Зеленая магия

Просматривая вещи, оставшиеся в наследство от двоюродного деда, Джералда Макинтайра, Ховард Фэйр обнаружил толстую тетрадь под заголовком

Ховард с любопытством просмотрел эти записи, хотя в своей собственной работе он зашел гораздо дальше идей, на которые Джералд Макинтайр лишь осторожно намекал.

«Пора признать, что существование дисциплин, концентрически окружающих ядро элементарной магии, уже не вызывает никаких сомнений, – отмечал Макинтайр. – Руководствуясь рядом аналогий с белой и черной магиями (см. дальнейшие пояснения), я определил в общих чертах рамки пурпурной магии, а также проистекающего из нее динамического номизма».

Ховард читал, обращая внимание на тщательно составленные таблицы, прогнозы и экстраполяции, трансполяции и преобразования, посредством каковых Джералд Макинтайр формировал свою системологию. В последнее время практическая магия развивалась так быстро, что выкладки Макинтайра, спорные еще шестьдесят лет тому назад, ныне представлялись педантичными и чрезмерно скрупулезными.

«Подобно тому, как для белой магии типичны более или менее безвредные существа, такие, как ангелы, феи, эльфы, инкубы и кикиморы, а черная магия позволяет контролировать демонов, гномов, троллей и ведунов, пурпурная и зеленая сферы отличаются своими характерными порождениями, но их нельзя назвать проявлениями так называемых „добра“ или „зла“ – скорее, они соотносятся с областями белой и черной магий примерно так же, как белая и черная магии соотносятся с основной реальностью».

Ховард перечитал этот параграф. «Зеленая сфера»? Неужели старый Макинтайр заглянул в пределы, не замеченные современными специалистами?

Подозревая, что он пропустил что-то важное, Ховард просмотрел дневник снова и нашел дополнительные намеки и ссылки. Особенный интерес у него вызвала краткая заметка на полях: «Не могу упомянуть о других результатах моих последних исследований, так как мне обещана неизреченная награда за сдержанность».

Заметка была датирована за день до смерти Джералда Макинтайра, последовавшей с наступлением весны, 21 марта 1898 года. Какова бы ни была сущность обещанной ему «неизреченной награды», у Макинтайра оставалось очень мало времени для того, чтобы ею воспользоваться… Ховард Фэйр вернулся к изучению дневника, содержавшего пару предложений, позволявших угадать, словно подсматривая в щель, существование целой неизвестной панорамы. Макинтайр не приводил, однако, никаких дальнейших разъяснений, и Ховард занялся более подробным рассмотрением этого вопроса.

Начал он с применения обычных методов: попробовал пару прорицаний, произвел поиск в стандартных указателях, симфониях, справочниках и формулярах, вызвал демона, демонстрировавшего ранее полезную осведомленность. Все это не привело к успеху. Ховард не нашел никаких непосредственных указаний на какие-либо циклы за пределами пурпурного; демон отказался даже высказывать догадки по этому поводу.

Первая неудача нисколько не обескуражила Ховарда – напротив, его интерес только обострился. Он перечитал дневник двоюродного деда, сосредоточив внимание на наблюдениях, служивших обоснованием существования пурпурной магии – руководствуясь тем соображением, что Макинтайр, в поисках знаний, выходивших за пределы пурпурной сферы, вполне мог применять методы, позволившие ему достигнуть своей цели раньше. Пропитывая страницы протравами и рассматривая их под ультрафиолетовыми лампами, Ховард Фэйр смог разобрать несколько сделанных Макинтайром пометок, впоследствии стертых.

Ховард охватило сильнейшее возбуждение. Пометки подтвердили, что он был на правильном пути; кроме того, в них упоминались несколько тупиковых направлений, что позволило Ховарду сэкономить время. Исследования продвигались настолько успешно, что не прошла и неделя, как Фэйру удалось вызвать призрака из зеленой сферы. Призрак явился в обличии человека с зелеными стеклянными глазами и с пучком эвкалиптовых листьев вместо волос. Он приветствовал Ховарда вежливо, но с прохладцей, отказался присесть и проигнорировал предложенную Ховардом чашку кофе. Побродив по комнатам и полюбовавшись, с насмешливо-пренебрежительным видом, принадлежавшими Ховарду книгами и редкостями, он согласился ответить на несколько вопросов.

