11

Утром Ромку, крепко уснувшего сразу после своего возвращения, разбудил Арсений:

— Эй, вставай, а то на зарядку на свою не успеешь до завтрака.

— Главное — это сам завтрак не прогулять, — ответил Ромка, потягиваясь в кровати. Чтобы потом, без всякого перехода, откинуть укрывавшую его простыню и сесть одним ловким, быстрым движением. Сцепить и вытянуть руки, хрустнув суставами, затем легко переместиться на коляску.

— А пресс кто будет качать?! — возмутился Арсений уже ему вслед.

— А тебе-то что? — спросил Ромка, сегодня сразу хватаясь за перекладину на крыльце. — Переживаешь так, как будто сам вводил эту повинность.

— Мы все в ответе за тех, кого приручили, — буркнул тот. — Так что нечего тут ритуал нарушать, раз уж сам его ввел в обиход, а мы успели к нему привыкнуть. И, кстати, где ты шлялся сегодня ночью? — спросил он словно бы в продолжение беседы.

— Живот прихватило. А что? — ответил Ромка, теперь даже порадовавшись, что, вроде как в подтверждение своих слов, не начал утро с нагрузки на пресс. — Вас-то вроде не разбудил, когда выезжал. Был, как и обещал, осторожен.

— Да нет, проснулся-то я потом сам. Но только на толчке тебя тоже не было.

— И что с того? — быстро нашелся Ромка. — Мог я под покровом ночи расположиться не в вонючем сортире, а на природе, с удобствами?

— Ну-ну! — только и ответил Арсений, постаравшись вложить в свой голос максимум скептицизма. И, больше не задавая вопросов, пошел по дорожке к умывальнику.

Не торопясь отпускать свою перекладину, Ромка посмотрел ему вслед. Неудачно получилось, что Арсений засек его ночную вылазку! Теперь каждая последующая будет связана с дополнительным риском, особенно если Арсений действительно стучит Никодиму на соседей. Но отменить свои ночные прогулки или хотя бы отложить их на время Роман не мог. И не из-за Ланочки. Наоборот, теперь он вообще сомневался, может ли позволить себе с ней встречаться? Ведь если вдруг он попадется на своей ночной деятельности, то и ее невольно может подставить под удар, даже если случайно всплывет всего лишь сам факт их общения.

А он должен, должен был выяснить, что здесь творится! Ведь словно сама судьба прошедшей ночью дала ему в руки конец той ниточки, за которую он мог теперь потянуть, чтобы в итоге попытаться развалить всю эту секту к чертям, ее покровителям. И тогда, если он справится, то уже и с Ланочкой сможет общаться без помех.

Но один раз он все-таки должен будет увидеться с ней, ближайшей же ночью, как только получится. Просто чтобы сказать ей, что она не дождалась его по независящим от него обстоятельствам, и чтобы она не подумала, что он смог проспать такую встречу или, еще того хуже, по каким-то причинам не захотел на нее прийти. Ведь он ни есть, ни спать спокойно не сможет до тех пор, пока этого ей не скажет!

Оказавшись на рынке, Ромка, как мог, старался не думать о предстоящем свидании с Ланой: оно и так обещало быть непростым. И для него, все-таки вынужденного увидеть, как она будет возвращаться с набережной, и для нее, ведь она уже не будет ожидать его появления.

Уже привычно занимаясь ненавистным делом, он все никак не мог избавиться от этих мыслей. Отгоняемые, они снова накатывали волной, даже несмотря на то, что сегодня Роман как никогда внимательно прислушивался к разговорам снующих мимо него людей в попытке узнать городские новости. Интуиция подсказывала ему: если сегодня ночью по приказу Ноздрева совершили убийство, то отнюдь не рядового горожанина — простой обыватель вряд ли мог доставить Ноздреву существенное беспокойство, о котором шла речь. И, подтверждая эту догадку, ближе к обеду по заполненному людьми рынку пробежал слушок о том, что сегодня ночью руководитель городского управления Следственного комитета Белобородов скончался у себя на даче от сердечного приступа. Подробности, естественно, не уточнялись: даже мысли невозможно было допустить, что бывшие коллеги позволили бы разгласить информацию о том, что приступ у чиновника такого ранга был спровоцирован проституткой.

