III
Из «Воспоминаний и размышлений»:
«Уже в юности я интересовался магнитными полями и возможностями управления ими. Получив ученую степень, я работал только в этой области, изучая всевозможные варианты распределения кривых, описывающих магнитные поля, и разрабатывая средства воздействия на их формирование. Мои горизонты ограничивались этим многие годы, и я вел безмятежную жизнь.
Два феномена современного мира заставили меня спуститься с «башни из слоновой кости». Во-первых, кошмарное перенаселение планеты, угрожающее еще худшими последствиями. Рак научились лечить, заболевания сердца контролировались. Я опасался того, что уже лет через десять достижение бессмертия многими людьми станет практически осуществимым, и что последующее увеличение численности населения будет взрывообразным.
Во-вторых, теоретические исследования так называемых «черных дыр» и «белых дыр» позволяли предположить, что материя, сжатая до предела в «черной дыре», преодолевала некий барьер и высвобождалась в виде «белой дыры» в другой, параллельной Вселенной. Я рассчитал соответствующие значения давлений и рассмотрел возможности создания самофокусирующихся магнитных мембран, конусов и вихрей, с которыми я экспериментировал. Благодаря свойствам, изначально присущим таким разновидностям магнитных полей, они постепенно сужаются, формируя вершины, поперечное сечение которых, во всех практических отношениях, можно считать геометрическими точками. «Что, если два таких конуса – или несколько таких конусов – можно было бы равновесно соединить вершинами?» – спрашивал я себя. В таких условиях частицы разгонялись бы почти до скорости света и сталкивались бы, достигнув вершин конусов. Созданное таким образом давление – в масштабе миниатюрной экспериментальной модели, разумеется – намного превосходило бы расчетные характеристики «черных дыр», с неизвестными последствиями. Следует отметить, что математическое описание поведения материи в вершинах нескольких контактирующих конусов магнитных полей отличается невероятной сложностью, и полезный способ, которым мне удалось разрешить то, что можно назвать лишь множеством абсурдных противоречий, по сей день остается одним из моих секретов. Мне известно, что тысячи ученых, как на Земле, так и в других мирах, пытаются воспроизвести мою работу – я приветствую их усилия! Никто из них не добьется успеха, однако. Почему я так в этом уверен? Это еще один из моих секретов».
Дюрэй возвращался на станцию «Западный Монклэйр» в состоянии гневного замешательства. Два из четырех переходов в Домашний мир были закрыты. Третий находился в его стенном шкафу в Сан-Франциско – своего рода «парадный вход». Последний, первоначальный переход, зарегистрированный в архиве, содержался в подземном хранилище Алана Робертсона.
Дюрэй пытался подойти к возникшей проблеме на рациональной основе. Девочки никогда не посмели бы закрыть переходы. Что касается Элизабет, она, так же, как ее дочери, не стала бы даже рассматривать возможность такого поступка. По меньшей мере, Дюрэй не мог представить себе какую-либо причину, которая побудила бы или заставила бы Элизабет это сделать. Элизабет – так же, как и он, выросшая приемным ребенком – была красивой, страстной женщиной, высокой, темноволосой, с блестящими темными глазами и широким ртом, часто озарявшим ее лицо привлекательной насмешливой улыбкой. Ответственная, верная, заботливая и прилежная супруга и мать, она любила свою семью и их усадьбу с видом на реку, Ривервью-мэнор. Гипотеза существования какой-либо эротической интрижки представлялась Дюрэю настолько же невероятной, как и сам факт закрытия переходов. Тем не менее, невозможно было отрицать, что Элизабет были свойственны своенравные, не поддающиеся пониманию перемены настроения. Может быть, Элизабет принимала посетителя, который, с какой-то разумной или безумной целью, заставил ее закрыть переходы? Дюрэй раздраженно покачал опущенной головой, как загнанный в угол бык. Конечно же, происходящее объяснялось какой-то простой причиной. Тем не менее, Дюрэй не исключал возможность существования некой сложной и неочевидной причины. Каким-то образом эта последняя мысль привела к возникновению в его воображении фигуры Боба Робертсона, его официального приемного отца и племянника Алана Робертсона. Дюрэй мрачно кивнул, будто подтверждая факт, о котором ему давно следовало подозревать. Он зашел в телефонную будку и позвонил в квартиру Боба Робертсона в Сан-Франциско. Экран засветился, на нем сразу появилась проницательная, ухоженная, располагающая к себе физиономия Боба: «Добрый день, Гил! Рад, что ты позвонил. Мне не терпелось с тобой связаться».
Дюрэй встревожился пуще прежнего: «Почему?»
«Ничего серьезного – по меньшей мере, надеюсь, что так. Хотел к вам зайти, чтобы передать Элизабет обещанные книги, и заметил через стекло, что ваш переход закрыт. Схлопнулся. Не работает».
«Странно! – отозвался Дюрэй. – В высшей степени странно. Не понимаю, чтó происходит. А ты?»
