10

Что сказал бы Рей Мартин?

В ноябре 2007 года циклон Губа атаковал юго-восточное побережье Папуа-Новой Гвинеи, унеся жизни минимум 149 человек. Оползни и наводнения, вызванные проливными дождями, смывали за собой мосты, дороги и десятки, даже сотни домов. В результате погибло еще 200 человек – в основном, утонув, – и тысячи остались без крова.

После Соломоновых Островов я вернулась к учебе и бралась за короткие миссии, дожидаясь, пока появится что-нибудь серьезное. И тут подруга, работавшая в Oxfam, позвонила мне спросить, не хочу ли я съездить в Папуа-Новую Гвинею – взять на себя программу по водоснабжению и санитарии в рамках крупного гуманитарного проекта. После циклона прошло всего пару недель, я никогда раньше не участвовала в подобных миссиях, поэтому сразу согласилась.

Другая моя подруга, Эмма, много работала в ПНГ. Она была консультантом по профилактике ВИЧ и обладала большим опытом гуманитарных операций, так что ее мнению я могла доверять. Эмма рассказывала много ужасных историй, связанных с местными сексуальными практиками и заражением ВИЧ: про то, как мужчины делали надрезы на члене и вставляли под кожу жемчужины, чтобы доставлять партнерше больше удовольствия, или о групповых изнасилованиях, которые считались вполне приемлемыми. Ясно было, что ситуация там непростая, но в целом, насколько мне показалось, Эмма осталась довольна своим пребыванием в Папуа-Новой Гвинее.

Я написала ей смс, сообщив, что отправляюсь туда. Отлично, – ответила она, – а куда именно? Надеюсь, не в Попондетту? Эмма работала по всему свету, в Эфиопии и Эритрее, так что в нашей сфере считалась настоящей сорвиголовой. Я спросила, почему Попондетта кажется ей проблемой, поскольку ехала как раз туда. Это единственное место, где мне было по-настоящему страшно, – ответила она. – Ни за что туда не вернусь.

Дальше она объяснила, что расширение производства пальмового масла вызвало в городе рост преступности. Добыча масла приносила миллионы, и рабочим хорошо платили за то, чтобы они выращивали пальмы и собирали урожай, но деньги прямиком текли в бары и игровые клубы Попондетты. В день зарплаты в городе начиналась полная анархия, пьянство и беспорядки.

Мой отец работал в Папуа-Новой Гвинее и рассказывал мне кое-что об этой стране, например, о посадках самолета на склонах гор или пеших маршах через джунгли. Его рассказы у меня в голове смешивались со всем, что я читала про бойцов АНЗАК (Австралийского и Новозеландского Армейского Корпуса) на Кокодском тракте: как они шли по тропической жаре с винтовками за спиной, тесня японцев назад к северному морю. Мой дед воевал там во Вторую мировую, отчего мне еще сильней хотелось увидеть эти места. Кроме того, я была уверена, что там не может быть хуже, чем в Орукуне.

Попондетта находится близ порта Оро-Бей, на северном побережье Папуа-Новой Гвинеи, прямо напротив Порт-Морсби, если двигаться на северо-восток. Там начинается Кокодский тракт, тянущийся на сотню километров через горный хребет, который делит территорию страны ровно напополам. Циклон Губа налетел с Соломонова моря и ударил по Оро-Бей, но настоящее бедствие началось, когда ливни дошли до гор. Из-за массовой нелегальной вырубки лесов на высокогорье были свалены тысячи спиленных деревьев. Когда пришел циклон, потоки воды стали смывать их вниз по рекам. Сход громадных стволов нанес региону тяжелый ущерб, уничтожив многие деревни, стоявшие на берегах. В международных СМИ циклон Губа особенно не освещался, но урон был колоссальный.

Команда экстренного реагирования Oxfam находилась в Папуа-Новой Гвинее около месяца к моменту моего приезда, но до сих пор не имела возможности провести подробный осмотр. Попондетта оказалась практически недосягаемой: доступ к ней по дорогам из Оро-Бей был отрезан, да и сам порт сильно пострадал. Аэропорт кое-как работал, но обрушился мост над рекой, поэтому через нее перебирались на внедорожниках вброд. Прекратились и поставки товаров, так что полки в супермаркете стояли пустыми и в городе действовал вынужденный сухой закон.