Ромка оценил грамотность такого подхода к делу: оберегая репутацию покойного, никто не назовет во всеуслышание его смерть убийством. Даже если и будут что-то подозревать. Воистину Ноздрев многому успел научиться от Бори за годы своего общения с ним! Надо будет Генке подробно все рассказать. А еще попытаться придумать способ связи с ним, надежный и незаметный. И чем быстрее, тем лучше. Потому что в ближайшую ночь или две у Ромки должны еще появиться новости.

Что там Ноздрев говорил про какую-то тачку? Что ее должны незаметно выкрасть у какого-то там Кирилла и подогнать в мастерскую всего на несколько часов этой ночью или же следующей. И явно не для того, чтобы помыть!

Ромка собирался сделать все, от него зависящее, чтобы выяснить, что же будут делать с этой машиной. Да, ради этого придется тайком выбираться на улицу под носом у Арсения, спать лишь урывками, а главное — совершать весьма рискованные вояжи вблизи мастерской. Но он даже не сомневался, что его цель оправдает все приложенные усилия.

Почти не спавший прошедшей ночью, во второй половине дня Ромка чувствовал себя уже не человеком, а сонной мухой, почти не реагируя на делаемые подаяния. Даже позволил себе задремать. Но — что за парадокс?! — ему все равно подавали, от одного его вида проникаясь к нему сочувствием. Ощущая вечером вес набитой в карманы выручки, Роман с досадой подумал о том, что Никодим будет доволен его успехами, особенно докладывая об этом Ноздреву. Вот, мол, не зря настаивал на том, чтобы пока оставить «брата Романа» на «точке»! Но, пораскинув умом, Ромка решил, что ему и самому не стоит пока стремиться к перемене рода деятельности. Пусть лучше он будет добывать информацию о мастерской по ночам, с риском и сложностями, но зато, если сумеет не попасться при этом, никто из настоятелей даже не заподозрит его в глубокой информированности об их темных делах.

Несмотря на предыдущую бессонную ночь, Ромкина мысленная команда о ночном пробуждении, отданная себе самому, сработала, как всегда, безотказно. Но, добравшись до автомастерской, он обнаружил, что сегодня она совершенно безлюдна. Оставалось только еще раз удивиться, как же это и с чем местные работники ухитряются «не справляться»?

Ромка понадеялся, что завтра-то уж точно получит ответ на этот вопрос. А пока, пользуясь случаем, медленно объехал здание по периметру, восстанавливая в своей памяти все его ниши, выступы и окошки. Они и тут с мальчишками в детстве лазили! Разве могли они оставить без внимания вон те торчащие из стены скобы пожарной лестницы?! Особенно если учесть, что она пробегала мимо небольшой и таинственной отдушины, единственной на всю эту стену, видневшейся метрах в трех над землей! Правда, к разочарованию мальчишек, быстро выяснилось, что это был не какой-то секретный лаз, а всего лишь вентиляция, ведущая из будки киномеханика: когда-то в этом здании был крытый кинотеатр, построенный, видимо, на случай плохой погоды.

Но Ромка не помнил случая, чтобы этот театр использовался по своему назначению. Он так всегда и стоял пустой, тихий, с наглухо закрытыми окнами, потому что в хорошую погоду, преобладающую в их солнечном городе, фильмы крутили в летнем театре, где недавно выступал «преподобный». И куда они, местные ребятишки, тоже иногда нелегально прокрадывались на киносеанс.

Усмехнувшись этим детским воспоминаниям, Ромка пристально осмотрел скобы пожарной лестницы: вроде, вполне еще прочна. А будка киномеханика, насколько он знал, с изменением технологий и с приходом видиков на смену бобинным проекторам давно была превращена во внутренний балкон. Просто однажды видел, как из театра выносили строительный мусор. Так что можно будет попытаться взглянуть на мастерскую именно отсюда. Это, конечно, будет сложнее, но зато гораздо результативнее и безопаснее, чем пытаться подглядывать в щель у закрытых ворот.

Закончив осмотр, Ромка развернулся в своем кресле, думая уже совсем о другом — о Лане. Раз ему не было сегодня нужды надолго задерживаться возле мастерской, то он вполне мог (и как раз успевал!) добраться до дорожки, ведущей к третьему корпусу. И найти там подходящее укрытие, в которое смог бы заехать на своей каталке, чтобы дождаться ее возвращения.

