Глава 5

Придя в лабораторию, я надел нано-рюкзак на спину, нажал на кнопку на лямке, и он мерно загудел, вибрируя у меня на лопатках. Немного боязно было, конечно, ведь неизвестно, как он сработает на практике, но теоретически я понимал, что он безупречен. Рюкзак вдруг обратился облаком летающих нано машин. Они потоком хлынули на меня и стали опутывать тело, в хаотичной трансформации превратившись в серебристый бронекостюм трехметрового роста. Два узких глаза на шлеме вспыхнули синим светом. Костюм выглядел внушительно. Место оператора было намного более удобным, чем в старой модели. Я, окутанный в новую и мощную нано-броню, чувствовал себя гораздо комфортнее и безопаснее. Интерфейс преобразился, шлем был лишен недостатков старой модели, обеспечивая удобный обзор, ранее ограниченный непрозрачными элементами забрала. Перед глазами всплыли голографические окна, отражающие состояние оператора и костюма.

– Во дает, – с детским восторгом проговорил Мэтт, крепкий чернокожий парень, с татуировкой черепа на плече, одетый в военный жилет безрукавку. На его бритой голове была камуфлированная повязка. – Из мелкого рюкзака вымахала такая здоровая махина. А ты голова, Уолтер.

– Это точно, братишка, – подтвердил Рэмм, стоявший рядом с ним и глядевший на меня с не меньшим восхищением. Одет он был в военный китель, носил стрелковые оранжевые очки, за которыми я видел яркие серые глаза. – Вот бы нам такую штуку.

– Я бы и рад ее вам дать, – сказал я, голос мой был грозным и механическим, искаженным коммуникационным динамиком костюма. – Но увы, вы не сможете ей управлять.

– Да ладно, – Мэтт с улыбкой развел руки. – Мы и без бронекостюмов неплохо справляемся со своей работой.

– Я знаю, – улыбнулся я.

По велению моей мысли правая рука трансформировалась в толстый фотонный гранатомет, одним своим видом вызвавший мурашки на спине. Честно, когда автоматическая система заряжания досылала в магазин гранаты, я думал, что мне бы очень не хотелось оказаться под его огнем. Боеприпас у гранатомета был крупный, гранаты, выпущенные из него, могли нанести намного больше ущерба, чем ручные фотонные гранаты рэйкинских пехотинцев. Затем я трансформировал руку в фотонную пушку, не менее угрожающего вида, длинную, способную генерировать мощные фотонные лучи за счет размера оптики, повышенной емкости аккумулятора и увеличенной мощности матрицы. Конечно, это не бесконечная мощность, которой мне хотелось добиться, однако, благодаря усвоенным мною знаниям, мне удалось значительно прибавить в боеспособности.

– Вас я тоже не обижу, – я трансформировал руку, придав ей обычный вид, затем взял со стола разработанную мной фотонную винтовку и протянул ее Мэтту.

Тот взял ее, как новую игрушку, примерил, посмотрел на стену через мощную оптику, довольно ухмыльнулся. Выглядела она так же, как и моя, ручная, и обладала точно такой же огневой силой. Я планировал снабдить такими всю армию Дзара в ближайшие несколько часов. Разрабатывая ее, я взял за основу полнокадровый фотоаппарат «Sony Alpha a7R III Body». В Эрканском мире он становился мощным и эргономичным оружием, с точнейшей фазовой автофокусировкой, устраняющей недостаток необходимости ручной настройки при первом использовании. Ствольная коробка, основанная на тушке фотоаппарата «Сони», позволяла установить более тяжелую оптику с высоким запасом прочности. Он вполне выдерживал повышенный боевой потенциал крупной матрицы с зашкаливающим, по сравнению с любыми другими моделями фотонных пушек, уровнем светогенерации. Одна такая пушка по боевой мощи в десятки раз превосходила то, чем рэйкины пользовались раньше.

В руках Мэтта и Рэмма данное орудие было очень опасным. Парни знали свое дело, были прожжены в многочисленных схватках с монстрами, Дункан прошел с ними огонь и медные трубы. Дункану я доверял. С ними на штурм Улья идти было совсем не страшно, я был уверен в них на все сто процентов, понимая, что они сумели бы прикрыть мне спину.

– Гарри, – я обратился к лаборанту, экспериментирующему с панелью управления принтером. – Я уже сделал все необходимое, сохранил формы и комбинаторику в системе, ваша задача – обеспечить массовое производство пушек и снабдить ими войска Дзара.

– Сделаю, – кивнул Гарри.

И мы отправились в путь.

До корабля нас подкинули на турболете. Мы вошли внутрь, и стояли перед входом в улей, слыша доносившиеся из его глубин жуткие рычания монстров. Лица бойцов были сосредоточенными, я не видел в их глазах и тени страха. Со старым вооружением мы бы не протянули и нескольких минут, но с новыми пушками у нас появилась теоретическая возможность вчетвером сдерживать целые толпы мелких монстров. Дункан руководил операцией. Прислушавшись, он хмуро взглянул на нас, и скомандовал:

– Вперед.

И мы побежали в темноту тоннеля, включив приборы ночного видения, вскоре добежав до плотной желтой мембраны, покрытой черными венами, закрывавшей вход на первый уровень, отделявшую нас от первого уровня. Мы вскрыли ее выстрелами пушек. На нас тут же набросились шипастые мечники и, кого я не ожидал увидеть, скорпионы. Крупные скорпионы, чудовищного вида, внахлест покрытые серыми пластинами брони, с гладкими безглазыми мордами и длинными хвостами. Монстров было штук тридцать. Повезло, что все они были тварями, созданными для ближнего боя. Я долбанул по земле ногой с такой силой, что первый эшелон врагов расшвыряло ударной волной, это дало нам время определиться с удобной позицией. Разумеется, в данной ситуации, дальше входа отходить было элементарно глупо. Сначала я пару раз долбанул в гущу врагов из фотонного гранатомета, сократив вражескую численность сразу на десяток особей. Вспыхивали сферические фотонные взрывы, моментально сжигавшие тварей и превращавшие их в пепел. Я встал перед входом, а Дункан с Рэммом и Мэттом заняли позиции за стенами, высунувшись из-за них и поливая врага огнем. Я переключил оружие с гранатомета на фотонную пушку, контролируя центр комнаты, и бил во врагов лучами, не жалея оптики. Благо, придуманное мной усиление оптических линз, позволяло расходовать боеприпас менее экономно.

Скорпионы с воплями падали на пол, мечникам отрезало конечности, в их телах зияли дыры с обожженными краями. Лезвия хлюпали по органическому полу, вонзаясь в него, скорпионы пронзительно пищали, сверкая клыками и ударяя жалами, в попытках добраться хоть до кого-нибудь. К счастью, сдерживать тварей удавалось успешно. Ближе чем метров на пять они не подбирались. Фотонные лучи – не пули, и могли срезать, при удачном стечении обстоятельств, десяток врагов сразу. Мы одновременно выстрелили из фотонных пушек, разрезав следующую мембрану, ведущую на второй уровень в большой зал с органическими стенами, но там нас ожидал неприятный сюрприз в виде нескольких носорогов.

Носороги кинулись на нас сразу, ревя, и стуча по полу мощными лапами. Одного я крепко приложил кулаком сразу в морду, да так, тот аж отпрыгнул на шаг-два. В кулак отдало болью, он слегка завибрировал, однако, новый материал справлялся с ударной нагрузкой лучше предыдущего. Старый бронекостюм рассыпался бы на куски от такого удара. Вот это, понимаю, мощь.

Носорог рассвирепел, взглянув на меня покрасневшими от злости глазами. К счастью, он, как и все его сородичи, отличился умом и рванул на меня в лоб. Я подпрыгнул, пропустив носорога под собой, он на полном ходу и врезался в стену, на секунду впав в замешательство. Пользуясь этим, я бросил себя вниз реактивным рывком (из спины выдвинулись две турбины), нанеся рядом с носорогом сокрушительный удар ногой. Ударной волной носорога опрокинуло на спину, он громко взревел, пытаясь встать на ноги. Я полоснул его по животу фотонным лучом, сердце врага спалило попаданием, он сразу же перестал дергаться.

Дункан и Мэтт с Рэммом быстро переняли мою тактическую фишку, однако реализовать ее не смогли. Носороги носились за ними, пытаясь взять на таран, вынуждая в экстренном порядке отпрыгивать в сторону. Дункана даже чуть не раздавили. Он замешкался, уклонившись от атаки первого носорога и не заметив второго, второй, тем временем, несся на него во весь опор. Я ударил второму носорогу в морду из фотонной пушки, он с ревом отвернул голову, приложив Дункана плечом. Дункана отшвырнуло в стену, а затем он грохнулся на пол рядом с первым носорогом.

– Эй, ублюдок! – это Рэмм отвлек на себя внимание второго, не желая дать ему добраться до Дункана, и стреляя в него слева короткими очередями. – Сюда иди!

Первый носорог не дремал, и с ревом встал на дыбы, грозясь обрушить на Дункана увесистые лапы, и как раз в этот момент я вспорол врагу живот серией лучевых выстрелов. Дункан спасся от падавшей на него туши, колбаской перекатившись в сторону.

Мне казалось, как только носорог останется один, сражаться станет намного легче, но не тут то было. Испугавшись смерти, тварь разъярилась, уйдя в глухую оборону, просто стараясь не подпустить нас к себе. Вены на вспухших из-за напряжения могучих мускулах твари раздулись. Фотонные лучи в морду были врагу нипочем, из-за шипов атаковать в рукопашную было опасно. Тварь размахивала лапами, отгоняла нас, яростно рычала, демонстрируя подгнившие острые клыки. Я попытался повторить финт с ударом ногой с воздуха, но носорог умело обращался с центром своей массы, просто подскакивая на месте. После очередной попытки опрокинуть его, носорог чуть не зашиб меня, обрушив сверху лапу, но я вовремя отскочил. От удара помещение содрогнулось.

На выручку пришел фотонный гранатомет. Раньше с гранатами работать было опасно, ведь можно было задеть своих, а теперь носорог оборонялся, заняв довольно статичное положение. Я выпустил под носорога пару гранат с минимальным временем задержки взрыва, гранаты рванули едва коснувшись пола, спалив носорогу все внутренности и оставив в брюхе огромную дыру. Он грохнулся на пол, и мы, наконец, преодолели второй уровень. За третьей мембраной нас ожидал извилистый и широкий коридор, ведущий вниз, в глубины улья.

Мы вошли в огромную органическую пещеру, стены которой были покрыты прозрачными коконами, тускло светящимися изнутри желтым светом. На стенах блестела в свете коконов гадкая слизь, смрад в воздухе стоял такой, что хоть нос оторви. В груди защемило из-за отвращения, к горлу подступил рвотный ком. Коконов было тысячи. Я даже представить себе не мог, где искать Хелену. В коконах я видел охотников и мечников, пребывавших в разных стадиях формирования. От зародышей до почти взрослых особей.

Больше коконов меня поразило другое. С потолка свисало красное щупальце, на кончике которого моргал желтый глаз с вертикальным зрачком. Щупальце двигалось, направляя глаз из стороны в сторону и позволяя ему осматривать окружение. «Это еще что за тварь?» – подумал я напряженно. Нам не очень хотелось попадаться в его сектор обзора, но проблема заключалась в том, что этот уровень был открытым пространством, где не было ни одного укрытия. Щупальце же было длинное, могло дотянуться почти до любого угла.

Заработала оптика шлема, позволившая мне разглядеть помещение в многократном увеличении: вначале были коконы с мелкими тварями. Чуть подальше виднелись коконы с крупными, вроде носорогов, а в самом конце были огромные коконы с лучевыми червями и панцирными драконами. До сих пор не мог забыть встречу с панцирным драконом на корабле. Реально драконы, причем закованные в мощную, на вид, костяную броню по самый не балуйся.

В другом конце пещеры виднелась очередная мембрана. Интуиция подсказала мне, что идти надо было именно туда, в следующее помещение. Единственное, что смущало – глаз. Ох, не хотелось мне ему попадаться. Внешне он казался безобидным, но что эта тварь умела на самом деле и чем она была – оставалось только догадываться, а шанс спасти Хелену мог быть только один. Мы спрятались в коридоре, через который пришли сюда.

– И что делать? – встревоженно спросил Дункан. – Что это вообще за тварь?

– Я не знаю, но идти в любом случае надо, – сказал я. – Я могу пойти один, а вы возвращайтесь в Дзар. Вы и так мне хорошо помогли.

–Давайте просто снесем этот глаз к чертовой матери, да и все, – предложил Рэмм.

– Неизвестно, как он отреагирует, – возразил Мэтт. – Мало ли, из-за его смерти сюда целая орда припрется. Надо попробовать пройти, а там посмотреть, что делать.

Порадовало, что ребята не захотели меня бросать, проигнорировав просьбу. Мне в голову пришла совершенно идиотская мысль. Я решил спросить у Дункана кое-что прежде, чем ее озвучить.

– Слушай, а они ведь не разумны, да? Точно?

– Точно, – кивнул Дункан. – Разумны только хищники. Они из рэйкинов делаются, а не из животных, как другие твари. А основная особенность рэйкина, в отличии от животных, крепкий разум.

Вот и отпал вопрос: откуда берутся монстры? Элементарно ведь. Твари похищали животных и рэйкинов, затем в ульях их пожирали строительной органической системой, после биоматериал направляется в коконы для создания монстра. Теперь стало ясно, почему чудовища в коконах находились в разных стадиях формирования.

– То есть, хренотень на потолке, предположительно, тупая как хлебушек?

– Возможно. Скорее всего, она ведет себя, как животное.

– Тогда у меня есть план.

И я рассказал им его. Лица у них от удивления вытянулись, они взглянули на меня, как на дурака. Мысль моя казалась им не только до беспредельности глупой, но еще и отвратительной, тошнотворной.

– Да ни за что. Нет. Даже не проси меня об этом дерьме, – отнекивался Рэмм.

