Глава 10

Странное дело: после этого тяжелого разговора я не вертелась всю ночь с боку на бок, а сразу же уснула и не видела кошмаров. И дело было не в снотворном зелье: на этот раз канцлер и не подумал мне его предложить, я же не стала просить – хотела поразмыслить. Не удалось: меня сморило сразу же, как голова коснулась подушки. Проснувшись до рассвета, как обычно, – старая привычка взяла верх над тягой понежиться подольше в мягкой постели, – я немедленно взялась за дело, не дожидаясь завтрака и не призывая на помощь Нэну с горничными. Велик ли труд – самой умыться, одеться и причесаться, тем более я легко разобралась, что и как действует в ванной (правда, чуть не ошпарилась в ходе эксперимента).

Явившаяся будить меня Нэна неодобрительно поджала губы, увидев меня за туалетным столиком – письменного-то не было, а то недоразумение, что использовалось вместо стола для завтрака, оказалось слишком шатким. Писала я карандашом – захватила несколько штук из пансиона, чистая тетрадь тоже нашлась, одна из подаренных девочками. Я тогда не смогла с ней расстаться – так понравилась мне белая гладкая бумага и картинка на обложке, – но теперь придется, конечно. Но наверно, если я попрошу, мне доставят хоть сотню таких тетрадей? Интересно, в каких писала ее величество? Вот бы посмотреть…

Я гнала от себя неуместные мысли и продолжала писать. Горка карандашных стружек на столике все росла – маленький перочинный ножичек у меня тоже имелся, и тоже дареный, с перламутровыми вставочками на гладкой деревянной рукояти. Уж что-что, а очинить карандаш, не порезав пальцы, мы все умели.

Жаль, ручку-самописку – подарок госпожи Увве – я оставила на сохранение Мике: ею я писала бы намного быстрее. Увы, она немного подтекала, и я побоялась, что чернила зальют мои книги и прочие сокровища.

– Госпожа, почему же вы не позвали меня и не велели подать письменный прибор? – с едва заметным неудовольствием в голосе произнесла Нэна, пожелав мне доброго утра.

Взгляд ее упал на тщательно застеленную кровать, и она поджала губы: даже если я всего лишь исполняла роль ее величества, все равно мне не пристало самой заниматься подобными вещами.

Я, признаюсь, и не подумала, что не нужно этого делать, опомнилась, когда уже разглаживала складки на покрывале. Не разбирать же было постель заново, только чтобы Нэна не огорчалась?

– Было еще очень рано, вот я и не стала никого будить, – ответила я. – Ничего страшного, я не успела проголодаться после вчерашнего ужина, а насчет прочего… у меня хватает карандашей. И ими я хотя бы не испорчу одежду – всегда ставлю кляксы, а потом непременно задеваю их рукавом.

Нэна только тяжело вздохнула, хотела поправить подушки, но явно не нашла, к чему придраться. Спросила только:

– Что изволите на завтрак, госпожа?

– Как обычно, будьте любезны, – рассеянно ответила я, перечитывая последнее предложение. Обнаружила ошибку и немедленно воспользовалась стирательной резинкой – замечательное изобретение! Жаль только, действует оно лишь на хорошей бумаге, а в тонкой и серой, как в обычных моих тетрадях, проделывает дыры.

– Если мне будет позволено заметить, госпожа, ее величество предпочитает разнообразие и никогда не ест одно и то же блюдо несколько дней кряду, – негромко произнесла Нэна после паузы.

– О… Ну тогда пускай будет что-нибудь из того, что нравится ее величеству, – решила я. – Только… гм… с учетом рекомендаций доктора.

Действительно, самой бы подумать: разве станет королева изо дня в день есть яичницу, какой бы вкусной та ни была? С другой стороны, Дагна-Эвлора могла оказаться из тех людей, которые следуют раз и навсегда заведенным правилам и не отступают от них. К сожалению, таких подробностей в моей голове не сыскалось…

– После завтрака вам придется отвлечься от работы, госпожа, – сказала Нэна, входя с подносом: на этот раз меня ожидало нежнейшее птичье суфле и другие яства. Я даже не знала, как некоторые называются, а спросить постеснялась.

– Что-то случилось?

– Прибудет госпожа Ланни – нужно примерить праздничные наряды.

– Наряды? Разве их будет несколько?