С моей точки зрения, это было прекрасно. Без выпивки, провоцировавшей насилие, Попондетта оказалась вполне мирным, даже приятным городком. Жители вели себя очень дружелюбно, хотя им приходилось очень нелегко. Пищи не хватало, но они горели желанием поучаствовать в наших восстановительных работах, чтобы вернуть город к нормальной жизни. Правда, за два дня до моего отъезда, супермаркет открылся, алкоголь снова поступил в продажу, и я увидела Попондетту, о которой рассказывала Эмма, моя подруга. Те два последних дня я просидела взаперти в отеле, за двухметровым забором с колючей проволокой поверху, вся обратившись в слух. Люди бурно праздновали, пили и устраивали драки – точно как по пятницам в Орукуне. Можно было подумать, что в стране революция.

Тем не менее, до этого момента все шло прекрасно. Нам приходилось бороться только с последствиями циклона. Жители, пострадавшие от стихии, не особенно ожидали помощи, поскольку правительственные и гуманитарные организации редко посылали туда свои миссии, даже в случае кризиса, и они привыкли справляться сами. Тем больше люди удивлялись нашему приезду и благодарили за все, что мы привозили и что делали для них.

Поскольку дороги или смыло, или завалило бревнами, осмотры мы проводили в основном с вертолета. В первый же вылет я отправилась в горы, как раз к Кокодскому тракту. Глядя сверху, я смогла оценить масштаб ущерба, нанесенного сходом бревен: гигантские стволы деревьев перекрывали русла рек, наваленные друг на друга, словно спички. Диаметр некоторых из них был больше моего роста, так что разобрать завалы не представлялось возможным. Строить деревни на прежних местах мы не могли. Людей надо было переселять. К счастью, территории Папуа-Новой Гвинеи это позволяли, и мы не сталкивались с проблемами политического или транспортного характера, как в Банда-Ачех.

Три или четыре дня я оценивала состояние деревень близ Кокоды, ночуя в хижинах и домиках местных жителей. От меня требовалось разобраться с вопросами водоснабжения и санитарии в населенных пунктах, пострадавших от циклона. Я посетила заодно и Музей Кокодского тракта. Конечно, трудности, с которыми мы сталкивались сейчас, не шли ни в какое сравнение с лишениями, перенесенными солдатами АНЗАК. Позднее я узнала, что мой дед заработал малярию, находясь там, как и многие австралийские солдаты. Сам он о войне никогда не говорил.

Закончив с оценкой, мы с командой позвонили в Попондетту вызвать вертолет и практически весь день простояли на футбольном поле с задранными головами, дожидаясь своего транспорта, который так и не прибыл. На следующий день мой коллега Лиам решил прокатиться на машине до соседней деревни, а я продолжила ждать. Наконец, вертолет появился – с символикой оборонных сил Папуа-Новой Гвинеи на борту и пилотом, жевавшим самый громадный кусок бетельного ореха, какой мне когда-либо приходилось видеть.

– А вам разрешается жевать бетель во время работы? – поинтересовалась я. Конечно, бетельный орех – не самый сильный в мире наркотик, но все-таки…

Пилот в ответ пожал плечами и широко улыбнулся.

Я дожидалась вертолета почти двое суток, поэтому решила рискнуть: пробормотала про себя молитву и пристегнула ремни. Когда вертолет оторвался от земли, пилот спросил, видела ли я бревна, завалившие речное русло.

– Вы же прилетели оценивать ущерб? Так я вам его покажу, – заявил он.

В результате до самой Попондетты мы летели вдоль русла реки, под углом 45 ° к земле, едва не задевая верхушки деревьев. Пол в кабине был из прозрачного закаленного стекла, и я сидела в самом носу вертолета, так что они мелькали прямо у меня под ногами. Пилот оказался отчаянным парнем – несколько раз мне казалось, что нам конец. Однако, должна признать, фотографии я сделала потрясающие.

Много времени мы провели в северной части провинции Оро, инспектируя деревни по берегам реки Кумузи. Вода в ней больше напоминала горячий шоколад – настолько ее загрязняли почвы, сползавшие с горных склонов. Раньше река являлась главным источником питьевой воды в регионе, но теперь стала бесполезной, поскольку пить оттуда было нельзя.