В пещеру с коконами вполз мертвый носорог, глупо волоча за собой руки, будто его кто-то подцепил на крюк и тянул за собой мордой по земле. Глаз на движение отреагировал сразу же, с непониманием уставившись на не званого гостя сузившимся зрачком. Воняло внутри носорога неимоверно. Хорошо хоть, мясо с органами сожгло фотонными вспышками, иначе бы мы точно там бы передохли. Мы сидели там, как четыре таджика в немецком танке, и застыли, боясь даже кишечные газы выпустить.

– Оно смотрит на нас, – напряженно доложил Себастьян, увидев глаз в проделанной из фотонной пушки смотровой щели. – Причем смотрит, как на идиотов.

– Тихо, – прошипел я. – Спалишь нас.

– Это аутизм…. – Дункан чувствовал себя подавленно.

Когда глаз отвернулся в сторону, носорог заскользил дальше, оставаясь в столь же глупом положении. Мы руками упирались в остатки костей, слегка приподнимали тварь, и шагали вперед, рассчитывая под такой маскировкой пробраться незаметно. Глупо, конечно, но все лучше, чем с воплями «За Сталина!» бежать через пещеру.

Глаз снова нас заметил, снова на нас уставился, в этот раз разглядывая поближе, полностью загородив проем обзорной щели, и что-то пошло не так. Не знаю, как, но похоже, твари не только видели сородичей, но и воспринимали их по каким-то другим признакам на определенных расстояниях. Частоту мозгового излучения чувствовали, что ли. Глаз явно «занервничал». Щупальце извивалось, как змея, зрачок задрожал, радужка засияла желтоватым светом. Коконы тоже засветились ярче обычного, сильнее осветив помещение. Стены задрожали, будто живые, помещение заполнил жуткий вой исходящий со всех сторон, словно бы сама пещера испугалась.

Я интуитивно чувствовал – нас обнаружили.

Нелепую маскировку пришлось с себя скидывать, мы отбросили носорога прочь, состояние глаза при этом не изменилось, так что да, мы точно были обнаружены. Как только глаз нас увидел, то тут же втянулся в щупальце, а щупальце заползло в специальную защитную нишу в потолке, заросшую прочной кожей. Ну и мерзость. Стены при этом продолжали дрожать, а вой не стихал. Пещера будто бы звала на помощь, и я реально почувствовал жизнь в ней.

Мы вскрыли мембрану фотонными лучами. Дункан и Мэтт сменили изношенные объективы, сигнализируя, что боезапаса у них осталось не так уж много. В следующем помещении все было немного иначе. Оно было маленьким, в стены были вмонтированы парные органические коконы. Всего я насчитал пар десять. В одном коконе был человек, в которого из стен оболочки вонзались сотни мелких и гадких органических жгутов, жадно высасывавших жизненные соки, и затем переправлявших их в соседний кокон, в котором лежало наполовину сформированное туловище хищника. Зрелище было отвратительным. Рэйкинов захватывали, чтобы живьем переплавлять в хищников? Ужасная участь. Удивлен, почему Гуар не забрал меня вместе с Хеленой, но, как только я взглянул на коконы через кей-визор наглазника, то все сразу стало ясно.

Кокон, судя по направлению в нем пульсирующих потоков кей-энергии от человека к хищнику, использовал повышенный уровень содержания кей-частиц в рэйкинах. На основе рэйкинов, и на основе их биоматериала, моделировался хищник. Проще говоря, в моем теле не было ничего, благодаря чему из меня могли бы сделать хищника, кроме органики, но из одной органики сильного монстра не создать. Максимум, я потяну на какого-нибудь мечника, разве что только, в отличие от сородичей, обладающего разумом.

Я испугался. Причем испугался сильно и натурально, до дрожи в руках. Ведь вполне могло оказаться, что Хелену уже переработали, или переработали на половину, а я даже не представлял, как в таком случае можно было ей помочь. В сердце защемило.

Я носился от кокона к кокону, пытаясь найти ее, видя рэйкинов, переработанных либо частично, либо почти полностью. В самом конце помещения, к счастью, Хелену удалось найти. Я напряженно оглядел внутреннее пространство кокона: жгуты медленно тянулись к Хелене, процесс переработки еще не начался, но они вот-вот должны были в нее вонзиться.

Стоило разрезать оболочку кокона фотонным мечом (выдвинувшимся из левой руки) по диагонали, как на меня потоком хлынула скользкая гадкая жижа. Я вытянул Хелену из кокона, аккуратно уложил на землю, придерживая руками, и оценил ее состояние. Сенсорная система экзоскелета почувствовала сердечный ритм, выведя его на интерфейс, тепловизор показывал, что тело Хелены источало пусть слабое, но тепло. Как же я обрадовался тому, что успел вовремя, у меня сердце от счастья чудь из груди не выпрыгнуло. Хелена прокашлялась, судорожно вдохнула, ошарашенно распахнула глаза, а затем крикнула, попытавшись вскочить:

– Нет! Эмили!

– Тихо-тихо-тихо, – я обнял ее, не позволив встать. – Тихо, успокойся. Все хорошо. Это я. Я пришел за тобой.

– Уолтер! – Хелена положила руки на нагрудную броню. Я чувствовал, как она дрожала, как была напугана. – Уолтер! Эмили…. Я нашла ее….

– Что случилось?

Но договорить она не успела – слишком мало сил было в ее теле. Хелена потеряла сознание, обвиснув у меня на руках, сенсорная система зафиксировала упадок пульса. Я понимал, что она несколько дней не ела, не пила, организм был близок к обезвоживанию и находился в критическом состоянии. Выглядела Хелена плохо. Кожа ее была нездорового бледного цвета, щеки прохудились, скулы проступили. Ей срочно нужна была медицинская помощь, которую могли оказать только в Дзаре, доставить ее туда надо было как можно быстрее.

Я был самым мощным членом отряда и самым хорошо вооруженным, потому решил взять на себя роль прикрывающего. Передавая Хелену в руки Дункану, я требовательно взглянул на него, говоря: «Чтобы берег, как зеницу ока», он энергично кивнул. В пещере с коконами нас встретили. Причем встретила пара хищников, стоявших в центре помещения. Гуар с подручным.

– Человек, ты зря сюда пришел, – сурово пробасил Гуар. – Королева просила тебя не трогать. Уходи, и не мешай ее планам.

Королева? Какая еще королева? И как это – просила не трогать? Я думал, что самый страшный хищник – Гуар, и что он курирует потребление планеты Мыслителями. Выходит, за этим стоял еще кто-то? Кто-то еще более могущественный, чем Гуар? Впрочем, теперь он был не таким уж грозным противником, ибо я нехило модернизировал свой бронекостюм.

– Бегите. Срочно тащите Хелену в Дзар. А я займу этих ребят.

Дункан и Себастьян рванули к выходу, огибая хищников по широкой дуге, спутник Гуара кинулся в их сторону, но я бросил себя ему наперерез реактивной струей ножных ускорителей, размазал ему голову сокрушительным ударом кулака. Обезглавленного врага отбросило метров на двадцать, он повалился на пол, разбрызгивая кровь. Гуар оставался на месте, понимая, что игнорирование меня нанесет намного больше ущерба, чем уход Хелены. Я очень надеялся, что парни смогут доставить ее в город целой и невредимой, и, пока она оказалась в условной безопасности, я мог заняться спасением собственной задницы. Гуара мне надо было задержать однозначно, ведь если он кинется за нами в погоню, то создавался риск для Хелены, а она, пока, за себя постоять не могла.

Гуар был явно сильнее своего спутника. Это очень хорошо чувствовалось.

Я стоял и терпеливо наблюдал за Гуаром, ожидая, какой ход он предпримет. Он не заставил меня ждать, рванул ко мне но я это предвидел. Ловко шагнув в сторону, я активировал в стопе реактивный двигатель, хлестнув врага по спине взмахом ноги с такой силой силой, что инерционные моменты его собственного движения и удара швырнули Гуара в стену, как снаряд. Ошметки органики разлетелись по сторонам, раздался мощный шлепок, стену рассекла трещина, из которой засочилась кровь. Пещера взвыла. Гуар выбрался из стены, сбросив с себя куски мяса, взглянув на меня с яростью. Не ожидал он, что я окажу ему настолько жесткое сопротивление.

Теперь враг не атаковал в лоб. Он носился вокруг меня, решив получить преимущество с помощью скорости, и у него выходило. Он то и дело бил меня, внезапно появляясь то слева, то справа, и меня бросало из стороны в сторону, едва не сшибая с ног.

Спустя несколько секунд траектории движения Гуара и исходные точки ударов стали более предсказуемыми. Я отклонил голову от прогудевшего над ухом кулака, согнул Гуара надвое встречным выпадом колена, Гуар расширил глаза и вскрикнул, из-под маски прыснуло кровью. Не давая врагу опомниться, я выбил ему коленный сустав сокрушительным лоукиком, звучно хрустнула кость. Гуар с воплем рухнул на выбитое колено, я хотел добить его, обрушив кулак на темечко, но Гуар контратаковал. Он с огромной силой оттолкнулся уцелевшей ногой, врубился мне острым локтем в торс, да так, что броня костюма дала трещину. Еще бы чуть-чуть, и достал бы до костей. Меня отшвырнуло метров на десять, я устоял на ногах, внимательно наблюдая за врагом. Взгляд у Гуара был озверевший, яростный, вены на висках вспухли, он жаждал разорвать меня на части.

Гуар с яростным воплем вправил выбитое колено, бросился на меня с ошеломительной скоростью, мышцы его разбухли еще больше и наполнились дополнительной силой. Моя голова дернулась под сокрушительным ударом вражеского кулака, перед глазами вспыхнуло, если бы не пластина брони вокруг шеи, то мне бы инерцией шлема собственного костюма переломало бы хребет. Интерфейс рассекли извилистые трещины, индикатор состояния костюма окрасился красным в области головы и торса. Будь я в старом костюме – бой бы уже был закончен, причем не в мою пользу. Однако костюм не старый. Он многое мог выдержать, даже разрушительные удары могущественного врага, с которым я дрался. Сделав несколько шагов назад, я снова встал в стойку. Боевая система костюма работала совершенно, оценивая сложившуюся ситуацию и меняя стиль боя.

Гуар несся на меня, занеся руку для удара, и в этот раз меня реально можно было убить попаданием в голову, но я использовал в ответ тот же финт, который применил еще в самом начале. Схватил Гуара за руку, которой он атаковал, с силой дернул на себя, используя массу противника против него самого. Гуар грохнулся на пол, а я, не теряя ни секунды времени, с высоты трехметрового прыжка, с размаха обрушил пятку противнику прямо между лопаток. Очень сильный удар получился. Пятка слегка провалилась в спину противника, переламывая кость, крепкие мышечные волокна Гуара рвались, острые осколки позвоночника терзали мясо, вызывая жгучую, адскую вспышку боли между лопаток. В воздух взметнулось облако пыли, под Гуаром образовался маленький кратер. Гуар взревел: пошевелиться он больше не мог, своей атакой я оборвал связь его спинного мозга с двигательной системой организма. Серые обломки позвоночника виднелись в кровоточащей рваной ране на спине. Гуар был парализован, удивленно смотрел в сторону расширенными, покрасневшими глазами.

Не ожидал он от меня такой прыти. Вспомнилось, с какой легкостью он обезвредил Хелену в городе, захотелось размазать ему голову, отыгравшись за нанесенные возлюбленной увечья. Я хладнокровно глядел на него, выбирая добивающий удар, но что-то в сердце вдруг екнуло. Во взгляде Гуара, помимо удивления, проникновенно блеснул испуг. И испуг этот вызвал во мне неожиданный приступ жалости. Куда его добивать? Зачем? Это как стрельба по безоружному. Он уже инвалид, калека, ничего не способный мне сделать. Но щадить его? После того, что он уже сделал? Глупо, конечно, но именно способностью проявить сострадание человек и отличался от тварей, созданных Мыслителями.

Поняв, что убивать его не собирались, Гуар, к моему удивлению, даже пустил слезу. Лежал, ошеломленный и поверженный, удивленный и напуганный, щека увлажнялась скользившей слезой. Это окончательно выбило меня из колеи. Хищник, способный к слезам и страху, прямо как человек. Нет. Может, стоило его добить, но я не смог. Ну не смог. Не было во мне этой звериной ярости, свойственной большинству бойцов и солдат. Ни бойцом, ни солдатом я не был. Победу, по большому счету, одержала боевая система костюма.

– Ликвидировать? – спросила система.

– Нет, оставь, – тихо сказал я, проникнувшись к Гуару странной жалостью. – С него хватит.

– Я в тебе разочарована, Гуар. Мне казалось, что ты настоящий воин, но тебе не удалось одолеть жалкого человека в его консервной баночке, – справа послышался хладнокровный женский голос, преисполненный презрением.

Что? Это еще кто? Я повернулся в сторону звука, увидев ее. Женщина ростом чуть выше Хелены, внешне напоминавшая хищника по типу Гуара, только отличавшаяся шестью длинными изогнутыми шипами, росшими из спины один за другим, будто скорпионьи хвосты. Костяные наросты брони были частью ее стройного тела, прикрывали грудь и зону бикини, внахлест тянулись по бедрам. Лицо ее было прекрасным, но пугающе равнодушным и безразличным. На кончиках длинных черных волос, тянувшихся ниже поясницы, висели острые костяные наросты. Взгляд ее злобных черных глаз, с желтыми радужками и вертикальными зрачками, проникал мне в самую душу, рассылая по телу волны холодного ужаса. Она не спеша шагала ко мне, а я…. Я не мог пошевелиться. Меня парализовало страхом, я пытался предпринять хоть что-то, но мышцы отзывались на команды мозга дрожью.

– Любимый, – равнодушно обратилась ко мне неизвестная, медленно потянув к моей груди правую руку с вытянутым указательным пальцем.

Чем ближе палец становился, тем глубже душа уходила в пятки. Как только неизвестная коснулась пластин брони кончиком когтя, то им, непонятно как, непонятно откуда, была сообщена настолько чудовищная ударная сила, что мне ребра к чертовой матери переломало. Меня на сверхзвуковой скорости швырнуло в стену, как снаряд, мир перед глазами размыло, я вскрикнул, оставляя за собой конусообразный след из разогнанного с огромной силой воздуха. На груди осталась глубокая вмятина, металл бронекостюма давил мне в грудные мышцы чуть ли не разрывая их.