– Разумеется, госпожа. Одно платье – для торжественного выезда, другое – для приема, третье – бальное. И разумеется, всегда должна иметься замена для любого из них на тот случай, если случится какая-нибудь досадная неприятность. Вы понимаете: вдруг из-под колеса брызнет грязью или, не приведи Богиня, пойдет носом кровь…

– Ясно.

Я посмотрела на тетрадь. Что ж, пожалуй, я успею закончить: о пансионах написала все, что знала и слышала от госпожи Увве, учительниц и девочек – кое-кто прежде преподавал или учился в других местах. На историю о шахтах мне хватит часа, полагаю. Ведь не станет же госпожа Ланни затягивать на мне корсет сразу после завтрака, так? Вот, видимо, почему после трапезы необходимо «отдохнуть»!

Эти мысли так меня развеселили, что с историей злополучных шахт я управилась вмиг, тем более Нэна принесла на выбор перо с чернильницей и ручку-самописку, намного более удобную, чем моя старая. Писать ею выходило намного быстрее, нежели карандашом: одно удовольствие выводить ровные строки на белой линованной бумаге, по которой чернила не растекаются, как по скверной серой!

И да, канцлер был прав: мне удалось припомнить еще несколько деталей, о которых упоминала Эриль. Даже фамилию ее я вроде бы вспомнила, только сомневалась в правильности написания, но это все равно намного больше, чем ничего, как говаривал господин Агсон, когда кто-нибудь путался и в решении задачки называл гипотенузу «капетенузой». Ну в том случае, если само решение было правильным, конечно.

Визит госпожи Ланни прошел уже привычно: шумно и суматошно. У меня в глазах рябило от нарядов, которые она раскидывала передо мной, как сказочный торговец перед красивой девушкой, чтобы соблазнить ее заманчивыми переливами нежных шелков и дивным тканым узором шалей, богатством бархата и блеском мехов… Никто никогда потом не видел тех, кто соглашался примерить наряд из чужестранной материи. Редко-редко через много лет возвращалась сморщенная умалишенная старуха и уверяла, что она и есть пропавшая невесть когда девица, но узнать ее уже было некому…

Впрочем, госпожа Ланни явно не собиралась утаскивать меня в подземное царство Безымянной, хотя испытаний мне хватило: от бесконечных примерок голова шла кругом. Хорошо еще, я вовремя вспомнила об обуви! К праздничным платьям шили новые туфли – к каждому, а к бальному и вовсе несколько пар, – и госпожа Ланни пообещала проследить лично, чтобы на этот раз все сделали точно по мерке.

– Довольны ли вы, госпожа? – спросила она наконец и принялась обмахиваться платочком. – Вы правы, эти цвета весьма идут вам…

– Очень довольна, – ответила я, – благодарю вас. А как насчет тех швей, которые трудились круглые сутки, как вы сказали? Я велела заплатить им вдвое за ночную работу, вы не забыли, Ланни?

– Как можно, госпожа! – вскричала она, но взгляд ее метнулся.

– Хорошо. Пришлите мне список ваших мастериц.

– Но… для чего, госпожа?

– Этого вам знать не нужно. Я желаю видеть список к вечеру.

– Госпожа, если позволите, я сию минуту… я каждую знаю…

– Тем лучше: вот перо, вот бумага. И уточните, как можно найти каждую из них.

– Вот этого, боюсь, я не смогу сделать, госпожа. Вернее, в отношении старших мастериц – без сомнения, сумею, но вот остальных…

– Ничего страшного, Ланни, пишите то, что знаете.

Повинуясь моему жесту, она присела к туалетному столику – стул жалобно скрипнул под ее обширным седалищем, – и принялась строчить, то и дело опасливо взглядывая в мою сторону.

– Вот, госпожа, извольте, – сказала наконец госпожа Ланни, подавая мне исписанный листок.

– Очень хорошо. И все эти женщины работали днем и ночью?

– Н-нет…

– Тогда отметьте тех, кто работал именно так. – Я подождала, пока госпожа Ланни закончит отмечать точками мастериц, потом добавила: – Думаю, если я прикажу спросить любую из них, как именно с ними расплатились, они выкажут радость и удивление?

– Не понимаю, госпожа…

– Неужели они не пришли в изумление, получив двойную плату за ночную работу?

– О… да, конечно же, изумились, обрадовались и всячески благодарили вашу доброту, госпожа! – сообразила наконец мастерица. Ее круглое румяное лицо заметно побледнело.

– Замечательно. Всего доброго, Ланни. Думаю, вашими трудами на празднике я буду сиять, как воплощение Богини!

