Польские и шведские танки

За исключением Японии, остаются только две страны, занимавшиеся до Второй мировой разработкой танков, – Польша и Швеция. Как уже упомянуто в предыдущей главе, Польша произвела 120 штук 7TP, основанных на Vickers Six Ton Tank, а кроме того, выпустила 440 безбашенных танкеток TK3 и TKS на базе Carden-Loyd Mark VI. В 1936 году польская армия занялась созданием «трансформируемого» танка на ходовой части типа Christie, следствием чего стало появление 10TP – 12,8-тонного изделия с той же башней Bofors для двух членов экипажа и 37-мм пушки, что и у 7TP. Однако разработки не пошли дальше строительства единственного прототипа – работу прервало германское вторжение в Польшу.

Развитию танкостроения в Швеции способствовали связи между шведскими и немецкими промышленниками и в особенности приобретение немецкой сталелитейной компанией Gutehoffnungshütte шведской Landsverk. В результате в 1928 году Landsverk приступила к разработке бронетехники, которую не разрешалось в то время строить в Германии из-за ограничений Версальского договора. Плодом конструирования стало необычное «трансформируемое» изделие – переход от одного способа передвижения к другому осуществлялся иным образом, чем у колесно-гусеничных машин с ходовой частью типа Christie. Шведский танк оснащался двумя отдельными движителями – колесным и гусеничным, – которые можно было использовать по выбору. Замысел принадлежал Й. Фольмеру, создателю немецких танков Первой мировой войны и куратору процесса разработки первого шведского танка Strv 21, основанного на прототипе немецкого легкого LK II. Колесно-гусеничная машина получила название Landsverk 5, или L‐5, весила она 7 тонн и вооружалась 37-мм пушкой. В 1930 году Gutehoffnungshütte отправила машину в германо-советский центр испытаний «Кама», а Фольмер старался убедить командование Красной армии принять ее на вооружение. Впрочем, после трех лет переговоров русские от танка отказались.

Эти обстоятельства не привели, однако, к свертыванию программы создания колесно-гусеничного танка, поскольку в 1931 году на него поступил заказ от шведской армии. Компания Landsverk присвоила изделию индекс L‐30, а военные – обозначение Strv fm/31. В 1935 году машина появилась на свет, но хотя она показала способность разгоняться до 75 км/ч на колесах и до 35 км/ч на гусеницах, армия ограничилась испытаниями и в 1931 году заказала три L‐10, или Strv m/31, представлявшие собой более разумный вариант L‐30 с одним лишь гусеничным движителем. Танки проходили испытания в 1934 и 1935 годах. Весили они 11,5 тонны и вооружались 37-мм пушкой Bofors в двухместной башне, что наряду с общей компоновкой ставило их в один ряд с лучшими образцами подобного класса бронетехники в описываемую эпоху.

А тем временем Landsverk разработала L‐60, схожий по общему строению с L‐10, но с более передовой ходовой частью – конструкторы использовали независимую подвеску с торсионными валами. Образцы L‐60 с вооружением в виде 20-мм пушки продавались в Австрию, Ирландию и Венгрию, последняя к тому же позднее выпустила по лицензии 200 таких танков. В самой Швеции L‐60 в итоге поступил на вооружение как Strv m/38, представляя собой 8,7-тонный танк с экипажем из трех человек и вооружением в виде 37-мм пушки Bofors – современная, боеспособная машина. В 1937 году военные заказали шестнадцать штук, но контракты на дальнейшие версии – Strv m/39 и m/40 – армия и промышленность заключали уже после начала войны.

7

Создание бронетанковых войск

Пока танки не отличались быстроходностью, а их численность в составе армий оставалась весьма скромной (как по большей части обстояло дело в 1920-х годах), их эффективность сдерживалась узостью применения – обычно поддержкой пехотных атак ограниченного масштаба перед лицом неприятельского пулеметного огня. Однако когда гусеничная бронетехника обрела некоторую долю маневренности и стала поступать в войска в больших количествах, появилась возможность создать новый род войск, суливший большую подвижность и действенность, нежели привычные армии из пехоты и кавалерии.

Некоторые энтузиасты, в особенности Фуллер и Лиддел Гарт в Британии и Этьен во Франции, ратовали за признание танков главной составляющей вооруженных сил еще в начале 1920-х годов, и в последующие годы (прежде всего в Британии, а потом и в некоторых других странах) наметилась определенная тенденция к формированию подвижных войск с ядром в виде бронетехники. Однако в военном мышлении по-прежнему господствовало убеждение во вспомогательном характере роли танков, их предназначении для непосредственной поддержки пехотных частей.

Главным защитником этой доктрины выступала французская армия, в которой танки подчинялись пехоте и составляли отдельные батальоны, которые, укомплектованные легкими танками, в случае наступления придавались пехотным дивизиям из расчета по одному на соединение и именовались chars d’accompagnement. Техника помощнее, входившая в категорию chars de manoeuvre d’ensemble, предназначалась для более сосредоточенных действий на направлении главного удара пехотной дивизии или корпуса. Но до 1931 года, когда появились первые D1, французская армия не располагала ничем лучшим, чем легкие Renault FT, годные только для непосредственной поддержки пехоты. Соответственно, возможностей для применения или хотя бы испытания других приемов использования танков у французских военных попросту не существовало.