Двигаться я еще мог. Слыша в ушах звон и видя перед собой размытый силуэт неизвестной, я трансформировал руку в фотонную пушку и выстрелил. Неизвестная мелькнула в неуловимой глазом телепортации, за десятые доли секунды разорвав разделявшую нас дистанцию. Она закрыла ствол ладонью, фотонные лучи, рассеянные ее непробиваемой кожей, били из ствола по стенам и потолку. Лицо ее оставалось равнодушным, в глазах пугающий холодный блеск, что сразу дало мне понять – я ей не противник. Всего лишь жалкая вошь на гребешке, не представляющая для нее даже малейшей угрозы. Неизвестная раздавила ствол фотонной пушки, он раскалился до желта, рванул в ослепительной вспышке. В последний момент система перестроила форму руки, взяв дополнительных нано-роботов, находившихся в резервном хранилище костюма. Система защитила конечность от пагубных последствий взрыва, но поджарило меня все равно знатно. Кожу обожгло невыносимым жаром, спина покрылась потом, я взвыл из-за охватившей тело обжигающей боли.

– Что…. – я схватился за обожженную правую руку, шумно и тяжело дышал, хватая ртом воздух. – Что ты такое?!

– Любимый, – снова заладила незнакомка, не спешившая меня добивать.

– Состояние костюма: критическое. Состояние носителя: критическое. Рекомендуется немедленное отступление, – это система.

Интерфейс покраснел, индикатор состояния костюма покраснел, индикатор состояния тела мерцал желтым, говоря, что мне требуется медицинская помощь. Страшно стало до ужаса. Я глядел на неизвестную, поражаясь ее крайней живучести. Что за монстр? Что за тварь такая, способная голыми руками сминать прочнейший металл, который даже Гуару с трудом удавалось повредить?

– Не что, скорее, а кто, – незнакомка схватила меня за шею и оторвала от пола, подняв скрипнувший пятисоткилограммовый костюм, как пушинку. – Я посланник иммунной системы планеты, тело которой оккупировали надоедливые микробы, называющие себя рэйкинами, или, если удобнее, людьми.

– В каком смысле? Какая…. – я прокашлялся кровью. Сердце в груди ухало, как не нормальное. – Какая иммунная система?

– Я – глава иммунитета, который должен выгнать вас с тела Эркана, и бережно охранять его организм. Меня зовут Эмили, – Эмили глубоко вдохнула, нахмурилась вдруг, взглянув на меня с гневом и ревностью. – И я чувствую, что ты насквозь пропитан запахом моей драгоценной сестренки. О боже…. – Эмили вдохнула еще раз, еще глубже, с чувством закрыв глаза. – Да она же тебя любит…. Ладно. Это неважно. Ваши мирские чувства не играют никакой роли. Ты, видимо, не совсем понимаешь, о чем я говорю. Мне проще тебе показать.

По мысленному велению Эмили глаз вылез из своего убежища, приблизился ко мне, позволив в себя заглянуть. Глаз занял все обозреваемое пространство, я чувствовал, как он ментально со мной соединился. Мое тело показалось мне невообразимо огромным, невообразимо могущественным и бесконечным, тяжелым, как сотни тысяч огромных гор. Я почувствовал себя гигантским организмом, пропитавшим планету Эркан до самых ее глубин, присосавшимся к планетарному ядру толстыми щупальцами и высасывающими из нее жизненно важную для себя энергию.

Я округлил глаза от удивления. Эркан – никакая не планета. Да, раньше он был планетой, но теперь это полноценный живой организм, ставший оным в результаты симбиоза с неизвестной тварью. Каждый сантиметр поверхности, пропитанный ею, находился под ее контролем, вплоть до самых глубоких недр. Невольно я понял, что люди действительно являлись для чудовища таких размеров микробами, а монстры были лишь фагоцитами, боровшимися с заражением. Как человек не мог рукой смахнуть вирус с тела, так и Эркан не мог раздавить нас, не прибегая к помощи дополнительных средств, в виде чудовищ. Почувствовав мое удивление, Эмили произнесла с удовлетворенной ухмылкой на лице:

– Теперь ты понял, любимый? – она наклонила голову. – Понял, что настоящий враг не какие-то там Мыслители. На самом деле Мыслители герои. Они пытались остановить венатора – инопланетную космическую тварь сожравшую вашу планету, и сделавшую вас своим лакомством. Ее сердце – планетарное ядро, а ваши рабочие гормоны, которые венатор тянет из буферных зон – для нее как пыльца для пчелы. Мыслители оказали вам любезность, вызвав ментальный взрыв на вашей Земле, который и сделал так, что вы обрели разум и потенциал рейкинов. Вы планировались венатором, как неразумная, глупая форма жизни, подчиняющаяся диктуемым им протоколам поведения, нужным для выделения гормонов, но вышло чуть-чуть по-другому. Дзар первым это понял, захотел слиться с венатором, остановив вас, но у него не вышло. Зато у меня выйдет. С помощью твоего гениального мозга я смогу, вместе с тобой, стать сознанием венатора и уничтожить людей, обретя абсолютную власть. Пока что я предлагаю тебе пойти на слияние добровольно. Ты сольешь свое сознание с моим. Мы с тобой погрузимся в нирвану, лишимся человеческих недостатков и станем беспредельно могущественными. Неужели тебе этого не хочется? Не хочется забыть о боли и страданиях, которые неизбежны из-за человеческой психологии?

Это была сестра Хелены? Что с ней стало? Почему она превратилась в подобное чудовище? Что породило в ее душе столько желчи и ненависти к людям? Слова Эмили казались невероятными, были настолько абсурдными и глупыми, что мне никак не хотелось верить, но в ее речи не было даже тени сомнения.

Три носорога встали в проходе в коридор. Из-за этого Эмили немного расслабилась, отпустила меня, я рухнул на колени, пытаясь отдышаться. Мысли ураганом бушевали у меня в голове, не было совершенно никакого понимания, что делать.

– Есть другой путь к отступлению, – сказала система, выведя на интерфейс голограмму пещеры. Пещера будто висела на тонкой извилистой нити, являвшейся отростком глаза, тянувшимся до самой поверхности. – Уйти можно через внутреннее пространство глаза. Привести план в исполнение?

– Я согласен, – ответил я, хмуро взглянув на Эмили, вводя ее в заблуждение, и дав системе команду реализовать план отступления. – Согласен на твой план.

– Грамотное решение, – улыбнулась Эмили.

Она была крайне уверена в безвыходности моего положения, мое согласие вовсе заставило ее перестать видеть во мне хоть какую-нибудь проблему. Костюм перешел в форсажный режим, активировалась реактивная система, выдвинулись турбины на спине и икроножной части ног. На огромной скорости ударив Эмили коленом, – она поставила перекрестный блок руками, пробуксовала ногами метров пять, – фотонным клинком обрубил глаз. Он рухнул и покатился по полу, затухая, лишаясь жизни. Глазной нерв этот был достаточно толстым, потому я врубил реактивную систему костюма и погрузился в отросток с головой, шмыгнув в сделанный мной обрубок. Эмили, по непонятным причинам, даже не собиралась за мной гнаться, хотя вполне могла перехватить еще при попытке залезть в отросток.

В кишке было тесно, сыро, на шлем тут же брызнула слизь, загрязнив интерфейс и ограничив видимость, мне оставалось только надрывать реактивные двигатели костюма. Меня несло вперед, я вытянул перед собой меч, упорно прорубаясь через жесткое мясо и прочные мышцы, затруднявшие продвижение. Кровища хлестала рекой, заляпывала бронекостюм, заливала руки и клинок.

Носороги с ревом рванули в коридор, но вдруг застыли, остановленные мысленным повелением Эмили. Она смотрела на обрубок. Гуар, прикладывая огромное количество усилий, еле двигаясь, встал на ноги. Во взгляде его были растерянность, отчаяние, он, дрожа всем телом, покосился на Эмили.

– Вы отпустите его? Кхе-кхе…. Кхе…. – с трудом выговорил Гуар, закашлявшись кровью.

– Нет смысла за ним гоняться, – равнодушно ответила Эмили. – Он все равно будет мой, рано или поздно. Пусть вернется в крепость. Пусть расскажет обо мне, пусть расскажет людям правду, посеет смуту и ослабит врагам боевой дух.

Эмили погрузилась в воспоминания. Ей вспомнились серые, покрытые плесенью стены темного подвального помещения, вспомнились холод и озноб, охватывавшие ее юное тело. У нее дрожали губы. Она вжалась в угол, сидя на сыром полу, всхлипывая, по щекам ее катились слезы. На ней была изорванная, грязная майка с промокшими от сырости помещения джинсами, ступни были босыми. Лицо девочки потемнело от пыли и пятен грязи, сквозь дыры в одежде виднелись саднящие желтые гематомы и синяки. Метрах в пяти от Эмили, пристегнутая к трубе наручниками, сидела взрослая темноволосая женщина, беспомощно опустив голову. На ней была нищенская пыльная футболка, а так же короткая юбка из дешевой ткани. Через дыры в колготках были видны бедра, которые в последние несколько недель постоянно трогали незнакомые мужчины, вызывавшие у Эмили леденящий душу ужас. Рядом с женщиной стояла миска с давно застывшей, заплесневевшей похлебкой, источающей отвратительный гнилостный запах.

Женщина что-то невнятно промычала, медленно подняла голову, взглянув на Эмили. Лицо женщины было покрыто синяками, по щекам до подбородка тянулись застывшие подтеки размытой слезами туши. Черты заострило голодом: явно проступали скулы, глаза впали и были уставшими, взгляд выражал страшную утомленность. Кожа нездорово побледнела от недугов и болезней, переживаемых несчастной в данный момент. На Эмили женщина смотрела с каким-то животным безразличием, как корова на траву, но взгляд этот заставил ягодицы девочки сжаться. Она крепче втиснулась в стену, зрачки ее задрожали, взгляд женщины пугал ее.

– Мама, – тихо проговорила Эмили дрожащим голосом, медленно отворачивая голову, будто спасая лицо от жара огня. – Не надо, мама….

Железная дверь со скрипом распахнулась. В подвал ворвался тусклый свет из коридора. В дверном проеме, изрыгая гадкий запах перегара и пошатываясь, стоял чернокожий мужчина в армейских штанах, с пистолетом, торчавшим из кобуры на разгрузке, надетой на голый торс. Он хищными, жадными глазами смотрел на женщину. Увидев его, Эмили в тихом ужасе отползла на четвереньках к углу и вжалась в него, поджав под себя ноги, закрыв голову руками.

– Не надо, мистер, – просила Эмили сквозь слезы. – Не надо, пожалуйста. Мне страшно.

– Заткнись, мелкая шлюха, – сказал африканец, сплюнув на пол и шатающейся походкой направился к женщине.

Сегодня африканец гулял, не жалея почек и денег. Глаза его остекленели от алкоголя, сам он еле держался на ногах. Обычно Эмили видела его на пару вместе с другом. Они всегда приходили вдвоем, устраивая половые развлечения прямо на глазах у девочки, а потом избивали их обоих, уходя вплоть до следующей пьянки. Африканец, не видя ни в женщине, ни в Эмили никакой угрозы, скинул разгрузку на пол и расстегнул ширинку.

Эмили вернулась в реальность, злобно нахмурилась, слыша в голове эхо криков ее матери, чувствуя закипающую в груди злость. Душа Эмили насквозь была пропитана ненавистью, порожденной гнусными воспоминаниями прошлого. Девушка тихо прошептала:

– Скоро они за все заплатят, Сара. Заплатят.

Я поставил эвакуационный маяк на разбитый асфальт дороги и попросту потерял сознание. Очнулся я уже в лазарете Дзара, было мне до крайности паршиво. Путь мои раны обработали и исцелили, я все еще дрожал, покрываясь холодным потом. Голова болела, шевелиться было трудно – настолько изматывающим оказался бой. Взгляд прояснился не сразу. Я приподнялся на слабнущих руках, крикнув:

– Хелена!

– Я здесь! – это Хелена отозвалась взволнованным голосом. Она крепко обняла меня, ее волосы защекотали мне плечи, я слабо улыбнулся от наступившего душевного облегчения. – Здесь! Уолтер! Я так боялась, что ты не проснешься!

– Хелена…. – я хотел обнять ее в ответ, но сил никаких не было. Хелена уложила меня на спину. Как раз в этот момент взор мой прояснился, позволив разглядеть Хелену. Она смотрела на меня заплаканными глазами, искренне улыбаясь и радуясь, что я жив. Выглядела она сонно, будто бы сидела надо мной все время, пока я был без сознания. Видно было, что она не смыкала глаз.

– Ты как? Как ты себя чувствуешь? Я так переживала за тебя, – лицо ее выразило невыносимую жалость. Несмотря на радость, ей было больно глядеть на меня.

Дункан, Мэтт и Рэмм стояли рядом с Ричардом, улыбаясь и с умилением глядя на сцену нашего с Хеленой воссоединения.

– Мы уж боялись, что ты не придешь в себя, – сказал Дункан. – Отправили Хелену турболетом в Дзар, а сами вернулись, найдя тебя на улице у врубленного аварийного маяка. Заставил ты нас понервничать, дружище.

– Ага, – согласился Рэмм. Татуировку ему ее сделали еще во времена службы в двадцать пятой десантно-штурмовой дивизии, а там своих никогда не бросали. – Я уж испугался, что Дункан не станет наставить на возвращении. Но нет.

– Никого упрашивать не пришлось, – согласился с Рэммом Мэтт, вспоминая, как они тащили меня до посадочной площадки на своих плечах, затем загрузив в турболет, и помрачнел неожиданно. – Ты выглядел паршиво…. Твой костюм был разбит чуть ли не вдребезги. Любой из нас на твоем месте уже бы давно окочурился. Что там случилось? Это Гуар тебя так отделал?

– Нет, – я закрыл глаза, вспоминая события в улье. – Нет…. Гуара я победил. Но потом пришла….

– Кто? – напряженно спросила Хелена. – Кто она?