– Не извольте сомневаться, госпожа!.. – Она припала к моей руке (я не успела отдернуть, и хорошо, это выглядело бы странно) и поспешила исчезнуть.

Следом потянулись, пряча взгляды, ее подручные с ворохами наполовину готовых нарядов.

– Это вы хорошо придумали, госпожа, – нарушила молчание Эм, подбирая с пола обрезки ткани. – Только она ведь прикажет всем швеям говорить, что велено.

– Да-да, изумляться и радоваться, – фыркнула Эн.

– Она не успеет, – ответила я. – Потому что кто-нибудь из вас сейчас поедет и расспросит этих женщин.

– Где же мы их найдем, госпожа? – удивилась Эм. – Они ведь не в одной мастерской сидят, особенно те, что делают черновую работу. Многие на дому шьют, особенно по ночам. Будто госпожа Ланни им позволит ее лампы жечь!

– Вот же: она указала хотя бы примерно, кто где живет. На месте спросите. Неужели никто не знает, что такая-то работает на Ланни? А где одна, там и вторая, они наверняка хорошо знают друг друга.

– Ну… – Эн переглянулась с Эм. – Так-то, может, и выйдет, госпожа. Но что толку?

– А это уже вас не касается, – чересчур резко ответила я. – Езжайте немедленно, обе! И оденьтесь поскромнее. Надеюсь, на извозчика у вас денег хватит?

– Неужели нет, госпожа, от ваших-то щедрот! – хихикнула Эн, и они убежали, переговариваясь на ходу.

– Вашими стараниями, госпожа, мы лишимся госпожи Ланни, – негромко сказала Нэна, все это время хранившая молчание. – Она может оскорбиться оказанным недоверием и… Ее давно переманивают в Лариду.

– А что, в Дагнаре больше нет достойных мастериц? Полагаешь, никто не рвется занять ее место?

Будто я никогда не слышала от девочек в пансионе, как сложно даже очень хорошей швее найти заказы! Если у кого-то были постоянные клиенты, на них буквально молились: перебиваться случайными заработками в таком ремесле можно, но этого едва-едва хватит на жизнь. Конечно, то были простые женщины, безо всяких рангов, обшивали они не знатных персон, а таких же обычных горожан, но… Мне казалось, такие вещи одинаковы в любой среде.

Нэна не ответила. Впрочем, я знала, что права. Без придворной швейного дела мастерицы ее величество уж точно не останется: даже если госпожа Ланни вдруг позволит себе оскорбиться и уедет из страны, другие перегрызутся за право занять ее место. И вполне возможно, какая-то окажется намного талантливее, пускай и не настолько пробивной… К слову, можно ведь выбирать по итогам состязания в мастерстве, как лучших учениц выбирают по итоговым оценкам!

Впрочем, я замечталась. Вряд ли мне позволят устроить такое состязание – я здесь временно. И время мое может истечь в любую минуту.

– Скажите, сударыня, зачем вы напугали госпожу Ланни и устроили переполох в городе? – спросил канцлер вместо приветствия, когда явился к ужину.

– Я?..

То есть насчет переполоха я еще могла понять, но… напугала?

– Да.

– А… вы откуда?.. – неуклюже начала я, но он понял, конечно же.

– Вы полагаете, за королевской портнихой не наблюдают? И за горничными тоже?

– О, ну конечно… – Я поняла, что краснею. – Как глупо с моей стороны…

– Ну почему, это заметно взбодрило нашу незаменимую мастерицу. Судя по докладам, она вернулась к себе в смятенных чувствах, после чего несколько часов то жгла какие-то наброски и выкройки, то бросалась писать кому-то письма, после чего тоже их жгла, затем пересчитывала деньги, и наконец поплакала и смирилась.

– Не удивлюсь, если она все-таки заплатит помощницам за ночную работу, только заявит, что это была ее идея, – сердито сказала я.

– Даже не сомневайтесь, – заверил канцлер. Кажется, сегодня он был в хорошем расположении духа. – Впрочем… она может и не успеть: горничные Эвы весьма расторопны, как и полагается хорошей прислуге. Вдобавок им явно понравилось ваше поручение, поэтому… Жаль, я сам не видел, какой эффект производит появление кареты с королевским гербом в бедном квартале!

– Я же сказала им взять извозчика… – прошептала я. Покраснеть сильнее, кажется, уже было нельзя: у меня только что уши не дымились.