Только в 1932 году появился шанс испробовать какие-то иные подходы. Увы, если говорить о пехотной тактике, никакого прогресса не наблюдалось. Однако кавалерия извлекла больше пользы из роста мобильности танков.

Пятью годами ранее французская кавалерия приступила к моторизации некоторых из традиционно конных частей и трансформации их в dragons portés – стрелковые формирования на небронированных полугусеничных машинах Citroёn-Kegresse. В результате каждая конная дивизия получила один батальон dragons portés наравне с четырьмя конными полками батальонной численностью каждый. Еще раньше, в 1923 году, высказывались предложения построить легкий танк специально для кавалерии, и в 1931 году конструкторам выдали технические требования к такой машине, воплотившиеся в AMR 33. Следом, уже в 1934 году, в кавалерии сформировали division légère mecanique, или DLM, ставшую во Франции одним из первых постоянных механизированных соединений.

Полностью укомплектованная DLM включала в себя танковую бригаду, полк из трех батальонов dragons portés и артиллерийский полк, а также соответствующие части и подразделения поддержки. В конечном счете (к 1939 году) в составе дивизии находились 220 танков, в том числе 80 средних S35 (Somua) и 80 легких H39 (Hotchkiss), а также 60 легких AMR 33 или AMR 35 в батальонах dragons portés. Однако в начале существования соединения оно располагало только AMR 33.

По организации DLM походила на танковую механизированную дивизию, но не рассматривалась в таком качестве, считаясь этакой наследницей кавалерийских дивизий, которой передавались ограниченные задачи последних, сводившиеся к разведке, прикрытию и связыванию противника боем с целью выиграть время для перехода к действиям пехотных формирований – все те задачи, ставившиеся перед конницей еще в начале ХХ столетия. Эволюционный процесс возникновения DLM из кавалерийской дивизии ставил перед новым соединением своего рода исторический барьер, который следовало преодолеть и стать настоящей бронетанковой дивизией, способной самостоятельно вести наступательные действия.

Многие кавалеристы упорно противодействовали превращению конных частей в механизированные, поскольку продолжали верить в боевую ценность конницы и не желали вылезать из седел. Созданию DLM фактически сопротивлялись как инспектор кавалерии, так и инспектор пехоты, наряду со многими другими воинскими начальниками. В таких условиях оказалось невозможно достичь заметного прогресса.

Против общего течения пошел полковник Шарль де Голль, в своей книге «Профессиональная армия», опубликованной в 1934 году, выступивший, как и позволяет предположить название, за создание профессиональной армии в 100 000 человек. Ядром ее предстояло стать шести механизированным или бронетанковым дивизиям, состоящим из танковой бригады, пехотной бригады и двух артиллерийских полков. Такая организация в принципе мало чем отличалась от уже примененной в DLM или немцами в их Panzerdivisionen, то есть танковых дивизиях, и книга де Голля не произвела особенного воздействия на процессы развития бронетанковых войск ни во Франции, ни – в противоречии со многими заявлениями об обратном – где бы то ни было еще. Вместе с тем идеи де Голля произвели впечатление на Поля Рейно. Позднее тот стал премьер-министром, но еще прежде в 1935 году выступил в палате депутатов французского парламента в поддержку создания бронетанковых войск, способных к широким наступательным действиям. Однако военный министр, генерал Морен, возразил, что формирование подобных соединений было бы «бесполезным и нежелательным».

Год спустя французский главнокомандующий, генерал Гамелен, также высказался против образования бронетанковых дивизий. Он лишь согласился на вторую DLM, созданную в 1937 году. Третья DLM была сформирована лишь в 1940 году, то есть уже после начала Второй мировой войны. Впрочем, на совещании военного совета в октябре 1936 года Гамелен признал отсутствие у французской армии необходимого наступательного потенциала, которым обладали немецкие танковые дивизии, а потому рекомендовал изучить вопрос. В следующем акте спектакля, сыгранном в декабре 1938 года, военный совет согласился на создание двух бронетанковых дивизий. Однако необходимые части и подразделения не удалось собрать до начала войны, и дивизии были образованы только в январе 1940 года.

Каждая из этих division cuirassée (обычно известных под аббревиатурой DCR) включала в себя два танковых батальона с 68 танками B1 в общей сложности, два батальона с 90 легкими H39, один батальон мотопехоты и артиллерийский полк, а также части поддержки. По своим характеристикам это были комбинированные воинские силы, причем французская военная доктрина не предусматривала применение таких дивизий как отдельных подвижных ударных сил. Вместо того им должны были ставиться ограниченные наступательные задачи в подчинении пехотного корпуса или другого оперативно-тактического объединения в рамках концепции сплошного фронта и методичных действий. И действительно, в DCR основную силу представляли пехотные тяжелые танки, непригодные для подвижной войны, а относительно малая доля пехотного компонента при штате в 158 танков уменьшала способность к выполнению самостоятельных задач.

Таким образом, французская армия не получила бронетанковых дивизий, способных к наступательным действиям в подвижной войне, поскольку DCR, подобно DLM, остались формированиями с ограниченными возможностями, а основной танковый парк армии по-прежнему распылялся по отдельным батальонам, назначаемым для непосредственной поддержки пехоты.

