Первые фотографии относились к детству Джо Парльé. Альбом содержал не меньше дюжины снимков дома на сваях – где-то на Венере, по-видимому на Коньячном побережье. Болезненно бледный мальчуган в оборванных розовых шортах – в нем уже можно было узнать будущего Джо – стоял рядом с полногрудой женщиной суровой внешности. На следующих страницах Джо стал молодым человеком, позировавшим рядом с видавшим виды аэрофургоном модели «Долголёт». За ним виднелись коричневые деревья с белыми кисточками на ветках; к тому времени Джо все еще оставался на Венере. На одну из страниц была наклеена единственная фотография привлекательной девушки с довольно-таки бессмысленным выражением лица. Под ее снимком Джо накарябал зелеными чернилами: «Не повезло тебе, Джо!»

Дальнейшие фотографии относились к Земле: снимки бара и ресторана, большой групповой снимок дюжины мужчин и женщин – скорее всего, служащих ресторана; на этой фотографии Джо выглядел спокойным и даже высокомерным.

На последних страницах альбома фотографий было мало; по всей видимости, стремление Джо Парльé запечатлеть свою жизнь увядало по мере того, как его стали преследовать неудачи. В частности, здесь сохранились два профессиональных снимка широко улыбающейся женщины, скорее всего выступавшей в каком-то варьете или шоу; ее светлая прическа отливала бронзой. На одной из этих фотографий была надпись: «Отличному парню! От Верли».

Оставалась только одна фотография – таверны «Ацтек», такой, какой она была, судя по внешности изображенного на ней Джо, двадцать лет тому назад. Джо стоял перед входом в салун с двумя барменами в рубашках с короткими рукавами, официантом и человеком, в котором Джина узнала местного шулера. По другую сторону владельца таверны провокационно позировали четыре женщины нагловатой внешности. Подпись под фотографией гласила: «Джо и его банда». Под каждым из персонажей были обозначены имена: «Верли, Мэй, Тата, Молли, Джо, Стив, Буч, Карл, Хофэм».

Молли! У Джины пересохло горло; она изучила Молли во всех подробностях. Это ее мать? Большая мясистая женщина с вызывающим выражением лица. У Молли были мелкие черты лица, словно слепленные из сморщенного теста: ее физиономия напоминала дырявую банку с торчащими из нее копытцами поросячьих ножек.

Молли. Как узнать ее фамилию? Если о ее профессии можно было судить по фотографии, скорее всего, она все еще жила в районе таверны – подходящие клиенты попадались именно здесь.

Джина раздраженно вернулась к просмотру календарей, просматривая заметки, месяц за месяцем… За два года до ее рождения Джо оставил памятку: «Получить возврат залога, внесенного за Молли и Мэй».

Больше ничего существенного в календарях не оказалось. Некоторое время Джина сидела и размышляла. Если эта отвратительная Молли – ее мать, кто мог быть ее отцом? Джина шмыгнула носом. Наверное, даже сама Молли не знала, кто.

Джина сделала сознательное усилие и вернулась к рассмотрению опухшего лица Молли, ее свинячьих глазок. Обидно! Вот она какая, ее мать! На глаза Джины внезапно навернулись слезы, ее губы подергивались. Она продолжала разглядывать фотографию, однако, словно подвергая себя наказанию. Чего она ожидала, движимая дерзкой надеждой? Обнаружить, что ее родители – барон с Пантеммы и его законная супруга, живущие в беломраморном дворце? «Хотела бы я, чтобы все было так просто, – с горечью пробормотала Джина и вздохнула. – Может быть, все-таки, мой отец – выдающийся человек?»

Такое предположение позабавило ее: «В таком случае он, должно быть, напился до умопомрачения».

Она отделила последнюю фотографию от альбомного листа, засунула ее в карман и неуверенно поднялась на ноги. Пора было уходить.

Джина собрала разбросанные бумаги в коробки и теперь стояла, пытаясь придумать, чтó можно было бы сделать с телом Джейма Моралеса. Нехорошо было оставить его здесь, на чердаке… Все связанное с Моралесом было нехорошо. Его труп мог пролежать здесь несколько недель или месяцев. У Джины возникло тошнотворное ощущение – она возмущенно подавила его: «Возьми себя в руки, дура!»

Полезно было бы стереть отпечатки пальцев… Кто-то тряс входную дверь салуна, стучал кулаком и хрипло орал: «Джейм! Джейм!»

Джина подбежала к выходу с чердака. Нужно было уносить ноги: кто-то видел, как Джейм заходил в таверну.

Она соскользнула по лестнице, протиснулась через отверстие в жалюзи на крышу сарая и тщательно восстановила первоначальный вид жалюзи. Затем она соскочила на землю и, пригнувшись под перекладиной прохудившейся ограды, проникла на задний двор соседнего бара «Алоха».

Уже через десять минут она вернулась в «Приют Суна», поднялась к себе в номер и сбросила одежду, направляясь в душ.

