Кобра с раскрытым капюшоном и оголенными ядовитыми зубами обвивала Верджилу Шуку левое предплечье, а разбитое сердце в языках огня полыхало на правом. Ужас и страдание.
Две ипостаси жизни Шука на татуировках, созданных в обмен на секс одним киллером в канадской тюрьме. Приплюснутая голова кобры мягко покачивалась, зрея для смертельного удара. А сам Шук в это время зачерпывал себе половником куриный суп для нуждающихся, мнущихся в очереди за едой в приюте при церкви Богоматери Скорбей, что на Верхнем Рынке. Шепот и благословения перемешивались со звяканьем столовской посуды и запахами пищи, подаваемой в дешевых мисках (тоже пожертвование от благотворителей).
Эх, знали б эти согбенные никчемные гнилушки, кто их сейчас благословляет! Знали бы, кто он такой на самом деле. Все это было весьма забавно. Аромат своей значимости Шук вдыхал вперемешку с ароматом тушеного мяса, которое порционно клал в протянутые тарелки, поглядывая на склоненные головы шаркающей очереди.
Как и они, Шук ошивался по городским улицам и частенько забредал в этот пункт питания. Сегодня повысились его ставки в игре со священником. Теперь он здесь не обычный дармоед, а волонтер на раздаче. Все это ему очень импонировало. Получалось и пристанище, и благосклонность, и отпущение грехов в одном флаконе.
Он смаковал иронию этой комедии положений, ища среди толпы, кому бы интимно исповедаться, и вот углядел себе маленькое сокровище. Мелкая искусительница. Шук приценился к объекту своего внимания. Лет всего ничего, недавно из утробы. Она поравнялась с ним, держа в руках миску. Он плыл в ее чистых лазурных глазах, погружая свой половник в жаркие недра бачка. Шук плотоядно осклабился, отчего на его щеках выступили старые шрамы и обнажился ряд щербатых зубов.
– Как тебя звать, цветочек?
– Дэйзи.
– Дэйзи? О! Я ужас как обожаю срывать маргаритки.
Цветочек хихикнул. В ту секунду, что она принимала миску, их пальцы соприкоснулись. Ласкающее порханье бабочки горячило кровь. Что может сравниться с кратковременным флиртом, пусть это хотя бы касание взглядов. Нежная. Чего ей хочется, он знал. Нежная, нежная. Неужто упорхнешь?
Внезапно Шук закусил губу. Опять в голову была готова вступить мигрень.
На прошлой неделе боли снова схватили его за задницу. Необходимость повторно слиться с кем-нибудь в любовном экстазе была просто невыносимой. Шутка ли: прошел почти год. После Таниты. Хотя нынче, с похищением Дэнни Беккера, охота – опасное занятие. Сколько же еще предстоит терпеть? Игра с попом уже утомляла. Нужно поохотиться, доказать, что город принадлежит ему. Оглядывая приют, Дэйзи он увидел за одним из дальних столов и устремил на нее дерзкий, хищно оценивающий взгляд. Но тут Шука подтолкнула соседняя волонтерша.
– Шевелись, человек подошел, – тихо произнесла Флоренс Шейфер.
Шук проворно наполнил миску какого-то старого мудлона, за что получил от него дежурное благословение.
«Проваливай», – мысленно напутствовал нищеброда Шук.
Он посмотрел на Флоренс; она была ему знакома. Пробегая глазами по этой невеличке, он почуял в ней страх. Любопытно. Почему она вела себя так странно, когда ее послали помогать ему на раздаче? Ни разу даже не повернулась, не взглянула. Благочестивая штафирка; щель-то небось уже заросла. Может, преподать ей урок смирения? Незабываемый. Если б только она знала его силу, знала, кто он есть на самом деле.
А знал пока только один человек.
Время от времени он ловил на себе леденяще жесткие взгляды из очереди. Так сказать, взгляды тебе подобных. Но даже эти льдистые иглы не пронзали его насквозь. Все было известно одному священнику, а он не мог нарушить тайну исповеди. Шуку он отпустил грехи, а вот рассказать о его преступлениях никому не мог. Поскольку был связан клятвой, данной Богу.
Шук упивался истязанием своего исповедника; смаковал то, что плюет в лицо его Богу.
Так кто обладает реальной властью? Кто еще в Сан-Франциско мог заклать агнца, организовать самоубийство учителя воскресной школы, поставить в тупик козлов в синей форме и манипулировать всеми?
Кто такой Шук, досконально знал один священник, и он трепетал от этого своего знания.
– Здравствуйте, Флоренс. Приятно видеть, что вы смогли сегодня прийти.
Отец Маккрини. При звуке его голоса Шук навострил уши. Ага, прибыл, как и ожидалось. Пастись вместе со своим стадом. Демонстрируя свою преданность. На голову возвышаясь над остальными, он раздавал пастве благословения и думал причаститься своей миской с харчами.
Маккрини стоял перед Шуком. Эмоции с его лица сошли, а тревожные глаза изображали доброту.
Наконец он произнес:
– Да пребудет с тобою Бог, сын мой. Благословляю тебя на помощь нам.
Шук примолк, не торопясь зачерпнуть куриный суп для Маккрини.
Наконец он мягко передал миску в руки священника так, как обычно передается чаша для таинства причастия. Только получалось наоборот, что причащает священника он.
– Да пребудет с вами Бог, святой отец.
Шук ощерился, обнажая перед Маккрини свои отвратительные зубы.
Уинтергрин-Хайтс стал для Клайва домом после того, как три года назад свалил его предок. Здесь Клайв жил со своей пьянчугой-мачехой Дафной и сводным братом Джоуи, козлиной-нытиком. Сегодня Клайв от Джоуи был свободен: Дафна была трезва и держала нытика внутри из-за гриппа.
