33

Шоссе изгибалось у самой кромки утеса над Тихим океаном, и гребни кобальтовых волн бились о скалы, опоясывающие пляжи внизу.

Вид действовал на Сидовски успокаивающе всякий раз, когда он подъезжал к Пасифике. А сегодня он и впрямь нуждался в успокоении. Визит к старику, надо сказать, уже стоил кое-чего. Он в очередной раз опустил в машине козырек с зеркалом и осмотрел себя. Порезы на свежевыбритом лице поджили. Сидовски поморщился и потрогал клочки из туалетной бумаги. На что только не пойдешь, чтобы родной старикан был счастлив.

Отца Сидовски застал на кровати в его типовом домике на Си-Бриз. Старик сидел и уныло созерцал океанский простор.

– В чем дело, папа? – спросил сын по-польски.

– Мне больше не позволяют стричь. Говорят, я слишком стар.

По его щекам струились слезы.

– Вот как? А где твои причиндалы?

– Забрала старая ведьма.

– Пап, не называй миссис Доран старой ведьмой.

– А она, по-твоему, молодая?

Сидовски пошагал в устланный ковром, пахнущий сиренью кабинет миссис Доран, старшего администратора Си-Бриз. Приветливая миловидная дама на шестом десятке, своим «лагерем великовозрастных детей» Эльза Доран управляла с непререкаемостью армейского сержанта. Сидовски она всегда встречала радушно, сверкая глазами, и со смаком именовала его «инспектором». Однако искра в ее глазах потускнела, стоило ему потребовать у нее парикмахерский набор своего старика.

– Мистер Сидовски, преклонный возраст вашего отца вызывает у меня беспокойство. Я не могу позволять ему стричь и брить людей ножницами и опасной бритвой. Он может кого-нибудь поранить. А нас за это привлекут.

Сидовски дал ясно понять, что в споре насчет отцовых ножниц и бритвы он ей не уступит.

– Прошу отдать мне его набор, или я сам его изыму.

Эльза Доран со вздохом достала цирюльные принадлежности из запертого ящика стола. Сидовски ее поблагодарил и вернулся к своему старику.

– Ну что, пап? Как насчет бритья и стрижки?

Восьмидесятитрехлетний Джон Сидовски посветлел лицом и немедленно усадил своего отпрыска перед комодным зеркалом, набросив ему на плечи полотенце. И все то время, что он подстригал ему волосы и намыливал щеки, они неустанно беседовали – о спорте, о птицах, о политике, о преступности, а также об овощах. Сидовски нравился исходящий от утвари отца запах одеколона; он напоминал ему их семейную лавочку на три кресла в Норт-Бич. Нравилось, как старик зачесывает ему волосы, увлеченно работает ножницами.

На какую-то теплую минутку он вновь сделался ребенком. Однако когда старик подступил к нему с бритвой в трясущейся руке, Сидовски малость напрягся. Но выхода не было, и он закрыл глаза, чувствуя, как лезвие то и дело щиплет кожу порезами, когда отец водит ему лезвием по лицу.

– Ну вот. Всего-то пара огрехов, – воссиял старик, когда экзекуция закончилась и он убрал полотенце в пятнах сыновней крови. Кожу он сбрызнул одеколоном «Олд Спайс». Зажгло так, что впору лишиться чувств.

– Спасибо, пап, – сквозь стиснутые зубы процедил Сидовски, направляясь в ванную прилеплять к своим ранам туалетную бумагу.

За чаем они снова болтали, а затем старик осовел и задремал. Сидовски бережно укрыл его одеялом, поцеловал в макушку, собрал его причиндалы и вернулся с ними в кабинет к Эльзе Доран. Та посмотрела на лицо гостя, изумленно распахнув глаза.

– Эту вещь больше никогда ему не отдавайте, – сказал он приказным тоном, протягивая ей сумку с набором. – А если будет шуметь, звоните мне.

Эльза Доран все поняла, заперла сумку в ящик стола и на прощание улыбнулась:

– Инспектор, по отношению к вашему отцу вы поступили крайне благородно. – Ее сверкнувшие глаза увлажнились. – Крайне. Он может вами гордиться.

На обратном пути в Сан-Франциско по прибрежному шоссе Сидовски размышлял над текущими делами. В частности, как они с Тарджен вытягивали ниточку из Перри Киндхарта. С получением ордера в его берлоге провели обыск, но не нашли ничего, что связывало бы его с Танитой Доннер или Дэнни Беккером. Улик по нулям. Ни отпечатков, ни волосков, ни лоскутков.

