Джина переводила взгляд с одного из шести лиц на другое. Во всех этих лицах чего-то недоставало – чего-то, что было в ней самой. Огня? Целеустремленности? Джина пыталась измерить глубину разницы между собой и другими девушками. Все они казались такими же сообразительными и своенравными, как она. Но они не приобрели привычку думать самостоятельно. Их было слишком много, они подвергались воздействию одних и тех же стимулов, им приходили в голову одни и те же мысли. Среди них не было предводительницы. Джина спросила: «Вас не интересует, откуда я взялась? Возникает такое впечатление, что вам все равно».

«О! – ее собеседница пожала плечами. – В свое время все станет понятно».

«Да, – кивнула Джина. – Несомненно… Мне здесь у вас не нравится».

«Нам тоже тут не нравится».

«Почему же вы не уйдете? Неужели отсюда невозможно сбежать?»

Девушки рассмеялись: «Сбежать? Куда? Вокруг – триста километров гор и скалистых ущелий. И даже если мы сбежим, что потом? Мы не можем улететь с Кодирона, у нас нет денег на билеты».

Джина презрительно фыркнула: «Привлекательная девушка всегда может сделать деньги».

Ее сестры-близнецы искренне заинтересовались: «Каким образом?»

«Ммм… есть разные способы. Судя по всему, вы не часто путешествовали».

«Нет. Но мы смотрим кино и телевизор, читаем книжки».

«И при этом фильмы, передачи и книги выбирает Чолвелл?»

«Да».

«Был такой персонаж, Свенгали…»

«Кто-кто?»

«Человек, который вел себя, как Чолвелл. Хотя его планы были примерно… нет, точно в восемь раз скромнее планов вашего помешанного доктора… С чего все это началось?»

Ближайшая к ней девушка пожала плечами. При этом ее рука, прикрытая рукавом блузы, немного обнажилась, и Джина заметила у нее на кисти татуировку. Наклонившись, она прочла: «Фелиция». Вспомнив о недавнем болезненном ожоге, она взглянула на свою кисть. На ее коже оттенка слоновой кости выделялась татуировка: «Джина».

Теперь она в самом деле разозлилась: «Он нас клеймит, как скотину!»

Ни одна из других девушек не разделяла ее возмущение: «Он говорит, что иначе не сможет отличать нас одну от другой».

«Проклятый старый паршивец… Как-нибудь, каким-то образом…» Она помолчала, после чего спросила: «Почему мы все такие одинаковые?»

Фелиция наблюдала за ней, внимательно и расчетливо: «Об этом нужно спросить Чолвелла. Он нам никогда ничего не объяснял».

«Но у вас есть матери! Кто они?»

Фелиция наморщила нос: «Давай не будем говорить о всяких пакостях».

Другая девушка встрепенулась и сказала с некоторым злорадством: «Ты видела старуху Свенску, которая тебя сюда привела? Так вот, она – мать Фелиции».

«Ах ты так? – возмутилась Фелиция. – Я же тебе говорила: не напоминай мне о ней! Ты, наверное, забыла свою собственную мать – когда она умирала, у нее половины лица не было…»

Джина сжала зубы и принялась расхаживать из угла в угол: «Я хочу вырваться из этой проклятой тюрьмы… Меня уже пытались держать в кутузках, детских домах, лагерях и сиротских приютах – и мне всегда удавалось сбежать. Тем или иным способом». Она с подозрением обвела глазами шестерых девушек: «Может быть, вы все снюхались с Чолвеллом? Тогда нам не по пути».

«Ничего мы не снюхались! Но чтó мы с ним можем сделать?»

«А вам никогда не приходило в голову, что его можно прикончить? – язвительно спросила Джина. – Это очень просто. Один удар ножом – и он больше никогда не попытается сажать людей под замок… Будь у меня такая возможность, я бы его пырнула…»

В комнате наступила тишина.

Джина продолжала: «Знаете, чьи деньги полетела добывать Черри? Нет? Так знайте: это мои деньги. У меня куча денег. И, как только Чолвелл об этом узнал, он начал придумывать, как бы ему заполучить мои деньги. Теперь он хочет послать Черри к моему опекуну. Он объяснил ей, как втереться в доверие к Майкрофту. Майкрофт не поймет, что это другая девушка. Не только потому, что мы с ней похожи, как две капли воды. Потому что она – это я. Даже отпечатки пальцев и ладоней у нас одинаковые».

«Конечно».

«Ваша проблема в том, что вам никогда не приходилось работать или драться! – воскликнула Джина. – Вы тут сидите в клетке, как животные. Чолвелл называет вас курами! У вас не осталось никакой воли к сопротивлению. Вы смирились с этим… с этим… – она не могла найти слов и яростно махнула рукой. – Вы не хотите драться! Позволяете ему обращаться с вами, как с детьми. Каким-то образом он отнял нас у наших матерей, каким-то образом обработал нас, сделал нас одинаковыми, каким-то образом…»

Сухой, резкий голос произнес: «Очень любопытно, Джина… Не могу ли я поговорить с тобой? Это займет всего несколько минут».