Путь до центральных аллей одновременно показался Ромке и коротким, и растянутым в пространстве со временем так, будто он увяз в каком-то густом киселе. Он хотел увидеть Лану, очень хотел! Но в то же время прекрасно понимал, что эта встреча не принесет ему радости. Так же, как и Лане, сегодня совершенно к этому не готовой и неизвестно еще, с какой целью хотевшей встретиться с ним вчера.

Добравшись до нужного участка дорожки, Роман не сразу отыскал такой просвет между кустами, через который за эту надежную зеленую ограду могла бы проехать его каталка. Но зато эти заросли должны были надежно скрыть их с Ланочкой от посторонних глаз. Она-то, тоненькая и гибкая, в отличие от него, сумеет быстро сюда проскользнуть. Если только захочет.

Чем ближе становился час возвращения девушек в лагерь, тем тревожнее становилось у Романа на душе. В какой-то момент он ощутил, что его даже потряхивать начало. Стиснув руками подлокотники кресла что было сил, он глубоко вздохнул, пытаясь унять эту дурную вибрацию в теле. Вскинул голову, глядя в небо, кое-где просвечивающее сквозь густые кроны высоких ясеней. Даже парочку звезд сумел разглядеть. Скоро они начнут таять перед рассветом, становясь все прозрачнее. А над морем, с восточной стороны, алым мазком проступит заря, вначале неуверенно заявляя о себе больше краской, чем светом. Само же море замрет ненадолго, так же, как и ветер, уже сейчас полностью утихший в этом парке.

Роман давно не встречал на море зарю. Много лет. А вот сейчас вдруг мучительно захотелось взять да и оказаться на набережной. И желательно бы — вместе с Ланочкой, сжимая ее хрупкую ладошку в руке. Встретить с ней рассвет наперекор всем тем закатам, которые уже не раз заставляли их расставаться.

Ромка прерывисто вздохнул, отгоняя от себя воспоминания об их свиданиях на скамейке, когда он о Лане еще знать ничего не знал. Давно ли это было? По его восприятию — словно века назад.

Ромка криво усмехнулся, вдруг вспомнив, как одна из его бывших подружек как-то раз бросила ему в лицо, словно проклятие: «Тарталатов, да чтоб тебе, после всех твоих похождений, в проститутку влюбиться!» Не сбылось ли оно? Или все-таки нет? Что он вообще знает о Ланочке? Кроме ее глаз, ее трепетных пальчиков, не лгавших ему, он был в этом уверен! Ибо видел, как она его ждала на той проклятой скамейке в последний раз!

Тут Роман услышал вдали, в предрассветной тиши чуть слышный скрип лагерных ворот. Рокот въезжающего в них микроавтобуса он уже скорее угадал. Встрепенулся. Выпрямился в кресле, забыв про небо и только ловя теперь каждый звук. Автобус заехал на парковку: ворота еще раз скрипнули, закрываясь. Потом наступила абсолютная тишина, как будто автобус не девушек привез, а покойников. Или это вообще какой-то не тот автобус?

Взглянув на часы, Роман обнаружил, что тот прибыл раньше положенного. Но в этот час никакого другого транспорта просто не должно было быть.

Мысленно обругав свое сердце, пытающееся отчаянным стуком заглушить любые другие звуки, Роман подался к самым кустам. Чуть раздвинул характерно пахнущие ветки самшита. Осторожно выглянул сквозь мелкие лаковые листики на дорогу и вздрогнул, неожиданно увидев пару девчонок, уже заворачивающих сюда. Так вот почему он их не услышал! Потому, что они и не шумели. Вообще! Шли, как живые тени, выпотрошенные, опустошенные, ни на что не глядя и даже снятые туфли неся в руках. Просто передвигались «из пункта А в пункт Б».

У Ромки, никогда не отличавшегося религиозностью, при виде них помимо воли вспыхнула в мыслях молитва, обращенная к богу, к единственному и настоящему, которого тут точно быть не могло. Короткое воззвание, безмолвный крик о помощи. И — снова взгляд на дорожку! Две девчонки прошли. За ними еще одна. И еще. Такие же, будто вышедшие из строя зомби.

А потом его будто током прошибло: она! Он понял это, даже не успев ее толком разглядеть. Ему осталось лишь убедиться, что ни зрение, ни чувства его не обманывают. Дождаться, когда она поравняется с его убежищем и, собравшись с духом, тихо окликнуть:

— Лана!