Одна из общин, которые я посетила, переселилась повыше, на холм, но и там с водой имелись проблемы. Нам удалось обнаружить несколько родников, но очень скудных; чтобы обеспечить деревню водой, ведро следовало держать под струйкой практически постоянно. Мы решили попробовать метод песчаной фильтрации, когда возле русла реки выкапывается яма и вода, поднимаясь на поверхность, проходит через песок и очищается, после чего ее можно пить. Когда яма была выкопана, я сказала местным жителям, что через пару дней вернусь проверить, все ли в порядке.

Деревня стояла на крутом склоне, и подниматься к ней приходилось по густой и скользкой черной грязи, что мне давалось с большим трудом. Когда я вернулась, жители деревни высыпали встречать меня, распевая традиционное приветствие: «Оро-оро-оро!». Они спустились на берег, а потом, задом наперед, двинулись вверх по холму – поворачиваться к гостю спиной считалось крайне невежливым. Поднимаясь, они продолжали петь. Они пели, пока я карабкалась по склону в своих шлепанцах, и точно также пели, когда я поскользнулась и рассекла себе ногу обо что-то острое в грязи. Опустив голову, я увидела здоровенную рану, всю в крови и глине, но местные продолжали свое «оро-оро-оро!». На местном языке это означает «добро пожаловать».

На вершине холма я кое-как залепила ногу пластырем и присела переговорить с жителями деревни. Они сказали, что воды в яме полно, но она небезопасна.

– Что вы имеете в виду? Кто-то заболел?

Я понятия не имела, почему песчаная фильтрация могла дать сбой, но люди настаивали, что вода небезопасна.

С повязкой на очень сильно болевшей ноге, я была вынуждена спуститься обратно и осмотреть яму, чтобы разобраться, что происходит. Из рюкзака я достала кружку, зачерпнула воды и выпила. Крышки на яме не предусматривалось, так что в идеальной чистоте воды я сомневалась и понимала, что мой деликатный австралийский желудок может отреагировать приступом поноса, но мне хотелось доказать деревенским, что все в порядке.

– Видите, – сказала я, – воду можно пить.

– Да, но это небезопасно, – повторили они, указывая на противоположный берег реки. Я подняла глаза. На том берегу лежал огромный крокодил. Ну просто монстр.

– Раньше его тут не было, – объяснили деревенские. – Появился только после циклона и не хочет уплывать. Нельзя отправлять детей за водой, это небезопасно.

Аааааа, – подумала я, стоя у ямы с кружкой в руке как идиотка, – небезопасно!

Жители деревни продолжили временно набирать воду из родника, а я вернулась в Попондетту, чтобы решить проблему. (А заодно что-то сделать с ногой, поскольку рана выглядела страшновато). На кластерном совещании следующим утром, где представители всех гуманитарных организаций, присутствовавших в регионе, встречались с местным правительством и полицейскими для обсуждения разных программ, я рассказала о гигантском крокодиле, из-за которого оказался под угрозой мой проект по водоснабжению.

Местные полицейские с радостью взялись от него избавиться. Если я дам денег на бензин и немного поощрю сотрудников, они на моторке дойдут до деревни и застрелят крокодила.

– Это очень щедрое предложение, – любезно ответила я. В Oxfam я была новичком и толком не знала, авторизуют ли мне платеж за отстрел крокодила – урок с охотой на привидений в Банда-Ачехе не прошел даром. Я мучительно думала, что теперь делать. На что надо ориентироваться в подобных ситуациях? Я попыталась представить, что эта история попала в 60 минут. Что сказал бы Рей Мартин? В конце концов, я решила, что Рей наверняка одобрил бы убийство крокодила ради того, чтобы у людей появился доступ к чистой воде.

Я сказала полицейским, что выписать чек за охоту на крокодила не могу, но вот если они будут патрулировать реку Кумузи и вдруг обнаружат угрозу для безопасности населения, которую придется устранить, Oxfam непременно им это оплатит.