И тут я засомневался. Стоило ли говорить Хелене о том, что истреблением людей руководила ее сестра? Не хотелось. Я боялся, что это повлечет за собой очень негативную реакцию. Однако сокрытие такого важного факта было просто нечестным. Хелена посвятила жизнь в Эркане поискам Эмили, и я хотел, чтобы Хелена понимала, что трудилась не зря.

– Эмили, – осторожно выговорил я, готовясь к тому, что Хелена начнет рвать и метать.

– Что? – тихо спросила Хелена. Она вскинула брови и приоткрыла от удивления рот. – Эмили?

– Да…. Она сказала мне, что ты ее сестра.

Даже на фоне моего спасения такая новость оказалась для Хелены шокирующей. Но она не стала психовать.

– И ладно, – сказала она, потупив потяжелевший взгляд. – Главное что ты жив, – она подняла на меня влюбленные, радостные и одновременно печальные глаза. Влюбилась она в меня без памяти, что, если честно, удивило меня, особенно если вспомнить обстоятельства нашего знакомства и развитие отношений.

Я стал для Хелены настолько важным человеком, что она более стойко перенесла новость о сестре, не став впадать в отчаяние. Ей удалось заместить один смысл жизни другим, поставив меня на место Эмили. Взглянув на нее, я увидел, как она поменялась. Волосы стали длиннее, на макушке проглядывали русые пряди, вымещавшие крашенные красные волосы. Прежняя жесткость из взгляда пропала, будто стерлась, заменившись любовью и теплотой. Конечно, новость о Эмили стала для нее ударом, но благодаря мне его удалось перенести легче.

– Рад, что ты в порядке, – улыбнулся Ричард, что тоже меня удивило. Непривычно было видеть улыбку и радость в лице старика, вместо привычного хладнокровия с равнодушием. – Я понимаю, что тебе сейчас плохо, но времена, сам понимаешь, непростые…. Ты….

– Все в порядке, – мне стало легче. От мысли, что любимая была рядом со мной, что у меня появились друзья, готовые рискнуть ради меня жизнью, меня наполнило силой. Мне даже удалось привстать с постели. Я потер ладонями лицо, заметив, что торс мой окреп, мышцы на руках стали рельефнее и больше, чуть подкачавшись от движений в костюме. Настолько я привык к своей худобе, что рельефность мускул была для меня чем-то чуть ли не шокирующим. – В порядке. Я полон сил, – я улыбнулся широко, согнув руку и продемонстрировав подросший бицепс.

– Тогда рассказывай, – Ричард стал серьезным. – Если в состоянии – рассказывай, что случилось.

И я рассказал, слово в слово передав фразы Эмили. История моя крайне удивила присутствующих. Не укладывалось в их голове то, что Эркан на самом деле стал настоящим монстром, венатором, и что Мыслители, в действительности, дали человечеству шанс, а не уничтожили его.

– Трудно в это поверить, – Ричард покачал головой. Видно было, что его терзали сомнения. – То есть, ты говоришь, что Эркан взят под контроль инопланетного симбиотического организма? Если так, то почему мы до сих пор не уничтожены?

– Венатор – не инопланетный сверхразум, – пояснил я, спокойно отнесясь к скепсису старика. Мне-то самому верилось с трудом. Что уже было говорить о человеке, всю жизнь верившего в идею защиты Дзара от Мыслителей? – Это всего лишь животное. Вот вы, когда болеете простудой, не можете точно сказать, в какой конкретно части тела находится вирус. Локализацией и устранением занимается ваш иммунитет. То же самое и с венатором. Он не знает, где мы, но вот его иммунная система, в лице Эмили с хищниками, управляет фагоцитами – монстрами, уничтожающими заразные клетки – нас. Но тут все сложнее…. Эмили – не нормальная часть иммунитета. Она – раковая клетка, живущая в своих интересах и готовая захватить организм, уничтожив его.

– В каком смысле? – не сразу смекнул Дункан.

– Она хочет взять венатора под контроль, перебить нас, а потом уничтожить и Землю в параллельной реальности. Мыслители посеяли семена жизни на Земле, затем, ментальным взрывом, дали этой жизни предрасположенность к разумности, что сыграло с венатором злую шутку. Он не понимает, что его пища разумна, слепо доверяет Эмили, а Эмили его использует. Если так, то все еще хуже, чем мы предполагали. Погибнуть могут не только Эрканцы, но и Земляне.

– Ты сможешь помочь? – Ричард вопрошающе взглянул на меня. – Теперь я готов отдать тебе все что угодно, без каких либо ограничений. Это истребление, потому, если ты в состоянии остановить его, я готов сделать тебя хоть властителем планеты.

– Нет, – я медленно покачал головой. – Я помогу, даже если это не повлечет за собой награды. Увидев Эмили…. – я замолчал на несколько секунд, вспоминая глаза Эмили, полные ненависти. – Увидев Эмили, я понял, до чего способно довести поведение, продиктованное местью и ненавистью. Действуя из соображений личной мести, я могу погубить свою душу, как она. Венатор – наша общая проблема. Мой отец…. Он был добрым человеком, и явно не одобрил желание отомстить за него. Он, как только узнал об Эркане и чудовищах, прикладывал все силы к тому, чтобы предупредить людей и спасти их. Но он действовал не совсем верно, у него просто не было возможности помочь, а у меня такая возможность есть. Я продолжу дело отца и доведу его до конца.

Когда мне стало лучше, Ричард созвал городской совет. Я стоял за главной трибуной в освещенном круглом зале, напоминавшим зал заседаний сената древнего Рима, только выполнен он был в футуристическом военном стиле. За полукруглыми столами, огибающими центр зала, сидели офицеры и представители городского совета. Они бурно обсуждали освещенные нами с Ричардом события.

– И что же нам тогда делать? – послышалось из зала.

– Как, что? – сердито говорил грузный офицер с хмурым лицом. – Нужно уничтожить врага, раз он нам теперь известен! Перетянуть с Земли спутники, сделать из них орбитальные орудия, разбомбив чудовище к чертям собачьим!

– Минуту внимания! – крикнул Ричард. – Минуту внимания, господа! Послушайте!

Шум в зале стих. Присутствующие обратили взоры на нас. Ричард взглянул на меня, кивнув, и позволив выступить со своими допущениями. Питер стоял рядом с нами, недоверчиво скрестив руки и явно не желая меня слушать.

– Орбитальные удары не будут эффективными, – сказал я, обращаясь к аудитории. – Единственный способ одолеть врага грубой силой, это уничтожить ядро планеты, но тогда Эрканцам попросту будет негде жить. И не факт, что венатор погибнет после уничтожения ядра. Судя по рассказу Эмили, тварь способна автономно существовать в условиях открытого космоса, потому, взорвав ядро, мы только лишим себя дома, не устранив угрозу истребления.

– Это единственно верный вариант, – возразил Питер.

– Нет, послушайте, – это я. – Мне просто нужно время на разработку инструмента сдерживания вражеской иммунной системы. Тогда мы сможем сопротивляться столько, сколько нужно, ровно до тех пор, пока я не найду способ одолеть противника без вреда для планеты.

– Я согласен, – кивнул Ричард.

– Нет уж! – Питер стукнул кулаком по столу. – Ты хороший лидер, Ричард, и ты заботишься о своем народе, но давай не забывать, что власть есть не только в твоих руках. Я считаю, надо немедленно заняться ядром.

– И чего мы добьемся? – это я. – Чего? Уничтожим ядро, и что дальше?

– А дальше мы просто уйдем на Землю, дождавшись там, пока венатор не сдохнет! – воскликнул Питер, посмотрев на меня, как питон на кролика.

Тут он меня уел. Я совсем не понимал, действительно, чем и как я одолею противника. Почти мыслей никаких не было, кроме применения бесконечного количества кей-энергии, да и то, по сути, оно было сродни орбитальным ударам и уничтожению ядра. Нечего тут придумывать. Но одно не давало мне покоя: уничтожение ядра – самый легчайший путь к достижению цели, а легкая дорога, как известно, ведет только под гору. Лишь суть этой фразы не позволяла безоговорочно принять решение Питера, даже не рассматривая других вариантов.

– Ты уверен, что мы дождемся? – Спокойно спросил я. Раньше Питер злил и смущал меня, но теперь не вызывал ничего страшнее равнодушия. – Уверен? Ты уверен, что стоит, не понимая результата, рисковать планетой?

– А ты понимаешь результат? Ты знаешь, чем одолеешь венатора, и сработает ли это?

– Я найду, – я пристально посмотрел в глаза Питера, он лишь ухмыльнулся.

– Ты не знаешь, что делать, зато знаем мы. Надо уничтожить ядро.

– Надо прислушаться к Уолтеру, – возразил Ричард. – До этого его решения спасали нас.

– Спасали? По-твоему, обрушить Дзар на землю, это спасти его?

Конечно, это звучало абсурдно. Если бы не мое решение – Дзар уже бы стерли в порошок. Простое население было благодарным, но вот управляющая его часть была немного другой. Представители администрации и офицеры, услышав слова Питера, задумались.

– Значит так, – продолжил Питер. – Мы собрали совет для того, чтобы принять совместное решение, я предлагаю так и поступить. На выбор два варианта: либо мы прислушиваемся к Ричарду, давая этому…. – Питер с презрением взглянул на меня, – Парню время придумать нечто непонятное, которое, быть может, даже спасет нас. Либо мы принимаем решение в пользу реальной, с известными инструментами, возможности, уничтожаем ядро, а потом уходим на Землю, дожидаясь пока венатор умрет.

– Никакой вариант нас не устраивает! – возмутились из толпы. Настроение ее неожиданным образом переменилось.

– Вы ведете себя как теоретики! – поддакивала какая-то женщина. – У вас даже нет доказательств, а мы должны рисковать жизнями и своим домом!

– Ничего мы не будем выбирать, и оставим все, как есть!

– Да! – подхватил еще кто-то в зале. Толпа возмущенно загалдела. – Вы не способны доказать свои слова! Это только гипотеза!

Вот так даже. Я считал это чистой воды везением. Ведь бездействие правительства значило то, что к ядру прикасаться никто не будет. У меня появилось время, чтобы заняться своими разработками, и единственная угроза, маячившая впереди – штурм Дзара. Если я не успею разобраться до появления врага – все пропало. Раньше, конечно, можно было сбежать на Землю в случае краха, но Эмили собиралась уничтожить и ее. Путей отступления не было, мне оставалось надеяться, что я справлюсь до прихода врага.

В зале поднялся гул, Питер стал оживленно спорить с аудиторией, но толпа была непреклонна, в тот момент имея настоящую власть, с которой невозможно было пререкаться. Я сказал Ричарду на ухо:

– Вы тут занимайтесь политикой. Мне нет смысла тратить на это время. Я лучше пойду в лабораторию, и займусь там делом, хорошо?

– Поспеши, – Ричард одобрительно кивнул, затем сразу же вмешавшись в спор с Питером.

Не знаю я, о чем они там спорили, что пытались выяснить – мне было плевать. Главное, что появилось время на исследования и разработки, которые, по моему глубокому убеждению, были единственным, что могло спасти человечество от гибели. В спешке покинув зал заседаний, я засеменил по улице к лаборатории, целиком посвятив мысли идее, способной помочь всем разрешить сложившуюся ситуацию.

Мне вспомнилось кое-что. Жара в тот день стояла изнурительная. Под потолком мерно гудели ртутные лампы. Я проводил время у отца в мастерской, с наслаждением потягивая колу из жестяной баночки. Отец, используя разводной ключ, затягивал болты на черном экзопротезе, лежавшем на рабочем столе. По лбу его струился пот, он тяжело вздохнул, изнуренно запрокинув голову и увидев у меня в руках колу.

– Ну и жарища, – сказал отец, глядя на напиток. – Уолт, а ну, дай-ка глотнуть.

– Нет уж, – нахмурился я, ни в какую не желая расставаться с холодным напитком. – Я ее купил на честно заработанные деньги, – поставил банку на полку, задвинув поглубже, чтобы отец не достал. – Потому и выпью ее сам.

– Жадина ты, – усмехнулся отец. – Иди сюда, помоги мне.

И я подошел. Отец попросил подвигать спицами экзопротеза, а сам в этот момент смотрел на то, как шевелились при этом пальцы. Не понравилось ему что-то, он нахмурился, благодарно кивнув, и снова взялся за разводной ключ, став ослаблять болты.

– Слишком сильно затянул….

– Пап, – я с любопытством глядел на протез. – А зачем ты сделал эту штуку?

– Знаешь, есть немало людей, сынок, у которых конечности слабые, или их вовсе нет. Это, как правило, рабочие-промышленники после травм, или военные…. Мне их жалко. У меня, знаешь, с самого детства была привычка, всегда помогать нуждающимся. Меня еще дед к этому приучил, говоря, что добро тебе вернется. Вот я и…. Помогаю. Только стараюсь помочь глобально. Инвалиды со слабыми руками имеют право на полноценную жизнь, и этот экзопротез может поспособствовать им в этом.

– А что тебе за это дадут?

– Может, за патент заплатят, может, с продаж процент отдадут, но это неважно. Для меня главное, чтобы протез был доступен для всех. О награде я даже не думаю.

Вдруг мне стало нестерпимо стыдно. Я вспомнил, как не захотел поделиться с напитком с папой, и аж в груди потяжелело. Это был первый раз, когда доброта отца восхитила меня. Он создавал, проектируя ее несколько лет, такую сложную вещь, был готов отдать ее просто так нуждающимся, а я…. А я пожалел для него какой-то дурацкий напиток, хотя мне было не так жарко после нескольких глотков, как ему. Я протянул отцу колу, смущенно отворачиваясь и краснея, чувствуя себя очень виноватым.

– Пап.

– А? – отец с непониманием на меня взглянул, увидел напиток, и улыбнулся широко, во все зубы. – Спасибо, сынок, – он взял баночку и с наслаждением сделал несколько глотков, потом сказал, сказав на холодильник, стоящий в углу: – Загляни, кстати, в холодильник.

– И что там? – спросил я, открывая дверцу.

Там, баночка к баночке, стояло несколько рядов прохладительных напитков. Меня даже удивить этим удалось.

