IX
Джина начала осторожно подниматься по лестнице, но ей преградила путь крупная женская фигура.
В салон спустилась уборщица с ведром и щеткой в руках. Джина сразу узнала женщину с фотографии Джо Парльé – постаревшую на двадцать лет, измученную недомоганиями, раздражительную, но все еще тучную.
«Молли? – спросила Джина. – Вы – Молли Саломон?»
«Так меня зовут. А в чем дело?»
«Я хотела бы с вами поговорить. Наедине».
Молли пугливо оглянулась, бросив ненавидящий взгляд на старика и женщину в длинном платье, сидевших в салоне и прислушивавшихся с откровенным любопытством.
Молли отворила скрипучую дверь и вышла, волоча ноги, на боковую веранду, под которой находился жалкий маленький садик – несколько гремучих кустов и паломнических лоз, ржаво-коричневые грибы. Усевшись в плетеное кресло, затрещавшее под ее весом, она спросила: «Так в чем дело?»
Джина никогда не представляла себе, что их встреча могла оказаться такой, какой оказалась. Что можно было сказать? Глядя в распухшее белесое лицо, вдыхая исходивший от этой женщины кислый запашок пота, Джина затруднялась произнести хоть слово… Внезапно на нее нахлынула волна гнева.
Теперь Джина смогла говорить: «Семнадцать лет тому назад вы оставили младенца в таверне Джо Парльé, в Ангельске. Я хотела бы знать, кто был отец этого ребенка».
Лицо Молли Саломон ничуть не изменилось. Помолчав немного, она сказала: «Часто пыталась представить себе – что случилось с этой девочкой…»
«Значит, это не был ваш ребенок?» – в Джине зажглась искра надежды.
Молли горько рассмеялась: «Не торопись радоваться. Да, это было мое отродье, в этом не может быть никаких сомнений, никаких… Как ты меня нашла?»
«Джо вел своего рода дневник… Кто был моим отцом? Джо?»
Сидевшая перед Джиной уборщица выпрямилась с возмущением, с ее стороны выглядевшим смехотворно: «Джо Парльé? Хмф! Не сказала бы».
«Тогда кто?»
Милли хитро разглядывала Джину: «Ты неплохо выглядишь – знать, у тебя хорошо идут дела».
Джина кивнула: «Я знала, что речь зайдет о деньгах. Сколько?»
Молли назвала удивительно скромную цену – возможно, отражавшую тот факт, что она не придавала обсуждаемому вопросу особого значения: «Ну, скажем, десять или двадцать долларов – почему бы я стала тратить время бесплатно?»
Джина заплатила бы ей и сто, и тысячу долларов: «Вот двадцатка».
«Спасибо! – с чопорной вежливостью кивнула Молли. – Теперь я расскажу тебе все, что мне известно об этом деле. Как мне кажется, это самая странная история из всех, что я слышала»
Джина нетерпеливо спросила: «Перейдем к делу без проволочек. Кто мой отец?»
«Никто», – ответила Молли.
«Никто?»
«Никто».
Джина помолчала, после чего возразила: «Кто-то же должен быть моим отцом!»
Молли с достоинством ответила: «Кто может об этом знать лучше меня? А я тебе говорю: так оно и есть!»
«Может быть, вы были пьяны?» – с надеждой предположила Джина.
Молли смерила ее критическим взглядом: «Ты не так уж глупа для своего возраста, куколка… Ох, что об этом говорить, в свое время я сама была немногим хуже тебя, за мной волочились… Теперь так не скажешь, конечно – я уже больше двенадцати лет мою полы в ночлежке…»
«Кто мой отец?»
«Никто».
«Это невозможно!»
Молли покачала головой: «Вот как это было. Откуда я знаю? Меня поместили в Реабилитационный Пансионат, я провела там два года. Так вот, смотрю я на себя однажды и говорю: «Молли, у тебя распухло брюхо». А потом думаю: «Наверное, чего-нибудь не того наелась». А на следующий день говорю: «Молли, если бы нас не держали в этой чертовой тюрьме, как золотых рыбок в аквариуме, если бы за тобой не следили каждую минуту, если бы ты не знала наверняка, что два года вокруг тебя не было ни одного мужчины, кроме доктора Чолвелла и директора…»
«Чолвелла?!»
«Старый доктор Чолвелл был нашим врачом – холодный, как рыба… Боже упаси! Скользкий и холодный, как рыба! Так вот, говорю я себе…»
«Чолвелл не мог быть моим отцом?»
