15. Версии

На третий день после моего возвращения из Томска мне позвонил Магазинер и предложил встретиться. Где? Я живо представил себе внешний облик коллеги и рассудил, что лучше не пугать Настасью в ее положении. Встретились в сквере. Кому-то для усиленной мозговой деятельности вынь да положь уютный кабинет с зашторенными окнами и тишину, а мне сгодится и скамейка под распускающейся липой, пусть даже в ее кроне оголтело трещат воробьи. Главное, чтобы поблизости не бегали с криками дети — эти существа почему-то думают, что все в мире исполнится по их желанию, если орать как можно громче.

Нам повезло. Я нашел пустую скамейку, максимально удаленную от мамаш, выгуливающих своих крикунов, утепленных старух с палочками, ветеранов Экипажа и прочих любителей посидеть, чтоб они были здоровы. Пока искал, думал: зачем я понадобился Магазинеру? Ощущает ли он, что мы нужны друг другу, или просто выполняет поручение Сорокина?

Оказалось — первое. Само собой, Моше Хаимович не сказал этого. Наверное, боялся, что я сяду ему на шею и буду ездить.

Это правильно.

Группа Сорокина вернулась в Тверь вчера с великой кучей собранных данных. Ничего сенсационного в той куче не было — это я понял сразу, как узнал в телефоне голос Магазинера. Будь иначе, кто вспомнил бы обо мне?

Они нарыли вагон с тележкой всевозможной цифири. Химсостав Васюганского астероида не дал ничего нового — примерно такие же тела по милости чужих бомбардировали нас и раньше. Не было лишь предшествующего падению сообщения на волне излучения нейтрального водорода. Сорокин забросал срочными запросами все радиообсерватории мира и получил нулевой результат. Нигде. Ничего. Пусто. Не только на волне 21 сантиметр, но во всех диапазонах принимаемого из космоса излучения никому из радиоастрономов не удалось выделить из шума ничего похожего на членораздельное послание. Кстати, и на нечленораздельное тоже.

Это было ожидаемо. Уж если сведения о послании не появились своевременно, то послания однозначно не было. Проверка, впрочем, никогда не мешает, и Сорокин проверку сделал. Естественный ход для старательной бездарности.

— Значит, без толку? — спросил я.

— Ну почему же… Наш астероид похож на все предыдущие. Он тоже из внутренней части Главного пояса. Отличия в пределах общего разброса. Честно признаюсь, я надеялся на иное… без особых оснований, но надеялся. Да и вы наверняка тоже. Но отрицательный результат — гм — тоже… Знаете ведь?

— Знаю. Никому не нужен.

— Ну-ну. Так уж и не нужен?

— Мне — нет, — отрезал я и сменил тему: — А что наш полковник? Часто меня поминает?

Магазинер радостно ухмыльнулся.

— Ведет себя так, будто никакого Пяткина в природе не существует. Так что вы — хм — фантом. Только не советую вам обольщаться. Если вы в ближайшее время не подкинете Сорокину парочку свежих идей, он о вас вспомнит. Готовьтесь тогда вернуться в свой лесной департамент клещей травить.

— Хрен ему, а не идеи.

— Отчаянный вы человек… Ну ладно. А кому не хрен?

Не люблю вопросов с подковыркой.

— Послушайте, Моше Хаимович, — начал заводиться я. — Мы ведь, кажется, договорились обмениваться материалами и соображениями. В чем вы меня подозреваете? Думаете, я скрываю от вас что-то важное?.. Нет? Вот и хорошо, что не думаете. Будем копать вместе, авось что-нибудь выкопаем. А если Сорокину понадобится в срочном порядке соорудить потемкинскую деревню для начальства — вместе и соорудим. Неплохая будет деревня, ручаюсь…

— Потемкин не возводил никаких фальшивых деревень, — с жирным смешком перебил меня Магазинер.

— Знаю, знаю! Это я фигурально… Ну, кто первый, вы или я?

— Давайте вы…

Краткость — сестра таланта. Я уложился минут в пятнадцать.

— Беда в том, что мы не наблюдаем никаких признаков транспортировки астероидов, — закончил я свою речь. — А должны были бы наблюдать. Феномен несколько таинственный, не так ли?

— Предположим.

— И что из этого следует?

— Что?

— А вы подумайте.

— Слушайте, перестаньте болботать со мной, как… — взвился Магазинер и немедленно начал отдуваться, не найдя, как видно, подходящего случаю гнусного сравнения. — Вы хотите сказать, что наша орбитальная группировка автоматических средств обнаружения мала? Это все знают. Ее и дальше будут усиливать. Нет лишь уверенности в том, что это нам что-то даст.