Ничего, пока наконец не взялись за его «Полароид», на котором обнаружился случайный отпечаток Франклина Уоллеса. Камера была предварительно обтерта, но один отпечаток оказался пропущен – один, особняком, отпечаток большого пальца правой руки, словно криком призывающий его найти. По сути, это ничего не доказывало, но тем не менее было зацепкой.

– Спрошу вас напрямик, Перри, – сказала Тарджен. – Вы полностью исключаете свою причастность к Таните Мари Доннер или Дэнни Беккеру?

– Ну а вы как думали. – Киндхарт загасил в пепельнице десятый по счету окурок. Дело было в допросной убойного отдела, в недрах Дворца правосудия.

Тарджен и Сидовски так и сяк склоняли Киндхарта, а тот все разыгрывал из себя расслабленного уголовничка, умудренного в своих правах. Он знал, что его могут проморить здесь семьдесят два часа, ну а дальше должны или предъявить конкретные обвинения, или отпустить. От адвоката Киндхарт по дороге в Зал отказался.

– Вы правы, скрывать мне нечего. Да их с утра и не дозовешься.

Сидовски сидел напротив Киндхарта, давая Тарджен вести допрос почти самостоятельно. Киндхарт к ней проникся, она установила с ним контакт, давая поверить, что он-де взял верх и контролирует ситуацию. Как опытный заклинатель змей, она ловко тащила его язык изо рта, позволяя Киндхарту обматывать им собственное горло. Рано или поздно он все равно подвиснет – главное завязать узелок и незаметно дернуть. Когда стало ощутимо слышным урчание пустого желудка Киндхарта, Сидовски ненавязчиво заговорил о своей страсти к чизбургерам из киоска на углу. Голод – мощный стимулятор.

– Кстати, Перри: а что, если я пошлю за парой чизбургеров с жареной картошечкой? Ты не против? – спросил он.

Киндхарт оказался не против. И даже очень.

Сидовски с Тарджен вышли. А когда вернулись, Сидовски уже успел вникнуть в протокол обыска Киндхартовой конуры.

– Извини, Перри, отклонились от маршрута. Ничего, чизбургеры я организую сразу, как мы тут кое-что довыясним.

При этом Сидовски не отрывался от просмотра бумаг в папке.

– А чего выяснять-то?

– Видишь ли, Перри: на твоей камере нашли отпечатки Франклина Уоллеса.

– Вранье. – Киндхарт покосился на Тарджен.

– И не только это, – продолжал Сидовски, слегка блефуя. – Данные из лаборатории мы еще не получили, но снимки Таниты с Уоллесом и тем кренделем в наколках, скорей всего, были сделаны с твоего «Полароида».

– Бред.

– А еще есть записка, – вбросил Сидовски еще одну порцийку блефа.

– Какая записка?

– Уоллеса, перед самоубийством.

– И чего там?

– Да ничего хорошего, Перри. Это все, что мы можем тебе сообщить, уж извини.

Киндхарт сраженно смолк.

Сидовски, не сводя с него глаз, ждал. Киндхарт смотрел на Тарджен, на ее красивое терпеливое лицо. Она молчала. Урчал лишь желудок Киндхарта. Он закурил очередную сигарету и вдумчиво заморгал. Колеса закрутились.

Сейчас это произойдет. Ну-ка посмотрим.

– Уоллес пытался меня впутать? Меня, после всего, что я сделал для него в Виргинии? Там про это, что ли?

– Где вы были в ту субботу, когда на станции похитили Дэнни Беккера? – присаживаясь, спросила Тарджен.

– В Модесто. Я же говорил.

– Вы можете это доказать?

– Меня там видели.

– Ну а в прошлом году, когда похитили Таниту Доннер, а потом нашли мертвой в парке? – спросил Сидовски.

– Точно не помню. Наверно, был в городе. – Киндхарт, щурясь, глубоко затянулся.

– Гм. – Сидовски надел очки и, с минуту поизучав какой-то документ, строгим голосом объявил: – Задержанный Перри Киндхарт. Прежде чем продолжать, мы должны огласить вам определенные права. Уверен, они вам известны.

Блеснув золотом в зубах, он продолжил уже более мягко:

– Вы имеете право хранить молчание…

– Не так быстро.

Сидовский остановился:

– Отказываешься от прав Миранды?

Киндхарт кивнул.

