Введение и гуманизация фабричных законов

Среди бедных слоев населения обычно было отдавать детей «в люди» в самом нежном возрасте. До промышленного переворота детский труд традиционно использовался на шахтах, а маленькие, худенькие мальчики становились трубочистами. Трудно сказать, какая из этих работ была более тяжелой. В шахтах дети в буквальном смысле света белого не видели, зарабатывали профессиональные шахтерские болезни, получали травмы и увечья, и мало кто из этих маленьких тружеников имел шанс дожить хотя бы до зрелого возраста. Мальчиков-трубочистов также подстерегали традиционные для их ремесла легочные заболевания, многие из них погибали от рака. Ежедневно занимаясь каторжным трудом, ползая изнутри по закопченым дымоходам, несчастные дети содержались при этом впроголодь, ибо упитанный ребенок не подходил для такой работы.

С появлением машинного производства детям стали предоставлять работу на фабриках – их физических сил вполне хватало, чтобы управиться с обслуживанием станка. Но по окончании рабочего дня, длившегося как минимум двенадцать часов, у бедняг едва хватало сил добрести до дома, и нередко можно было увидеть, как измученный маленький труженик устраивался на ночлег прямо на улице, засыпая, что называется, на ходу. Сну не мешали ни сырость, ни стужа. Понятно, что последствия таких ночевок сказывались на здоровье маленьких рабочих, а о больничных листах в те годы даже не мечтали: кто не работает, тот не ест.

Зачастую дети трудились по шестнадцать часов в день наравне со взрослыми. Первый закон о сокращении рабочего дня до двенадцати часов для приютских детей был принят только в 1802 г., а в 1819 г. подобная «льгота» распространилась и на остальных занятых в промышленности малолеток (от девяти до шестнадцати лет), причем запрещалось принимать на фабрики детей моложе девяти лет. К несчастью, последнее ограничение зачастую обходили сами родители маленьких рабочих: нужда заставляла их умышленно прибавлять год-два к возрасту своих детей, чтобы те как можно раньше начинали трудиться на семью.

Однако даже двенадцатичасовой рабочий день был непомерно велик для подростков, и английские филантропы развернули кампанию за его законодательное сокращение. Среди самых горячих поборников нового фабричного законодательства следует упомянуть Ричарда Остлера (1789–1861) и Энтони Эшли Купера, графа Шефтсбери (1801–1885), возглавившего в 1832 г. движение за введение десятичасового рабочего дня. Был в Великобритании и человеколюбивый промышленник, на практике доказавший, что такое вполне возможно. По всей Европе и Америке ходили удивительные рассказы об образцовом рае для рабочих, созданном фабрикантом Робертом Оуэном (1771–1858) в городке Нью-Ланарк, расположенном неподалеку от Глазго.

Уроженец уэльского городка Ньютаун, Оуэн сам прошел непростую школу жизни. Его отец, мелкий лавочник, мог позволить сыну посещать общеобразовательную школу только до девятилетнего возраста, после чего мальчику пришлось поступить на работу. Став старше, Роберт переехал в Манчестер, где добился больших успехов, заняв должность управляющего крупной текстильной фабрикой. Судьба еще раз улыбнулась ему, позволив жениться на дочери шотландского миллионера и стать управляющим и совладельцем текстильного предприятия в Нью-Ланарке. На фабрику Оуэна не принимались дети моложе десяти лет. Даже взрослые рабочие работали здесь «всего» по десять с половиной часов в день. Оуэн позаботился и о быте трудящихся: им предоставлялись чистые, аккуратные домики, построенные владельцами фабрики. В рабочем поселке была открыта школа для детей, где учили не только читать, писать и считать, но даже танцевать. Оуэн был противником палочной дисциплины как на фабрике, так и в школе, полагая, что доброе, человечное отношение к людям является стимулом и в труде, и в учебе. К сожалению, желающих последовать удивительному примеру Оуэна не нашлось – большинство промышленников предпочитало попросту выжимать из рабочих все силы, не тратя ни пенни на их социальные нужды.