Ситуация во французской армии в преддверии Второй мировой войны во многих отношениях сходна с состоянием дел в армии британской. Прежде всего, подобно французам, британцы выделяли изрядную часть бронетехники для поддержки пехоты, тогда как остальные боевые машины наследовали роль, прежде исполнявшуюся кавалерией. Однако французское командование пришло к такой ситуации, просто сохраняя деление армии на пехотную и кавалерийскую составляющие, тогда как британские военные сначала нащупали более действенные приемы использования танков, но потом скатились к привычным схемам.

Поворотным стал 1934 год, когда танковую бригаду, сформированную временно для экспериментов с более мобильной танковой тактикой, сделали постоянным соединением. Позднее в том же году было решено распределить часть танков между армейскими танковыми батальонами, назначаемыми для поддержки пехотных дивизий, как те же французские chars d’accompagnment, а другую включить в состав подвижной дивизии, рассматриваемой в качестве наследницы кавалерии, подобно французской DLM.

Однако состав подвижной дивизии выглядел совершенно иным, чем в случае DLM. Одной из главных составляющих стала танковая бригада, которую ее командир, бригадный генерал П. C. Хобарт, предпочитал укомплектовать в основном танками. Однако другие, прежде всего бригадный генерал Дж. M. Линдси, стоявший у истоков создания танковой бригады, выступал за применение ее совместно с мотопехотной бригадой. Такой вариант опробовали в ходе учений 1934 года, однако опыт разочаровал, а потому от пехоты в мобильной дивизии отказались. Зато в нее в качестве второй главной составляющей решили включить кавалерийскую бригаду, которую предполагалось сформировать из полка легких танков и трех полков кавалеристов на грузовиках, исполняющих роль мотопехоты, подобной dragons portés у французов. Но это никак не устраивало кавалерию, которая, если уж отказываться от лошадей, предпочла бы пересесть на легкие танки. Скромный эксперимент по преобразованию конных частей в моторизованные начался в 1935 году, но к 1937 году, когда наконец-то завершилось формирование мобильной дивизии, от затеи отказались, решив комплектовать кавалерийские полки легкими танками.

Созданная в итоге мобильная дивизия сохранила танковую бригаду, однако та состояла всего из трех, а не четырех танковых батальонов. Кавалерийская составляющая соединения при этом выросла до двух бригад, каждая из трех полков, на деле представлявших собой легкие танковые батальоны. Таким образом, в составе мобильной дивизии насчитывалось девять танковых батальонов с номинальной мощью, превышавшей 500 танков, то есть дивизия была плохо сбалансирована – имела слишком много танков по сравнению с другими компонентами, прежде всего мотопехотой, представленной только двумя батальонами. Кроме того, большинство танков дивизии составляли легкие боевые машины с пулеметным вооружением.

В 1939 году некоторые недостатки мобильной дивизии исправили, сменили ее наименование на бронетанковую и сократили количество бригад до двух. Одна из них называлась теперь легкой бронебригадой и состояла из трех полков, или батальонов, крейсерских и легких танков, тогда как вторая стала тяжелой бронебригадой, а три ее полка комплектовались крейсерскими танками. Всего обеим бригадам вместе взятым полагалось по штату 108 единиц легких и 213 крейсерских танков. Такое количество техники выглядело более целесообразным, если бы другие формирования дивизии не подверглись сокращению до одного батальона мотопехоты и небольшого артиллерийского полка. В результате, пусть даже танковых батальонов вместо девяти стало шесть, пропорционально пехоты стало еще меньше, словно возродились идеи «цельнотанковых» армий. Как бы то ни было, Генеральный штаб планировал в 1939 году располагать тремя такими дивизиями, а также пятью бригадами армейских танковых батальонов.

Но не успели замыслы претвориться в жизнь, как вспыхнула война, в которую британские военные вступили с бронетанковыми войсками, поделенными между двумя находившимися в процессе организации бронетанковыми дивизиями и примерно тремя бригадами армейских танковых батальонов. Деление британских танков на два разряда сохранилось даже после боев во Франции в 1940 году, где с блеском показали себя немецкие танковые войска, такой подход отвергшие. Успехи противника заставили британскую армию сформировать с сентября 1940 по август 1941 года дополнительно семь бронетанковых дивизий. Однако организационно эти соединения повторяли структуру мобильной дивизии, а тактические задачи несли на себе отпечаток ее происхождения от кавалерийской дивизии. В самом деле, даже в мае 1944 года в армейских инструкциях говорилось, что бронетанковая дивизия «предназначена для развития успеха после прорыва позиций противника».

На практике – в Ливии в 1941–1942 годах и в Нормандии в 1944-м – бронетанковые дивизии не ограничивались лишь развитием успеха, а применялись для решения широкого спектра задач. В 1942 году изменилась и организация. От двух танковых бригад, скопированных с мобильной дивизии, перешли к одной из трех танковых и одного пехотного батальона, поддерживаемой трехбатальонной пехотной бригадой. Нововведения привели к сокращению численности танков в дивизии с 386 единиц, как дело обстояло в 1941 году, примерно наполовину. В то же время – в результате запоздалого прозрения британских военных – выросла доля такой важной составляющей, как мотопехота, значение которой для успешных действий танкистов семью годами ранее признал даже Фуллер, прежде выступавший главным пропагандистом «цельнотанковой» концепции.