«Нет… не совсем».
Дюрэю показалось, что он уловил в голосе Боба необычный оттенок. Он сосредоточился, прищурился: «Переход из моей машины закрыт. Переход из школы, где учатся девочки, закрыт. Теперь ты мне говоришь, что переход в центре города тоже закрыт».
Боб Робертсон ухмыльнулся: «Довольно-таки прямолинейный намек, я бы сказал. Вы с Элизабет поссорились?»
«Нет».
Боб погладил аристократический подбородок: «Тайна! Вероятно, всему этому найдется какое-нибудь очевидное объяснение».
«Или какое-нибудь неочевидное объяснение».
«Верно. В наши дни возможны самые невероятные вещи. Кстати, завтра вечером – „попойка чудаков“. Надеюсь, вы с Элизабет к нам заглянете».
«Насколько я помню, – ответил Дюрэй, – я уже отклонил твое приглашение». Боб называл «чудаками» группу свои закадычных друзей. Дюрэй подозревал, что их развлечения носили не слишком целомудренный характер. «Прошу прощения, – прибавил Дюрэй, – мне нужно найти открытый переход. Иначе Элизабет и дети окажутся взаперти».
«Навести Алана, – посоветовал Боб. – У него в хранилище – твой первоначальный переход».
Дюрэй угрюмо кивнул: «Не хотел бы его беспокоить, но другого варианта у меня нет».
«Расскажи мне потом, чтó случилось, – сказал Боб Робертсон. – И, если тебе больше нечего будет делать, не забудь, что завтра вечером – „попойка чудаков“. Я упомянул об этом в разговоре с Элизабет, она обещала придти».
«Неужели? И когда ты с ней успел поговорить?»
«Вчера или позавчера, точно не помню. И не надо строить по этому поводу такую чертовски мрачную рожу, дружище».
«У меня возникает подозрение, что между твоим приглашением и закрытыми переходами есть какая-то связь. Мне хорошо известно, что Элизабет не любит посещать твои вечеринки».
Боб Робертсон беззаботно рассмеялся: «Подумай своей головой! Произошли два события. Я пригласил тебя и твою жену на „попойку чудаков“. Это первое событие. Твои переходы закрылись – это второе событие. Посредством какого-то нелепого умозаключения ты связываешь эти события и во всем обвиняешь меня. Разве это справедливо?»
«Ты называешь это „нелепым умозаключением“, – отозвался Дюрэй. – Я называю это интуицией».
Боб снова рассмеялся: «Тебе придется найти более надежное обоснование для своих подозрений, нежели интуиция. Поговори с Аланом – и, если по какой-нибудь причине он не сможет тебе помочь, приходи на „попойку чудаков“. Мы вместе раскинем мозгами и либо решим твою проблему, либо придумаем какие-нибудь новые проблемы получше». Он весело кивнул, и перед тем, как Дюрэй успел разразиться возмущенными упреками, экран погас.
Дюрэй стоял и мрачно смотрел на потухший экран, будучи уверен в том, что Боб Робертсон знал гораздо больше о закрытых переходах, чем считал нужным сообщить. Дюрэй отошел в сторону и присел на скамью… Если Элизабет преградила ему путь в Домашний мир, для этого должна была быть какая-то убедительная причина. Но даже если бы она хотела полностью и надолго изолировать себя от Земли, она оставила бы открытым хотя бы один переход – и таким переходом мог быть только первоначальный, находившийся в хранилище Алана Робертсона.
Дюрэй поднялся на ноги – с некоторым трудом – и несколько минут стоял, опустив плечи и голову. Угрюмо хмыкнув, он вернулся в телефонную будку и позвонил по номеру, известному не более чем дюжине людей.
Экран засветился, но оставался пустым, пока человек на другом конце линии связи изучал внешность Дюрэя. Затем на экране появилось продолговатое бледное лицо с внимательными, но безучастными бледно-голубыми глазами.
«Привет, Эрнест! – сказал Дюрэй. – Алан очень занят?»
«Не думаю, что он занят чем-то особенным – просто отдыхает», – Эрнест многозначительно подчеркнул последние два слова.
«У меня возникли кое-какие проблемы, – объяснил Дюрэй. – Как было бы лучше всего с ним связаться?»
«Лучше заходи к нам, сюда. Код изменился. Теперь это три буквы – „MHF“».
«Я прибуду через несколько минут».
Вернувшись к пересадочной станции «Калифорния» на Утилисе, Дюрэй прошел в боковое помещение, вдоль стен которого выстроились частные стенные шкафы, пронумерованные и обозначенные различными символами, именами и цветными флажками – или вообще никак не обозначенные. Дюрэй подошел к шкафу №122 и, не обращая внимания на замочную скважину, набрал с помощью кнопочной панели буквы «MHF». Дверь открылась; Дюрэй зашел в шкаф, и переход перенес его в штаб-квартиру Алана Робертсона в верховьях Сьерра-Невады.