На следующий день полицейские вернулись с патрулирования и объявили, что им попался огромный крокодил, и они пытались его расстрелять, но пули отскакивали от черепа. Требовалось оружие посерьезней. Местные военные, присутствовавшие на встрече, при этих словах громко расхохотались. Оружие у них имелось, и они были не против пустить его в ход. Правда, им тоже требовалось горючее, ну и поощрение для солдат, так что мне пришлось выписать чек за еще один патруль. К счастью, на этот раз результат был достигнут.

В другой деревне на Кумузу для нас соорудили нечто вроде триумфальной арки из стеблей бамбука и пальмовых листьев. Жители вышли нас встречать в традиционных костюмах: с разноцветными тюрбанами на головах, ожерельями из кабаньих клыков и в пестрых юбках вокруг бедер. На некоторых красовались роскошные боа из цветов гибискуса. И снова то же самое приветственное «оро-оро-оро!».

Мы привезли им то, что в Папуа-Новой Гвинее называют «карго», то есть материалы, которых на острове нет. Ничего особенного: обычные канистры и кое-какие строительные инструменты, но они были очень признательны за такие «щедрые» дары. Нам даже построили специальный навес для ночлега. Собственно, это была просто слегка приподнятая над землей платформа из бамбука и травы; судя по ее виду, на строительство ушло часа два, не больше.

– Я не могу там спать, – сказала я коллегам. – Помост недостаточно прочный. Лучше лягу на земле.

– Это будет неуважение, его строили специально для нас!

– Да он же развалится!

Тем не менее, мне не хотелось показаться невежливой. Словно королеву, меня повели к навесу: деревенские жители продолжали петь, а я махала во все стороны рукой и улыбалась. Памятуя о Непале, я уже понимала, к чему все идет.

Я поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на площадку, и почувствовала, как бамбук прогнулся под ее весом. Стоило мне оторвать вторую ногу от земли, как ступенька проломилась, и щиколотка застряла в дыре.

– Черт!

Пение вмиг прекратилось. Вся деревня в ужасе застыла.

Бамбук пропорол мне ногу, и на землю струйкой потекла кровь. Но я все равно широко улыбалась.

– Все в порядке! Все в порядке! Ничего страшного!

Внезапно двое мужчин сорвались с места и бросились в деревню.

– Куда это они? – спросила я, все еще стоя с ногой в дыре.

– Побежали убивать свинью.

– Побежали что?!

– Они всех подвели; теперь им надо убить свинью, чтобы извиниться перед тобой.

– Нет! Скажите им никого не убивать! Не трогайте свинью! – поспешно прокричала я. После циклона свиней осталось совсем мало, и ценились они очень высоко. Это было все равно что заставить человека сжечь свой дом за то, что он поцарапал вашу машину.

Высвободившись из обломков бамбуковой лесенки, я кое-как нагнала тех двоих и отговорила от вынужденного жертвоприношения, хоть и не без труда. Мы сошлись на компромиссе: перед отъездом они устроят большой праздник в мою честь. Вместо свиньи жители деревни принесли мне сувениры, маленькие прощальные подарки, как бы говорящие «спасибо» и «жаль, что так вышло с твоей ногой». В их числе был наплечник из вездесущего голубого строительного скотча. Женщины в деревне носили такие на руке у подмышки, но мне он оказался тесноват и не налезал дальше запястья. Крошечная старушка попыталась силой протолкнуть его выше локтя, улыбаясь мне своими оранжевыми от бетеля зубами – ну же, черт, что я за слониха! – но была вынуждена признать свое поражение. Она задрала мою руку вверх, как в фильме про Рокки Бальбоа, – да, это браслет! – как будто так и было задумано.

Гуманитарные организации очень слабо откликнулись на циклон Губа, хотя для региона он стал настоящей катастрофой. Программа Oxfam была достаточно скромной и проводилась медленно, но жители провинции Оро радовались уже и этому. Позднее я шутила, что в случае следующей глобальной пандемии хочу работать в Оро. Там достаточно рыбы, фруктов, овощей и мяса, чтобы жители нормально питались, хватает материалов для строительства, и погода всегда теплая. Этакое идеальное убежище на случай апокалипсиса – совершенно самодостаточное. Если повезет избежать малярии и крокодилов, там можно жить-поживать припеваючи.