— Вот! А почему?

Он хрюкнул.

— Ну, допустим, потому, что чужие желают сохранить полный контроль над бомбардировкой. Это-то ясно. Когда мы научимся перехватывать хотя бы каждый пятый астероид, они поменяют тактику. Будут гвоздить нас чем-нибудь еще. На астероидах свет клином не сошелся.

— Могут оставить и астероиды, — возразил я. — Начнут брать их неизвестно откуда, разгонять неизвестно где и выпускать в наше пространство уже у границ земной атмосферы. И скорости оставят прежние, и массы, и цели — те, которые наметили. Мы ведь еще нескоро сможем уничтожать этакие глыбины спустя две-три секунды после обнаружения. Или я чего-то не понимаю?

Магазинер ответил не сразу — лишь после того, как брезгливо стряхнул с ткани брюк свежие следы жизнедеятельности какого-то особо наглого воробья и отпустил вполголоса несколько слов по адресу представителей царства пернатых.

— Вы все правильно понимаете, Фрол Ионович. Да, чужие, по сути, берут свои снаряды неведомо откуда. То есть мы вроде бы знаем, откуда, но не имеем представления, как они их транспортируют… Все верно. И насчет того, что чужие каким-то образом получают информацию о том, что у нас делается, помимо вещательных диапазонов, — тоже верно. Только старо. Вы уж не обижайтесь, но не только у вас есть мозги. Первая ваша идея была впервые высказана лет этак двадцать пять назад, вторая примерно вдвое моложе. Если хотите, я пришлю вам ссылки. Или сами найдите.

— Зачем? — выдавил я. — Не хочу.

— Да, вы правы: цензурировать материалы СМИ для чужих нет никакого резона, — продолжал Магазинер. — Чужих на мякине не проведешь. Они откуда-то получают информацию. Шпионская сеть? Возможно. Но не думаю. Агентурный шпионаж — это ведь наше, чисто земное изобретение. Отчего бы не предположить, что чужие просто-напросто копаются в наших мозгах, читая их, как открытую книгу? Думаю, это вполне посильная задача для тех, кто умеет таскать тяжести в подпространстве…

— Не хочу я такое предполагать, — сказал я хмуро.

— Нет, а я разве хочу? — Магазинер засмеялся. — Ничего себе подарочек — знать, что кто-то просвечивает твои мозги! Очень приятно жить с таким знанием! Ну а если чужие могут читать наши мысли, значит, по идее, теоретически они могут и управлять ими. Вот что из головы у меня не идет!

— Почему же тогда они нами не управляют? — поддел я. — Если чужим хочется, чтобы мы вели себя так-то и сяк-то, то не проще ли им — при их-то возможностях — внушить нам соответствующие мысли, а не устраивать побиение камнями?

— Значит, не проще. — Моше Хаимович вздохнул. — Я уверен, что последний камень не случайно пришел без послания. Нам откровенно дают понять: мы должны думать сами. Если не умеем — придется научиться. Между прочим вам скажу, это внушает мне определенные надежды. Будем делать успехи — нас, возможно, когда-нибудь оставят в покое.

По-моему, он слегка подначивал меня. Само собой, я вскипел.

— Ну конечно! Зачем бить палкой послушного и понятливого раба? Ему только дай команду — будет пахать, кланяться и благодарить за заботу! Хвостом бы вилял, если бы имел хвост! А очень понятливый раб и без команды догадается, что надо делать, чтобы хозяин остался доволен. Нас к тому и ведут. Нет?

Ковыляющий мимо нашей скамейки старичок шарахнулся в сторону — не столько от моего крика, потому что не так уж громко я орал, сколько от лютой ненависти в моем голосе. Обладатель такого голоса социально опасен. Появись сейчас на аллее чужой — отнял бы я у старика палку и той палкой пришиб бы чужого насмерть. И посчитал бы это лишь самым началом мести.

— А по-моему, действия чужих пока что идут нам на благо, — смирным тоном заметил Магазинер. — Да, из-за них погибли миллионы, этого никто не станет отрицать. Да, еще больше людей нам пришлось ликвидировать самим, поскольку они никак не вписывались в Экипаж. Но верите ли вы в то, что без вмешательства чужих мы не поубивали бы куда больше народу, причем без всякого толку?

Уел он меня. Школьными, азбучными истинами — уел! Мысленно я пообещал себе впредь быть более сдержанным. Чертов наследственный характер!

— Не верю я в это, — сказал я хмуро. — То-то и оно, что не верю ни на грош. А все равно страшно. Может, потому и страшно. Одно дело, когда мы сами убиваем друг друга из-за какой-нибудь ерунды, и совсем другое — когда доверяем это всяким посторонним. До сих пор чужие объективно работали нам на пользу, ну а что будет потом?

