наедине с собой и не пользуясь шансом спросить, каково это, быть в центре внимания. Они были выше этого.

Когда они через Бэй-Бридж въезжали в Сан Франциско, Сидовски нарушил молчание:

– Том, не думаю, что у нас на поиски Келлера много времени. Завтра годовщина гибели его детей. Если он собирается что-то сделать, то думаю, он все приурочит как раз к этому событию.

Рид поглядел на Залив, вспоминая, как Зак, тогда еще полуторагодовалый, неверными шажками приковылял в кабинет, где он работал. Требовательно схватившись и потянув отца ручонками, он добился, чтобы тот взял его к себе на колени, и там заснул, мирно посасывая свою бутылочку. Как он, Рид, откинулся на спинку кресла, наслаждаясь его теплым, сладковатым запахом, и поклялся себе оберегать сынишку от всего плохого в этом мире.