Ближе к концу войны число британских бронетанковых дивизий свелось к пяти, в каждой из них числилось 294 средних и легких танка. Количество танковых бригад (армейских) тоже уменьшилось, но не так радикально – с одиннадцати в 1942 году до восьми. Таким образом, вплоть до конца Второй мировой войны британцы в соответствии со старой военной традицией продолжали делить бронетехнику на отдельные категории – пехотную и кавалерийскую, – от чего уже отказались в других странах.

Подобно британцам и французам, в Красной армии танки также разделялись на обеспечивающие поддержку пехоты и предназначенные для более подвижных действий. Однако на протяжении нескольких лет после Первой мировой войны русские располагали лишь трофейными британскими и французскими танками, захваченными в ходе Гражданской войны, да еще несколькими построенными у себя копиями Renault FT. На гусеничную бронетехнику словно бы никто не обращал внимания, и в 1922 году некоторые машины отправили на Украину для помощи в подъеме сельского хозяйства. Вместе с тем такие красные командиры, как K. Калиновский и В. Триандафиллов, задумывались о будущем танков, в результате чего возник Полевой устав 1929 года, несколько лет служивший декларацией советской танковой доктрины. Согласно ему, главная роль танков заключалась в прокладывании пути пехоте, однако содержалась и важная оговорка – бронетехника разделялась на предназначенную для непосредственной поддержки пехоты и танки «дальнего действия», которые должны были прорываться через неприятельские позиции, атаковывать артиллерию противника и дезорганизовывать его тылы.

Концепция танков дальнего действия оформилась в основополагающую танковую доктрину и вдохновила замыслы глубоких ударов силами механизированных войск, которые породили концепции широкомасштабных дальних рейдов и ведения боев далеко за линией фронта. Авторство подобных идей приписывается маршалу M. Тухачевскому, но нельзя забывать о вкладе других военных в разработку подобных теорий, чье происхождение нетрудно проследить в обусловленной географией военной традиции – достаточно присмотреться к тому, как столетиями велись войны на равнинах Восточной Европы, предоставлявших коннице простор для маневра и осуществления стремительных набегов. Самыми близкими по времени примерами служили рейд белогвардейской конницы под командованием генерала K. K. Мамонтова в 1919 году, предвосхитивший действия красной кавалерии, и в частности прорыв через польский фронт в 1920 году конной армии С. Буденного. Кстати, в ходе того же конфликта, в том же 1920 году был осуществлен и рейд моторизованных сил: польские броневики и пехота на грузовиках с артиллерией за день прошли примерно 65 километров по территории противника с целью захвата важной железнодорожной станции Ковель в тылу отступавшего от Варшавы Тухачевского.

Несмотря на наличие исторических прецедентов, концепция глубоких ударов силами механизированных частей и использования танков «дальнего действия» оказалась не так легко осуществима на практике. С целью опробовать некоторые элементы замысла в 1929 году решили сформировать механизированный полк, быстро выросший до бригады, имевшей в составе танковый полк из двух батальонов (всего 60 танков), стрелковый батальон и артиллерийскую батарею. Эффективность действий соединения подвергли проверке на учениях 1930 года, однако с разочаровывающими результатами, отчасти показанными из-за медлительности МС‐1 (или T‐18), особенно неприемлемой у танков «дальнего действия».

Более подвижные танки, такие как БТ, начали выпускаться только на следующий год, но позднее стали поступать в больших количествах благодаря крупномасштабной программе индустриализации, начатой в 1927 году по инициативе Сталина в рамках первой пятилетки. По этим планам Красная армия должна была получить большое количество разного рода вооружения, и среди прочего военные рассчитывали на примерно 1500 танков. Однако Политбюро утроило это число. Такая колоссальная потребность в танках отчасти объясняется сильно преувеличенными оценками парков бронетехники, находившихся тогда в распоряжении других стран, в особенности – Польши, считавшейся в ту пору основным противником.

По мере выпуска все большего количества танков возможности Красной армии по созданию танковых частей быстро росли. В 1932 году советские военные решили создать два механизированных корпуса, каждый из которых состоял из двух механизированных и одной мотопехотной бригады. Механизированные бригады включали в себя три батальона танков, один пулеметный батальон и артиллерийскую батарею. Матчасть одной из бригад представляли T‐26, тогда как другую комплектовали БТ. Всего в корпусе насчитывалось 490 танков. В дополнение к механизированным корпусам каждой стрелковой дивизии предполагалось придать батальон из 57 танков для непосредственной поддержки, а каждой кавалерийской дивизии – полк из 64 танков. Наконец, отдельные танковые бригады должны были находиться в распоряжении Верховного командования.

В 1934 году сформировали еще два механизированных корпуса, и все они стали подвижными ударными объединениями Красной армии с задачей проведения глубоких операций. Один из корпусов в 1935 году произвел большое впечатление на участников маневров Киевского военного округа, на которых командование задействовало более тысячи танков. Учения продемонстрировали, что Красная армия опередила все прочие страны по крайней мере в отношении размеров бронетанковых сил – фактически она располагала большим количеством танков, чем все прочие армии в мире вместе взятые. Кроме того, стало очевидно, что Красная армия находилась впереди всех в деле создания механизированных, или бронетанковых, формирований.