– Бери, сколько хочешь. Щедрым воздается по щедрому.

С тех пор я мечтал быть как отец. Хотел изобретать вещи для людей, помешался на экзоскелетах, пусть идею отца никто и не признал. Мне было гадко от того, что корпорации отказывали отцу из-за того, что на этом прототипе экзопротеза нельзя было много заработать, потому я решил, во что бы то ни стало, изготовить свою модель, которая обязательно будет кому-то полезна.

Приближаясь к лаборатории, я понял, что у меня это почти получилось. Осталось совсем немного. Дзару был нужен мой ум. Человечеству был нужен мой ум, и доброта, которой отец меня и научил. Неважно, что я за это получу – главное помочь людям.

***

Эмили стояла перед бассейном крови густого красного цвета, налитой в яму, вырытую в камне. Из дыры в потолке бил тусклый лунный свет, слабо заливавший помещение, но позволявший сносно все видеть. Этот улей внешне напоминал тот, в котором Эмили впервые столкнулась с Уолтером, но отличался отсутствием коконов на стенах. Вокруг бассейна, рядом с самым краем, симметрично были расставлены двенадцать органических неприятного вида капсул, выполненных как ложе для существ в человеческий рост. Веяло от капсул страшной энергией, казалось, один лишь взгляд на них позволял им высасывать у зрителя жизненные силы. В капсулах, на скользких от слизи органических стенках, извивались мелкие, тихо пищащие от голода гадкие клыкастые черви, внешне напоминавшие пиявок. Было этих пиявок около нескольких сотен на капсулу. Вместе они были способны вцепиться в человека, мигом высушить его до нитки, оставив лишь скелет с обвисшей на нем окровавленной укусами кожей.

Рядом с Эмили стоял Гуар, а за ними двенадцать хищников, стоявших смирно, будто стальные солдаты. Мощные, непоколебимые, способные выполнить любой, даже самый страшный приказ. В глазных разрезах масок сверкали гневом суровые глаза.

– Вы, – Эмили обратилась к хищникам. – В капсулы.

Хищники молча залезли в капсулы. По всем частям их тел заскользили влажные пиявки, тактильно изучавшие каждый сантиметр будущей жертвы. Они скользили по плечам хищников, голове, маске, рукам, извивались на коже, но кусать, без команды Эмили, не смели. Хищники стояли при этом непоколебимо, сердца их бились ровно, в глазах не проглядывало даже тени сомнения.

– Знаешь, Гуар, – Эмили взяла Гуара за руку. – Я восхищаюсь венатором, – они вместе с Гуаром медленно спускались в кровавый бассейн, в ступни давили выступавшие из ступенек грани. Кровь была холодная, чуть ли не ледяная, но ни Гуара, ни Эмили этот холод не беспокоил. Дойдя до середины, Эмили и Гуар погрузились в бассейн по пояс, выглядя как древние плотоядные божества, купающиеся в крови своих несчастных жертв. – Он настолько могущественный, – продолжила Эмили, – что способен усилием воли создать планету в параллельном мире, воспроизвести солнечную систему и воссоздать нужные для захваченной фауны и флоры условия жизни.

– Создать планету в параллельном мире? – Гуар покосился на Эмили. – А разве не сам параллельный мир?

– Вселенная многослойна, Гуар. Венатор – не Бог, но близок к нему. Он может взломать ткань реальности, открыть параллельное пространство, и создать там планету таким образом, чтобы она идеально вписывалась в местную астрономическую систему. И вот это великолепное умение…. Взлом ткани реальности. Я хочу заполучить его, став одним из самых сильных существ в мире, способным истребить любую цивилизацию.

– Но если вы станете венатором…. То разве не переймете его слабости?

Эмили улыбнулась краем губы. Пиявки, получив мысленное одобрение, жадно впились в хищников, разрывая их плоть сотнями острых клыков. Почувствовав соленый привкус крови, пиявки жадно присосались к открытым ранам, безжалостно вытягивая из жертв жизненные соки. Из мест укусов по телам текли речки крови. Хищники сдувались на глазах, из огромных и накачанных амбалов превращаясь сначала в тощих дистрофиков, а затем и вовсе будто заболевали анорексией. Кожа мешком отвратительно обвисала на костях и остатках мышц, хрупкие шеи ломались под тяжестью железных масок.

У края бассейна возникли волнения. Под кровью будто бы извивалось что-то длинное, а затем поползло по дну к Эмили и Гуару. Эмили почувствовала, как это существо, скользкое и толщиной с половину женской руки, обматывало ее ногу, приближаясь к зоне бикини. Этот змей был личным изобретением Эмили и частью капсул, он высасывал из жертв кровь, затем перерабатывая ее в чистую кей-энергию, и мог интегрировать ее в любой живой организм. Эмили задрожала от удовольствия и чувственно закрыла глаза, простонав, когда змей скользнул по ее лобку и глубоко вошел в женское лоно, достав почти до самой матки.

Щеки Эмили возбужденно покраснели. Глаза ее блестели от удовольствия, взгляд был расслабленный, источающий блаженство. Тело ее охватил приступ эйфории. Она приблизилась к Гуару, расстегнула маску сзади и опустила ее в кровь, позволив утонуть. Лицо у Гуара было волевое, почти человеческое, губы средней толщины. Эмили с вожделением посмотрела на них, страстно поцеловала Гуара, и в этот момент змей стал немного толще. Эмили простонала, обняв Гуара за шею и обвиснув на ней.

– Я…. – голос Эмили дрожал, у нее тряслись ноги, она с трудом могла выдавливать из себя слова. – Я стану…. Разумом…. Этой планеты….. И ты мне поможешь….

Она вновь набросилась на него с поцелуем. Гуар отвечал взаимностью, обнимая Эмили и лаская ее тело. Тем временем на стенах коконов появились сотни светящихся точек, источавших тусклый желтый свет. Кровь в бассейне начинала бурлить, закипать, издавая характерный бурлящий звук, на поверхности вздувались пузыри, почти сразу же лопаясь. В коконах было огромное количество кей-энергии, которая, через змею, стала перекачиваться в Эмили. Чем жарче становилась страсть между Гуаром и Эмили, тем сильнее закипала кровь, тем интенсивнее Эмили втягивала в себя энергию. Этот бассейн был главным энергетическим центром венатора. Через него, задействовав в капсулах определенное количество кей-энергии, можно было черпать силу из ядра самой планеты, вбирая в себя частицу венатора и приближаясь к его могуществу. Эмили хотела пойти на очень тяжелую метаморфозу, заставив себя эволюционировать до следующей стадии и обретя огромную силу, по сравнению с которой ее нынешняя мощь была пустым местом.

Как только уровень энергии в теле Эмили стал достаточно велик, как только она начала источать ее в бассейн, это почувствовала сам венатор. Реагируя на энергетический всплеск в своем нервном центре, он рефлекторно стремился устранить его встречным потоком анти-энергии, и вот как раз ее Эмили и собиралась поглотить для своей эволюции. По краям бассейна, разорвав плоть пола, выросло четыре изогнутых костяных отростка. Они тот же час ударили в Эмили мощными желтыми лучами энергии, пытаясь уничтожить ее, но возбужденная женщина, как и любой сексуально-возбужденный человек, всегда поглощала из пространства энергию. Именно поэтому люди лучше себя чувствовали после секса. Секс открывал энергетические каналы и наполнял их энергией. Эмили знала эту особенность. Именно потому она заставила змею войти в себя и целовала Гуара: это было нужно для открытия приемного энергетического канала в ее теле, который иным способом открыть просто невозможно. Поток огромной энергии столкнулся с Эмили, сразу же заставив ее тело начать трансформацию. Эмили вскрикнула, задрала голову к верху, крепче обняла Гуара, а потом стиснула зубы, крича сквозь них. На ней с хрустом стали вырастать новые шипы, тело преображалось, кости болезненно изменялись, и Эмили теперь стала больше похожа на человекоподобного демона женского пола. В лицее ее осталось меньше человеческого, костяной брони на туловище прибавилось, на голове выросло два плоских изогнутых рога, лишь волосы остались неизменными, и только они, в основном позволяли угадывать в Эмили бывшего человека. Трансформация еще не была доведена до конца, оставалось немного, но тело Эмили уже не справлялось. Оно начинало покрываться крохотными трещинами, из носа Эмили потекла кровь, но она не испугалась. Этот случай тоже был взят в расчет. Через змея в Эмили стала перекачиваться поглощенная пиявками органика, трещины стали потихоньку затягиваться, но и этого, увы, не хватало для полной регенерации. Разрушение тела Эмили лишь замедлилось, но не прекратилось.

Гуар был нужен Эмили для двух вещей. Первая – сексуальное возбуждение. Вторая – органика его тела. Он был намного мощнее простых хищников, плоть у него была особая, более плотная и насыщенная строительным материалом и кей-энергией. Эмили вновь страстно его поцеловала. В этот раз под кожей на щеках Гуара, стали извиваться черные нити, постепенно поглощавшие его лицо, а затем ставшие захватывать тело. Нити эти Эмили запустила в Гуара из своего рта, для того, чтобы поглотить его через поцелуй. Гуар расширил глаза, стал брыкаться и пытаться вырваться, чувствуя, как нити высасывают из него органику с энергией, и передают их Эмили, но сопротивление оказалось тщетным. Эмили, подобно питону, обняла Гуара с такой силой, что у него хрустнули ребра с позвоночником. Гуар стал истощаться на глазах, сдувался, с него сползала кожа, оголяя мышцы, затем нити высосали и мышцы, обнажился окровавленный скелет, будто обглоданный очень голодными хищниками. Она отпустила скелет, он плюхнулся в кровь, утонув в ней с головой.

Змей вышел из Эмили, она воспарила над поверхностью бассейна, широко раздвинув руки, как божество, и закричала. Она с ног до головы была покрыта кровью, глаза ее ярко светились, излучая поглощенную энергию. Теперь она была едва ли не демоном во плоти. Ее тело накачалось таким огромным количеством кей-энергии, что теперь обладало просто невообразимыми возможностями и силой. Трансформация завершилась. Органики, полученной из хищников и Гуара, как раз хватило, чтобы пережить метаморфозы. Безграничная мощь и необычный прилив бодрости переполняли тело Эмили, в буквальном смысле невидимыми потоками стремясь вырваться наружу. Вокруг Эмили была энергетическая силовая сфера, невидимая глазу. Когда Эмили опускалась обратно в бассейн, то кровь словно разогнало мощными потоками воздуха, подняло и оголило дно, на котором лежал скелет Гуара.

– Ты сослужил мне хорошую службу, Гуар, – Эмили с ухмылкой посмотрела на скелет. – Твоя смерть не напрасна.

Скелет Гуара вызвал у Эмили ассоциации со смертью, которые невольно пробудили воспоминания.

Африканец подтянул женщину к себе, порвал колготки и задрал юбку, затем раздвинув ей ноги и бесцеремонно, грубо войдя. Женщина уже не сопротивлялась. Лишь расслабленно лежала, глядя на Эмили отсутствующим взглядом, и слушала ритмичные шлепки. Африканец кряхтел, постанывал, лицо его покрывалось потом, а Эмили наблюдала за всем этим дрожащими зрачками.

– Н-не н-надо, – заикалась она. Ее напуганное воображение нарочно усиливало восприятие, делая шлепки более громкими и картинку более четкой, чтобы заставить девочку убежать. – П-п-рекратите!

– Заткнись…. Мелкая…. Сука…. – африканец оскалил зубы, ритмично двигая бедрами. – Ты будешь следующая!

Эмили затаила дыхание, в ужасе представив, как африканец раздел ее, и сделал с ней это. Сердечко ее застучало в груди, как у трусливого зайчика, она затряслась всем телом. Она даже вообразить боялась, какие ощущения пережила бы, если бы африканец решил с ней позабавиться. Нет, думала она, нет. Не хочу, не буду, не допущу. Ей и так никогда было не забыть половые издевательства, случившиеся с ней в прошлом, очередную порцию боли они могла не пережить.

Африканец сильно увлекся Сарой (так звали маму Эмили), из-за чего проявил неосторожность, опустив глаза и потеряв девочку из вида. Она, как он думал, была маленькая, глупая, совсем неопасная, потому на нее можно было даже не смотреть. Увидев отвлеченность насильника, Эмили затаила дыхание, стараясь не издавать даже шороха. Взглядом она скользнула по разгрузке, лежавшей на полу, увидела рукоятку пистолета.

Насильник в порыве животной страсти стал целовать Саре шею (грязь ее кожи из-за алкоголя не вызывала у него отвращение), с наслаждением закрыв глаза, чем Эмили и воспользовалась. Она на четвереньках подползла к разгрузке, отстегнула липучку кобуры и вытащила пистолет, направив его на африканца. Он заметил блеск пистолетного дула, застыл сию же минуту, вцепился напряженным взглядом в Эмили. Она тряслась, пистолет бряцал в ее дрожащих руках, голова африканца находилась в разрезе мушки.

Все прямо как тогда, прямо как в тот раз, пистолет, причем, был такой же – Пистолет Макарова. Девочка знала, как пользоваться огнестрельным оружием: большим пальцем она повернула рычаг предохранителя, находящийся слева, вниз, снимая блокировку, пыталась потянуть на себя затвор, чтобы дослать патрон в патронник, но не выходило. Руки были ослабшими и потными, ладони скользили по черному металлу, Эмили не могла пересилить упругость возвратной пружины. Тогда она просто щелкнула курком, надеясь, что патрон уже был в патроннике. Лицо у афроамериканца все равно было напряженным, ведь Эмили не снимала его с прицела, медленно нажимая на спусковой крючок. Точно так же, как ее научили год назад, еще до того, как она попала в плен.

– Нет, – медленно закачал головой африканец. – Пусти. Я выпушу вас, если не выстрелишь….

Эмили дожала спуск, раздался оглушительный грохот выстрела, перед стволом полыхнула яркая вспышка. Свинцовая головка пули вгрызлась африканцу в голову под таким углом, что вылетела из затылка наискось, вырвав крупный кусок черепной коробки. Африканец рухнул на Сару. Отдачей Эмили ударило в ладонь, пистолет рвануло влево и вверх: его чуть не вырвало у нее из рук. Звякнула об пол стреляная гильза, в воздухе повис резкий запах ружейного пороха.