Клайв вскочил на свой скейтборд и двинул к тыльной части застройки. Ему нравилось, как там на внутреннем дворе колесам вторит эхо, отбрасываемое от пяти башен-многоэтажек. Пора прочесать окрестности. Уинтергрин принадлежал ему, и он отправлялся глянуть, на что там можно положить глаз.
Уинтергрин-Хайтс пользовался в городе печальной славой. Остров надежды, превратившийся со временем в клоаку отчаяния. Каждый дом был обобран, а каждый житель мог считаться потерпевшим. Любой, кто набирал «911», мог смело уходить на перекур длиной в десять гудков, и лишь после этого на том конце отзывалась полиция. Праздники бывали здесь редко, но уж если случались, то гремел весь район.
Лавируя по тротуарам мимо лачуг, лавок и притонов, Клайв поглядывал туда-сюда и заехал уже далеко в глубь района, когда снова увидел того мужика с лодкой. Дом мужика по виду мало чем отличался от притонов: облупленная краска пузырями, газон зарос кустами и сорными травами. Гараж был открыт. Мужик там что-то делал со своей лодкой на прицепе.
Клайв остановился.
Ум кишел вопросами: что этот мужик делает здесь с такой лодкой? Красивая, прямо как из журнала. Исторического. Клайв подкатил к гаражу.
– Классная посудинка.
Мужик обернулся, и в его темных очках Клайв увидел два своих кривых отражения.
После этого мужик как ни в чем не бывало продолжил работу. Клаив взялся его разглядывать. Лицо морщинистое, вид изможденный, футболка и джинсы перепачканы смазкой. Запущенная, давно не бритая щетина. Седоватые волосы под игривым ветерком дыбились и шевелились, как змейки. Согнувшись у себя в лодке, он возился с мотором. Клайв уловил запах бензина и услышал звяканье о металл гаечного ключа. Встав на цыпочки, Клайв оглядел корпус лодки и увидел там массивный сдвоенный двигатель «Меркьюри».
– На таком корабле только по волнам и рассекать!
Мужик не отвечал.
Клайв отступил на шаг.
– Тяга у него, интересно, хорошая?
Снова молчок.
– Это антиквариат, что ли? Я гляжу, все дерево. А нынче лодки все из стекловолокна, как эта вот моя доска.
Стукнул гаечный ключ: мужик заменил свечу зажигания. Лодка была просто загляденье. Ее темное полированное дерево поблескивало, солнце сияло на ветровом стекле, поигрывало на хромированной отделке, искрилось на фарах габаритных огней. Здоровенный штурвал был белого цвета, в тон кожаным сиденьям, инкрустированным черными ромбовидными вставками. С наклонных хромированных флагштоков над кормой свисали американские флажки.
– Не, серьезно, дядь: а как быстро она разгоняется?
Щелк: на место встала еще одна свеча.
– И где ты на ней рассекаешь?
Опять молчок.
Клайв перешел к корме, покачал головой над cкоростными винтами, поднял брови и прочел, что было написано над ними. «Архангел» – со сдержанной величавостью поблескивали золоченые буквы.
– Что за название такое? Церковное, что ли?
Ключ застучал проворней, после чего мужик бросил его в ящик с инструментами и спрыгнул с лодки. Здесь он поднял край брезента и перекинул его с борта на борт. Клайв, успевший перебраться на другую сторону, услужливо подхватил и помог натянуть брезентовый покров. Мужик не возражал.
– Гм, я тут вообще-то вот для чего подъехал, – принялся он врать. – Тут пару дней назад местные кадры шарились, пробовали влезть.
Мужик энергичными движениями обвязывал нос своей лодки веревкой.
– Я их отогнал и сказал: хозяин этой ласточки человек, с которым шутить не надо. Но они сказали, что вернутся и все равно что-нибудь с ней учудят.
Мужик обвязал лодку еще в двух местах.
– И вот я думаю, – продолжал Клайв, – у меня есть кореш, и мы могли бы ее за плату охранять. А если с ней что-нибудь случится, то и платы не надо.
Мужик стоял на прицепе, перегнувшись через лодку, и возился с застежками брезента возле ветрового стекла.
– Ну так что? – спросил Клайв.
Ой, что это? Ему показалось, что из дома доносится детский крик. Как будто плачет малыш. Клайв на своем нытике Джоуи научился такие звуки распознавать. Он прислушался: нет ли второго крика. Да вроде нет. Странно. Может, собака завыла?
Мужик соскочил и обогнул лодку, попутно привязывая брезент. На это ему потребовалась пара минут.
Клайва кольнула обида.
– Эй, мистер!
Мужик собрал свои инструменты, неторопливо их обтер.
– Лодку ж разобьют!
Клайв постучал по носу лодки своим скейтбордом – так крепко, что мужик остановился.
Почувствовалось, что воздух тревожно сгущается; впечатление такое, будто кто-то только что оттянул затвор у пистолета.
Лицо у мужика было серьезное, как могильный камень. Клайв на всякий случай покрепче взялся за свою доску. В темных очках он видел свое отражение.
Встав над Клайвом, мужик произнес:
– За этим судном ведется неусыпное наблюдение. Так что никто никогда к нему не прикоснется. Понятно?
Клайв неуверенно кивнул.
Мужик выставил палец и пошевелил им в дюйме от лица Клайва.
– Это не лодка, – прошептал он. – Это божественная колесница.
Клайв снова кивнул.
– Так что в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем меня отвлекать. А теперь сгребай свою сидящую на социальном пособии задницу в горсть и дуй с моего двора!
Отойдя на безопасное расстояние, Клайв как мог дерзко посмотрел на этого чеканутого.