Молли хрюкнула: «Старый брюзга Чолвелл? Уж лучше подозревать архангела Гавриила! Нет, этот подлый… – Молли разразилась бормочущим потоком грязных ругательств. – По сей день жду случая поймать пучеглазого пижона и свернуть ему шею! Он не выпускал меня, когда я уже отбыла срок! Утверждал, что я чем-то заболела и должна была оставаться в пансионате, пока не поправлюсь. Черта с два! Я сбежала. Угнала грузовик, и никто не мог ничего с этим поделать, потому что я отбарабанила свой срок, и меня там держали вопреки приказу суда. А потом… потом я пошла к врачу, к старому доктору Уолшу, и он говорит: „Молли, у тебя все в порядке, ты просто на сносях“. Вот таким образом. Я опомниться не успела, как появилось на свет мое отродье, а у меня не было ни кусочка печенья, ни хлебной корки. Чтобы найти хоть какой-то выход, я отнесла младенца к старому приятелю – и ты бы знала, какой скандал мне закатил Джо Парльé!»
«Как насчет директора пансионата?»
«Что ты имеешь в виду?»
«Он не мог быть…»
Молли недоуменно фыркнула: «Только не щепетильный чокнутый Ричард! Он никогда даже не показывался. Кроме того, он и так уже крутил шуры-муры с молодой вертихвосткой из управления».
Послышался стрекочущий шум подъемных винтов. Подскочив к ограде веранды, Джина проводила глазами улетающий аэроглиссер: «Как это называется? Я же сказала ему подождать… Как я теперь вернусь в Ангельск?»
«Так-так! – из салуна послышался строгий гнусавый голос. – Так-так! Действительно, любопытный древний сувенир».
Молли Саломон поспешно выкарабкалась из кресла: «Этот голос!» Ее лицо нездорово порозовело: «Этот голос! Я его за версту узнаю – доктор Чолвелл!»
Джина последовала за ней в салун.
«Эй ты, кислорожий ублюдок! Что ты тут делаешь? – без предисловий взорвалась Молли. – Знаешь ли ты, что я давным-давно тысячу раз поклялась вылить на тебя ведро помоев, если увижу, что ты высунул нос из своего паршивого пансионата? И я это сделаю, сию минуту… Подожди, только схожу, ведро возьму…» Молли повернулась и, пыхтя, поспешила куда-то по коридору.
Джина сказала: «Это вы разрешили моему таксисту улететь, доктор Чолвелл?»
Чолвелл поклонился: «Совершенно верно, мадемуазель Парльé. Я ожидал возможности показать вам свой курятник и подумал, что сегодня вы могли бы принять мое приглашение».
«А если я не приму ваше приглашение, как я вернусь в Ангельск?»
Чолвелл отмахнулся элегантным жестом: «Разумеется, я отвезу вас туда, куда вы пожелаете лететь».
«Что, если я не пожелаю лететь вместе с вами?»
Чолвелл скорчил обиженную гримасу: «В таком случае, конечно, я позволил себе непростительное вмешательство в ваши планы и могу только принести свои извинения».
Молли Саломон прибежала в салун с ведром в руке, тяжело дыша и всхлипывая от гнева. Чолвелл выскочил наружу с завидным проворством, при этом нисколько не поступаясь достоинством.
Молли выбежала вслед за ним на веранду. Чолвелл отступил, спустившись на двор. Молли пробежала еще несколько шагов, после чего выплеснула содержимое ведра в направлении своего обидчика. Чолвеллу удалось уклониться от струи помоев – она разлетелась брызгами метрах в шести от него. Молли погрозила ему кулаком: «Чтоб ноги твоей не было в ночлежке – или плохо тебе будет, ты у меня еще взвоешь, подлая трусливая свинья!» Последовали непристойные оскорбления.
При виде дебелой обрюзгшей уборщицы, гоняющейся за брезгливым Чолвеллом с ведром помоев, Джина не удержалась и радостно расхохоталась. И в то же время на ее глаза навернулись жгучие слезы. Ее отец и ее мать! Несмотря на яростные возражения Молли, у Чолвелла была похожая на нее дочь – Марта, Санни, Джейда – как бы ее ни звали…
Даже на взглянув на Джину, Молли торжествующе удалилась в салун. Чолвелл приблизился, раздраженно вытирая лоб: «Стоит мне только предъявить ей обвинения, ее надолго упрячут…»
«Вы – мой отец, господин Чолвелл?» – прервала его Джина.
Чолвелл бросил на нее пронзительный, проницательный взгляд: «Почему вы об этом спрашиваете, мадемуазель Парльé? Любопытный вопрос!»
«Молли – моя мать. По ее словам, она забеременела, когда вокруг не было ни одного мужчины, кроме вас».
Чолвелл решительно покачал головой: «Нет, мадемуазель Парльé. Не говоря уже о нравственных принципах, могу заверить вас в том, что я все еще человек разборчивый, руководствующийся тонким вкусом».
Джине пришлось признать, что страстное совокупление Чолвелла и Молли трудно было себе представить: «В таком случае кто мой отец?»