— Бойтесь данайцев, дары приносящих?

— Именно. Если верна гипотеза галактической войны, то впереди нас ждет мало хорошего. Земля до сих пор не была театром военных действий? Ну так будет. Вот тогда нарадуемся всласть!

По-моему, одутловатая харя Магазинера самой природой была создана для того, чтобы отражать всевозможные оттенки иронии. Однако он только и сделал, что утер платочком рот, воздержавшись от дальнейших подковырок.

— Ладно, вернемся к нашим баранам, — пробормотал я. — Начнем с азов. Что от нас требуется? Чтобы чужие прекратили швырять в нас камни. В рамках поставленной задачи нам дела нет, на пользу Экипажу эти швырки или во вред. Так? Поле решений распадается на две области. Первая: все-таки понять, чего на самом деле чужим от нас нужно, — «где мы прокололись», как сказал известный вам генерал, — и тем самым уберечься от следующих гостинцев. Вторая: разобраться с боевой тактикой чужих и предложить контрмеры. Так?

Магазинер задвигался на скамейке.

— Если память мне не изменяет, известный нам генерал ничегошеньки не говорил нам насчет второй области…

Память ему не изменяла. Мне тоже. Ну и что?

— Он не говорил — я говорю! Не хотите заниматься этим — и не надо, я сам займусь. Без отрыва от генеральского задания в узком его понимании. Не возражаете?

— Ваше право. Хотя я не представляю себе, как можно вообще подступиться к данной задаче…

— И я не представляю. Не волнуйтесь, представлю! Дайте время. Думаю начать с изучения необъяснимых феноменов на Земле за последние лет пятьдесят. Не исключено, что чужие наследили у нас не только астероидами. Может, удастся потянуть за ниточку.

Мой собеседник так и затрясся от смеха.

— Необъяснимых… ох, не могу… феноменов, говорите? Да вы хоть представляете себе, сколько за полвека накопилось сообщений о летающей посуде, морских чудовищах, снежных человеках и всяком полтергейсте? Ха-ха. Большая-пребольшая навозная куча!

— В которой некий петух из басни все же нашел жемчужное зерно, — сердито возразил я. — Я уже копаю. Ничего не выкопаю — что ж, беру убытки на себя. Но ежели выкопаю — чур, не обижаться!

— Все, что выкопаете, ваше, — колыхаясь, выдавил из себя Магазинер. — Не посягаю. И в случае чего обещаю обижаться только на себя… впрочем, обижаться мне не придется.

— Там увидим. А теперь ваша очередь. Я весь внимание.

Не раз я ошибался в людях и дорого платил за ошибки, а сейчас чувствовал: Моше Хаимович явился ко мне не для того, чтобы воровским образом похитить мои идеи, не оставив ничего взамен. Не тот человек. Да и не резон сейчас красть, работа еще в самом начале. Честный обмен намного полезнее для нас обоих.

Теперь пришла его очередь разворачивать экран. Из бутылки вылез носатый джинн и хрипло осведомился, что прикажет господин: разрушить город или построить дворец? Магазинер велел ему вытащить свежие наработки — и началось…

Несмотря на успешную работу по «Кроту», я все-таки не математик. Я и в прошлой жизни им не был. Разумеется, для обучения по специальности «астрофизика и космология» мне пришлось овладеть такими ее разделами, что мозги вскипали. Я потел, пыхтел, жрал биодобавки для мозгового тонуса, засиживался до утра, кое в чем преуспел и усвоил главное: не моя это стихия. Красиво, не спорю. Красоту я оценил. Но тут же и понял: не для меня она. Если бы в восемнадцатом столетии в физике и химии было бы столько же математики, сколько в двадцать первом, я бы, наверное, полностью сосредоточился на истории, пиитике, стекловарении и, пожалуй, наблюдательной астрономии.

Ну и на административной работе, конечно. Уж за университет я бы в любом случае дрался. Не будь его, где бы я доучился во второй жизни? Тверской университет хоть и имеет собственную историю, а все равно прямой наследник Московского.

Вникал я с полчаса и не раз, наступив на гордость, спрашивал: «А это откуда?», «А это как?». Выходило изящно, хотя, говоря откровенно, разобрался я не во всем: у лингвистов свой математический аппарат, до которого обычно нет дела астрофизикам. Я дал себе слово, что потом разберусь досконально, хотя бы и дым из ушей пошел.

Естественно, решения Магазинер не нашел — но он сузил поле вероятных решений. Черт побери, я вынужден был признаться себе, что эту работу я нипочем не сделал бы в столь короткий срок. Естественно, об этом я промолчал.