Она вздрогнула, замерла. Он отвел ветку, обеспечивая ей лазейку, и снова ее позвал. После чего несколько томительных секунд, глядя на нее, ждал: юркнет ли к нему, пока ее никто не видит? Или сейчас сорвется и убежит? Судя по ее виду, она больше склонялась к мысли о втором варианте. Но потом, вдруг решившись, оглянулась по сторонам и все-таки метнулась к кустам. Придержала длинное платье, проскользнула между ветками, пытаясь не зацепиться ни за одну из них. Следуя безмолвному Ромкиному призыву, отошла с ним от дороги подальше в парк.

И вот они оказались лицом к лицу, благодаря рассвет за то, что он не торопится, а сумерки — за то, что они есть. Хотя даже в густых сумерках он не мог не заметить, какая она стоит перед ним — вся поблекшая и осунувшаяся, несмотря на вечерний макияж. Разом прибавившая несколько лет. Теперь она, даже в вызывающе красивом вечернем платье вместо дневного «чучельного» наряда, смотрелась на все свои двадцать четыре, если не больше. В какой-то момент у Ромки возникло ощущение, что перед ним сейчас вообще стоит не Лана, а совершенно другая девушка. «Есть день и свет, есть ночь и тьма» — как она сама однажды ему говорила.

Чтобы избавиться от этой иллюзии, он потянулся к Лане, взял ее за руку. Но не успел толком ощутить в ладони ее холодные и хрупкие пальчики, как она вырвала у него свою руку, быстро и резко, совсем не так, как в их прошлой жизни, словно века назад протекавшей на скамейке под соснами. После чего тихо и отрывисто спросила:

— Зачем ты пришел?

— Лануська, малыш, ты же сама меня позвала. Но у меня вчера обстоятельства так сложились, что не было никакой возможности выбраться. Я очень хотел приехать к тебе, клянусь, но не смог.

— Я спрашиваю тебя не про сегодня, а про вообще. Собственно, ради этого я и хотела с тобой увидеться. Просто выяснить, каким ветром тебя сюда занесло и понимаешь ли ты, насколько глупо поступил? Зачем это тебе было нужно? Ты ведь за все время наших встреч так и не обратился мыслями к богу.

— Нет, не обратился, — теперь Ромке не было смысла лукавить и притворяться на этот счет. — Прости, малыш, но я вообще не из тех, кто ведется на весь этот религиозный бред. Так что приходил я на эти встречи лишь по одной причине: из-за тебя. — Он сделал паузу, попытался поймать Ланин взгляд, но она даже головы не подняла, окутанная предрассветными сумерками, как вуалью. И молчала, так что он снова заговорил: — И ты ведь приходила тоже поэтому. Видела же, что я безнадежен, даже Никодиму об этом говорила. Но продолжала встречаться со мной.

— Надежда всегда остается. Господь заповедовал нам бороться до последнего за каждую душу, которую есть еще шанс спасти.

— И кому ты сейчас пытаешься лгать, себе или мне? Впрочем… похожей фразой и я могу тебе ответить на твой вопрос, почему я здесь. Только без религиозной окраски. Мы так и не закончили наш с тобой последний разговор, ты оборвала его, убежала. А между тем я тоже до последнего бороться готов. За тебя.

— Да с чего ты себе в голову вбил, что мне это нужно?!

— Это нужно мне. А ты просто попала в переплет. Не знаю, в какой, но в очень серьезный. Ведь из-за ерунды так себя не берутся уничтожать, как ты с собой это делаешь. И я хочу знать, почему ты за это взялась. Имею на это право после стольких вечеров на нашей скамейке.

— Я себя не уничтожаю, я так живу! — Лана вся подобралась, глядя на Ромку почти враждебно. — И не надо, прошу, не надо лезть ко мне в душу! Для этого у меня есть исповедники.

— Уж не Агафон ли? — Ромка почти выплюнул это имя.

Еще днем, сопоставив все факты, он догадался, почему прошлой ночью Лана была свободна уже в два часа, даже раньше. Она просто пропустила свое вчерашнее «послушание» на набережной, потому что «святые отцы» оставили ее в лагере, чтобы она скрасила им время в ожидании ноздревского приезда! Лане о своих догадках он, разумеется, даже словом бы ни за что не обмолвился, но вот своего отношения к лживому исповеднику скрыть не смог.