Ховард Фэйр спросил призрака, не возражает ли тот против использования магнитофона – призрак не возражал, и Ховард включил записывающее устройство. (Впоследствии, попытавшись прослушать запись, он не смог различить ни звука.)

«Какие магические сферы существуют за пределами зеленой?» – поинтересовался Ховард.

«Не могу точно сказать, – отозвался призрак, – потому что не располагаю достаточными сведениями. Есть как минимум две другие сферы – мы называем их „сырыжей“ и „блёлтой“. Скорее всего, существуют и другие».

Ховард подвинул микрофон поближе к источнику голоса, исходившего со стороны призрака. «Какова сфера зеленой магии? На что она похожа в материальном мире?»

Призрак задумался. По лицу привидения пробегали расплывчатые радужные пленки, отражавшие ход его мыслей: «Не совсем понимаю, чтó именно вы имеете в виду, когда говорите о „материальном“ мире. Кроме того, восприятие сходства субъективно и может быстро изменяться со временем».

«Меня вполне устроит, – поспешно отозвался Ховард Фэйр, – если вы расскажете о зеленой сфере своими словами».

«Что ж… В нашей сфере четыре разных региона. Два из них проистекают из фундаментальной структуры Вселенной и, таким образом, преобладают над другими. Первая область сжата таким образом, что в ней образуется узкая перемычка, но в ней содержатся обширные бассейны крапчатости, которыми мы пользуемся в качестве пунктов хаотизации. Мы пересадили плауны с Земли девонского периода и несколько ледяных огней с Погибели. Он вьются среди прутьев, которые у нас называют „дьяволовой шерстью“…» – призрак продолжал в течение нескольких минут, но значение его слов почти полностью ускользало от Ховарда. Возникало впечатление, что ответ на вопрос, с помощью которого он надеялся разговорить привидение, мог свести на нет все интервью.

Ховард подал призраку другую идею: «Можем ли мы свободно манипулировать материальными явлениями на Земле?»

По-видимому, призрака позабавили его слова: «Насколько я понимаю, вы ссылаетесь на различные аспекты пространства, времени, массы, энергии, жизни, мышления и памяти».

«Совершенно верно».

Призрак поднял зеленые брови, напоминавшие кончики кукурузных початков: «Я мог бы с таким же успехом спросить, можете ли вы разбить яйцо ударом дубины? Никакого более серьезного ответа такой вопрос не заслуживает».

Ховард ожидал, что ему пришлось бы в какой-то мере иметь дело со снисходительным нетерпением, и реакция привидения его не смутила: «Как я мог бы научиться соответствующим методам?»

«Как обычно: посредством прилежных занятий».

«Да, разумеется – но где я мог бы учиться, и кто мог бы меня научить?»

Призрак отозвался беззаботным жестом – кончики его пальцев испустили в воздух завихряющиеся струйки зеленого дыма: «Я мог бы организовать такое обучение, но, так как я не испытываю к вам никакой особенной враждебности, ничего подобного я делать не буду. А теперь мне пора удалиться».

«Куда вы направляетесь? – спросил Ховард Фэйр, мучимый жаждой познания неведомого. – Не могу ли я вас сопровождать?»

Завернув плечи в покрывало ярко-зеленой пыли, призрак покачал головой: «Вы почувствовали бы себя исключительно неудобно».

«Другие люди занимались исследованиями магических миров!»

«Верно. Ваш дядюшка Джералд Макинтайр, в частности».

«Джералд научился зеленой магии?»

«В меру своих способностей. Полученные знания не доставили ему удовольствия. Для вас было бы полезно учесть его опыт и сдерживать свои амбиции». Привидение отвернулось и стало удаляться.

Ховард наблюдал за его перемещением. Призрак действительно удалялся в пространственной перспективе, но при этом не приближался к стене кабинета Ховарда. На расстоянии примерно пятидесяти метров – судя по уменьшению его размеров – призрак обернулся, как если бы проверяя, не следует ли за ним Ховард Фэйр, после чего сделал шаг под каким-то другим углом и пропал.

Первым побуждением Ховарда было последовать совету призрака и ограничить масштаб своих изысканий. Он мастерски владел приемами белой магии и многому научился в том, что относилось к черным чарам – время от времени Ховард вызывал демона, чтобы оживить собрание гостей, угрожавшее стать занудным – хотя никак нельзя было утверждать, что он постиг все тайны пурпурной магии, то есть сферы воплощенных символов.