Элегантный ленивый клерк в приемной здания суда ворчал – ему не хотелось выполнять просьбу посетительницы.

«Ну пожалуйста! – умоляла Джина, улыбаясь, чуть отвернувшись и поглядывая на клерка искоса; ей часто помогала эта уловка. Такая поза придавала ей задумчивое очарование, таинственную дерзость, видимость немыслимой, не поддающейся воображению доступности.

Клерк облизал морщинистые губы винного оттенка: «Ох… так и быть. Юной, неопытной девушке, такой, как вы, лучше было бы оставаться дома под присмотром матери. Что такое? – резко спросил он. – Почему вы смеетесь?»

Джина еще не успела упомянуть о том, что ее запрос относился именно к поиску гулящей матери.

Они вместе просмотрели записи, прокручивая на экране одну страницу за другой.

«В том году мы были заняты по уши, – ворчал клерк. – Но имя должно найтись, если… Ага, вот у нас какая-то Молли. Молли Саломон. Это она? Задержана за бродяжничество в состоянии наркотического отравления 12 января, направлена в Реабилитационный Пансионат 1 февраля. Залог внесен поручителем, Джо Парльé – у него раньше был салун в Райском переулке».

«Это она! – возбужденно воскликнула Джина. – Когда ее выписали?»

Клерк покачал головой: «Таких записей у нас нет. Скорее всего, ее выпустили, когда она избавилась от пристрастия к наркотикам, через пару лет».

Джина прикинула в уме, нахмурившись и прикусив губу маленькими острыми зубами. Получалось, что Молли, скорее всего, снова вышла на улицы незадолго до рождения ее дочери.

Клерк внимательно наблюдал за посетительницей, как старый серый кот, но не высказывал замечаний.

Джина неуверенно спросила: «Наверное, эта… Молли Саломон уже не в округе?»

Клерк проявлял признаки беспокойства, покручивая кисточку, украшавшую отворот сюртука: «Как вам сказать, мадемуазель… вряд ли вы хотели бы посещать такие места…»

«Какой у нее адрес?»

Подняв голову, клерк встретился с Джиной глазами и тихо произнес: «Она живет в ночлежке, в шестнадцати километрах отсюда по дороге на Меридиан, за Эль-Панателой».

Дорога на Меридиан петляла, поднимаясь в холмы и огибая каждый из трех вулканических останцев, доминировавших в небе Ангельска, после чего круто, как пикирующая птица, спускалась к каждому из заброшенных рудников, а затем устремилась, уже прямолинейно, в долину Плаганка. Полет позволял сократить путь: шестнадцать километров по дороге превратились в десять километров по воздуху, и уже через десять минут после того, как аэротакси поднялось с площадки у «Приюта Суна», машина опустилась около ветхого старого сооружения.

Везде, где люди работали, что-то добывали и делали деньги в суровой и враждебной малонаселенной местности, появлялись ночлежки. После того, как строились города, когда цивилизация и ее удобства позволяли вести более благоустроенную жизнь, ночлежки становились молчаливыми напоминаниями о прошлом, дремлющими в захолустье, и звуки шагов становились в них настолько же заметными, насколько заметной раньше была полная тишина.

Джина бодро взбежала по ступеням из пенокамня. Салун на первом этаже пустовал. Стойка бара тянулась вдоль стены; за ней висело широкое зеркало, увешанное сотней сувениров, оставшихся со времен первопоселенцев: отборными звукосветовыми кристаллами, окаменевшими останками ходочков и прочих представителей вымершей кодиронской фауны, а также рудничными сверлами и декоративной панелью из шести горняцких шлемов, на каждом из которых было нанесено краской имя владельца.

Хриплый голос с подозрением спросил: «Что вам здесь понадобилось, барышня?»

Джина обернулась: в углу сидел горбоносый старик. У него были проницательные голубые глаза, а копна его седых волос напоминала о только что проснувшемся, взъерошенном белом какаду.

«Я ищу Молли, – ответила Джина. – Молли Саломон».

«Нет здесь никакой Молли. Что вам от нее нужно?»

«Я хотела бы с ней поговорить».

Челюсти старика непрерывно шевелились – так, будто он жевал что-то очень горячее: «Поговорить – о чем?»

«Если Молли захочет вам об этом сообщить, она сама вам расскажет».

Подбородок старика сморщился: «Зазнаёшься, значит?»

За спиной Джины послышались тихие шаги – в салун зашла женщина в тускло-коричневом длинном платье. Остановившись, она смотрела на Джину с жадным выражением нескрываемой зависти.

Старик рявкнул: «Где Молли?»

Женщина протянула руку, указывая на Джину: «Она ищет работу? Я этого не потерплю! Я ее метлой выгоню! Как только в доме заводится такая вертихвостка…»

«Я просто хотела поговорить с Молли».

«Она наверху… чистит ковер». Женщина повернулась к старику: «Пэйсли опять принялся за свое. Я была бы очень благодарна, если бы ты выгнал в шею этого старого забулдыгу».

«Он платит. Деньги есть деньги».