— Агафон! — подтвердила Лана. — И он со своей миссией справляется, а вот на тебя никто ее не возлагал. Поэтому я прошу тебя, возвращайся домой завтра же и забудь обо всем. Твои близкие за тебя беспокоятся и очень ждут, а я чувствую себя виноватой в том, что ты здесь оказался. Когда я решила, что могу работать с тобой, это стало моей ошибкой.

— Отчего же? Ты ведь подошла ко мне в первый раз, надеясь привести в эту секту нового адепта? Как видишь, у тебя это получилось.

— Не в секту, а в общину. И главной моей целью было не привести тебя к нам, а заронить в твою душу зерно веры.

— Так я же сразу тебе признался, что верую. Особенно в Бахуса.

— Да ты просто паяц! — резко отвернувшись от него, выдохнула Лана куда-то в сторону. — То шуточки шутишь, а то взглянешь так, что это и без слов становится ясно. Глядя на тебя при первой встрече, я даже предположить не могла, что ты искалечен, пока ты сам мне свои ноги не показал, причем снова с улыбочкой. А подошла я к тебе, потому что ты на море смотрел… совсем не так, как обычно смотрят. — Лана говорила все быстрее, в ее голосе послышались слезы.

— Лануська, ну что ты. — Желая ее успокоить, он снова взял ее за руку, накрыл ее ладошку второй рукой в попытке согреть. Не сжимая, потому что уже предполагал, что она, опомнившись, попытается вырваться. Но вместо этого Лана рухнула на колени перед его каталкой, жарко прошептав срывающимся голосом:

— Покинь общину, я тебя умоляю! Не трави мне душу! Хочешь, я сегодня исполню любое твое желание, только завтра же уезжай! — Она обеими руками вцепилась в его брюки, пытаясь их расстегнуть.

— Ланка, да ты что, сдурела?! — Осознав, что она сейчас собирается сделать, он не стал перехватывать ее руки, а вместо этого сжал в ладонях ее лицо, ощутив, как по ее щекам текут слезы. Преодолевая сопротивление, заставил ее поднять голову и посмотреть себе в глаза. И отчеканил: — Если бы я тупо перепихнуться хотел, мне не нужно было бы идти ради этого на такие сложности. Ты понимаешь это сейчас или нет?!

Ее руки безвольно скользнули вдоль его культей вниз. А сама она уронила голову, прижавшись лбом к краю его каталки, как, бывало, Айка еще пару лет назад прижималась, когда приходила домой уставшая или расстроенная. Привычно среагировав на это, Ромка накрыл ладонью Ланину склоненную голову, погладил, перебирая ее волосы пальцами. И не сразу понял, что она почти захлебывается от рыданий, практически беззвучных, но выдаваемых дрожью ее худеньких плеч.

— Ну что ты, малыш? — Изогнувшись в своей каталке, он, как мог, обхватил эти трясущиеся плечи руками, потом принялся успокаивающе поглаживать. — Да что с тобой такое творится?! И сейчас, и вообще? Можешь ты мне, наконец, объяснить?

— Перестань! — выдохнула она сквозь слезы. Скользнула на землю из-под его рук, так, чтобы он больше не мог до нее дотянуться, согнулась там почти пополам. И, дрожа и всхлипывая, нашла в себе силы заговорить: — Я не стою твоего участия, поверь! На мне кровь, на мне смертный грех! Никакая я не «Лануська» и не «малыш», как ты меня тут называешь! И тебе не надо было из-за меня менять свою жизнь! Это тоже моя вина, что ты так поступил!

— Лана, я за свои поступки только сам отвечаю, — отрезал Ромка, приблизившись к ней на своей каталке, насколько это было возможно. — И чего ты стоишь для меня, позволь мне решать самому. Я не знаю, за что ты себя судишь, но ты думаешь, что все остальные вокруг тебя ангелы? Да взять хотя бы меня… Если бы я решил тебе про себя рассказать хотя бы половину всего, ты бы от меня сейчас кинулась, как чертик от ладана… ну, или типа того, — добавил он, заметив, что его сравнение заставило набожную Ланочку вздрогнуть. — Так что не буду этого делать, чтобы тебя не пугать и потому что времени сейчас на это нет. Если будет интересно, в другой раз когда-нибудь меня об этом спросишь, я от тебя не стану правды таить. А пока… я, конечно, не Агафон, чтобы ты мне тут исповедалась, но довериться ты мне можешь всегда.