В допросной стояла прослушка, поэтому надо было, чтобы на записи прозвучал голос Киндхарта.

– Требуется устный ответ, Перри. Отказываешься?

– От своих прав я отказываюсь, потому что никак не был связан с этими детьми. Не знаю, что у вас там на меня якобы есть, но это все неправда.

– Так скажите нам правду, Перри, – произнесла Тарджен.

Дыхание Киндхарта участилось, и он затравленно посмотрел на них обоих.

– Франклин хотел, чтобы я присоединился к той их вечеринке. Мол, только мы втроем. Он, я и тот его новый кореш. Дескать, они думают устроить междусобойчик с одной малышкой, потешатся денек, а затем ее отпустят.

– Когда это было? – задала вопрос Тарджен.

– Примерно в то время, когда пропала та девчушка.

– Какое именно число? – спросил Сидовски.

– Да бог его ведает. Только мне кажется, речь шла как раз о той девчушке, Доннер.

– Почему?

– Франклин сказал, это будет малышка, которая не сможет ни на кого указать.

– И что же? – спросил Сидовски.

– Я никуда не пошел.

– Почему?

– Мне в тот день надо было отмечаться у инспектора по УДО.

– Какой конкретно день? – бдительно спросила Тарджен.

– День, когда пропала Танита Доннер. Вы же это сами можете установить, разве нет? А я из новостей узнал, когда именно она пропала. И как раз был у своего инспектора.

– Гладко, Перри, – ухмыльнулся Сидовски. – А ты не знавал такого парня, Тома Рида?

– Это кто?

– Ты ж только что сказал, что следил за новостями.

– А почему я должен его знать?

– А откуда нам знать, Перри, что вы не были замешаны? – настойчиво спросила Тарджен.

– Потому что это так. Франклин пришел ко мне в тот вечер и спросил, хочу ли я с ними на те их посиделки. Я ответил «нет». Мне тот его кореш не нравился. Мне от него было не по себе. Душегуб конкретный.

– А кореш тем вечером тоже к тебе приходил? – осведомился Сидовски.

– Нет.

– Так что же произошло? – допытывалась Тарджен.

– Я одолжил Франклину свою камеру; сглупил, конечно. Назавтра он ее ко мне закинул, вот и все. Это был последний раз, когда мы с ним пересекались. После новостей о девчушке и самоубийстве Франклина я свою камеру вытер дочиста.

– Где они девочку держали? – спросил Сидовски.

– Он сказал только, что в безопасном месте.

– Ну а тот таинственный человек с татуировками? – напомнила Тарджен.

– Я и встречался-то с ним всего раз, в книжном магазине, за месяц до того случая. Клянусь.

– Почему ты в прошлом же году не рассказал об этом полиции? – спросил Сидовски.

– При моих-то сроках? Меня страх взял. А еще я боялся, как бы тот дружок не заявился ко мне.

– Можешь нам еще что-нибудь рассказать об этом таинственном знакомце Франклина?

– Клянусь, рассказал вам все, что помню. Еще, что он вроде как сидел за мошенничество в Канаде, а Франклин разок назвал его Вердж.

Киндхарта они отпустили, установив за ним наблюдение, после чего связались с Королевской полицией и Исправительной службой Канады. Там сегодня был официальный праздник и выходной, а при наличии всего лишь имени в качестве идентификатора проверка и присылка факсов на возможных подозреваемых могла у канадцев занять несколько часов.

Этот перерыв Сидовски и использовал, чтобы повидаться со своим стариком.

На эту ниточку Сидовски смотрел с оптимизмом. Она действительно могла стать поворотным пунктом. Обычно к алиби в духе «это был не я, а неизвестно кто» Сидовски относился скептически, но тут речь действительно шла об участии незнакомца. На момент похищения Беккера Киндхарт находился в Модесто; это подтвердилось. К тому же он явно не подходил под описание подозреваемого. Никаких татуировок, даже близко.

Сидовски держал путь на север, мимо Шарп-парка, когда у него зазвонил сотовый.

Это что, пришли канадские факсы? Ничего себе оперативность.

– Сидовски.

Голос Тарджен, сухой от напряжения:

– Уолт, дела плохи. У нас еще одно похищение.

– Как, опять?!

– Пятилетняя девочка, «Золотые ворота». Похититель – мужчина в пикапе. Бородатый. Приметы схожи с делом Беккера.

– Еду.

Сидовски врубил мигалку и сирену.