Африканца погубили беспечность и излишняя предосторожность. Напившись, он заранее дослал патрон в патронник в пистолете, что, в итоге, позволило Эмили им воспользоваться. Если бы он его не зарядил, девочке бы просто не хватило сил оттянуть затвор. Не в таком состоянии, в котором было ее вялое тело.

Сара повернула голову и сухо взглянула на Эмили. Дух девочки захватило этим взглядом, она трясущимися руками навела пистолет на лоб Сары.

– Не…. Надо…. – попросила Сара ослабшим голосом. – Мне очень жаль…. Я люблю тебя….

Дыхание Эмили было шумным, нервным, прерывистым. Ее взгляд, полминуты назад казавшийся детским и испуганным, вдруг стал хищным, преисполнился ненавистью. Она нахмурилась, крепче вцепилась в рукоять пистолета, чтобы не выронить, улыбнулась злорадно, едва ли не безумно. Пистолет будто стал клыками, ярко проявившими ее хищную душу, в которой всю жизнь не было почти ничего, кроме гнева и боли. Теперь она могла без страха их выразить. Оружие способно даже беззащитную девочку превратить в смертельно опасную угрозу.

Люди, чью душу сворачивают в пружину и туго сжимают обстоятельствами и гонениями, становятся вместилищем чужой злобы. Она копится в них годами в виде оскорблений, в виде унижений, в виде ненависти, впитываемую ими против воли. Все это смешивается, густой и болезненной тьмой затягивая эмоциональное хранилище психики. Угнетенные кажутся слабыми. Кажутся беззащитными, иногда даже убогими, но когда к ним в руки попадает оружие, оно взывает к их гневу, становясь каплей дьявольского ингибитора, нужного для провокации взрыва. Пружина разжимается, оживляет тьму, подчиняющую человека своей воле и вынуждающую выплеснуть себя через гром выстрела, делающего сквозную дыру в чьей-то голове олицетворением скопленной обиды.

Эмили давно мечтала о такой возможности. До этого ей не хватило ни духу, ни средств, но теперь, когда неведомым образом сложилась столь удобная ситуация, где на ее стороне были инструменты и обстоятельства, можно не бояться. Никто никогда не узнает, никогда не увидит, никогда не услышит о том, что делала Эмили. Единственным хранилищем информации будет ее голова, из которой просто так ничего не вытянуть.

Человек, думала Сара, двуличен. Каким бы милым и добрым он не казался со стороны, никогда не знаешь, какие скелеты у него в шкафу, насколько жестокие воспоминания хранит его память, и чем он является на самом деле. Эмили считала, что каждому есть что скрывать, она всегда помнила, что перед ней были не настоящие люди, а маски, не заслуживавшие никакого доверия. Она рано столкнулась с тем, чем казались ей люди на самом деле, перед ее глазами всю жизнь представала страшная часть человеческой натуры, которую она стала считать подлинной и единственной. Лишь одного человека из прошлого Эмили считала по-настоящему светлым, неподдельным, но ее у него забрали, причем очень жестоким способом.

Никакой жалости в Эмили не было. Она медленно давила на спуск, растягивая блаженство, возникшее из-за осознания момента расправы за все пережитые обиды. Громыхнул выстрел, затвор отбросило назад, гильза вылетела через окошко сброса и звякнула об пол, упав рядом с первой. Зазвенело в ушах. Головка пули пробила хрупкую голову Сары навылет, разломала череп, пробурила дыру в мягкой ткани мозга, вылетела из затылка, затем противно взвизгнув рикошетом. Из ствола тянулась сизая струйка дыма. Взгляд Эмили опустошался, пропитываясь холодом и безразличием к человеческой жизни. В этот момент ее ненависть к людям стала максимально сильной. Она захотела уничтожить их всех до одного, и она уже не помнила, кто в этом виноват. Сара? Африканец? Мафиози, терроризировавшие их семью? Ей не удавалось выделить кого-то конкретного. Все они, вместе, довели ее душу до такого плачевного состояния.

Год назад, еще до того, как Эмили попала в плен, она жила с матерью в Лос-Анжелесе. Сара в те времена была видным политиком, но за качество жизни, доступное людям из правительства, пришлось серьезно платить. Чтобы попасть на свою должность, Сара заручилась поддержкой мафии, хозяйничавшей в городе в то время. Поддержку мафиози предоставили разностороннюю: финансовую, рекламную, и, что было немаловажным в вопросах жизни государственного представителя – силовую. Могли надавить на кого надо, прикрыть от боевиков других организаций, и обеспечить безопасность. Правда стоила эта поддержка очень дорого. Во-первых, мафия, в лице ее босса Томаса, имела в городе непоколебимую власть за счет Сары, и других политиков, выдвинутых в «люди» с их помощью. Томас поручал им ведение разнообразных законопроектов, облегчающих бандитскую деятельность мафии на разных уровнях, а взамен давал деньги. Да. Только деньги. Реальная власть была в руках мафиози, политики были лишь говорящими головами, действующими по их поручению.

С Сарой Томас был немного в других, особых отношениях, в которых не состоял ни с кем больше. Эмили стояла в солнечном свете, одетая в домашнюю пижаму, видя кругом шикарное убранство лофта, в котором они с мамой жили. Прислонив стену к уху, Эмили прислушалась и взволнованно замерла. Она подслушивала Томаса и Сару, общавшихся в кабинете, и с ужасом понимала, что будет дальше. Она надеялась, что сегодня исход их разговора будет другим, но надежд оставалось мало. Каждый раз происходило одно и то же.

На роскошном, массивном и вычищенным до блеска деревянном столе, в кабинете Сары, стояла стакан с налитым на самое дно янтарным бренди. Томас, черноволосый крепкий мужчина, коротко стриженный, в деловом костюме, вышитом на заказ из дорогущей импортной ткани, сидел в большом мягком офисном стуле за столом, глядя в окно и видя облака, плывущие над небоскребами. Лицо у него было красивое, челюсть квадратная. Он взял стакан, поплескал бренди на донышке легким движением ладони, и сделал глоток. Сладковатый и горький напиток огоньком скользнул по пищеводу, волной тепла разбежался по всему телу.

– Знаешь, Сара, – Томас поставил стакан на стол, задумчиво взглянув на Сару, сидевшую на пышном черном диване. Она дрогнула, стоило Томасу к ней обратиться. – Я люблю облака. А тебя люблю за то, что ты на них похожа. Они легки, беспечны и прекрасны, иногда вызывая восхищение непредсказуемыми формами, привлекающими к себе максимум человеческого внимания. Ты так же непредсказуемо и прекрасно выступаешь за стойкой спикера, придумывая невероятные словесные формулировки, которые должны донести до населения цели мафии в приятной и завуалированной форме. Ты заставляешь их верить нам. Для этого нужны таланты спикера и обманщика, за которые ты мне и понравилась.

Томас встал, обогнул стол, и, подойдя к Эмили, мягко коснулся ее щеки.

– Ты позволишь выразить мне свою любовь? – сказал Томас, глядя на Сару влюбленными глазами.

Сара прерывисто задышала, сердце забилось с удвоенным усилием, она медленно закрыла глаза и осторожно кивнула. Эмили прикрыла руками рот, понимая, что сейчас будет. Раздался звонкий шлепок пощечины, Сара взвизгнула, а Эмили расширила удивленно глаза, колени подогнуло дрожью. Шлепок, еще шлепок, еще шлепок. Сара вскрикивала, Томас бил ее раз за разом, выражая так свою странную любовь. Эмили тихо сползла по стене, слушая, как ее мать избивают, но страшно было не из-за этого. Страшно было из-за того, что обычно мама делала, когда Томас уходил.

Томас отвесил Саре еще одну пощечину по покрасневшей щеке, в животе у него сладко заныло. Руки его волнительно тряслись, сердце страстно колотилось, он делал Саре больно и ментально впитывал эту боль, получая истинное наслаждение. Сара плюхнулась на диван от очередной пощечины, хотела заплакать, но с трудом сдерживала себя. Глаза ее блестели. Нельзя было плакать до тех пор, пока Томас не насытится, иначе можно было понести суровое наказание.

– Только не плач, – Томас взял Сару за подбородок. Вид ее красного, побитого лица заставил его щеки побагроветь. – Ты знаешь, я не люблю, когда во время поцелуя плачут.

Сара зажмурилась и несколько раз энергично кивнула, вытирая слезы, готовясь к следующей порции ударов. Томас отвесил ей очередную звонкую пощечину, Сара жалобно взвизгнула, что вызвало в нем настоящее возбуждение. В мозг ударила эйфорией, волнительно закружилась голова, будто бы от нежности первого поцелуя, в паху все налилось кровью и затвердело. Избивая Сару, Томас испытывал те же ощущения, что испытывал обычный человек при поцелуях. И никак по-другому ему не удавалось возбудиться. Почувствовав себя достаточно заведенным, Томас расстегнул ширинку, взяв побитую Сару прямо на диване. Он схватил ее за бедра, задрал юбку и, отодвинув трусики, ввел свою плоть внутрь, почувствовав на головке давление увлажнившихся стенок женского лона. Эмили, затаив дыхание, слышала, как Томас возбужденно рычал, как ритмично, съезжая с места, скрипели ножки дивана, как раздавались шлепки пощечин, наносимые Томасом при упадке возбуждения. Сара терпела, Сара, не испытывая и капли удовольствия, покорно молчала и терпела.

Так происходило каждую неделю. Наступавший после этого исход Эмили помнила наизусть. Ее пугало не то, что Сару избивал Томас, не то, что они спали друг с другом, а совсем другое. Томас вышел из кабинета Сары, застегивая пиджак, и, изображая на лице удовлетворение, направился к выходу. На девочку он даже внимания не обратил. Стоило входной двери захлопнуться за Томасом, как Эмили тут же услышала повелительный тон матери:

– Эмили, быстро иди сюда!

И Эмили послушно зашагала в кабинет Сары, шаркая ногами по полу, испуганно всхлипывая. Ее сердце сжалось до боли, на душе возникло гадкое ощущение неотвратимости чего-то страшного, она боялась заходить. Вот она стояла перед матерью, послушно и смирно, отведя напуганные глаза в сторону. Эмили старалась убедить себя, что видит сон. Страшный и кошмарный сон, мир которого разрушится, как только ее любящая мама ласково поцелует ее во вспотевший от страха лобик. Но нет. Мечты и желание Эмили испытать приятное тепло материнской любви всегда оставались призрачными, недосягаемыми. В реальности все было совсем иначе.

– Не надо, мама, – попросила Эмили, по щекам ее потекли слезы.

Но ни слезы, ни плач, ни крики не помогали. Ничто не могло заставить Сару пожалеть Эмили, она была единственным сосудом, в который можно было слить копившиеся в душе страдания. Эмили смерила девочку жадным взглядом, уже воображая, что хотела с ней делать. Она нежно провела ладонью по щеке девочки, затем погладила по спине и положила руку ей на ягодицу. В порыве возбуждения Сара поцеловала Эмили в губы, а Эмили лишь беспомощно зажмурилась, крепко стиснув кулачки. Она покорно терпела поцелуй. На теле все еще болели старые синяки, боль эта служила напоминанием о том, что ждет Эмили, если она вдруг посмела бы оказать хоть малейшее сопротивление.

– Давай, – покрасневшая Сара отстранилась от дочери, глядя на нее возбужденным взглядом. – Сделай, как мама любит. Подчинись. Мама любит, когда ей подчиняются.

Эмили трясущимися руками стянула с себя пижаму, обнажив детское побитое тельце, покрытое ссадинами и синяками, встала на колени, крепко зажмурилась, всхлипывая. В носу щипало от горьких слез, несчастная девочка проливала их с ужасающей регулярностью, с каждым разом надеясь, что они вызовут в матери хотя бы каплю сострадания. Это повторялось каждую неделю. Каждую неделю, без единого пропуска, будто по дьявольскому расписанию, составленному в аду персонально для Эмили, за грехи, которых она даже не совершала.

Томас приходил по пятницам, избивал Сару и уходил, а Сара была человеком впечатлительным и беспринципным, потому, для облегчения собственных душевных страданий, могла с легкостью использовать даже родную дочь. Когда Сара заканчивала свои половые развлечения, Эмили одевалась и убегала прочь, пытаясь забыть то, как мать трогала ее руками, пытаясь забыть влагу ее языка между ног, воспоминания эти охватывали ее разум, делая больно и разжигая ненависть.

Эмили вжалась в угол в своей комнате, заставленной дорогой мебелью, и тихо плакала, схватив голову руками и приговаривая: «Я не хочу. Мне это не нравится. Я не хочу. Не хочу».

– Не хочу! – крикнула она вдруг, со слезами стукнув кулаком стену. – Не хочу! Не хочу! Не хочу! Не хочу! – плач перерос в рыдания, девочка сползла на пол, и громко кричала, срывая голосовые связки. – Не хочу! Не хочу! Не хочу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Все, что было связано с сексом, вызывало у нее дрожь. Страшный и неописуемый ужас завладевал ею от одной только мысли на сексуальную тему, будто бы у больного клаустрофобией, попавшего в черный ящик. Сердце колотилось, дыхание перехватывало, тело становилось тяжелым, не слушалось, дрожало, спина покрывалась холодным потом. Все это, в совокупности с постоянным созерцанием гнили человечества и болью, страшно травмировало ее психику. Вот она, одетая в теплое осеннее пальто, устало брела по тротуару против течения толпы, состоящей из равнодушных людей с мрачными, безразличными лицами. Лица эти вызывали у Эмили страх и отвращение. Эмили взрослела (ей уже было четырнадцать), с ней становилась старше и крепла тихая ненависть к людям, зародившаяся из-за событий прошлого. Неприятное ощущение. Видя любого человека, Эмили будто бы чувствовала его прогнившее нутро, чувствовала исходящую от него опасность, в груди возникало жгучее защемление, сопровождаемое сильной неприязнью и страхом. Ей делалось гадко. Чтобы хоть как-то облегчить душевную боль, она всегда прятала от людей заплаканные глаза, смотрела в землю, взгляд у нее был отсутствующий, направленный в глубины собственной, искалеченной души. Лицо выражало невыносимую усталость, утомленность. «Все хотят мне зла, – встревоженно думала Эмили. – Все замышляют против меня недоброе, все хотят меня трогать против воли».