— Любопытно. — Только так я и похвалил Моше Хаимовича. — Но вы ведь понимаете, как можно еще больше сузить поле решений?

Он только кивнул в ответ — понимал, конечно же. Методом тыка. Мы выходим с нашими предложениями на генерала Марченко, тот докладывает о них командованию отсека, оно, в свою очередь, выходит на Капитанский Совет и лично Капитана, ну и, допустим, Совет решает, что рискнуть стоит. В случае удачи — ничего. Новый снаряд не падает. А ничего — оно и есть ничего. Хлеща нас кнутом, чужие не позаботились о прянике, а отсутствие наказания трудно воспринять как поощрение. Человеческая психология так устроена. Трудно будет даже понять, на верном ли мы пути, а уж убедить в этом руководство — стократ труднее.

Но все же сузить поле возможных решений можно и так. Без стопроцентной уверенности, правда.

Теперь другой вариант: мы ошиблись. И Капитанский Совет повторил нашу ошибку. Тогда — ясное дело — очередной космический гостинец летит ковырять земную кору. А может, и не один. И опять без предупреждения и объяснения причин. По реальной цели. По городу-миллионнику, например.

Что нас съедят с дерьмом — еще полбеды. Напортачил — отвечай. Все путем, так и должно быть, а что участь портача незавидна, так кто ж его спрашивает. Куда хуже, что пострадают невинные — и не только те, кого прихлопнет астероид, но и те, кому предстоит умереть в гражданских беспорядках.

Они невозможны? Ха-ха. Они всего лишь маловероятны — при нормальном ходе дел.

Экипаж устроен одновременно сложно и просто. Сложно — потому что там, где больше одного, сложностей не избежать, спросите Робинзона. Одно лишь снабжение всем необходимым чего стоит. А просто — потому что существуют чужие. Всем известно: на корабле «Земля» правит бал Капитан, опираясь на Капитанский Совет, а тот, в свою очередь, на многочисленных штабных. Чисто военная структура, казалось бы лишенная и намека на демократию. Но это не совсем так. Экипаж доволен Капитаном до тех пор, пока на Землю не падают астероиды, — во всяком случае, не падают в населенных районах, пустыни и льды не в счет. Замолчать падение астероида нельзя в принципе — очень уж оно заметно, даже если все целы. Как минимум, это намек: что-то идет не так. До последнего времени чужие не гнушались объяснять нам, бестолковым, что именно мы делаем неправильно. И если после объяснений не приняты срочные и подчас болезненные меры… ну да, вы поняли: прилетит еще один гостинец и ударит нас уже не в пустыню, а в болевую точку. Чтобы вдовы рыдали и матери выли. Вопрос для умственно ограниченных: долго ли останется Капитан на своем посту, если сам не расшибется в лепешку и подчиненных не заставит сделать то же самое, дабы избежать очередного гостинца сверху? Право Экипажа на бунт в определенных обстоятельствах, между прочим, прописано в Уставе.

Только до масштабного бунта дело еще ни разу не доходило. Внезапные отставки с поста Капитана — да, случались. И два самоубийства. Были ли они на самом деле самоубийствами — большой вопрос, но ведь в данном случае возможны разные варианты решения проблемы. Главное — есть ощущение, что в Капитанском Совете сидят толковые люди с нормальным инстинктом самосохранения. При наличии чужих он просто-напросто тождествен ответственности.

Хороши мы с Магазинером будем, если спровоцируем бунт! Мы просто-напросто поставим Капитанский Совет перед дилеммой о том, что лучше: понести наказание за ошибку — или понести наказание за ничегонеделание? Хреново в обоих случаях.

Мы молчали. Волоча на поводке длинную, как черная гусеница, таксу, по аллее просеменила девчушка. Псина вопросительно тявкнула на нас. «Пошли, Шнурок, пошли», — хозяйка не удостоила нас вниманием. Собаки — те еще эмпаты, куда до них людям. Почуяла псина наше состояние.

— А ведь возможна еще одна гипотеза насчет смысла действий чужих, — молвил я спустя продолжительное время. — Отсутствие всякого смысла. К гипотезе дрянного мальчишки она не имеет отношения — у малолетнего хулигана все-таки есть мотивация. А что, если у чужих ее нет?

Можно было ожидать, что в ответ Магазинер иронически вышутит мой «безбрежный оптимизм», но он ничего не сказал. Только вздохнул.

Забегая вперед, скажу, что Сорокин, ознакомившись с выкладками Моше Хаимовича, приказал ему работать дальше, а ходу выкладкам не дал.

Правильно сделал.