Ховард Фэйр мог бы отказаться от исследования зеленой сферы, если бы не три обстоятельства.

Первым обстоятельством была его реальная внешность. Ховард Фэйр был человек ниже среднего роста, смуглый, с редкими черными волосами, шишковатым носом и маленьким пухлым ртом. Он не особенно стыдился своей наружности, но осознавал, что она нуждалась в улучшениях. Воображение рисовало ему идеализированное представление о себе: представительного мужчину сантиметров на пятнадцать выше, с тонким прямым носом и светлой кожей без присущего ей теперь грязноватого оттенка. В таком впечатляющем обличии его все еще можно было бы распознать как Ховарда Фэйра. Он хотел, чтобы его любили женщины, но в этом отношении решил не прибегать в дальнейшем к вмешательству волшебства. Неоднократно он завлекал в постель красавиц с влажными алыми губами и сверкающими глазами, но их соблазняла скорее пурпурная магия, нежели Ховард Фэйр собственной персоной, и такие победы не приносили ему достаточного удовлетворения.

Таково было первое обстоятельство, в связи с которым Ховард надеялся овладеть искусством зеленой магии; второе заключалось в том, что он страстно стремился к продлению жизни – по возможности, к бессмертию. Третьим фактором была просто-напросто жажда знаний.

Конечно же, факт смерти Джералда Макинтайра, его исчезновения, его растворения в воздухе – что бы с ним ни случилось – служил поводом для беспокойства. Если Джералд достиг столь желанной цели, почему он сразу после этого умер? Была ли «неизреченная награда» настолько чудесной, настольно восхитительной, что ум старого чародея не справился с обладанием ею? (В таком случае, впрочем, «награду» вряд ли можно было назвать наградой.)

Ховард не сумел сдержаться и мало-помалу вернулся к изучению зеленой магии. Вместо того, чтобы снова вызывать призрака, беззастенчиво проявлявшего к собеседнику презрение, раздражавшее Ховарда, он решил почерпнуть информацию косвенным методом, применяя самые передовые концепции технологии и кабалистики.

Он приобрел переносной телевизионный передатчик и погрузил его, вместе с приемником, в кузов своего грузовичка. Поздним вечером в понедельник, в начале мая, он подъехал к далекому заброшенному кладбищу среди лесистых холмов и там, при свете восходящей Луны, закопал телевизионную камеру в глинистом кладбищенском грунте так, чтобы из земли выступал только объектив. Пользуясь заостренной веткой ольхи, он начертал на земле чудовищный контур. Объектив телекамеры при этом служил одним глазом, воткнутая горлышком в землю бутылка из-под пива – другим.

Глубокой ночью, во тьме, когда Луна скрылась за пеленой бледного облака, Ховард выковырял слово на темном лбу силуэта, после чего, отступив на несколько шагов, произнес оживляющее заклинание.

Земля вздрогнула и застонала – заслоняя звезды, из нее поднялся на ноги голем. Стеклянные глаза уставились сверху на Ховарда, защищенного начерченным пятиугольником.

«Говори! – воззвал Ховард Фэйр. – Энтерестес, акмаи Адонаи бидемгир! Элохим, па рахулли! Энтерестес, ХВОЙ! Говори!»

«Верни меня в землю! Пусть глина моего тела снова сольется с молчаливой глиной, из которой ты меня пробудил!»

«Сначала ты должен мне услужить».

Голем сделал шаг вперед, чтобы раздавить Ховарда, но остановился, испуганный охранными чарами: «Если у меня нет другого выбора, я услужу тебе».

Ховард Фэйр смело вышел из пятиугольника на дорогу и размотал сорокаметровую зеленую ленту так, чтобы она образовала длинную узкую римскую цифру «V». «Ступай в мир зеленой магии! – приказал он чудовищу. – Ленты протянутся на сорок миль – дойди до конца, развернись, иди назад и упади на спину, чтобы тебя поглотила земля, из которой ты восстал!»