Однако способы применения механизированных войск оставались пищей для постоянных споров. В первоначальной своей форме корпус представлял собой слишком неуклюжее объединение, критика привела к уменьшению количества танков в нем. Танки T‐26 – весьма благоразумно – заменили на БТ, больше соответствовавшие ставящимся перед корпусами задачам. Однако танковая тактика «дальнего действия» и прежде всего приемы взаимодействия с другими родами войск оставались неразвитыми. Мало того, трудности реализации глубоких прорывов вызвали широкое недовольство данной концепцией, составной частью которой являлся механизированный корпус.

Однако, прежде чем военные нащупали какой-то выход из создавшегося положения, Тухачевский и многие другие командиры, участвовавшие в развитии советских бронетанковых войск, погибли в сталинском царстве террора 1937 года. Это неизбежно негативно сказалось на процессе эволюции механизированных войск и выработки приемов ведения подвижной войны.

Примерно в то же время советские танки получили боевое крещение сначала в ходе гражданской войны в Испании, а затем в столкновениях с японцами на маньчжуро-монгольской границе. Применение их в Испании началось с 50 штук T‐26 с российскими экипажами, прибывшими в Испанию всего через три месяца после начала в июле 1936 года гражданской войны в этой стране. Поступление техники продолжилось, и к концу года советский генерал Д. Павлов, принявший на себя командование танковыми частями республиканской армии, получил возможность сформировать танковую бригаду из четырех танковых батальонов с 230 T‐26. Еще через десять месяцев количественный рост техники позволил образовать дивизию в составе двух бригад T‐26 и полка из 50 вновь прибывших БТ‐5.

Объемы поставок советских танков в Испанию составили в общей сложности 331 штуку. В те времена они вызывали уважение, достаточно сказать, что советская бронетехника превосходила количественно и качественно – по вооружению – 106 немецких PzKpfw I, отправленных в помощь националистам генерала Франко. Но республиканская армия не сумела извлечь выгоды из численности своих танков. В одном из эпизодов войны, перед сражением под Брунете в июле 1937 года, удалось сосредоточить 130 танков, однако применялись они разрозненно и несли серьезные потери, что повторялось и в других случаях, причем всегда отмечалось недостаточное взаимодействие танкистов с другими родами войск.

Год спустя части Красной армии столкнулись с японцами у озера Хасан, примерно в ста километрах от Владивостока. Японцам в конечном счете пришлось отступить, но скверная координация действий в ходе лобовых атак обернулась для Красной армии большим уроном, включая потерю 85 танков T‐26 из 257 имевшихся. В августе 1939 года, буквально за считаные дни до начала в Европе Второй мировой войны, вновь произошло боевое столкновение советских и японских войск, на сей раз на границе Внешней Монголии. В советской историографии конфликт именуется боями на Халхин-Голе, а в японской – инцидентом у Номон-Хана. В нем со стороны Красной армии действовали силы под командованием комкора Г. K. Жукова (в будущем заместителя Верховного главнокомандующего советскими войсками), включавшие шесть механизированных и танковых бригад с более чем 500 танками – преимущественно БТ‐5 и БТ‐7. Жуков применил их как подвижные ударные кулаки по схеме, предусматривавшейся прежде для механизированных корпусов, чтобы осуществить охват противника с двух сторон, и нанес японцам поражение.

Однако успех операции не привел к восстановлению доверия командования Красной армии к концепции глубокого проникновения и самостоятельного применения механизированных войск. Значительную роль сыграло мнение, сложившееся под влиянием боев гражданской войны в Испании, обнаруживших высокую уязвимость танков перед лицом противотанкового оружия – довольно распространенная точка зрения в то время. Восторжествовало убеждение в необходимости применять бронетехнику только при тесной пехотной и артиллерийской поддержке и в невозможности достижения ею самостоятельного успеха в ходе отдельных подвижных действий. Павлов, по возвращении из Испании возглавивший механизированные войска (после осуждения и казни двух его предшественников), даже заявил, что вся концепция танков «дальнего действия» нуждается в серьезном пересмотре.

Все эти обстоятельства побудили Красную армию к реорганизации в 1938 году бронетанковых войск. Названия четырех механизированных корпусов сменили на «танковые» и лишили их мотопехотных бригад, а также войск поддержки. Аналогично и танковые бригады утратили входившие в них пулеметные батальоны. В результате танковый корпус превратился в «цельнотанковое» формирование и утратил способность проводить самостоятельные мобильные операции. Однако и такие реформы не устраивали некоторых военных, включая Павлова, которые вообще считали танковые корпуса бесполезными. В результате этого Главный военный совет Красной армии в ноябре 1939 года – спустя два месяца после германского вторжения в Польшу – принял решение о расформировании танковых корпусов. В то же время откорректировали и задачи танковых бригад – теперь им полагалось более тесно взаимодействовать со стрелковыми и кавалерийскими дивизиями. Таким образом, если говорить о концепциях применения бронетехники, Красная армия откатилась на десять лет назад, когда танковые части передавались в подчинение пехоте.

