Уже в середине XVI в. иностранцы, посещавшие Англию, обращали внимание на то, что население в целом хорошо питается.
Один из испанских путешественников отмечал, что англичане строят дома из палок и грязи (т. е. из дерева, обмазанного глиной), но обычно живут не хуже королей. В елизаветинскую эпоху большое развитие получила архитектура. Если прежде в целях защиты от непогоды здания строились с маленькими, подслеповатыми окнами с решетчатым переплетом, просветы которого защищались роговыми пластинками, не пропускавшими достаточного количества света, то теперь в домах знати появились широкие застекленные окна.
Если сравнивать постройки XVI в. с более ранними, то прежде всего бросается в глаза именно различие в размере и оформлении окон. Стекло получило широкое распространение. Трудно было представить применение этого материала в эпоху междоусобиц, но при Елизавете начали стеклить и узкие окна-щели старинных замков. Загородные особняки аристократии, построенные в елизаветинскую эпоху, нетрудно отличить от всех прочих: в плане они представляли собой букву «Е»; к довольно широкому фасаду пристраивались три флигеля. Е-образная форма строений елизаветинской эпохи представляла собой один из способов прославления имени королевы.
Не меньшие перемены претерпело внутреннее убранство домов. В Средние века в домах горожан стояли столы, скамьи и лари, однако спали люди на полу, подстелив для мягкости солому. Подушками не пользовались: их заменял мешок со стружками, а иногда и охапка дров, слегка прикрытая сверху соломой. Подушка казалась предметом ненужной роскоши, умалявшим достоинство здорового человека, который вполне мог обходиться без такой ерунды. У каждого века свои критерии комфорта, ведь и мы прекрасно обходимся без перин, голубой мечты наших предков еще в прошлом столетии. В елизаветинскую эпоху не только знатные лица, но и горожане стали пользоваться кроватями. На кухнях деревянные ложки были вытеснены оловянными, оловянная посуда заменила деревянную и глиняную утварь.
Эти изменения, незначительные сами по себе, в совокупности свидетельствовали о том, что общество становится богаче, – при Елизавете Англия вступила в эпоху экономического расцвета.
Булочники Йорка в XVI в.
В елизаветинскую эпоху англичане стали уделять большое внимание одежде. Пышность придворной моды с ее рюшами, буфами, высокими женскими прическами побуждала стоящие на более низких ступенях социальной лестницы категории населения подражать знати. Со своей стороны верхушка общества предпринимала определенные усилия, чтобы поддерживать имеющийся статус манерой одеваться. Поскольку любое новшество вызывало волну подражаний, то эволюция моды в этот период становится очевидной.
Главной щеголихой в стране была королева Елизавета, со временем расставшаяся со скромными привычками юности. Обладавшая не слишком эффектной внешностью и в то же время желавшая быть самой красивой на свете, королева стремилась компенсировать скромные природные внешние данные невероятной пышностью туалетов. По свидетельству современников, у государыни было три тысячи платьев.
В XVI в. большую часть населения страны составляли сельские жители. В Англии было 26 крупных городов и более 1700 мелких населенных пунктов – городков и деревень, гораздо меньше, чем сейчас, и отстояли они друг от друга на большие расстояния.
Путешествовали либо пешком, либо верхом, на лошадях и мулах. При Елизавете в моду вошли кареты – первый экипаж был изготовлен для королевы в 1564 г. голландским мастером. Однако кареты в те времена делались без рессор, и пассажиры изнемогали от тряски, подпрыгивая на малейших неровностях дороги. Гораздо приятнее было совершать путешествия по рекам. По воде перевозили и основную массу товаров, и на одной только Темзе трудилось до 8 тыс. лодочников, зарабатывавших на жизнь извозом пассажиров и грузов.
По свидетельству жившего в начале XVII в. англичанина Моррисона, в Англии были по тогдашним временам лучшие в мире гостиницы, причем они располагались чуть ли не в каждой деревушке. Забота о постояльцах начиналась уже на гостиничном дворе. К приезжему со всех ног бежали слуги – помогали спешиться или выйти из экипажа, брали на себя заботу о лошадях и багаже. Затем гостя провожали в предназначенный для него номер, где в камине тотчас же разводили огонь. Пока постояльца кормили только что приготовленными яствами, гостиничные слуги чистили его дорожные сапоги. Еда подавалась в общем зале, однако путник мог по желанию подкрепиться и в своем номере. Вместе с тем путешественнику не возбранялось лично наблюдать за приготовлением заказанных им блюд – для этого достаточно было пройти на кухню.