Гоблин повернулся и побрел между зелеными лентами цифры «V»; с него сыпались комья грязи, почва содрогалась под его ступнями. Ховард Фэйр провожал глазами широкоплечую кривоногую фигуру – она удалялась и уменьшалась, не доходя до острого угла цифры «V». Вернувшись к грузовичку, Ховард включил телевизионный передатчик в глазу голема и приник к экрану приемника, завороженный фантастическими видами царства зеленой магии.

Два порождения зеленой магической сферы, Джаадиан и Мисфемар, встретились посреди кружевного серебристого ландшафта и приступили к обсуждению глиняного чудища. Чудище протопало сорок миль по району под наименованием Силь, после чего, развернувшись, потопало назад, все ускоряясь, пока, наконец, не побежало, волоча ноги и оставляя за собой россыпь комьев грязи на хрупкой мозаике из мотыльковых крыльев.

«События, события, события! – ворчал Мисфемар. – Они засоряют трубопровод времени, пока он не начинает вздуваться. А потом он снова становится прямым и стройным, как растянутая жила… По поводу этого вторжения, однако…» Он замолчал, погрузившись в размышления; серебристые облака плыли у него над головой и под его ногами.

Джаадиан заметил: «Тебе известно, что я беседовал с Ховардом Фэйром. Он настолько одержим желанием избавиться от ничтожества мира, где он прозябает, что готов на самые безрассудные поступки».

«Человек по имени Джералд Макинтайр был его дядей, – задумчиво произнес Мисфемар. – Он умолял, мы уступили. Возможно, теперь нам придется уступить Ховарду Фэйру».

Джаадиан раскрыл ладонь и раздраженно смахнул с нее каскад изумрудных искр: «События навязывают свою волю, изнутри и снаружи. Но я чувствую, что неспособен что-либо сделать по этому поводу».

«Я тоже не хотел бы стать посредником трагедии».

Снизу вспорхнуло осмысление: «Смятение среди спиральных башен! Со звоном и лязгом приползла гусеница из стекла и металла – вперив электрические глаза в Портинону, она расколола Яйцо Невинности. Всему виной Ховард Фэйр».

Джаадиан и Мисфемар с легким отвращением согласовали намерения: «Что ж, нам обоим придется этим заняться – для выполнения подобной обязанности потребуется взаимопомощь».

Они вторглись на Землю и нашли Ховарда Фэйра за отгороженным столом у стены коктейль-бара. Ховард поднял глаза, глядя на двух незнакомцев. Один из незнакомцев спросил: «Не могли бы мы к вам присоединиться?»

Ховард изучал двух субъектов в старомодных костюмах; оба перекинули через руку кашемировые пальто. Ховард заметил, что ноготь большого пальца левой руки каждого из них отливал зеленым блеском – в соответствии с предписанием.

Ховард Фэйр вежливо приподнялся: «Не желаете ли присесть?»

Зеленые призраки повесили пальто и уселись на скамью по другую сторону стола. Ховард переводил взгляд с одного на другого, после чего обратился к Джаадиану: «Кажется, я уже беседовал с вами несколько недель тому назад?»

Джаадиан подтвердил этот факт: «Вы не последовали моему совету».

Ховард пожал плечами: «Вы посоветовали мне оставаться невеждой, смириться с собственной глупостью и неспособностью».

«Почему нет? – ласково спросил Джаадиан. – Вы – примитивное существо из примитивного мира, даже если такими достижениями, как ваши, может похвалиться один человек из тысячи».

Ховард Фэйр бледно улыбнулся, но не стал возражать: «Пусть так, но приобретение знаний порождает стремление к дальнейшему обучению. Какой ущерб могут причинить знания?»

Мисфемар, на столь терпеливый, как его спутник, разгневался: «Какой ущерб? Вспомните о своем глиняном чудище! Оно осквернило на протяжении сорока миль хрупкое, изысканное покрытие, формировавшееся десять миллионов лет. Вспомните о вашей гусенице! Она сокрушила столпы из резного молока, наши башни грез, повредила сгустки нервных волокон, испускающие осмысления!»

«Чрезвычайно сожалею! – заявил Ховард Фэйр. – Я не хотел причинять разрушения».

Привидения одновременно кивнули: «Ваши извинения не гарантируют, однако, что впредь вы будете сдерживаться».

Ховард вертел пальцами бокал. К столу подошел официант; он обратился к призракам: «Чего пожелаете, господа?»

Джаадиан заказал стакан газированной воды; Мисфемар последовал его примеру. Ховард Фэйр попросил принести ему еще один коктейль.