– Сударыня! Право слово, сразу видно, что вы из редкостной глуши! Где же это видано, чтобы личные горничные ее величества звали извозчика?

– Но как же им разрешили? Ну… карету?..

– Будто впервые Эва отправляет девушек с каким-нибудь поручением. «Приказ ее величества», вот и все.

– И они… нашли кого-то?

– Двух или трех женщин, судя по докладам, и слухи сразу же покатились снежным комом.

– Опять я натворила дел… – пробормотала я, опустив голову. – Я не хотела этого, клянусь!

– Чего именно? – осведомился канцлер.

– Ну… испортить отношения с госпожой Ланни, выставить ее величество на посмешище этим поручением…

– Сударыня, очнитесь! Столица гудит от слухов, горожане превозносят доброту ее величества, а госпожа Ланни… надеюсь, немного поумерит аппетиты, – заключил он.

– То есть ничего дурного не случилось?

– Ничего. Эм и Эн недурно развлеклись, объясняя мастерицам, что к чему: то-то порадуется хозяйка, когда к ней придут за обещанным вознаграждением… Горожане, повторяю, в восторге. Никто не заподозрил ничего странного, насколько я могу судить: Эва немного взбалмошна и страшно упряма. Если что-то взбрело ей в голову, это оттуда никак не выбьешь, поэтому ваш поступок вполне укладывается в образ ее действий.

– Хорошо… – с облегчением выдохнула я и протянула тетрадь, исписанную от и до, даже на обложку залезть пришлось. – Вот, здесь и про пансионы, и про шахты. Все, что удалось вспомнить.

– Замечательно, – канцлер едва заметно улыбнулся, заглянув внутрь. – Вижу, вы не теряли времени даром. И хорошо, что у вас разборчивый почерк… правда, совершенно не похожий на почерк Эвы, имейте это в виду. Придется потренироваться – я дам вам образцы. Мало ли…

– Как прикажете.

От сердца отлегло: канцлер действительно не сердился на меня за эту выходку, я уже немного научилась различать его настроение. Сейчас оно было… да, пожалуй, приподнятым. А это могло означать только одно…

– Одо, можно, спрошу?

– Конечно.

– Ее величество… ей стало лучше?

– Намного лучше, сударыня, – ответил он так быстро, словно ожидал этого вопроса. – Она пришла в себя и, к счастью, рассудок ее не омрачен. Но конечно, физически Эва еще очень слаба – настолько, что не может даже встать с постели без посторонней помощи, а значит, праздничное шествие придется возглавлять вам.

С какой радостью я передала бы эту обязанность настоящей королеве! Или… нет?

Мне что, в самом деле хочется оказаться на виду у целого моря людей? Улыбаться им, махать рукой, купаться в волнах восхищения и зависти? Не ожидала от себя…

– Она хочет видеть вас, – прервал канцлер мои размышления и протянул руку. – Идемте.

– Как… видеть? – Я даже попятилась от неожиданности. – Она знает?..

– Разумеется, знает. Как я мог утаить от Эвы подобное?

– Наверно, она рассердилась… – пробормотала я, уже привычно взявшись за его локоть, за жесткий рукав мундира.

– Мягко сказано, сударыня. Эва весьма гневлива, но отходчива, имейте в виду. Вы намного более сдержанны, хотя… если бы не разница в воспитании, думаю, и вы сделались бы такой же. О чем я? – тряхнул он головой. – Ах да! Эва согласилась с необходимостью принятых мною мер. Правда, мне до сих пор не представлялось возможности представить ей двойника… по известным вам причинам.

Я кивнула и подумала: интересно, будет ли там мэтр Оллен? А если да, то как вести себя с ним?

Увы, подумать подольше канцлер мне не позволил – увлек за собой уже знакомым путем, в особняк у моря, а там уж стало не до рассуждений.

Когда мы вошли в королевскую опочивальню, я первым делом высвободила руку и поспешила склониться в придворном реверансе. Странно: мне почудилось, будто канцлер попытался задержать мою руку, но я все равно выскользнула.

– Встань и дай посмотреть на тебя, – раздался слабый голос королевы.

Я ужаснулась: мой ведь совершенно не похож на ее! Но может, так только кажется? Наша учительница пения говорила, что человек слышит свой голос совершенно иначе, нежели окружающие. Да и чары должны сглаживать разницу…

Подумав об этом, я приободрилась и осмелилась взглянуть на ее величество.

