Как великая выставка повлияла на судьбы… европейских монархических династий

Великая выставка 1851 г. имела важное последствие для развития династических связей европейских монархов. Полюбоваться ею в Лондон прибыл 20-летний прусский кронпринц Фридрих Гогенцоллерн, один из самых завидных женихов Европы, к тому же лютеранин. Его ждал радушный прием при королевском дворе, а его гидом по павильону выставки весьма продуманно оказалась одиннадцатилетняя Виктория, старшая дочь королевы Виктории и принца Альберта. Как и все члены семьи, она свободно говорила по-немецки. С этого началась дружба Вики и Фридриха. В 1855 г. кронпринц сделал ей предложение, а в январе 1858 г. они поженились. Еще тридцать лет спустя, в 1888 г., Фридрих стал королем Пруссии и кайзером Германии, однако правил всего чуть более трех месяцев. Ему наследовал сын, Вильгельм II, внук британской королевы Виктории, один из ее восьми внуков по линии Виктории-младшей.

После одного немецкого брака в королевской семье следовало ожидать другого. Вторая дочь Виктории и Альберта, Алиса (Элис) в 1862 г. вышла замуж за принца Людвига Гессенского. Шестнадцать лет спустя она скончались от дифтерии. Людвиг, уже ставший великим герцогом Гессен-Дармштадтским, вступил в новый морганатический брак, а осиротевших внучек забрала к себе королева Виктория. Ее любимицей стала вторая дочь Алисы, Элизабет, которую в семье называли Эллой. Бабушка предполагала, что Элла выйдет замуж за одного из своих кузенов, Фридриха Баденского или будущего кайзера Вильгельма II, но она предпочла брак с великим князем Сергеем Александровичем, братом императора Александра III, который приходился ей и двоюродным дядей, и четвероюродным братом. Свадьба состоялась в Петербурге в 1884 г., и на ней присутствовала младшая сестра невесты, двенадцатилетняя Аликс (Алиса). Именно тогда состоялась ее первая встреча с наследником российского престола шестнадцатилетним цесаревичем Николаем.

Когда Аликс вернулась в Лондон, королева Виктория стала подумывать о том, чтобы выдать благоразумную внучку замуж за внука своего старшего сына Эдуарда, Альберта Виктора, известного своим беспутством. Этого молодого человека подозревали во всех смертных грехах, от мужеложества до убийств; ходили даже слухи о том, что он и был знаменитым преступником Джеком-потрошителем. Один из самых громких скандалов с его участием разразился в 1889 г., сделав брак с ним невозможным для Аликс. Чтобы замять скандал, Альберта Виктора отправили в Индию (вскоре после возвращения, в 1892 г., он умер в королевском замке Сандрингем), а Аликс воспользовалась приглашением сестры и великого князя Сергея Александровича и отправилась в свое второе путешествие в Россию, во время которых началась ее романтическая дружба с цесаревичем. Впрочем, Александр III и императрица Мария Федоровна были против такого выбора наследника, не столько по политическим причинам, сколько из-за того, что один из братьев Аликс умер в трехлетнем возрасте от гемофилии, т. е. ее сыновья тоже могли быть поражены этой неизлечимой болезнью. Как известно, именно так и случилось, когда Николай, безумно влюбившись в Аликс, настоял на женитьбе на ней и когда после четырех дочерей в этом браке родился цесаревич Алексей.

Таким образом, встреча юной Виктории и Фридриха на Великой выставке имела важные последствия для крупнейших монархических династий Европы. Благодаря ей в начале XX столетия на престолах трех мощных держав оказались три близких родственника. Кайзер Вильгельм II был двоюродным братом Аликс, ставшей супругой Николая II, и двоюродным братом британского короля Георга V, второго сына Эдуарда VII, который, в свою очередь, был женат на родной сестре русской императрицы Марии Федоровны, матери Николая II, т. е. приходился последнему кузеном.

Впрочем, крепнущие родственные узы отнюдь не мешали монархам воевать друг с другом.

Англомания и русофобия

В XIX в. в России внимательно следили за жизнью Англии, во многом стараясь копировать английские манеры. Вслед за поэтом Байроном русские модники стали носить сорочки с широкими отложными воротничками, пришедшие на смену наглухо застегнутым рубашкам со стоячими воротничками. «Романтической» рубашке соответствовал и свободно повязанный галстук. Евгений Онегин был «как денди лондонский одет», а Павел Петрович Кирсанов (роман И. С. Тургенева «Отцы и дети») уже казался законченным англоманом. Особую любовь к Англии среди русских воспитывала и могучая английская литература XIX в.: почти сразу же после издания знаменитых произведений английских авторов у них на родине наши соотечественники получали возможность познакомиться с этими работами в переводах – не всегда совершенных, но в целом позволявших составить адекватное представление о достоинствах оригинала. Вслед за викторианской Англией Россия была охвачена модой на рождественские, или святочные, рассказы, – массовое увлечение ими началось с «Рождественской песни в прозе» (1843) Ч. Диккенса, и уже в 1850-е годы мало кто из уважающих себя издателей русских журналов решался выпустить декабрьский номер без подобного рассказа.