«Чего вы надеетесь таким образом добиться? – спросил Мисфемар. – Хулиганские вылазки ничему вас не научат!»

Ховард согласился: «Я почти ничего не узнал. Но я видел чудесные вещи. И теперь еще больше хочу научиться, чем когда-либо».

Призраки мрачно наблюдали за пузырьками воздуха, поднимавшимися в стаканах. Наконец Джаадиан глубоко вздохнул: «Вероятно, мы смогли бы избавить вас от лишних усилий, а нас самих – от лишних беспокойств. Какие именно преимущества вы надеетесь извлечь, пользуясь зеленой магией?»

Улыбаясь, Ховард откинулся на обитую искусственной кожей мягкую перегородку: «Я многого хочу. Я хочу научиться продлению жизни и перемещению во времени, хочу, чтобы у меня были неисчерпаемая память и способность видеть излучение любой частоты и длины волн. Хочу, чтобы у меня была привлекательная, гипнотизирующая внешность молодого, сильного, атлетически сложенного человека… Кроме того, меня интересуют качества более или менее отвлеченного характера, такие, как…»

Джаадиан прервал его: «Мы снабдим вас такими качествами и характеристиками. В обмен вы возьмете на себя обязательство больше никогда не беспокоить зеленую магическую сферу. Вы избавитесь от необходимости тяжело трудиться на протяжении столетий, а мы избавимся от вашего невыносимого вмешательства и предотвратим трагедию».

«Трагедию? – не понял Ховард Фэйр. – О какой трагедии вы говорите?»

Джаадиан объяснил глубоким, звучным голосом: «Вы – человек с Земли. Ваши цели не имеют отношения к нашим целям. Зеленая магия позволила бы вам узнать, в чем заключаются наши цели».

Ховард задумчиво пригубил коктейль: «Не вижу, почему это привело бы к каким-либо нежелательным последствиям. Я готов подчиниться жестким правилам обучения. Ведь постижение зеленой магии не превратит меня в другую личность, в другое существо?»

«Нет. Именно в этом и заключается сущность трагедии!»

Мисфемар снова потерял терпение: «Нам запрещено наносить вред существам низшего ранга. Только поэтому вы еще существуете – в противном случае мы простои растворили бы вас в воздухе и положили конец всем этим заботам и треволнениям».

Ховард Фэйр рассмеялся: «Позвольте снова попросить прощения за то, что я причиняю вам столько беспокойств. Но вы, конечно же, понимаете, как это важно для меня?»

Джаадиан с надеждой спросил: «Значит, вы принимаете наше предложение?»

Ховард покачал головой: «Как я мог бы жить, вечно молодой и способный приобретать обширные познания, будучи ограничен теми сведениями, скудность каковых я уже осознаю? Я соскучился бы, я не находил бы себе места, я чувствовал бы себя отвратительно и подавленно».

«Вполне может быть, – сказал Джаадиан. – Но вы соскучились бы еще больше, не находили бы себе никакого места и чувствовали бы себя гораздо хуже, если бы научились зеленой магии».

Ховард Фэйр поднялся во весь рост: «Я обязан научиться зеленой магии. Это возможность, от которой отказался бы только бездеятельный глупец».

Джаадиан снова вздохнул: «На вашем месте я принял бы такое же решение». Зеленые призраки тоже поднялись на ноги: «Пойдемте же – мы вас научим».

«Но не забывайте – мы вас предупредили!» – прибавил Мисфемар.

Шло время. Закат потускнел, сгустились сумерки. Человек поднялся по лестнице и зашел в квартиру Ховарда Фэйра – высокий, ненавязчиво мускулистый человек с выразительным, проницательным, насмешливым лицом; ноготь большого пальца его левой руки отливал зеленым блеском.

Продолжительность времени зависит от восприятия времени. На Земле люди измеряют время, наблюдая за движением часовых стрелок. В их представлении с тех пор, как Ховард Фэйр вышел из бара вслед за двумя призраками, прошло два часа.

Ховард Фэйр воспринимал время по-другому. Для него с тех пор прошло семьсот лет, и на протяжении всех этих веков он жил в мире зеленой магии, поглощая все знания, какие мог вместить его мозг.