Между тем созданная под давлением общественности королевская комиссия обратилась к парламенту с предложением еще больше сократить рабочее время для детей, и в 1833 г. был принят закон, по которому продолжительность рабочего дня для детей девяти-десяти лет на текстильных фабриках ограничивалась восемью часами, а для подростков одиннадцати-восемнадцати лет – двенадцатью часами. Категорически запрещалось принимать на работу детей моложе девяти лет – работодатель должен был требовать документального подтверждения возраста поступающего на фабрику ребенка. Фабричный закон 1833 г. не распространялся на другие отрасли промышленности, и на чугунолитейных заводах, в шахтах и на других предприятиях все еще можно было встретить пяти-шестилетних работников. Лишь в 1847 г. был принят закон, ограничивавший продолжительность рабочего дня десятью часами для женщин и лиц, не достигших восемнадцати лет. Законодательное ограничение рабочего дня для мужчин было впервые введено только в 1908 г.: шахтер не мог работать под землей более восьми часов в день.

Великая выставка 1851 г.

В XIX в. наука в Великобритании продолжала стремительно развиваться. Исследуя связи между электричеством и магнетизмом, Майкл Фарадей (1791–1867) заложил основы физики электромагнитного поля, а Джеймс Клерк Максвелл (1831–1879) создал классическую электродинамику. К числу важнейших достижений Максвелла относятся предсказание существования электромагнитных волн и гипотеза об электромагнитной природе света. Джеймс Прескотт Джоуль (1818–1889) экспериментально обосновал закон сохранения энергии и определил механический эквивалент тепла. Предложенная Чарлзом Робертом Дарвином (1809–1882) теория эволюции органического мира совершила подлинный переворот в естествознании.

Успехи наук способствовали дальнейшему росту промышленности. Безусловным индустриальным лидером Великобритания предстала в 1851 г., когда в Лондоне открылась первая всемирная выставка промышленных товаров, задуманная как проявление могущества империи, как гимн достижениям человеческого разума и мастерства. Идея проведения «Великой выставки» принадлежала принцу Альберту.

Для размещения экспонатов, доставленных из самых разных уголков земного шара, в лондонском Гайд-парке был построен гигантский павильон, метко прозванный журналистами Хрустальным дворцом и предопределивший многие черты архитектуры стиля модерн. На его постройку потребовалось более 30 тыс. листов стекла и 5 тыс. чугунных балок; длина огромного выставочного павильона составляла 300 м. К сожалению, Хрустальный дворец не сохранился до наших дней. В 1854 г. он был разобран и перенесен в Сайденхэм, а в 1936 г. погиб во время пожара.

Чарлз Дарвин

У идеи проведения столь масштабной выставки было огромное число противников. Высказывались мнения, что иностранные гости выставки занесут в страну «бациллу» революций, только что вихрем пронесшихся по Европе, опасались массовых беспорядков, а кликуши предрекали эпидемию чумы и другие небесные кары. Королеву предупреждали, что в случае посещения выставки ее жизнь может оказаться под угрозой: за предыдущие годы на нее было совершено два покушения, а многолюдная выставка могла стать удобным местом для третьей попытки. Виктория не прислушалась к благоразумным советам и в день открытия Великой выставки, 1 мая 1851 г., прибыла на торжественную церемонию вместе с мужем и двумя старшими детьми. Чувства королевы не поддавались описанию: она была особенно счастлива потому, что это событие стало триумфом принца Альберта. Именно он, инициатор проведения выставки, обратился к собравшимся с приветственной речью, закончившейся благодарственной молитвой. Затем хор из шестисот певчих исполнил «Аллилуйя» из оратории Генделя «Мессия», после чего присутствовавшие перешли к осмотру экспонатов.