До начала этой реорганизации в Красной армии существовали 4 танковых корпуса, 24 отдельные танковые бригады и 11 танковых полков, а также батальоны T‐26, приданные стрелковым дивизиям, и полки БТ в составе кавалерийских дивизий. Общее количество танков во всех этих формированиях по-прежнему превосходило численность бронетехники в армиях других стран, однако Красная армия утратила лидерскую роль в деле развития механизированных и танковых войск.

Первенство в этой области в середине 1930-х годов перешло к немцам, несмотря на ограничения, и в том числе прямой запрет на разработку танков, установленные Версальским договором. Никакие препоны не могли помешать изучению темы применения танков. Причем строить планы приходилось с учетом стратегического положения Германии, которой в силу географии всегда грозила война на два фронта и которая в соответствии со все тем же Версальским договором не имела права содержать большую армию. В результате возглавлявший немецкую армию генерал Х. фон Сект сделал выбор в пользу максимального повышения подвижности армии и наступательного характера ее действий. Поначалу фон Сект в этом отношении полагался на кавалерию, однако, как и некоторые другие немецкие офицеры, проявлял все больший интерес к механизированным войскам и танкам, медленно, но верно осознавая потенциал гусеничной бронетехники в маневренной войне. Отчасти смена взглядов произошла под впечатлением от построенного в 1924 году в Британии танка Vickers Medium, значительно опережавшего ранние танки по скорости, позднее подкрепленным демонстрацией в ходе учений 1927 года на Солсберийской равнине возможностей Экспериментальных механизированных сил.

Новые веяния отражает редкая, но часто упоминаемая книга о танках, написанная в 1925 году австрийским офицером, капитаном Ф. Хайглем. По мнению автора, все более скоростные танки, появлявшиеся то в одной, то в другой стране, хорошо подходили для подвижных действий, а потому их не следовало ограничивать взаимодействием с медленно продвигающейся пехотой. В следующей работе, опубликованной годом позже, Хайгль продолжал развивать аргументацию относительно того, что танки должны маневрировать, нанося удары по флангам и тылам противника, а не усиливать стрелковые части в традиционной фронтальной атаке. По его убеждению, в будущем танкам предстояло действовать, пользуясь поддержкой пехоты, следующей за ними на легкой бронетехнике, а также гусеничной самоходной артиллерии.

Эти идеи были заразительны, среди прочих ими проникся капитан (позднее майор) Г. Гудериан, заинтересовавшийся танками в начале 1920-х годов и впоследствии сыгравший ключевую роль в развитии тактики и организации танковых войск Германии. Довольно быстро Гудериан превратился в адепта подвижного применения танков и ярого сторонника использования бронированной техники в крупных соединениях, предназначенных для решения самостоятельных задач.

В мемуарах он говорит о сделанном в 1929 году выводе, что для получения от танков максимальной отдачи те должны пользоваться поддержкой частей других родов войск, имеющих соответствующую подвижность. Мнение это, по всей вероятности, возникло в известной степени под влиянием осознания фон Сектом и другими немецкими военными важности взаимодействия родов войск и резко контрастировало с «цельнотанковыми» воззрениями, бытовавшими в то время в армейских верхах Британии. Германский подход воплотился в формировании сбалансированной, состоявшей из частей разных родов войск Panzerdivision, или танковой дивизии, в результате чего та в этом отношении далеко опередила механизированные или бронетанковые формирования прочих армий.

Еще в 1932 году комбинированный подход взял на вооружение на учениях немецкой армии генерал O. Лутц, ставший инспектором механизированных войск и назначивший Гудериана своим начальником штаба. Маневры проводились по-прежнему с использованием макетов танков, однако Лутц сделал правильные выводы и в следующем году выступил с предложением собирать танки в крупных, самостоятельных механизированных формированиях, которые бы стали ядром наступательных ударных сил. Первый шаг в данном направлении немцы сделали в 1934 году после прихода к власти Гитлера, когда планами увеличения немецкой армии было намечено создание трех танковых дивизий. На маневры середины 1935 года удалось вывести импровизированную танковую дивизию, постоянные формирования появились в октябре того же года, причем Гудериан получил под начало 2-ю танковую дивизию.

Схему организации танковой дивизии разработали еще в 1934 году, и состоять ей предстояло из танковой бригады в составе двух танковых полков по два танковых батальона в каждом, мотопехотной бригады из двухбатальонного пехотного полка на грузовиках и мотоциклетного батальона, батальона механизированной разведки, противотанкового дивизиона, артиллерийского полка и инженерно-саперной роты, а также тыловых подразделений. Каждая из 16 танковых рот дивизии комплектовалась 32 легкими танками, что вместе с командирскими танками составляло 561 танк.

Столь высокая концентрация танков грозила создать затруднения при управлении дивизией, однако ее состав отражает вполне характерные ранние идеи относительно устройства бронетанковых формирований, уже продемонстрированные на примере британской мобильной дивизии и первых советских механизированных корпусов. Число в 500 танков воплощало предложение по составу танковой дивизии, высказанное в книге еще одного австрийского военного, генерала Л. фон Эйнмансбергера, опубликованной годом ранее создания в Германии первых танковых дивизий и содержавшей многие популярные тогда идеи. Как и в случае Panzerdivision, танковая дивизия Эйнмансбергера сочетала собственно танковые части с мотопехотной бригадой и артиллерийским полком, перед которым, по замечательному предвидению автора, ставились задачи поражения не только наземных, но и воздушных целей, в чем несколько позднее – начиная с гражданской войны в Испании – столь преуспели немецкие 88-мм зенитки.