Два года у него ушло на то, чтобы приспособить органы чувств к новым условиям. Постепенно он научился перемещаться в шести основных направлениях трех измерений и познакомился с методами сокращения пути посредством перехода в четвертое измерение. Мало-помалу он чувствовал, как в его глазах словно прояснялась мешавшая видеть пелена, и теперь ошеломительная, не поддающаяся человеческому разумению сложность окружающего ландшафта уже не приводила его в полное замешательство.

Еще один год был затрачен на обучение Ховарда использованию кодированного языка, то есть промежуточной системы между принятой на Земле вокализацией и смысловыми закономерностями мира зеленой магии, где сотня символических пленок (изящных порхающих радужных пятнышек) могла проявляться в виде единого вихря взаимосвязанных значений. В то же время глаза и мозг Ховарда Фэйра подвергались изменениям, позволявшим ему различать множество новых оттенков – в отсутствие такой способности смысловые пленки не распознавались.

Таковы были предварительные меры. Сорок лет Ховард изучал смысловые пленки, которых насчитывалось чуть меньше миллиона. Еще сорок лет он посвятил распознаванию элементарных преобразований и сдвигов, еще сорок лет – пониманию параллелей, затуханий, преуменьшений и расширений – на этой стадии его познакомили с закономерностями сочетаний пленок и с некоторыми из наиболее очевидных демонстраций множественных значений.

Ховард мог приступить, наконец, к обучению без применения кодового языка; его достижения заметно приумножились. Еще через двадцать дет он начал распознавать более сложные осмысления, и программа его инструктажа стала более разнообразной. Теперь, когда он бесшумно пролетал над полем мозаик из мотыльковых крыльев, все еще запятнанных следами голема, он покрывался пóтом от смущения – масштабы последствий его зловредной настойчивости стали для него очевидными.

Так проходили годы. Ховард Фэйр постиг столько зеленой магии, сколько позволяли усвоить его умственные способности.

Он часто и подолгу путешествовал по зеленой сфере, обнаруживая такое множество красот, что его мозг едва выдерживал впечатления. Он пробовал на вкус, он слушал, осязал, ощущал – причем каждое из его чувств было в сотни раз более утонченным и восприимчивым, чем раньше. Даже питание принимало в зеленом царстве тысячи различных форм – от розовых икринок, взрывообразно превращавшихся в горячий газ, сладостно наполнявший все тело, до освежающего дождя покалывающих металлических кристаллов; иногда простое размышление о надлежащем символе позволяло восстанавливать силы.

Тоска по Земле то нарастала, то убывала. Порой она становилась невыносимой, и Ховард готов был бросить все, чему научился, забыть о надеждах на будущее. Но затем величие зеленой магической сферы снова захватывало его, и возможность покинуть ее казалась равносильной смерти.

Он учился зеленой магии настолько постепенно, что даже на замечал отдельных этапов этого процесса. Но приобретенные познания не возбуждали в нем гордости: между его невежественными попытками применять эти сведения и поэтической элегантностью призраков пролегла непреодолимая пропасть, и Ховард чувствовал врожденную неполноценность еще острее, чем в прежнем состоянии. Хуже того, его самые прилежные попытки совершенствовать свои навыки заканчивались провалом – нередко, наблюдая поющего от радости призрака, демонстрирующего смысловую импровизацию без малейшей подготовки, Ховард сравнивал его мастерство со своими трудоемкими построениями и краснел от стыда, осознавая тщетность затраченных усилий.

Чем дольше он оставался в просторах зеленой магии, тем острее ощущал свою неприспособленность, тем сильнее его влекла простота земных условий, где каждый его поступок, каждое его слово не рассматривались бы как проявления шокирующей вульгарности и тупости. Время от времени он видел, как призраки (в естественном для них невесомом полупрозрачном облике) играли среди перламутровых лепестков или скользили, как извилистые вспышки музыки, в зарослях розовых спиралей. Контраст между их непосредственной живостью и его варварской неуклюжестью становился невыносимым, и он отворачивался. Его самоуважение испарялось с каждым часом; вместо того, чтобы кичиться небывалой мудростью, он ощущал неутолимое мрачное сожаление о том, кем он не стал и кем он никогда не сможет стать. Первые сто лет он трудился с энтузиазмом невежды, еще несколько столетий его поддерживала надежда. На последней стадии своего существования в мире зеленой магии он сдерживался только благодаря упрямству, подчиняясь тому, что, как он теперь понимал, можно было уподобить заботе о младенце, начинающем ходить.