Она, казалось, еще больше исхудала с тех пор, как я увидела ее впервые. Тоненькая фигурка тонула в подушках, распущенные темные волосы свисали безжизненными прямыми прядями. Руки, лежащие поверх пышного одеяла, казались совершенно бесплотными, почти прозрачными. Лицо было восковым, как у той пансионерки, что умерла от чахотки, только без румянца, но заострившийся нос и обтянутые кожей скулы выглядели точно так же. На этом лице жили только глаза – большие, яркие… и тоже не такие, как у меня. У меня – темно-серые, как снеговая туча (мне нравится это сравнение), у Дагны-Эвлоры – с проблеском синевы. Понятно теперь, почему ее платья не подошли мне не только по размеру: у нас разные и глаза, и оттенок кожи, даже если делать скидку на болезнь королевы, и цвет волос. У нее они, насколько я могла различить, на свету немного отдавали в рыжину, а у меня нет. Госпожа Увве сказала мне когда-то, что будь они еще немного темнее, можно было бы назвать этот оттенок цветом воронова крыла, но увы…

Все это промелькнуло у меня в голове за доли секунды, а королева велела:

– Подойди ближе, дитя мое. Хочу рассмотреть тебя получше.

Я послушалась. Кто-то подсунул мне табурет, и я села – не нависать же над ее величеством, вынуждая ее задирать голову! Она хоть и полусидела, опираясь на подушки, все равно старалась лишний раз не шевелиться, я обратила внимание.

Мы молча смотрели друг на друга, и я с ужасом понимала, что нас действительно нельзя спутать. И дело не в том, что Дагна-Эвлора сейчас выглядела так, как наверняка не выглядела ни одна девочка из самого захудалого пансиона, а… Не могу подобрать слов!

Хотя нет, пожалуй, сумею: несмотря на ее жалкое состояние, от Дагны-Эвлоры все равно исходила уверенность – в себе, в том, что окружающие любят ее и сделают все, чтобы помочь во что бы то ни стало… Сама Богиня снизойдет и вылечит ее, если не сумеют этого сделать врачи и маги, – вот что я прочитала в глазах ее величества. И выздоровление уже началось – она ведь очнулась и мыслит здраво, а значит, и дальше все будет замечательно!

Признаюсь, мне стало страшно. Ненадолго, но…

– Не бойся, – по-своему истолковала мой взгляд Дагна-Эвлора. – Возьми меня за руку.

Я послушалась, стараясь не сжимать пальцы ее величества слишком сильно.

– Какая ты горячая… Она не больна, Одо? Не хотелось бы подхватить еще и лихорадку вдобавок к моему недугу…

– Эвина совершенно здорова. Просто ее бросает в жар от страха, – отозвался канцлер, а я вдруг осознала – он впервые назвал меня по имени!

– Нас даже зовут похоже… Это в самом деле знак, как считаете, Одо? И что думает мэтр Оллен?

– Я тоже хотел бы знать, о чем он думает, но вы же понимаете: если он этого не желает, отыскать его нет никакой возможности.

– Да, как обычно… – Взгляд ее величества снова обратился ко мне. – Одо сказал, ты выросла в приюте и не знала родителей. А что ты почувствовала, когда мэтр Оллен наделил тебя моей памятью?

– Зависть, – сорвалось у меня прежде, чем я успела подумать над ответом. – Вы были так счастливы, ваше величество… Я никогда не знала ничего подобного, вы правы. Я бы, наверно, многое отдала, чтобы хоть немного побыть в настоящей семье, не приемной…

– Я бы тоже многое отдала, чтобы моя семья вернулась, – тихо произнесла Дагна-Эвлора и едва заметно сжала мои пальцы. – Но у меня остался только Одо. Ну, еще Рина и другие, но они не считаются… Какие у тебя грубые руки! Одо, скажите горничным – пусть займутся!

Я невольно вздрогнула от такого резкого перехода, но постаралась не выдать смятения.

– Я тебе тоже завидую, – сказала королева. – В прошлом году праздника не было – траур… А я никогда не открывала его, кто бы мне позволил? Всегда ехала позади, с сестрами… Расскажешь мне, как это было?

– Как прикажете, ваше величество, – только и смогла выговорить я.

– Ты не знаешь других слов? Как же ты собираешься играть мою роль? – она слабо улыбнулась.

– В некоторых случаях – обычно неподходящих – Эвина более чем разговорчива, – сказал канцлер в сторону, но так тихо, что королева его не услышала или сделала вид, будто не услышала.

