V
Из «Воспоминаний и размышлений»:
«Человек – существо, эволюционировавшее под открытым небом. Его нервы и мышцы, его органы чувств развивались на протяжении трех миллионов лет в непосредственном взаимодействии с естественной почвой, необработанным камнем, живым деревом, ветром и дождем. А теперь это существо внезапно – в геологическом масштабе времени мгновенно – перешло к обитанию в искусственной среде металла и стекла, пластика и фанеры, полностью несовместимой с его психическими процессами. Удивительно не то, насколько мы внутренне неуравновешенны – удивительно то, насколько мы сохранили равновесие. Прибавьте ко всему прочему странные шумы, электрические стимулы, режущие глаза цвета, синтетические пищевые продукты, абстрактные развлечения! Нам следует поздравить себя с устойчивостью и долговечностью.
Я поднимаю этот вопрос потому, что мое скромное изобретение, такое простое, такое доступное и универсальное, невообразимо увеличило нагрузку на наши несчастные первобытные мозги – в самом деле, многие находят мгновенное перемещение из одного места в другое слегка шокирующим и даже вызывающим неприятные ощущения».
Дюрэй стоял на крыльце хижины под ярко-зеленым покровом пронизанной солнечным светом листвы. В мягком, теплом воздухе пахло влажной растительностью. Дюрэй прислушивался. До его ушей доносились только ритмичный плеск прибоя и, время от времени, далекий крик какой-то птицы.
Спустившись на тропу, Дюрэй прошел под высокими пальмами к берегу реки. В нескольких метрах ниже по течению, рядом с причалом, грубо сколоченным из шестов и досок, покачивался выкрашенный в белый и голубой цвета кеч-тримаран с поднятыми парусами, наполненными легким ветерком. На палубе стоял Алан Робертсон, собиравшийся отдать швартовы. Дюрэй позвал его; Алан удивленно и раздраженно обернулся – когда он узнал Дюрэя, однако, раздражение исчезло: «Привет, Гил! Рад, что ты пришел! Мне сначала показалось, что кто-то опять вознамерился мне докучать. Добро пожаловать на борт – я как раз собирался отчалить».
Дюрэй угрюмо присоединился к Алану на борту тримарана: «Боюсь, что я пришел именно для того, чтобы тебе докучать».
«Даже так?» – Алан Робертсон тут же встревожился и поднял брови. Невысокий, тощий человек, он постоянно находился в состоянии нервного движения. Ему на лоб спускались беспорядочные пряди седых волос; мягкие голубые глаза заботливо смотрели на Дюрэя – Алан уже забыл о плавании под парусом: «Что такое? Что случилось?»
«Хотел бы я знать! Если бы я сам мог в этом разобраться, я не стал бы тебя беспокоить».
«Ты мне нисколько не помешал – у меня сколько угодно времени для морских прогулок. А теперь рассказывай – в чем дело?»
«Я не могу попасть в Домашний мир. Все переходы закрыты – почему и каким образом, не имею ни малейшего представления. Элизабет и девочки остались одни в усадьбе – по меньшей мере я думаю, что они там».
Алан Робертсон погладил подбородок: «Как странно! Понятно, почему ты волнуешься… Может быть, Элизабет закрыла переходы, как ты считаешь?»
«Зачем бы она это сделала? Но больше никто не мог бы это сделать».
Алан Робертсон бросил на Дюрэя доброжелательно-проницательный взгляд: «Никаких семейных раздоров? Ничего, что вызвало бы у нее отчаяние, мучительную тоску?»
«Ничего – все было в полном порядке. Я строил всевозможные догадки, но они совершенно неправдоподобны. Я подумал, что, может быть, кто-то – какой-то посетитель – явился к нам домой и стал распоряжаться, но в таком случае Элизабет не пришла бы в школу, чтобы забрать девочек. Так что вряд ли ее кто-нибудь заставил закрыть переходы. Тайная любовная интрижка? Такая возможность всегда существует, но в данном случае это исключительно маловероятно. Так как Элизабет очевидно хочет, чтобы я не возвращался в Домашний мир, скорее всего, она старается предохранить меня – или себя, или девочек – от какой-то опасности. Опять же, это означает, что во всей этой истории замешан какой-то другой человек. Кто? Каким образом? Почему? Я говорил с Бобом. Он заявляет, что ничего не знает о возникшей ситуации, но все время настаивает, чтобы я принял участие в его проклятой „попойке чудаков“, и весьма прозрачно намекает, что там же будет и моя жена. Не могу привести никаких доказательств, но я подозреваю Боба. У него всегда была склонность к нелепым шуткам».
Алан Робертсон скорбно кивнул: «Это невозможно отрицать». Он присел на кокпит и направил взор в морские просторы: «У Боба непростое чувство юмора, но вряд ли он решился бы отрезать тебя от твоего мира… Не думаю, что твоей семье на самом деле угрожает опасность, но, конечно же, рисковать в данном случае нельзя. Вполне возможно, что Боб тут ни при чем, что происходит нечто гораздо более нежелательное». Алан вскочил: «Первым делом нужно воспользоваться первичным переходом в хранилище». Он с сожалением взглянул на океан: «Моя небольшая морская прогулка может подождать… Здесь приятный мир – не совсем родственный Земле, всего лишь кузен Земли, если можно так выразиться. Гоминиды здесь не развились».