Англичане в России воспринимались как передовая, прогрессивная нация. Неизменным успехом пользовались британские товары. В богатых домах всегда можно было увидеть роскошные сервизы из английского фарфора, английское столовое серебро; великолепные английские часы также нередко дополняли убранство русских интерьеров. Многие пытались копировать присущую британцам сдержанность. Ставшее ныне традиционным демократическое рукопожатие также пришло в Россию, по-видимому, из Англии. В начале XX в. в Англии была создана организация юных скаутов – и вскоре аналогичное детское общество возникло в пригородном Павловске, послужив моделью для всей России. По образцу скаутских дружин возникла в советское время и всесоюзная пионерская организация.

В целом в русском сознании XIX в. Британия – великая, достойная восхищения страна, где, как писал в «Левше» Н. С. Лесков, «другие правила жизни, науки и продовольствия». Однако далеко не все англичане были высокого мнения о наших соотечественниках, и, пожалуй, лишь «аглицкий полшкипер» Лескова мог сказать о русском Левше, что «у него хоть и шуба овечкина, зато душа человечкина». В середине XIX в. в Британии господствовало весьма оскорбительное для России представление о нашей стране, а собирательным образом русского народа был мужик-лапотник – темное, дикое существо, неразвитый, необразованный человек, который в принципе не способен к восприятию достижений цивилизации.

Уже в 1840-е годы в отношении английских политиков к России проступили настороженность и недоброжелательность. Российская империя воспринималась ими в этот период как крайне агрессивное государство, стремящееся поглотить своих непосредственных соседей в Европе, а также утвердиться в Азии, на Ближнем Востоке и в Северной Америке, угрожая геополитическим интересам самой Британской империи. России также приписывали стремление захватить Черноморские проливы и даже Индию – так формировался образ грозного, коварного врага. Недалекое прошлое, когда Англия и Россия выступали союзницами против общего врага, Наполеона I, было забыто.

Первая вспышка русофобии в Англии относится к началу 1830-х годов, и вызвана она была выходом России к Черноморским проливам (1833). Николай I, зная о реакции Лондона, пошел на значительные уступки, пообещав не ратифицировать заключенный в 1833 г. русско-турецкий Ункяр-Искелесийский договор, русское правительство предоставило Британии большие льготы в ведении торговых операций на территории империи. Наконец, 1 июня 1844 г. царь лично прибыл в Великобританию. Визит не был надлежащим образом подготовлен, словно Николай I хотел застать англичан врасплох. Подобная неожиданность обеспечивала царю большую безопасность, поскольку после 1830 г. в Англии нашли приют множество поляков, питавших лютую ненависть к российской короне и способных совершить покушение на жизнь самодержца.

Николай I прибыл в Англию инкогнито, под именем графа Орлова, и остановился в здании русского посольства. Для него были приготовлены роскошные покои, но царь, ведший спартанский образ жизни, приказал устроить ему постель на кожаном тюфяке с соломой, который он повсюду возил за собой. Даже тогда, когда королева Виктория и принц Альберт уговорили «инкогнито» из Петербурга перебраться в Виндзорский замок, Николай не изменил тюфячку.

Мало для кого было секретом, что русский царь прибыл в британскую столицу. Его видели, когда он посетил зоологический сад; бурно обсуждался и заказ, сделанный Николаем ювелирам с лондонской Бонд-стрит: царь намеревался получить драгоценностей сразу на 5 тыс. фунтов стерлингов! Подлинный фурор произвел и костюм «графа Орлова», точнее, его белоснежные кавалергардские лосины. Царь держался открыто, дружелюбно, но в день, когда он посетил традиционные скачки в Аскоте, в Холборне состоялась оскорбительная антирусская демонстрация.

Виктория, сперва сильно настроенная против русского императора, не могла не признать его воспитанность и любезность. В письме Леопольду Кобургскому она отмечала, что Николай – «на редкость замечательный человек. Он все еще сохраняет привлекательность. Его профиль красив. Манеры в высшей степени достойны и изящны… он весь – воплощенное внимание и вежливость… Это человек, с которым очень просто установить контакт и поддерживать общение».

Царь предполагал, что британское правительство согласится проводить политику, в равной мере устраивающую обе страны, но он заблуждался. Его дипломатические усилия не увенчались успехом, и вскоре после отбытия Николая из Англии о нем заговорили как о новом Атилле, а русских начали сравнивать с безжалостными гуннами, стремящимися завоевать весь мир. К началу 1850-х годов русофобия вновь захлестнула Англию и подтолкнула ее к войне с Россией.