В процессе формирования танковые дивизии стали получать лучшее вооружение, нежели легкие PzKpfw I, а численность танков в дивизии в интересах удобства управления ею снизилась путем уменьшения количества рот в батальоне до трех и танков в роте с 22 до 19. В результате к 1939 году в дивизии насчитывалось от 324 до 328 танков. Предполагалось укомплектовать соединения более мощными PzKpfw III и PzKpfw IV, но их производство было относительно скромным и недостаточным для удовлетворения потребностей танковых дивизий, особенно в свете роста их числа до шести (две сформированы в 1938 году и одна – в 1939-м).

Вместе с тем, несмотря на острую нехватку средних танков, шесть танковых дивизий представляли собой чрезвычайно эффективные подвижные силы. В значительной степени дееспособность соединений основывалась на балансе между частями разных родов войск и их тесном взаимодействии, а также на приемах управления, которые вполне заслуживают права называться самыми совершенными среди механизированных формирований этого периода. Среди прочего немцы первыми начали широко использовать радио для связи между танками: даже легкие машины PzKpfw I с экипажами из двух человек получали по меньшей мере приемные устройства, а другие – начиная с PzKpfw II – оснащались полноценными приемо-передающими рациями. Широкое использование раций иногда приписывают влиянию Гудериана, служившего офицером в войсках связи во время Первой мировой войны, хотя использование радиооборудования предусматривалось уже на Leicht– и Großtraktoren, конструировавшихся еще до того, как Гудериан связал с танками свою карьеру.

В танковых дивизиях оказался собран основной парк немецких танков, что позволяло сосредотачивать их для массированного применения, за что и ратовал Гудериан. Исключением оставались четыре легкие дивизии, созданные германской кавалерией, которая, как и в других армиях, поначалу сопротивлялась механизации, а потом предпочла формировать собственные моторизованные соединения. Каждая из таких легких дивизий включала один или два танковых батальона и три или четыре батальона моторизованной пехоты, а также обычные для дивизии части и подразделения. Гудериан выступал против инициативы кавалерии, предпочитая направить технику на создание дополнительных Panzerdivisionen, и после польской кампании 1939 года, когда легкие дивизии продемонстрировали недостаток наступательной мощи, их переформировали в танковые. Однако из-за нехватки средних танков 1-я легкая дивизия, превратившаяся в 6-ю танковую, частично комплектовалась чехословацкими PzKpfw 35(t), а 2-я и 3-я легкие, сделавшиеся, соответственно, 7-й и 8-й танковыми, получали новые PzKpfw 38(t) чешского производства (обе модели, подобно немецким PzKpfw III, вооружались 37-мм пушками).

Куда большую нехватку средней техники испытывали бронетанковые войска, создаваемые Италией. В сущности, она появилась у итальянцев лишь незадолго до их вступления в войну в июне 1940 года.

Первый шаг в развитии бронетанковых войск итальянские военные сделали в 1936 году с формированием в Сиене механизированной Brigata Motomeccanizzata. Она включала в себя батальон танков, полк bersaglieri (или легкой пехоты) из двух батальонов и артиллерийскую батарею. Спустя год соединение переименовали в Brigata Corazzata (бронетанковая бригада) – первое полностью механизированное формирование итальянской армии. Вторая бригада возникла примерно тогда же в Милане, а в 1939 году бригады были преобразованы в танковые дивизии «Чентауро» и «Ариете». Позднее в том же году возникло еще одно соединение – на сей раз переформированное из пехотной дивизии «Литторио».

Организационно три танковые дивизии копировали структуру первой бронетанковой бригады, то есть каждое соединение включало в себя танковый полк, полк bersaglieri из одного батальона на мотоциклах и одного – на грузовиках, артиллерийский полк и инженерно-саперную роту. По штату в танковом полку должно было быть четыре батальона, но на практике имелось всего лишь два.

В теории у трех дивизий был хорошо сбалансированный состав. Однако до 1940 года самыми мощными из имевшихся в наличии танков оставались 50 устаревших Fiat 3000B с вооружением в виде 37-мм пушки со средней по показателям начальной скоростью полета снаряда. В остальном для комплектования соединений приходилось довольствоваться безбашенными танкетками CV-33 или CV-35 с пулеметным вооружением. В результате все три дивизии оказались неспособными к эффективным наступательным действиям в подвижной войне, или Guerra di rapido corso, провозглашенной Муссолини и ставшей официальной доктриной в 1938 году.

Эффективность итальянских танковых дивизий вряд ли серьезно выросла, если бы удалось заменить часть танкеток средними танками M11/39, производство которых началось в 1939 году, по причине слабостей и недостатков этих машин, о которых говорилось в предыдущей главе. Лишь в середине 1940 года, когда начался выпуск модификации M11/39 с установленной в башне 47-мм пушкой, итальянские броневые части получили танк, приближавшийся по характеристикам к международным стандартам.