— Довериться… Нет, не могу! — Лана подняла к нему свое залитое слезами лицо.

Рассвет постепенно вступал в свои права, медленно, но непрерывно открывая их взорам все больше деталей, которые они могли рассмотреть друг в друге. Они не прятали глаз, потому что обоим легче было воспринять такое вот медленное проявление, как на допотопной фотобумаге, черно-белой, поскольку краски еще не пришли в этот мир. Они смотрели, не отрываясь. Как под мучительной пыткой, от которой ни один из них не был готов отказаться.

— Почему нет? Не бойся, я никогда и никому не выболтаю того, что услышу. И уж тем более судить тебя не возьмусь, это не в моей компетенции. Ланка, ты взрослый человек и сама уже должна знать, что святых на этой земле не существует! Все люди делятся лишь на две категории: на тех, кто потом раскаивается в своих преступлениях, и на тех, кто даже не думает этого делать. Мне тоже есть, в чем каяться. Совесть порой просыпается и не хочет покоя давать, несмотря на то, что ту сволочь, к уничтожению которой я в свое время руку приложил, следовало еще задолго до этого пристрелить, словно бешеную собаку.

Услышав это, Лана застыла, пристально глядя ему в глаза. Он выдержал этот взгляд. Совесть совестью, а умом он прекрасно понимал, что был тогда прав. И что, если бы он не остановил Борю на его кровавом пути, то своим бездействием погубил бы куда больше людей. В том числе среди них могла оказаться и его родная сестренка.

— Тебя там, у вас, не могут хватиться? — спросил он у Ланочки, нарушая затянувшееся молчание. — Точно нет? — переспросил он, увидев, как она мотает головой.

— Меня нет, а вот тебя могут, — ответила Лана, как будто отмерев и медленно поднимаясь с земли. Он протянул ей руку, но она так и не воспользовалась его помощью. Застыла перед его каталкой, глядя на него теперь сверху вниз. — Я прошу, я просто заклинаю тебя, уезжай отсюда! Не сейчас, а вообще. У меня не будет другой возможности с тобой побеседовать, потому что каждую неделю у нас в общине остаются разные сестры… — она осеклась, словно сболтнула что-то лишнее. Ромка понял, что именно, но вида не подал, только стиснул руки в кулаки. — Прибегать, как сегодня, я тоже больше не стану, даже не пытайся меня звать снова. Так что, как видишь, тебе незачем здесь оставаться. Поэтому я хочу, чтобы ты мне прямо сейчас пообещал, что не станешь тянуть с возвращением в семью. Пойми, что здесь ты все равно не сможешь ничего изменить!

Вот тут она как раз ошибалась! Изменить он мог много чего и собирался все силы к этому приложить. Но именно поэтому, зная, во что ввязывается, он и сам больше не планировал искать встреч с Ланочкой. По этой же причине он не стал больше выпытывать у нее, что за трагедию она пережила в своей прежней жизни: что бы она ему ни рассказала, именно сейчас он все равно не смог бы ей помочь. Ни прервать ее самоистязание, ни забрать ее из этой секты, из которой ему и самому сейчас не было выхода.

Впрочем, теперь Ромка догадывался, как ее сюда занесло. То ли случайно, то ли в порыве отчаяния она действительно совершила какое-то серьезное преступление, уголовного наказания за которое ей, судя по всему, удалось избежать. Но вместо тюрьмы она сама себе другую кару назначила.

— Ничего! — повторила она тем временем. — Так что забудь обо всем и езжай себе с миром. Обещай мне, что ты это сделаешь! Ну пожалуйста! Я твоей сестре обещала, что сумею тебя убедить!

— На этот счет ты можешь не беспокоиться. Я думаю, Айка не сильно надеялась на то, что у тебя это получится. Она, в отличие от тебя, слишком хорошо меня знает.

— Ты упрямый человек, Роман. Но здесь ты своим упрямством ничего не добьешься. Если ты здесь все-таки из-за веры, то бог тебе в помощь! А вот если из-за меня, то тебе это ничего не даст. Мы с тобой больше не будем общаться. Надеюсь, ты вскоре поймешь, что лишь впустую тратишь время. И сам, без уговоров, решишь уехать.