Остальные девушки поежились, насторожились. Чолвелл стоял в дверном проеме. Яростно оглянувшись через плечо, Джина промаршировала в коридор.

Чолвелл с торжественной вежливостью провел ее в светлое и просторное помещение, очевидно служившее его кабинетом или конторой, и уселся за стол, оснащенный клавиатурой, компьютерным экраном и устройствами связи. Джина продолжала стоять и вызывающе наблюдала за ним.

Чолвелл подобрал карандаш, удерживая его двумя пальцами. Тщательно выбирая слова, он сказал: «Становится очевидно, что твое присутствие создает особую проблему».

Джина топнула ногой: «Мне нет никакого дела до ваших проблем! Я намерена вернуться в Ангельск. И если вы воображаете, что сможете удержать меня в своем курятнике, вы рехнулись!»

Чолвелл с пристальным интересом рассматривал карандаш: «Возникла необычная ситуация, Джина. Позволь мне объяснить, в чем она состоит, и ты поймешь необходимость сотрудничества. Если мы приложим совместные усилия – ты и другие девушки вместе со мной – все мы сможем стать богатыми и независимыми».

«Я уже богата. И уже независима».

Чолвелл нежно улыбнулся: «Но ты не желаешь поделиться своим богатством с сестрами?»

«Я не желаю делиться своим богатством с трактирщиком Полтоном, с вами, с водителем такси или с капитаном „Буцируса“… Почему бы я хотела делиться с ними? – она трясла головой. – О, нет, любезнейший! Я хочу покинуть ваше отвратительное заведение сию минуту! И позаботьтесь о том, чтобы меня никто не задерживал – иначе у вас будет тысяча особых проблем…»

«В том, что касается денег, – любезно прервал ее Чолвелл, – все мы охотно делимся друг с другом».

Джина усмехнулась: «Вам все это пришло в голову, как только вы увидели меня в кабинете адвоката Майкрофта. Вы подумали, что могли бы выманить меня сюда и отправить к Майкрофту одну из ваших „кур“, чтобы она забрала деньги. Но по поводу Майкрофта вы заблуждаетесь. Он не позволит себя торопить и не принимает скоропалительных решений. Ваша Черри ничего от него не получит».

«Получит – вполне достаточно. Как минимум мы сможем пользоваться доходом от основного капитала в размере двух миллионов долларов. Доход составит примерно пятьдесят тысяч долларов в год. Что еще нужно?»

Слезы гнева застилали глаза Джины: «Почему вы оставили меня в живых? Рано или поздно я отсюда удеру, мои руки будут развязаны – и я никого не пожалею…»

«Дорогая моя! – с ласковой укоризной вмешался Чолвелл. – Ты переволновалась. Ты слишком многого не знаешь и не понимаешь – тебе видна только вершина айсберга. Позволь рассказать тебе одну историю. Садись, дорогуша, присаживайся».

«Никакая я вам не „дорогуша“, лживый старый козел…»

«Успокойся, успокойся! – Чолвелл отложил карандаш. – Двадцать лет тому назад я был врачом-резидентом здесь, в Реабилитационном Пансионате. Тогда, конечно, здесь все еще было по-другому, – он бросил на нее пронзительный взгляд. – То, что я скажу, должно остаться между нами – ты понимаешь?»

Джина хотела дико рассмеяться; потом ей пришло в голову саркастическое замечание самого оскорбительного свойства. Но она сдержалась. Если старика Чолвелла снедало тщеславие, если он нуждался в том, что хоть кто-нибудь, кто может его понять, выслушал его излияния, пусть говорит – тем лучше!

Она хмыкнула, ни к чему не обязываясь. Чолвелл наблюдал за ней, полузакрыв глаза, и усмехнулся – так, словно умел проследить ход ее мыслей.

«Неважно, неважно! – продолжал Чолвелл. – Не забывай, однако, что ты передо мной в большом долгу. Человечество передо мной в большом долгу! – он замер, наслаждаясь этой мыслью, как эстет-музыковед, вкушающий обертоны сложного аккорда. – Да, в огромном долгу. И вы, девушки, прежде всего. Семеро из вас. Можно сказать, вы обязаны мне своим существованием. Я взял одну и сделал восемь».

Джина ждала.

«Семнадцать лет тому назад, – словно в полудреме говорил Чолвелл, – директор пансионата вступил в неосторожную связь с молодой работницей службы социального обеспечения. Уже на следующий день, опасаясь скандала в случае ее беременности, директор посоветовался со мной, и я согласился провести обследование этой особы. В ходе обследования мне удалось – исключительно изобретательным методом – изолировать оплодотворенную яйцеклетку. Я давно ждал такой возможности. Я обеспечил выживание яйцеклетки в питательной среде. Она разделилась – таков первый этап на пути к формированию человеческого существа. Соблюдая всю возможную осторожность, я получил из нее две идентичные клетки. Каждая из этих клеток снова разделилась, и теперь у меня в лаборатории диспансера были четыре клетки будущих близнецов. Они разделились еще раз – в моих руках оказались восемь клеток…»

Джина глубоко вздохнула: «Значит, Молли все-таки не моя мать. Для того, чтобы это узнать, почти что стоило попасться на вашу удочку…»