Тем временем некоторые итальянские танковые части «понюхали пороху» сначала в Эфиопии, а затем в Испании, куда два батальона были отправлены для помощи националистическим войскам в гражданской войне. В интервенции участвовали 149 танкеток (CV-33 или CV-35), 56 из которых в конечном счете оказались потеряны безвозвратно. В нескольких случаях машины возглавляли наступательные действия итальянского добровольческого корпуса (Commando Truppe Volontarie, или CTV), но оказывались бессильными в столкновении с советским T‐26 с его подавляющим превосходством в огневой мощи. Особенно показательно провалившееся наступление CTV под Гвадалахарой в марте 1937 года, печальные результаты которого многими в то время использовались в качестве аргумента в поддержку мнения о никчемности механизированных войск. В действительности же наступление разворачивали никакие не механизированные войска, а четыре пехотные дивизии при поддержке четырех рот танкеток.

Вместе с тем ошибочные выводы из происходившего в Испании послужили опорой противникам развития механизированных войск. Такие умонастроения возобладали в Соединенных Штатах, где вопросы механизации были в основном поручены кавалерии, более консервативные офицеры которой, подобно их коллегам из других армий, видели в танках угрозу существованию конницы. История создания бронетанковых войск в США началась с формирования Экспериментальных механизированных сил, размещенных в 1928 году в Форт-Миде. Потом другой экспериментальный отряд собрали в Форт-Юстисе уже в 1930 году, но лишь затем, чтобы распустить его годом позже, когда приняли решение механизировать один конный полк. Однако личный состав части приступил к освоению танков только в 1933 году после перевода из Техаса в Форт-Нокс в Кентукки, где полк получил «боевые автомашины», или легкие танки. Тем временем в 1932 году было заявлено о создании механизированной кавалерийской бригады, окончательное формирование которой затянулось до 1938 года, когда был механизирован второй кавалерийский полк.

В значительной степени механизация кавалерии обязана усилиям полковника (позднее генерала) Э. Р. Чаффи, которого назначили командовать механизированной бригадой и который в 1937 году убедил кавалерийское начальство рекомендовать Военному министерству сформировать механизированную кавалерийскую дивизию. К началу Второй мировой войны 7-я кавалерийская бригада (механизированная) – если воспользоваться полным ее названием, – состоявшая из двух кавалерийских полков при штатной численности 112 боевых автомашин, оставалась единственным механизированным соединением армии США.

Следующий шаг был сделан только в 1940 году, когда кавалерийскую бригаду в целях повышения ее оперативной самостоятельности дополнили мотопехотным полком, за что долго боролся Чаффи. В ходе армейских учений в штате Луизиана в том же году кавалерийскую бригаду объединили с временно сформированной (из танков пехоты) бригадой для импровизированной танковой дивизии. Вскоре, находясь под впечатлением сокрушительного успеха немецких танковых дивизий во Франции, Военное министерство США (в июле 1940 года) приняло решение о создании на базе 7-й кавалерийской бригады и временной танковой бригады бронетанковых сил в составе двух танковых дивизий.

На том этапе американская армия располагала парком из 464 танков, в том числе 18 устаревающих средних T4. Между тем в соответствии с принятым решением каждой бронетанковой дивизии полагалось иметь в составе одну бронетанковую бригаду из двух полков легких и одного – средних танков, то есть всего 273 единицы легких и 108 средних танков. Вдобавок бронетанковая бригада включала артиллерийский полк и должна была поддерживаться двумя батальонами мотопехоты, дополнительным артиллерийским дивизионом и инженерным батальоном, не говоря уже о разведывательном батальоне. Организация бронетанковой дивизии основывалась, очевидно, на структурной схеме 7-й кавалерийской бригады, но маневры 1941 года показали чрезвычайную сложность управления подобным соединением. В результате в марте 1942 года, вскоре после официального вступления Соединенных Штатов в войну, но прежде, чем бронетанковые дивизии успели побывать в настоящем деле, командование изменило их организацию. Среди прочего упразднению подвергся бригадный эшелон, и под началом командира дивизии очутилось два штаба, способных руководить действиями любой комбинации входящих в дивизию частей. Также и количество бронетанковых полков сократилось до двух, но теперь каждый из них включал в себя два батальона средних и один легких танков, вследствие чего в соединении осталось примерно столько же техники, сколько и ранее, но соотношение легких и средних машин поменялось на противоположное – 232 к 143 в пользу средних. В то же время пехотный полк усилили третьим батальоном, в результате чего выросла доля пехотной составляющей по сравнению с танковой, тогда как артиллерия была реорганизована в три дивизиона.

Помимо усовершенствований организационного плана увеличилось и количество самих бронетанковых дивизий – со вступлением в войну в Соединенных Штатах образовали еще три таких соединения. Как говорилось в уставе бронетанковых войск США, роль их заключалась в «ведении высокомобильных наземных боевых действий, в первую очередь наступательного характера, силами самодостаточных частей большой мощи и подвижности». Вопрос об ограничении их роли «развитием успеха» или иными узкими задачами не вставал, хотя тот же устав признавал «особую пригодность» для этого бронетанковых сил.