Однажды, охваченный приступом сладостно-горькой ностальгии, Ховард сдался. Он нашел Джаадиана, занятого сплетением позвякивающих фрагментов различных магических субстанций в волнистый ковер из сверкающих длинных стеблей. Джаадиан серьезно и вежливо рассмотрел прилежно сформулированное Ховардом осмысление. Джаадиан ответил кратким импульсом значений: «Я понимаю испытываемое тобой неудобство и выражаю соболезнования. Для тебя теперь лучше всего было бы вернуться в родные края».

Призрак отложил свое вязание и провел Ховарда через несколько необходимых для возвращения на Землю нисходящих пространственно-временных вихрей. По пути они миновали Мисфемара. Тот не выразил никаких осмыслений и не обменивался с Джаадианом никакими замечаниями, но Ховард почувствовал едва заметный намек на злорадное удовлетворение.

Ховард Фэйр сидел у себя в квартире. Его органы чувств, развитые и отточенные пребыванием в мире зеленой магии, воспринимали окружающую обстановку. Всего лишь два часа тому назад, по земному времени, он находил эту обстановку успокаивающей и стимулирующей; теперь она не производила такого действия. Его книги: предрассудки, заблуждения, самодовольная бессмысленная болтовня. Его личные дневники и рабочие записи: жалкие детские каракули. Земное притяжение отягощало ноги и заставляло сохранять стеснительную неподвижность. Громоздкая и ненадежная конструкция дома, недостатки которого он раньше не замечал, подавляла его. Всюду, куда бы он ни взглянул, он замечал халатность, беспорядок, примитивную запущенность. Одна мысль о пище, которую ему теперь пришлось бы употреблять, вызывала у него отвращение.

Ховард вышел на небольшой балкон, чтобы взглянуть сверху на улицу. Воздух был насыщен органическими запахами. Отсюда он мог видеть через окна дома напротив, в каком непростительном убожестве проводили жизнь другие человеческие существа.

Ховард печально улыбнулся. Он пытался приготовить себя к таким реакциям, но их интенсивность стала для него неожиданностью. Он вернулся к себе в квартиру. Ему надлежало заново приспособиться к прежней среде обитания. В конце концов, теперь он мог компенсировать ее недостатки! К его услугам были лучшие, самые желанные товары и услуги всего мира.

Ховард Фэйр погрузился в водоворот земных наслаждений. Он заставлял себя пить в больших количествах самые дорогие вина, коньяки и ликеры – несмотря на то, что они оскорбляли его вкус. Голод преодолел тошноту, и он волей-неволей вернулся к поглощению того, о чем продолжал думать как о жареных мышечных волокнах животных и гипертрофированных половых органах растений. Он экспериментировал с эротическими ощущениями, но теперь красивые женщины казались ему такими же непривлекательными, как уродливые, и Ховард с трудом заставлял себя брезгливо прикасаться к этим неряшливым, нелепым существам. Он покупал сотни книг, наполненных рассуждениями эрудитов, и просматривал их с бесконечным презрением. Он пытался развлекаться прежними магическими трюками, но они казались ему смехотворными.

Ховард через силу доставлял себе подобные удовольствия примерно в течение месяца, но затем сбежал из города и соорудил хрустальную сферу на утесе в Андах. Там он подкреплялся приготовленной им самим густой жидкостью, даже не напоминавшей восхитительные субстанции зеленой магической сферы, но по меньшей мере свободной от органических загрязнителей.

Некоторые импровизации и ухищрения позволили ему свести к минимуму неудобства повседневной жизни. Из его жилища открывался суровый, величественный вид – здесь его не беспокоили даже кондоры. Здесь он мог отдохнуть и поразмыслить о последовательности событий, начавшейся с обнаружения им дневника Джералда Макинтайра. Ховард нахмурился. Джералд Макинтайр? Вскочив на ноги, он окинул взором горные утесы.

Ховард нашел Макинтайра на придорожной бензоколонке посреди прерии, в Южной Дакоте. Макинтайр сидел на старом деревянном стуле, наклонив его так, чтобы спинка прислонилась к покрытой шелушащейся желтой краской стене лавки у бензоколонки. Поля надвинутой на лоб соломенной шляпы защищали его глаза от солнца. Старик Макинтайр превратился в гипнотически привлекательного загорелого блондина с голубыми глазами, взор которых обжигал, как прикосновение льда. Ноготь большого пальца его левой руки отливал зеленым блеском.