За ней постоянно следили люди Томаса, катавшиеся по пятам на черном джипе, но Эмили уже давно не обращала на них внимания.

Вдруг Эмили увидела человека, изменившего ее сломленное мироощущение. Он был мальчиком примерно ее возраста, одетый в дырявые лохмотья: поношенный коричневый пуховик и пыльные серые джинсы с осенними ботинками на босую ногу. Из-под натянутой на голову серой шапки смешно торчала рыжая челка. Что-то при виде его светлых голубых глаз переменилось в сердце Эмили, она почувствовала сильный приток жизни в душу, чего с ней еще никогда не происходило. Мальчик, завидев ее, искренне улыбнулся красивыми губами.

– Пойдем, – он поманил ее за собой в переулок. Голос у него был звонкий, приятно ласкающий слух. – Пойдем, пойдем, не бойся. Я давно тебя жду.

– А я и не боюсь…. Видишь, вот, иду…. – говорила она, путаясь в мыслях, осторожно шагая к мальчику.

«Обидит! – раздался из глубин подсознания голос опасения. – Убьет! Задушит! Покалечит! Беги прочь! Но…. Нет, – это уже сознание Эмили. Она чувствовала себя на удивление спокойно, сердце ее билось мерно, даже радостно. – Он другой. Он отличается от всех».

Они пришли в логово мальчика, где он жил последние несколько лет. Располагалось оно в теплом, скрытом от глаз других подвале. Пол был устлан чистым картоном, стены обделаны старыми палетами, между досками которых был набит утеплитель. Видно, раньше тут жил кто-то умелый, но мальчик не знал, кто, и просто стал использовать жилище для себя. На двойных трубах теплотрассы был расстелен потрепанный матрац, с одеялом и подушкой. Мальчик чиркнул спичкой, зажег висевшую под потолком керосиновую лампу, затем достал из-под подушки блеснувшую в свете флейту, и сел под лампой по-турецки. Эмили неуверенно села рядом с ним, чувствуя непривычное чувство смущения и…. Спокойствия. Она пересеклась взглядом с мальчиком, резко отвела глаза, покраснев. «И что это я к нему такое чувствую? Не понимаю», – изумлялась Эмили, знакомясь с новым ощущением неповторимой теплоты, ярким радостным пламенем охватывавшим ее душу. В животе сладко заныло.

Вот никто бы у нее доверия не вызвал, ни с кем бы она, без оглядки, не пошла бы в грязный переулок, а этот мальчик доверие вызывал. Причем сразу же, с первого взгляда. От него отходить не хотелось.

– Ты всегда ходишь по этой улице в один и тот же день, – начал мальчик. – Ой, забыл…. – дрогнул он, неловко взглянув на Эмили. – Меня Билли зовут. А тебя как?

– Эм…. – растерялась девочка, а затем задвигала глазами и сосредоточилась, сделавшись серьезной. – Эмили.

– Эм, – мальчик вдруг тепло улыбнулся. – Я буду звать тебя Эм. Или Эми.

– Никто меня так не называет, – вдруг возмутилась Эмили, сунув руки в карманы. – Но…. Тебе можно.

– Эми, почему ты всегда такая грустная? – с интересом спросил Билли, глядя Эмили в глаза.

Она вдруг потупила взгляд, насупилась, Билли смущенно почесал затылок. Сболтнул, подумал он, не того. И зачем, дурак, спросил только?

– Я боюсь говорить об этом и думать. Можно не рассказывать? – осторожно попросила Эмили, боясь уничтожить установившееся между ними доверие.

– Конечно, – кивнул Билли, улыбнувшись. – Можно. А знаешь, – вдруг Билли стал серьезным, голос у него был таким, каким был у детей, когда они пытались разговаривать на манер взрослых. – Я буду тебя защищать. Да. И твое настроение. Вот….

Билли посидел задумчиво несколько секунд, вспомнил какую-то мелодию, и поднес флейту к губам, заиграв. Инструмент стал издавать чарующие восточные мотивы, наверное, Японские, подумала Эмили. Мелодия гармонично лилась из флейты, бальзамом ложась на израненную душу Эмили, вызывая в ней чувство подъема жизнелюбия и настоящего умиротворения. Ей вдруг стало хорошо, очень спокойно, она смотрела на Билли не отрывая взгляда, слушая волшебную, исцеляющую мелодию. Настроение у нее стало совсем другим. По-настоящему хорошим. Ненависти будто не осталось совсем. Мир сосредоточился вокруг Билли, не оставляя места ни для чего другого. Ни для боли, ни для ненависти, ни для отчаяния. Теперь Эмили чувствовала только лишь любовь, источаемую этим мальчиком через флейту. Когда он закончил, с улыбкой посмотрев на изменившееся лицо Эмили, Эмили бросилась на него с объятиями. Никогда она еще себя так не чувствовала. В глазах был яркий жизненный блеск, настроение стало чудесным, и, казалось, ничто не способно его испортить.

– Ты приходи ко мне, когда тебе будет грустно, – сказал Билли, обняв Эмили в ответ. – Я подниму тебе настроение.

Девочка зажмурилась и кивнула несколько раз. Жизнь обрела для нее совсем другие краски, которых она не видела. Она заплакала, впервые в жизни заплакала от радости, а не горя. Нашелся один человек на весь мир, не вызывавший у нее отвращения или ненависти, и он стал для нее эпицентром бытия. Раз в неделю приходил Томас, раз в неделю Сара развлекалась с Эмили, после чего Эмили уходила из дома и мчалась к Билли, чтобы побыть с ним и послушать флейту. Хотелось бросить все и жить с Билли в подвале, но люди Томаса отлавливали Эмили при малейших попытках сбежать. Конечно, она пыталась спастись от террора матери бегством, но видимо, мафиози наблюдали за ней по личному поручению Сары. Билли был единственным спасением в тюрьме, выхода из которой не было.

В день очередного визита Томаса что-то пошло не так, вопреки ожиданиям Эмили.

– Тупая сука! – это Томас крикнул в кабинете Сары, послышалось, как Сара грохнулась на пол с криком и заплакала. – Я же сказал, что не люблю, когда кто-то плачет во время поцелуя!

– Прости! Я…. Я не выдержала! – она вдруг будто проглотила язык. – Слишком….

– Что ты натворила? – спросил Томас, но, не услышав ответа, крикнул с нажимом. – Что ты натворила, шлюха?!

– Я не смогу заплатить в этом месяце….

– А вот этого я не люблю еще больше, чем слез, – хмуро сказал Томас. – Я ведь говорил тебе, что будет, если ты не заплатишь? Говорил? Я дал тебе власть, дал роскошную жизнь, и от тебя лишь требовалось подчиняться и исправно платить! А сейчас ты не подчиняешься, и не платишь! Я говорил, что будет, если ты так поступишь?!

– Говорил, но…. Но не надо, умоляю!

– Заткнись! – Томас пнул взвизгнувшую Сару в живот. – Закрой рот!

Когда Эмили прибежала к логову Билли, то видела, как его, бессознательно висящего на плече одного из двух боевиков Томаса, тащили к джипу. Лицо боевика было брутальным, хмурым, сбитым в бесконечных драках, нос поломан, как у боксера. Взгляд его Эмили запомнила на всю жизнь.

Второй боевик схватил Эмили, потянул ее к джипу, она закричала. Вот так, посреди бела дня, детей тащили по улице в машину у всех на глазах. Люди, напуганные видом мафиози, прекрасно знали, кто они такие. Прохожие в спешке проходили мимо: никто даже не смел взглянуть на процессию, никто не смел пискнуть, или, тем более, вмешаться.

– Помогите! – кричала Эмили, обращаясь к прохожим, громко плача. – Помогите! Пожалуйста!

Но никто даже не обратил на нее внимания. Все стыдливо отворачивались, прятали напуганные глаза, лишь некоторые потянулись за телефонами, вызывая полицию, и старались делать это как можно более незаметно.

– Детишки балуются, родители вернуть попросили, – грубо пояснил остановившемуся прохожему боевик. – Не лезь не в свое дело. Целее будешь.

– Хорошо, – трусливо кивнул прохожий, засеменив прочь. Он знал, что происходило, но ему не хватало смелости перечить. Прохожий понимал, с кем имеет дело, и знал, что полиция тоже была бы тут бессильна. Оставалось только смириться, и надеяться, что судьба позволила бы детям выжить.

Они закинули Эмили на заднее сиденье вместе с Билли, привезли домой, и там затащили наверх, кинув их в прихожей лофта и плотно закрыв за собой дверь. Сара сидела за своим столом в кабинете, с побитым лицом, по щеке, с рассечения на лбу, текла струйка крови. Томас стоял перед ней, скрестив руки на груди. Боевики усадили детей на диван, Билли уже очнулся, вдруг с криками бросился на боевика с поломанным носом:

– Не смейте трогать Эмили!

Боевик влепил ему звонку пощечину, мальчик повалился на пол, и двинуться не мог, даже моргнуть: так сильно его парализовало от страха.

– Не надо! – вскрикнула Эмили, кинувшись к Билли, и, упав рядом с ним на колени, обняла его. – Не трогайте его!

– Как мило, – ухмыльнулся Томас. – Твоя дочурка, видимо, познала, что такое любовь. Да, Эмили? – Томас взглянул на Эмили. – Теплое, приятное чувство. Оно тоже мне нравится.

– Отпустите нас, – жалобно попросила Эмили, всхлипывая и крепче обнимая Билли. – Мы ничего вам не сделали….

– Вы? Нет. Конечно, нет, – Томас вскинул ладони. – Против вас я ничего не имею. Но твоя мать совсем нас не уважает. Именно из-за нее вы здесь, и ваша судьба сейчас в ее руках. Да, Сара? Теперь смотри. Убивать я тебя не собираюсь. Но за просрочку с выплатой, так или иначе, придется ответить. У тебя варианта два. Первый, – Томас вытащил из-под пиджака фамильный нож, со строгим семейным гербом в виде орлиной головы на конце рукоятки. – Ты сейчас дашь отрезать себе палец. Или же…. Мы уничтожим психику твоей дочери. Что будешь делать?

Сара с ужасом смотрела на острое лезвие ножа, с дрожью в руках воображая, как он рассекал ее плоть и кости. Собственная жизнь, собственная целостность для нее была гораздо важнее дочери, важнее ее жизни. Она была готова пойти на все, лишь бы выгородить себя, лишь бы остаться невредимой, потому потупила взгляд, сказав тихо:

– Делайте с ней, что хотите.

– Что же, – Томас прикрыл глаза, спрятав нож в ножны. Его даже немного разочаровало решение Сары. – Ты паршивая мать, Сара. Ты, – Томас указал на боевика с поломанным носом. – Заставь девочку убить пацана.

Под угрозой убийства, под дулом пистолета, Эмили заставили взять в руки пистолет Макарова с глушителем, но она отказывалась направлять его на Билли. Она стояла перед Билли, понуро опустив голову и держа пистолет дрожащими руками. Ей хотелось исчезнуть, скрыться, проснуться в постели, осознав, что все происходящее – всего лишь ночной кошмар. Но страх был реальным. Страх перед смертью, заложенный в каждой клетке на генетическом уровне, был реальным. Билли отчетливо его почувствовал, задрожав испуганно, но, проявляя поразительное мужество, не смел пошевелиться. Он сказал дрожащим голосом:

– Эм, не бойся. Если тебя после этого отпустят, то не бойся. Стреляй….

– Нет, – прошептала Эмили упавшим голоском. – Я не могу.

– Не знаешь, как пользоваться? – сказал мужчина с боксерским носом, встал позади Эмили и крепко взял ее за ладони, направляя оружие. – Не волнуйся, я расскажу и покажу.

– Нет! Нет! Нет! – вдруг закричала Эмили, став брыкаться, пытаясь вырваться из цепкого захвата боевика, но ей не хватало сил сопротивляться. Руки у него были тяжелые, будто стальные, он цепко сжал их н ее тонких ладошках. – Пожалуйста! Не надо!

Боевик, ведя руки Эмили, прицелился Билли в голову. Билли стоял непоколебимо, зажмурился, по щекам его потекли соленые слезы. Желание помогать людям, а особенно любимым людям, было в нем настолько потрясающей силы, что он был готов умереть. Он понимал, что от его храбрости зависела жизнь Эмили. Эмили вцепилась заплаканным взглядом в пистолет, молилась мысленно, чтобы он сломался и не выстрелил. Боевик большим пальцем опустил рычаг предохранителя вниз, легким движением передернул затвор, свободной рукой не позволяя Эмили выронить оружие. Боевик хладнокровно надавил на спуск, приглушенно хлопнул выстрел, пистолет дрогнул в руках Эмили, головка пули пробила голову билли навылет, мальчик повалился на пол с мертвенным выражением лица. Под телом медленно растекалась кровавая лужа.

– Нет! – завизжала Эмили, дергаясь всем телом, ее душило слезами отчаяния, сердце с болью колотилось, душу сжигало нестерпимым горем. – Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!

Ее собственными руками заставили убить человека, который подарил ей что-то светлое. Единственного человека, который любил ее чистой, детской, бескорыстной любовью. Вместе с Билли умерла ее душа, погас весь свет, который он зажег в ней, и с новой силой вспыхнула несдерживаемая ненависть к людям. Именно в тот момент Эмили запомнила, как пользоваться пистолетом. Оружие боевик забрал. Томас покинул дом, оставив одного бойца на страже, до приезда группы зачистки, которая должна была устранить следы преступления. Эмили громко кричала, жалобно плакала, лежа в луже крови рядом с Билли и крепко обнимая его.

– Уничтожу! – кричала она в ярости. – Я вас всех уничтожу! Я вас всех убью! Твари! Монстры! Я всех вас уничтожу! Всех! До одного! Всех!