Вдвоем они вернулись по тропе к хижине; по пути Алан Робертсон беззаботно болтал: «Я посетил тысячи и тысячи миров – и собираюсь посетить другие, но, знаешь ли, мне так и не пришла в голову эффективная система их классификации. Есть полностью параллельные родственные миры – хотя, конечно, мы не знаем в точности, что они одинаковы. В таких случаях все относительно просто, но в других начинают возникать проблемы… Ладно! Я больше не размышляю о таких вещах. Знаю только то, что, когда я свожу к нулю все координаты, появляются родственные миры. Чрезмерная интеллектуализация – проклятие нашего времени, так же, как любой другой эпохи. Покажи мне человека, имеющего дело только с абстракциями, и я покажу тебе существо, зашедшее в бесплодный тупик эволюции… – Алан усмехнулся. – Если бы я мог контролировать параметры с точностью, позволяющей находить стопроцентно родственные миры, у нас не было бы никаких забот… Возникает множество парадоксов, конечно. Я могу перешагнуть в родственный мир в тот же момент, когда подобный мне Алан Робертсон перешагнет из родственного мира в наш, что в результате приведет к нулевому эффекту. Поразительная возможность, в самом деле! Я ежедневно об этом думаю…»
Они вернулись в комнату горной дачи. Эрнест появился почти мгновенно. Дюрэй подозревал, что он следил за происходящим, заглядывая в переход.
Алан Робертсон деловито произнес: «Эрнест, мы будем заняты примерно пару часов. Гилберт столкнулся с трудностями, с этим нужно разобраться».
Эрнест кивнул – на взгляд Дюрэя, довольно-таки неохотно, хотя, может быть, так просто показалось: «Прибыл отчет о текущих работах в Огайо. Ничего срочного, однако».
«Спасибо, Эрнест, я займусь этим позже. Пойдем, Гилберт, докопаемся до сути всей этой чертовщины». Они прошли через дверь №1 к пересадочной станции на Утилисе. Алан Робертсон направился к небольшой зеленой двери с кнопочной панелью, набрал код, распахнул дверь и широким жестом пригласил Дюрэя: «Заходи!» Алан тщательно закрыл за собой эту дверь, после чего они прошли по короткому коридору. «Жаль, что приходится соблюдать такую осторожность, – пояснил свои действия Алан Робертсон. – Ты представить себе не можешь, какие невероятные требования мне предъявляют. Иногда это приводит меня в отчаяние… Что ж, надо полагать, люди руководствуются вполне понятными побуждениями».
В конце коридора Алан повернул два циферблата на красной двери: «Сюда, Гилберт – ты здесь уже бывал». За красной дверью начинался вестибюль с выходом в круглый бетонный зал пятнадцатиметрового диаметра, находившийся, как было известно Дюрэю, глубоко под горами Бешеного Пса в пустыне Мохаве. От круглого зала радиально расходились восемь вырубленных в скале коридоров, а каждый коридор соединялся с двенадцатью боковыми нефами. В центре круглого зала за кольцевым столом диаметром примерно шесть метров перед компьютерными экранами и сортировально-подборочными устройствами сидели шесть секретарей в белых халатах. Согласно инструкциям, они никак не приветствовали Алана Робертсона и проигнорировали его присутствие.
Алан подошел к столу; теперь главный секретарь – лысый, как бильярдный шар, молодой человек с торжественным выражением лица – поднялся ему навстречу: «Добрый вечер, господин Робертсон!»
«Добрый вечер, Гарри. Найди мне код Гилберта Дюрэя, он должен быть в моем личном списке».
Служащий коротко поклонился, подошел к клавиатуре, пробежался по ней пальцами – из прорези выскочила карточка, которую Гарри передал Алану: «Код господина Дюрэя».
Алан Робертсон показал карточку Дюрэю; на ней был распечатан код: 4:8:10/6:13:29.
«Это твой мир, – пояснил Алан. – Сейчас мы узнаем, почему ты не можешь попасть домой. Пройдем сюда, в радиант №4». Он повел Дюрэя в коридор, повернул в неф под номером 8 и приблизился к стеллажу №10. «На шестой полке, – пробормотал Алан и сверился с карточкой. – Тринадцатый ящик… вот он». Выдвинув ящик, Алан перебирал пальцами выступающие закладки: «Маршрут 29. Это и есть, надо полагать, твой Домашний мир». Алан вынул из папки квадратную металлическую рамку, десять на десять сантиметров, поднес ее к глазам – и нахмурился так, словно не верил своим глазам: «Здесь тоже ничего нет». Повернувшись к Дюрэю, Алан выглядел испуганным: «Серьезная проблема!»
«Я ничего другого не ожидал», – глухо отозвался Дюрэй.
«Об этом придется крепко поразмыслить, – Алан Робертсон досадливо прищелкнул языком и снова проверил код на карточке – 4:8:10/6:13:29. Не может быть никакой ошибки». Прищурившись, он внимательно перечитал код и неуверенно засунул металлическую рамку в папку, но тут же вынул ее снова – ему пришла в голову какая-то мысль. «Пойдем, Гилберт! – сказал Алан. – Выпьем по чашке кофе и подумаем, чтó нам делать дальше».
Они вернулись в центральный зал, где Алан вручил главному секретарю бездействующую рамку: «Будь так добр, проверь записи. Я хотел бы знать, сколько переходов скопировано с этого шаблона».
Гарри пробежался пальцами по клавиатуре компьютера: «Только три, господин Робертсон».
«Три перехода и один шаблон – всего четыре контакта?»
«Совершенно верно».
«Спасибо, Гарри».