Хрустальный дворец

Выставка поражала обилием представленных на ней замечательных вещей – стенды экспозиции протянулись на целых одиннадцать миль. Глаз радовали сокровища Востока – индийский трон из слоновой кости, лаковые миниатюры, сказочные шелка и вышивки, драгоценные камни, в том числе и знаменитый алмаз «Кох-и-Нур», изысканные кашемировые шали. Сама Великобритания была представлена не только техническими чудесами, но и произведениями искусства – английским столовым серебром, золотой посудой, бесценным расписным фарфором, а также кружевами. В центре Хрустального дворца бил хрустальный фонтан, выбрасывавший в воздух серебряные водные струи, а слух гостей выставки услаждало пение механических пичужек, сделанных с таким искусством, что и вблизи их вполне можно было принять за живых. Было здесь и множество восковых цветов, вошедших в моду и постепенно вытеснявших живые растения из жилых интерьеров. Некоторые экзотические экспонаты знакомили посетителей выставки с далекими культурами: из Канады, например, было привезено настоящее индейское каноэ из березовой коры. Из Соединенных Штатов прислали статую, которую можно было вращать вокруг вертикальной оси, крутя вмонтированную в пьедестал рукоятку. Были в экспозиции и такие хитроумные новинки, как кровать-будильник или же изготовленный мастером Роджерсом огромный складной «норфолкский» нож с семью десятками лезвий. Хотя среди экспонатов было много вещей иностранного производства, как минимум половину экспозиции занимали изделия из Британии и ее колоний.

Вечером в день открытия выставки королева Виктория написала восторженное и пространное письмо Леопольду Кобургскому. Описывая выставку и Хрустальный дворец, она сделала особый акцент на заслугах принца Альберта, явившегося ее главным организатором: «Зрелище… было таким завораживающим, грандиозным, величественным и трогательным. Всеобщее ликование, кругом только радостные лица, грандиозное здание… Благослови Господь Альберта и мою дорогую страну, которая сегодня предстала в таком величии». А вот как отозвался о Великой выставке Ф. М. Достоевский: «Да, выставка поразительна. Вы чувствуете страшную силу, которая соединила тут всех этих бесчисленных людей, пришедших со всего мира в едино стадо; вы сознаете исполинскую мысль, вы чувствуете, что тут что-то уже достигнуто, что тут победа, торжество. Вы даже как будто начинаете бояться чего-то. Как бы вы ни были независимы, но вам отчего-то становится страшно. Уж не это ли, в самом деле, достигнутый идеал? – думаете вы; – не конец ли тут? не это ли уж, и в самом деле, «едино стадо». Не придется ли принять это, и в самом деле, за полную правду и занеметь окончательно? Все это так торжественно, победно и гордо, что вам начинает дух теснить. Вы смотрите на эти сотни тысяч, на эти миллионы людей, покорно текущих сюда со всего земного шара, – людей, пришедших с одной мыслью, тихо, упорно и молча толпящихся в этом колоссальном дворце, и вы чувствуете, что тут что-то окончательное совершилось, совершилось и закончилось. Это какая-то библейская картина, что-то о Вавилоне, какое-то пророчество из Апокалипсиса, в очию совершающееся».

Для большинства гостей Великой выставки она стала олицетворением достигнутого Великобританией прогресса, и действительно, период с 1848 по 1879 г. был временем максимального расцвета викторианской Англии. Именно тогда железные дороги стали главным транспортным средством, на смену парусным судам пришли пароходы. В целом транспорт стал в четыре раза быстрее и во столько же раз дешевле. В 1869 г. были отменены непопулярные хлебные законы, однако, вопреки опасениям правительства, английский рынок не был мгновенно завален импортным продовольствием: боязнь конкуренции заставила британских землевладельцев революционизировать отечественное сельское хозяйство – в нем начали применять удобрения и сельскохозяйственную технику. По аналогии с Великой промышленной выставкой в 1853 г. была проведена выставка Королевского земледельческого общества. Однако уже в середине 1870-х годов мощную конкуренцию английскому зерну и шерсти составил экспорт из США и Австралии, положивший конец сельскохозяйственному буму в Великобритании.