Но на этом проблемы Эмили не закончились. Томас рассвирепел после просрочки выплаты настолько, что не смог ограничиться одним лишь сломом психики ее дочери. Ему хотелось не просто наказать привычными средствами, ему хотелось обречь ее на страшные муки, публично заявив об ее похищении, в назидание другим. У себя в кабинете он провел переговоры с лидером африканской банды, договорился с ним, заплатив нужную сумму, и на следующий же день в дом к Саре ворвалась группа вооруженных пистолетами африканцев. Они схватили Сару с Эмили, кинули в фургон, а затем отправили их самолетом в Африку, там сделав из них пленниц. Что было в плену – уже известно. Дальше Эмили сбежала из логова банды, стащив у бандита небольшую сумку с припасами, брела несколько дней по пустыне, а потом попросту потеряла сознание от усталости. Там-то Хелена и наткнулась на нее, подобрав и увезя с собой в Нью-Йорк.

С тех пор они зажили семьей. Эмили вела себя нормально, конечно, но была очень закрытой. После пережитых событий выход в общество давался ей с огромным трудом. Они ни с кем не общалась, ходила всегда будто бы разумом в другом измерении, а при попытках заговорить с ней просто игнорировала. Жили они в квартире Хелены, которая по комфорту и роскоши мало уступала лофту Сары. Ночами Эмили плакала в своей комнате, Хелена слышала ее, садилась на край кровати и пыталась заговорить с ней, но добивалась лишь того, что Эмили отворачивалась к стенке, поджимала ноги под себя и затихала.

Мысли Эмили были захвачены тяжкими и невыносимыми воспоминаниями, мрачными, травившими ей душу. Она до сих пор чувствовала жесткость спускового крючка на указательном пальце, видела мертвого Билли, ощущала на коже липкую, остывающую кровь. Ей было невыносимо больно, но она никак не могла эту злобу спустить. Некуда было, да и что она могла сделать? Ей оставалось только молчать, держать это в себе.

Хелена, наверное, была единственным человеком, которого ей тайно не хотелось убить. Она заботилась об Эмили, кормила, одевала, любила даже, как младшую сестру. Хоть и была занята всегда, но умудрялась выкроить для нее денек, чтобы устроить праздник в честь дня рождения, или еще какого-нибудь знаменательного дня. Но ни любовь Хелены, ни сладкий запах праздничного торта, стоящего на столе в кухне с евроремонтом, не изменившаяся в целом жизнь не могла сгладить пережитого.

Эмили одолело прошлое.

Она шагала по безлюдному тротуару мрачным поздним вечером, возвращаясь со школы. Из переулка на нее бросился мужчина в черном пальто. Он заткнул девочке рот, затянул в брошенное пустовавшее помещение и кинул на пол, закрыв за собой дверь. Стены были серы и пыльные, обои отклеивались и выцвели от времени, побитые окна выходили в переулок, давая тусклому свету протиснуться внутрь.

– Только попробуй пискнуть, – угрожающе пробасил мужчина, взглянул на девочку, внезапно обомлел.

Эмили стояла, с расслабленными опущенными руками, вид у нее был до невозможности мрачный, лицо скрывалось вечерней темнотой. Тогда-то мужчину и обдала волна леденящего душу страха. Такое ощущение возникало у него обычно тогда, когда он видел кого-то более сильного духом, чем он. В его груди возникло жуткое давление, желание отвернуться от девочки, чтобы случайно не посмотреть ей в глаза и не спровоцировать агрессию. Спина покрылась холодным потом, колени дрогнули, пальцы задрожали. Какая же сила духа-то? У малолетки? У очередной жертвы, каких у него было десятки?

В тот момент, через пространственную толщу, разделяющую миры Земли и Эркана, венатор незримо коснулся Эмили. Выбирая параллельную реальность для создания пищевой колонии венатор сразу же, заранее определял, какой именно человек будет генетически предрасположен к тому, чтобы стать главой его иммунной системы. Вышло так, что выбрал он Эмили, и именно в момент, когда маньяк захватил ее, в ней пробудилась чудовищная инопланетная сила. Под грохот грома сверкнул молния, на миг выхватив лицо Эмили из тьмы. Глаза были пугающе черными, радужки желтыми, а зрачки вертикальными, как у хищной кошки. Она почувствовала пробудившуюся в теле мощь, но, вместо того, чтобы бесконтрольно ей подчиниться, обуздала ее силой собственного разума, наличия которого венатор не предполагал.

В ее руках появился инструмент отмщения, с помощью которого можно было выпустить всю злобу. Некое высшее существо будто бы наблюдало за ее страданиями, ожидало, пока в душе вырастет ненависть, и в самый яркий момент становления этого жгучего чувства дало ей силу.

Эмили показалась маньяку древним, зловещим демоном, на которого он по неосторожности наткнулся в поисках легкой добычи. Он отступил назад, вытянул трясущимися руками нож из-под куртки, лицо его исказило страхом, ему даже шевельнуться нормально не удавалось.

– Хочешь юной плоти, да? – заговорила Эмили. – Хочешь, чтобы было узенько? Ну, попробуй, – Эмили оскалилась в злобной, безумной улыбке. – Давай.

– Что ты такое…. – нервно выдохнул маньяк дрожащим голосом. – Мелкая…. Кого ты из себя возомнила?!

У Эмили отросли короткие острые когти на пальцах, но маньяк этого не заметил. Он с отчаянным криком кинулся на нее и ударил ножом, по ключице, попытавшись воткнуть его. Одежду лезвие рассекло с легкостью, но вот кожу даже не поцарапало, попросту отскочив со звоном. Маньяк только и успел расширить глаза прежде, чем Эмили с размаха воткнула ему ладонь в живот. Когти с легкостью прокололи податливую плоть, рассекли кишечник, Эмили схватила маньяка за твердь позвоночника, пальцами почувствовав влажную кость. Кровь шумно брызнула на пол.

– Я в тебе, – прошептала Эмили маньяку на ухо, он, парализованный болью, приоткрыл рот, из которого хлынула кровь. – Нравится? – Эмили глянула в блестевшие слезами глаза маньяка. – Меня это даже возбуждает. Ты будешь моим первым произведением.

Эмили до хруста сдавила позвоночник, просунула в живот вторую руку, Маньяк взвизгнул. Девочка разорвала врага напополам, кровь захлестала струями во все стороны, заляпав стены. Вид разорванного тела маньяка, вид крови, вызывал в ней чувство глубокого и кратковременного удовлетворения. Она считала себя художником, через кровь и расчлененные тела выражающим свою ненависть к людям.

Следующим стал Томас.

Она заявилась в коридор небоскреба, в котором жил Томас, в порванной и окровавленной школьной форме, с забрызганными кровью когтистыми руками, что повергло боевиков в легкое замешательство. Двое стояли перед прочной железной дверью, ведущей в личные апартаменты Томаса, а двое перед Эмили.

– С-слышь, косплейщица, – нервно проговорил боевик, почувствовав исходящую от Эмили силу и испугавшись ее. – Валила бы ты отсюда, – он схватил ее за плечо. – Пока не выкинул.

– Я сама буду решать, куда мне идти, – спокойно ответила Эмили, левой рукой вцепившись в плечо боевика.

Она сжала ладонь с такой силой, что разорвала пальцами плечевую мышцу, схватилась за плечевую кость и с хрустом оторвала ее от тела. Фонтаном хлестанула кровь, боевик пронзительно завизжал, срывая голосовые связки, глаза его от боли чуть ли не на лоб вылезли.

Томас сидел в гостиной перед барной стойкой, задумчиво проворачивал в голове какие-то мысли, потягивая из бокала мартини. Услышав в коридоре вопли, он насторожился, тревожно взглянув в сторону двери. Загремели выстрелы: палили из трех стволов. Приглушенно громыхали пистолеты, слышались ужасающие вопли, хлюпали, падая на пол, оторванные конечности, грохались тела убитых. Томас сразу понял, что дело не к добру, скакнул за бронированную барную стойку, вытащил с нижней полки заряженный пулемет, дернул затвор, разложил сошки и поставил их на столешницу, хорошенько прицелившись в дверь.

Когда вопли стихли, дверь согнулась от мощного удара кулака, ее вырвало с петель и бросило в центр гостиной. С ошеломлением Томас увидел стоявшую в дверном проеме Эмили, за ее спиной виднелись разорванные в клочья боевики, все было забрызгано кровью. А сама Эмили улыбалась. Улыбалась по-маньячески, безумно, будто питавшийся насилием кровавый демон, глядя на Томас яростными и в то же время хладнокровными глазами, леденящими душу.

– Ты…. – ошарашенно выдавил он, и с криком надавил на спусковой крючок.

Грохотал пулемет, в ушах Томаса зазвенело, взвизгнули рикошеты, Томас стрелял в Эмили длинными очередями, поправляя пулемет, отдачей уносившийся в сторону. Головки пуль вгрызались в стены, дырявили пол и стены, но не наносили Эмили никакого вреда. Рвали одежду, но кожу взять не могли, отскакивая от нее как от танковой брони, разлетаясь по сторонам. В виде Эмили Томасу показался настоящий дьявол. Воплощенный антихрист, неуязвимый, оберегаемый древней темной силой. Эмили медленно шагала к барной стойке под пулеметным огнем.

В итоге она просто схватилась одной рукой за ствол стрелявшего пулемета, согнула его, как пластилиновый, и Томас в ужасе отпрыгнул назад, бросив рукоятку. Каково было встретить беспощадного дьявола лицом к лицу? Каково было ощутить ледяную хватку смерти на собственной глотке? Томас испуганно округлил глаза, по его бледным щекам струился холодный пот. Даже мафиози, закаленного собственной жестокостью, до ужаса проняло мыслью, что сам дьявол пришел вырвать из его тела грешную душу.

– Что ты…. Что ты такое? – пробормотал Томас дрожащими губами, сунув руку под пиджак и вцепившись в холодную рукоятку фамильного ножа. – Ты…. Ты пришла отомстить за мамашу? Она тебя-то не очень любила. Было бы за что мстить.

– Сара? – холодно спросила Эмили, взглянув в глаза Томаса. – Нет. С ней я уже разобралась. Я пришла мстить за Билли.

Томас громко сглотнул скопившуюся во рту слюну. Он ничего не понял, но ужас, охвативший нервы, не позволял ему осмелиться переспросить.

– Мальчик, которого меня заставили убить твои люди. Помнишь?

– Ты…. Ты про этого оборванца? Он же бомж! О чем тут сожалеть? Ты…. Ты лучше…. Лучше забери мою душу. Позволь мне служить тебе. Твоя сила невероятна, – с подлинным восхищением сказал Томас. – Я помогу тебе держать весь мир в страхе!

– Вот люди думают, что антихристами были Наполеон, Гитлер, но…. Настоящий антихрист я, – сказала Эмили, восприняв предложение Томаса равнодушно. – По сравнению со мной они просто плаксивые щенки, жадные до власти, и им даже не снилось то, что я собираюсь сделать с этой дрянной планеткой и теми, кто ее населяет. Это мой мир. Я его уничтожу. И уничтожение начну с тебя. Я нарисую свою ненависть человеческой кровью!

Она схватила Томаса за воротник, перетянула через стойку и бросила на пол. Томас стал со стонами уползать в коридор, но Эмили не дала ему сбежать. Она вонзила ладонь ему в заднюю часть бедра, прямо под ягодицей, с хрустом вырвала ногу, Томас заверещал почти на фальцете, чуть ли не как женщина. Потом Эмили оторвала ему втору ногу, затем вырвала руки, после усадив четвертованное тело на диван.

Когда Эмили закончила, Томас сидел на диване, превратившись в нечто, что Эмили считала сюрреалистическим произведением искусства. Ноги его торчали из плеч в разные стороны вместо рук, а руки, напротив, свисали из таза, как ноги, касаясь пола. Голова его была запрокинута назад, из разорванного рта торчал воткнутый в пищевод кинжал рукояткой вверх. Кинжал символизировал для Эмили то, что Томаса сгубило мерзкое дело его собственной семьи, а руки и ноги, находящиеся в непредназначенных для них мест означали, что то же семейное дело сотворило из него чудовище.

Эмили понимала, что сама стала чудовищем, но ее это нисколько не волновало. Она искреннее наслаждалась тем, что люди, уже неважно какие, гибли от ее рук. Но было ясно, что руками человечество не уничтожить, потому нужен был другой, более действенный способ. Необходимая мысль сама собой пришла ей в голову, посланная венатором. От того могущества, которое он предлагал, от армий чудовищ, которые должны были оказаться в ее распоряжении, ей вскружило голову. Вот же он. Вот способ, который способен оказаться эффективнее даже ядерного оружия. Правда, еще Эмили поняла, что уничтожение человечества не в интересах венатора. Он хотел, чтобы Эмили терпеливо наблюдала и следила за тем, чтобы все проходило гладко, чтобы остатки цивилизации Эркана не мешали спокойному потреблению гормонов, нужных венатору, но это не то, чего хотела Эмили.

Схема для венатора была привычная, неразумное существо на месте Эмили бы спокойно следовало указаниям. Но венатор не догадывался, что в созданном до захвата Эркана мире Мыслители посеяли излучение, наделившее выращенных на основе Эрканцев людей разум. Да. Перерождение захваченной цивилизации венатор производил в неразумной форме. У него были силы создать неодушевленные предметы. Но создавать жизнь он был способен только с использованием биоматериала поверженной расы. Именно разум позволил Эмили действовать в собственных интересах.

Ей оставалось разобраться, как поработить венатора. Интуитивно поняв способ перемещения в фотопространство, Эмили зашла в первый попавшийся магазин электроники, сломала шею продавцу, разбила витрину, и, достав оттуда фотоаппарат, сделала фотографию со вспышкой. Так ее впервые перенесло в Эркан, где ее встретили хищники, приняв над собой ее командование. Она тут же стала распоряжаться иммунной системой венатора, медленно, но верно подводя его к выполнению своей цели: уничтожить человечество. Она стала раковой клеткой в теле венатора. Стала агентом Смитом, пошедшим против машин, создавших матрицу. Стала паразитом, ради собственных целей готовым уничтожить всех.