Ховард Фэйр приветствовал двоюродного деда так, будто они расстались только вчера; несколько секунд они рассматривали друг друга с ироническим любопытством.

«Ты смог приспособиться, как я вижу», – заметил Ховард.

Макинтайр пожал плечами: «Настолько, насколько это возможно. Я нашел некоторое равновесие между одиночеством и надоедливым присутствием людей». Взглянув в безоблачное небо, где с резкими криками, хлопая крыльями, пролетели вороны, он сказал: «Многие годы я провел в полной изоляции и уже начинал ненавидеть звук своего дыхания».

По шоссе приближался блестящий автомобиль, ярко разукрашенный, как аквариумная золотая рыбка. Благодаря доступному им обостренному восприятию, Фэйр и Макинтайр сразу подметили грубый, агрессивный характер раскрасневшегося водителя и капризную истеричность сопровождавшей его женщины в дорогостоящем наряде.

«Есть и другие преимущества проживания в захолустье, – сказал Макинтайр. – Например, я могу вносить разнообразие в жизнь проезжих, время от времени устраивая для них маленькие неожиданные приключения». Он сделал едва заметный жест рукой; две дюжины ворон стремительно спустились из неба и полетели рядом с автомобилем. Вороны уселись на крыльях машины, принялись важно разгуливать взад и вперед по ее крыше и нагадили на ветровое стекло.

Заскрежетали тормоза – автомобиль остановился; водитель выскочил из машины и разогнал ворон. Швырнув камнем в улетающих птиц, он не попал ни в одну и стал ругаться, яростно размахивая руками, после чего вернулся в машину и поехал дальше.

«Чепуха, конечно! – Макинтайр вздохнул. – Честно говоря, я соскучился». Выпятив губы трубочкой, он выпустил изо рта три яркие струйки дыма – сначала красную, потом желтую и, наконец, ослепительно-голубую: «Как ты мог заметить, я пребываю в состоянии безалаберного отупения».

Ховард Фэйр поглядывал на двоюродного деда с некоторым опасением. Макинтайр рассмеялся: «Довольно глупостей! Могу предсказать, однако, что со временем ты заразишься моим недугом».

«Я уже его подхватил, – признался Ховард. – Иногда мне хочется позабыть обо всей магии и погрузиться в первобытное невежество».

«Я подумывал об этом, – задумчиво откликнулся Макинтайр. – По сути дела, я сделал все необходимые для этого приготовления. На самом деле это очень просто». Джералд Макинтайр провел Ховарда ко входу в небольшое помещение за мелочной лавкой бензоколонки. Несмотря на то, что дверь была открыта, внутри комнаты царил непроглядный мрак.

Не подходя слишком близко, Макинтайр разглядывал тьму, скептически поджав губы: «Достаточно туда зайти. Все твоя магия, все твои воспоминания о мире зеленых призраков исчезнут. Ты станешь таким же глупым и беспомощным, как любой встречный и поперечный. И вместе с твоими знаниями тебя покинут скука, меланхолия, неудовлетворенность существованием».

Ховард Фэйр смотрел в темный дверной проем: один шаг – и он избавится от бремени сознания своего несовершенства.

Он покосился на Макинтайра – тот покосился на него с такой же язвительной усмешкой. Оба вернулись к выходу из лавки.

«Иногда я подолгу стою перед этой дверью и смотрю в темноту, – признался Макинтайр. – Она напоминает мне о том, как высоко я ценю свою скуку и какими неоценимыми сокровищами я располагаю, несмотря на свое ничтожество».

Ховард Фэйр приготовился попрощаться с двоюродным дедом: «Благодарю тебя за новую мудрость, которой меня не научили бы еще сто лет, проведенные в царстве зеленой магии. А теперь – пока что, по меньшей мере – я вернусь на свой утес в Андах».

Макинтайр сел и откинулся на стуле, прислонив его спинку к стене. «А я – пока что, по меньшей мере – останусь ждать у дороги следующей машины».

«Так что до свидания, дядюшка Джералд».

«До свидания, Ховард».