Рассвет продолжал разгораться, отгоняя ночные тени, и это дало Ромке возможность рассмотреть, что Ланочкины губы говорят одно, а глаза — совершенно другое. Она, как и он, не могла оторвать от него взгляд, не могла на него насмотреться. И вопреки всем ее словам ей очень не хотелось сейчас уходить. Но на поверку у этой милой и хрупкой девочки оказался очень твердый характер, потому что, высказавшись, она коротко попрощалась с Ромкой, сразу же развернулась и пошла прочь, к зарослям самшита, отделяющим парк от дорожки, и быстро исчезла за ними, так ни разу и не оглянувшись. Ромке оставалось лишь проводить ее взглядом. После чего он принялся крутить колеса своей каталки, понимая, что ему тоже пора возвращаться к себе. Чем быстрее, тем лучше.

Но почти уже оказавшись у цели, Ромка понял, что быстрее никак не получится. Потому что такое вожделение, какое его сейчас охватило, он до этого разве что подростком испытывал, налиставшись первых в своей жизни откровенных журналов. Он остановился, дыша как после хорошей пробежки и чувствуя, что кровь бьет в нем ключом. Только с чего бы вдруг? Точно не от общения с Ланочкой, потому что в тот момент он думал совсем о другом, и даже ее откровенные провокации возымели эффект, обратный ожидаемому. Иначе и быть не могло! Хотя… нет, он и тогда уже испытывал какое-то подспудное оживление в организме, сумев его в себе попросту задавить. А вот сейчас он понял, что еще раз этого сделать уже не получится. И что в таком состоянии он не может вернуться в ту общагу, в которой сейчас живет.

Плюнув на все, Ромка заехал в ближайшие чернеющие на фоне рассветного неба кусты и снял охватившее его напряжение старым, проверенным еще в армии способом. Потом застыл, пытаясь отдышаться и просто прийти в себя. И даже не заметил, как к кустам подошел Арсений. Раздвинул ветки, оценил взбудораженный Ромкин вид и усмехнулся:

— Что, снова не спится? Так вот, значит, что у тебя с животом?

— Ты, что ли, без греха? — спокойно спросил Ромка, даже и не пытаясь что-то мямлить в свое оправдание. Во-первых, наверняка это так и есть, ведь Арсений тоже живой мужик, и нормальный, судя по виду, без всяких там отклонений. А во-вторых, пусть уж лучше списывает Ромкины ночные отлучки на такие вот развлечения. Тогда точно не будет искать других причин и лишнего не угадает. И вряд ли еще раз захочет за ним проследить.

— Да тоже всякое бывает, — не стал отпираться Арсений. — Но не обо мне сейчас речь. Вот смотрю я на тебя и все никак не могу понять, как тебя сюда все-таки занесло? Эта ж секта — она тебе ни по темпераменту, ни по возрасту…

— Зато по размеру, — усмехнувшись, Ромка кивнул на свои культи.

— Да что ноги? Бабы и не на таких ведутся. Так неужели ты себе в городе бабу не смог найти, такую, которая приютила бы тебя после твоих скандалов с сестренкой?

— Даже и не пытался. Жить у кого-то за пазухой — это не для меня. Предпочитаю вольные отношения.

— Вольные? Это в секте-то?

— Здесь я наравне с другими живу. Что-то по мере сил сюда вкладываю, что-то получаю взамен. И не жду, что мне здесь в один прекрасный день могут даже из простого каприза на дверь указать.

— Ясен пень, что здесь не укажут, при твоих-то успехах. Но не обидно, что ты вкладываешь в эту секту гораздо больше того, что получаешь взамен?

Памятуя о своих подозрениях относительно Арсения, Ромка насторожился. К чему этот тип сейчас клонит, то ли беседуя, то ли пытаясь его прощупать?

— А что, ты что-то получше можешь мне предложить? — спросил он.

— Да пока нет, — Арсений только руками развел.

— Вот если сможешь, тогда и поговорим. А до тех пор нечего сотрясать воздух попусту. Давай лучше назад, в избушку да по койкам, и так уже скоро вставать.

Он крутанул колеса, первым выбираясь из своего зеленого убежища. Арсению ничего другого не оставалось, кроме как пойти вслед за ним.