Случалось, что именно в гостиницах путешественников грабили. Как правило, воришки входили в сговор с хозяином заведения или с кем-то из слуг, выполнявших роль наводчиков, и опытные путешественники оставались начеку даже в самых респектабельных заведениях. Обычно гостиничные кражи учащались зимой: летом было гораздо проще и спокойнее напасть на путешественника прямо на большой дороге. Подстерегали путника и малоприятные встречи с попрошайками. Клянчить милостыню в XVI в. было запрещено законодательно, а нарушившего запрет ожидало жестокое бичевание, но желающие поживиться за счет милосердия шли на риск. Некоторые сочетали попрошайничество с лицедейством: разыгрывали роль, которая могла бы в наибольшей степени разжалобить проезжих, например, колченогого инвалида, пострадавшего «за короля» или «за королеву» в каком-нибудь славном сражении.
Королевский пикник Елизаветы I
Самым крупным городом Англии был, разумеется, Лондон, наиболее стремительно развивающийся населенный пункт страны. Лондон рос не только за счет естественного прироста населения, но и за счет оседания в столице приезжих как из других областей страны, так и из-за границы: если в середине столетия здесь проживало около 100 тыс. человек, то к концу XVI в. численность лондонцев как минимум удвоилась.
В связи с явной перенаселенностью столицы властям приходилось принимать драконовские меры – например, в принудительном порядке выселять квартирантов, если число таковых превышало пределы разумного для данного жилища. Некоторым представителям «избыточного населения» предлагалось перебраться на жительство в провинцию. Однако подобные методы борьбы с перенаселением были малоэффективны, а более интенсивная жизнь в Лондоне привлекала все новые толпы людей.
Скученность ощущалась и во дворцах вельмож. Даже в королевских резиденциях отдельные помещения предоставлялись лишь самым высокопоставленным придворным. О том, как ценилась «жилплощадь», свидетельствует тот факт, что фрейлинам королевы разрешалось держать во дворце не более одной комнатной собачки – прочие дамы такой привилегией не пользовались.
Придворные нравы тех лет поражают причудливой смесью изысканной утонченности и примитивного варварства. Например, в 1598 г. было издано распоряжение, запрещавшее «кому бы то ни было» (т. е. не только проказливым левреткам) «загрязнять своей мочой и прочими испражнениями лестницы, коридоры и прочие дворцовые помещения». Примерно в это же время при дворце появился первый в мире ватерклозет, однако изобретение не прижилось – возможно, потому, что предложивший его придворный Джон Харрингтон умудрился навлечь на себя немилость Елизаветы.
Лондон, как и всякий средневековый город, вобравший в себя несколько малых городов и деревень, не имел четкой планировки. Его грязные улицы нередко совершали немыслимые повороты, а иногда были до того узки, что прохожий, разведя руки, мог одновременно коснуться стен противоположных домов. Вторые этажи зданий зачастую нависали над первыми. Нетрудно догадаться, что в городе было немало улиц, которые никогда не освещались солнечными лучами.
В столице были свои трущобы (Марк Твен не преувеличивал, описывая в «Принце и нищем» «Двор отбросов»), но были и яркие достопримечательности, главной из которых являлся каменный мост через Темзу, сплошь застроенный домами и казавшийся идущему по нему продолжением улицы. В домах, стоявших на старом Лондонском мосту, не только торговали, но и жили. Лондонский мост был величайшим чудом строительной техники и единственной в те времена сухопутной переправой через Темзу. Он опирался на двадцать один каменный бык, разделяя реку на узкие протоки, через которые бурно неслась вода.
Главной достопримечательностью Лондонского моста были стоявшие на его южном, Саутваркском, конце Мостовые ворота, исполнявшие функцию башни позора. Ворота были увенчаны частоколом пик, на которые насаживались головы казненных преступников. Иногда таких страшных свидетельств свершившегося правосудия можно было насчитать несколько десятков одновременно. Если верить старинным гравюрам, ворота напоминали подушечку для булавок. Северная часть моста вела к Сити. Мост был таким высоким, что не только англичане, но и иностранцы считали его одним из чудес света.
Дворец елизаветинской эпохи
Среди прочих достопримечательностей Лондона этого периода следует отметить Тауэр, королевский дворец Уайтхолл, квартал юристов Темпл, дворец фаворита Елизаветы I графа Лестера.
В 1588 г. была напечатана знаменитая гравюра Уильяма Смита, изображающая открывающуюся с Темзы панораму Лондона. На рисунке видно, как много в городе было церквей, – в небо поднимаются около трех десятков шпилей и башенок, среди которых самой крупной является колокольня старого собора Св. Павла. Величайший английский поэт XVI в. Эдмунд Спенсер также обратил внимание на этот устремленный ввысь силуэт города: воспев реку Темзу в виде прекрасного юноши в бледно-голубом струящемся одеянии, он увенчал его голову диадемой «с сотней башенок». Для поэта слава Лондона складывалась не только из его внешней красоты – величественной Темзы, дворцов, церквей, зеленых холмов и полей, подступавших прямо к городским зданиям. Столица поражала ощущением могущества, напряженной интеллектуальной жизнью, стимулирующей творческой и деловой атмосферой.