– Ну же, расскажи что-нибудь! – Она требовательно сжала мои пальцы. – Неужели ты не знаешь каких-нибудь историй? Одо сказал, ты любишь книги – я велела прислать тебе мою личную библиотеку, все равно я сейчас даже книгу не удержу, а слушать, как читают вслух, – сущая пытка… Расскажи что-нибудь, ну же, я хочу послушать твой голос!

О чем ей рассказывать? О чем?.. Сказки про купцов из царства Безымянной королева наверняка знает, а вот истории старых служанок – вряд ли. А я совсем недавно вспоминала о них, и кое-какие легенды помню – спрашивала же канцлера, почему в наши дни все не так!

Я сглотнула комок в горле и начала:

– На заре времен Богиня ходила меж людьми…

– Вот, значит, как было… – задумчиво проговорила Дагна-Эвлора, когда я закончила. Все это время она молча слушала, прикрыв глаза, и не выпускала моей руки. У нее были очень холодные пальцы, мне хотелось высвободиться, но я не смела. – А теперь непременно гонят замуж… и не смотрите на меня так, Одо! Будто я не знаю, что вы подыскиваете мне хорошего супруга… Что, если вернуть былое? Захочу – выйду замуж, не захочу – мой ребенок будет только моим… Как вам такая идея?

– Возможно, народ поддержит, – сухо ответил он. – Но не те, на кого опирается ваша власть.

– Разве она опирается не на народ?

– Формально да, но, прошу вас, не будем сейчас устраивать диспут на эту тему.

– Верно… Я уже устала… – Дагна-Эвлора снова посмотрела мне в глаза. – Иди, дитя мое, и постарайся ничего не испортить. Я скоро поправлюсь и проверю, что ты там натворила.

– Ваше величество, я только выполняю указания его превосходительства, и…

– Иди, – повторила она, так и не выпуская моей руки, и повернулась к канцлеру. – А вы побудьте со мной еще немного, Одо. Знаете, мне опять снился тот сон… Я оступилась на Королевской лестнице, помните? Наверно, это был знак…

– Не думайте об этом, ваше величество. Это сущая ерунда.

– А почему мама не приходит? – неожиданно капризным тоном произнесла она. – Я же просила… Одо, позовите ее! Она обещала поцеловать меня на ночь!

– Выйдите, немедленно! – отрывисто приказал он, схватив меня за плечо, и я наконец высвободилась из пальцев королевы.

Теперь это было совсем просто: она шлепала ладонями по одеялу – вернее, пыталась, у нее не было сил высоко поднять руки, – и гримасничала, стараясь заплакать или делая вид, что вот-вот заплачет. Так иногда делают маленькие дети – я видела, кое-кто из младших учениц в пансионе пытался проделать этот трюк. Там они быстро забывали о подобном…

Из-за двери не доносилось ни звука – зачарована, наверно… Я очень долго стояла у стены, заложив руки за спину, словно наказанная, до тех пор, пока не вышел канцлер и не поманил меня к себе.

Спрашивать о том, что с ее величеством, я просто боялась, но он сказал сам:

– Сейчас Эве хотя бы не больно. Она просто думает, что ей пять лет, и мама почему-то не пришла поцеловать ее на ночь. Едва сумел ее успокоить и убедить, что родители сейчас с визитом в Иссене…

Я не могла ничего сказать. Я даже осознать это была не в состоянии: одно дело рассказы, а совсем другое – видеть, как человек меняется на твоих глазах, впадает в детство… Мне хватило и этого, а канцлер видел куда более тяжелые приступы и ничего не мог поделать, раз уж даже маги едва справлялись.

Но, в отличие от меня, герцог Мейнард, регент Дагнары, не мог позволить себе впасть в отчаяние. Впрочем… я ведь тоже не имела на это права. Самое большее, что я могла себе позволить, это тихонько поплакать ночью в подушку, и то не слишком долго, не то утром Нэна и горничные непременно заметят покрасневшие глаза и доложат канцлеру, а ему хватает забот и без моих переживаний. Что я ему скажу? Что скучаю по пансиону, по подругам, строгой госпоже Увве, учителям? Или что боюсь неизвестности? Будто он сам этого не знает… и, уверена, тоже смотрит в будущее если не со страхом, то с тревогой.

– Идемте, сударыня. – Тяжелая рука легла мне на плечи. – У нас еще очень много работы.

И я кивнула.