За свою шестинедельную миссию на Папуа-Новой Гвинее я наладила работу системы по сбору и сохранению дождевой воды и помогла привести в порядок несколько местных клиник. На вертолете мы доставляли в деревни накопительные водяные баки и устанавливали их в клиниках, чтобы вода всегда имелась в наличии на случай будущих циклонов. Та моя командировка оказалась очень динамичной, в отличие от других, где приходится подолгу сидеть на собраниях по планированию и стратегии, прежде чем перейти к настоящей работе. И как обычно, динамизм очень меня вдохновлял. Я чувствовала настоящее удовлетворение о того, что сумела внести свой вклад. У нас не было никаких серьезных провалов. Я даже спасла от смерти свинью. И почти сумела избежать очередной тропической болячки.

За несколько дней до вылета домой у меня на стопе появилась язва – размером с десятицентовую монету, без красноты, но очень болезненная. Я добралась до Порт-Морсби и через двое суток улетала в Брисбен. К тому моменту я уже не могла надеть на ногу обувь и едва ходила. Еще ни разу в жизни я не испытывала такой острой режущей боли. Я не знала, что это, но понимала – дело серьезное. Когда-то похожая язва была у моего коллеги Лиама. Когда он пожаловался на боль, я посоветовала ему поменьше хныкать. Закончилось все в госпитале.

Я прилетела в Брисбен в воскресенье и сразу же обратилась в отделение скорой помощи. Я чувствовала себя очень глупо, потому что язва не выглядела опасной, но болело просто невыносимо. Дежурная медсестра посмотрела на меня примерно так, как я тогда на Лиама, и сказала:

– Обратитесь к терапевту.

– Понимаете, мне нужен специалист по тропической медицине, – ответила я.

– Пусть сначала посмотрит обычный врач.

– Слушайте, как правило, я этого не говорю, но я сама медработник и прошла курс по тропической медицине. Мне точно нужен инфекционист.

– Да что вы? Серьезно? – саркастически фыркнула она, закатывая глаза.

Все-таки я убедила ее вызвать доктора, который, как выяснилось, тоже работал на Папуа-Новой Гвинее. Он бросил беглый взгляд на мою ногу и спросил, где именно на острове мы базировались.

– В Оро, – ответила я.

– Где-то возле Кумузи?

– Да, точно. Там я и порезала ногу.

– Похоже, у вас язва Кумузи!

Доктор пришел в радостное возбуждение. Он работал в клинике на Кумузи и сохранил множество приятных воспоминаний, которыми так и рвался поделиться. Как там борьба с циклоном? «Оро-оро-оро» все еще поют? Но я вежливо вернула разговор к прежней теме: нестерпимой боли в ноге.

Итак, у меня открылась язва Бурули. Ее вызывает та же бактерия, что лепру и туберкулез; без лечения болезнь может стать очень серьезной. Доктор выписал мне рецепт на антибиотики и энзимы, которые усиливали их эффект. Таблетки по размеру больше годились для лошадей. Лекарство надо было принимать минимум месяц – врач посоветовал мне в это время сидеть дома и ждать, пока подействует лечение.

Через пару дней мне заметно полегчало. У меня была запланирована очередная командировка в Непал, в рамках миссии Concern Worldwide, и я решила, что раз самочувствие в порядке, то и бояться нечего – можно ехать. Я захватила с собой свои лошадиные таблетки и большую часть срока проработала в Катманду без всяких проблем. Язва полностью затянулась.

И опять, за пару дней до отъезда в Австралию я проснулась среди ночи с уже знакомой невыносимой болью. Только накануне я закончила курс антибиотиков; пока я спала, язва открылась снова. К утру она достигла размеров пятицентовой монеты. А на следующий день была такой же, как в первый раз, когда я уезжала с Папуа-Новой Гвинеи.

Общее правило гуманитарных организаций при полевых командировках – не покупать лекарства в местных аптеках, потому что вы не знаете, что в них могли положить, и не поддельные ли они. Однако в этом случае я решила положиться на удачу и все-таки купить таблетки в Непале. Мне было бы стыдно смотреть в глаза тому врачу в Брисбене после того, как я нарушила его распоряжение. К счастью, непальское лекарство возымело эффект. Язва заживала почти три месяца, но, в конце концов, все-таки прошла.